Семечко
Девочка с недоумением смотрит на размокший в руке листочек, поднимает взгляд на отца. Тот смотрит на неё странным взглядом. Она не знает, как называется это чувство, но так смотрят на хромых щенков — их жаль, но милосердней убить сразу, они никогда не станут полезны. — Акеми-чан… Твоя стихия — вода. Ками-сама, ну в кого ты у меня такая? — отец тяжело вздыхает, и она слышит в его голосе то самое, что регулярно звучит в ссорах родителей: «Она вообще моя дочь? Ну почему моя дочь такая никчёмная?» Акеми не знала, почему. Она родилась недоношенной, маленькой и лёгкой, со слабеньким очагом чакры. Многие думали, что она умрёт в младенчестве, но мать сумела выходить её. Она старалась изо всех сил, но при всем желании не могла сравниться со сверстниками в физическом развитии: те были крупнее, сильнее, быстрее, у них было больше чакры. Но, как и у многих таких слабых телом детей, у неё был хороший контроль для своих лет. Будь у неё стихия огня — и из неё взялись бы вылепить средненького боевика, берущего точечными ударами и иллюзиями, для медика у неё не хватало чакры, а делать из девочки дознавателя и палача не хотели клановые мастера гендзюцу. Но у неё была вода, владению которой никто в клане не мог её научить, и для неё оставался лишь один путь. Медовая куноичи. Отец вздохнул и велел ей продолжать тренировку, а сам ушёл с площадки. Кунаи, сюрикены и сенбоны в её руках ложились точно в центр мишени, но стоило увеличить расстояние — как ей просто не хватало сил добросить. А тело никак не хотело догонять сверстников в физической силе — ведь все дети клана много тренировались. Иначе просто не выжить. Зато она умела прятаться, умела слушать и не выдавать себя. И когда за ужином отец бросил матери, что поговорил с Саяко-сан, она едва удержалась от вскрика. Она слышала, что говорят о Саяко-сан, и понимала, что отец мог бы говорить с ней только по одному делу: ученичество дочери. Почти неделя ушла у неё на то, чтобы всё обдумать и успокоиться. Отец был прав, других вариантов у неё не было. А значит, ей остаётся только принять свою судьбу и сделать всё, что будет в её силах. Чтобы никто и никогда не смог сказать, что она — никчёмная. Впрочем, отец не стал решать за неё. Он вызвал её к себе. — Я говорил с Саяко-таю о тебе, Акеми-чан. Она согласна взять тебя в ученицы. — Что мне нужно сделать, ото-сама? — она не поднимала взгляда, не отрывала ладошек от пола. Полная почтительность. — Ты отправишься со мной в деревню Химагава. Ты займёшь место девочки по имени Хаюми, что рождена там и скоро будет продана в заведение Комацу-окаа-сан, где работает Саяко-таю. Её родители станут твоими, её жизнь станет твоей. Настоящее имя сможешь сделать своим псевдонимом, ведь девочки меняют имя, становясь ученицами юдзё. — Я поняла, ото-сама, — Акеми склонилась ещё ниже. — Дозволено ли мне будет спросить? — Спрашивай. — Когда мы отправимся? — Завтра. Будь готова. Иди, собери всё, что тебе понадобится в пути, да попроси мать проверить, что ты ничего не забыла. Акеми поднялась и вышла. Собирать было почти нечего — пара простых кимоно, бельё, кунай, десяток сюрикенов, десяток сенбонов. Всё, о чем она могла сказать «моё». Мать велела ей оставить оружие, кроме пары сенбонов, которые воткнула ей в прическу, дала ей в дорогу немного еды, потрепала по волосам, но Акеми видела в глазах матери облегчение. Её никчёмная дочь скроется с глаз, перестанет рушить семью и позорить родителей своей никчёмностью. Когда отец притащил в засаду девчонку, Акеми отметила, что они и впрямь похожи. Девочка была под действием гендзюцу, и не сознавала ничего из происходящего. — Давай, переодевайся в её одежду, — скомандовал отец. Акеми послушалась, быстро переоделась. Отец переплёл ей волосы, чтобы она совсем не отличалась от той, кого должна заменить, глянул в глаза шаринганом, передавая часть воспоминаний девочки, что позволят Акеми не выдать себя новым родителям за пару дней пути до столицы, и приказал, протягивая пока ещё дочери кунай: — Убей её. Акеми взяла оружие, посмотрела на бессознательную сверстницу. Глубоко вдохнула, зажмурилась, а после открыла глаза и перерезала горло той, чьё место должна была занять. Запах крови был неприятен, но не незнаком. Хотя она сама убила впервые, при ней уже убивали раньше. Акеми прикрыла глаза и отвернулась. Отец сжёг тело, подхватил её на руки, отобрав кунай обратно, и скрытно отнес в повозку, что везла родителей девочки и её саму, и остановилась на ночлег. Прежде чем уйти — легко погладил по волосам. — Удачи, Хаюми-чан. Акеми кивнула и легла на слой соломы у стены. Завтра утром начнётся её новая жизнь, старой же она сама перерезала горло. Комацу-окаа-сан на неё даже толком не взглянула. У неё с родителями Хаюми всё было оговорено, так что она получила девочку, отдала деньги и отвела её к остальным ученицам, поручив им позаботиться о ней. Акеми робко оглядывалась. Девочки — в основном, постарше, смотрели на новенькую с любопытством. — Здравствуйте. Меня зовут Хаюми. Я теперь буду учиться с вами. Пожалуйста, позаботьтесь обо мне, — поклон достаточно вежливый, робкая крестьянская девочка. — Здравствуй, Хаюми-чан, — ответила ей старшая из учениц. — меня зовут Конеко, ты всегда можешь обратиться ко мне с вопросом. Идём, я покажу тебе твоё место и расскажу о здешних порядках.Росток
Новая жизнь оказалась совсем не страшной. Раньше ей приходилось учиться самостоятельно с редкими указаниями отца и периодическими совместными тренировками с Юми-чан, такой же никчёмной неудачницей, как и она сама. Теперь же у неё были учителя, были соученицы и равные соперницы, и — наконец-то реальные шансы показать себя. Стать не одной из последних, но одной из первых. И она не собиралась этот шанс упускать. Акеми почти не удивилась, когда очередной новенькой оказалась Юми. И пусть теперь её следовало звать Аканэ, пусть они не могли показать, что знали друг друга раньше — они легко разыграли скорую детскую дружбу и продолжили соревнование, начатое ещё в дни, когда обе они носили клановое имя. И обе они намеревались в дебют, когда придёт время выбирать прозвище, взять обратно свои настоящие имена. Они хорошо показали себя, и наставницы отметили это. Им было восемь, когда их тайно пригласили на уроки, что давались только юным куноичи. А таких среди двух десятков учениц было всего шестеро. И все — Учиха. Всех учениц обучали этикету, чайной церемонии, музыке и танцу. Куноичи дополнительно учили скрывать чакру, метать сенбоны, делая упор на точность, а не на дальность броска, составлять яды и накладывать гендзюцу. Позднее их стали учить и основам ирьедзюцу. «Пусть вам не стать хорошими медиками, залечить царапины и трещины, снять боль и раздражение, расслабить мышцы, поддержать красоту — всё это вы должны уметь,» — так говорила им Саяко-таю, и Акеми не спорила, хотя и не знала ещё, насколько навык мелкого лечения в действительности облегчает жизнь юдзё. Усталость не оставляла времени и сил размышлять о будущем. Только учёба, постоянная, напряжённая учёба. Акеми было одиннадцать, когда у неё начался женский цикл. Начало цикла до совершеннолетия считалось добрым знаком, признаком готовности ко взрослой жизни. После этого ей начали рассказывать и об этой стороне жизни, до того остававшейся скрытой. О том, как устроены мужчины, как доставить им удовольствие, какие последствия это может повлечь для неё и как их избежать. К двенадцати годам она была готова к тому, что должно было случиться. К дебюту в качестве юдзё и мизуагэ.Бутон
Акеми — двенадцать. Её ровесницы выходят замуж, а она сегодня впервые за пять лет покинет бордель, ставший ей новым домом. Дебют для неё и Юми приурочили к Ханами и сопутствующему торжеству во дворце даймё, на которое собрались многие чиновники и аристократы страны Огня. Для развлечения их были приглашены многие таю и юдзё рангом пониже, и они не преминули воспользоваться возможностью представить своих лучших учениц высшему свету. Следя за тем, как готовят к выходу её учениц, Саяко-таю, что вот-вот должна была стать окаа-сан, сменив тяжело больную Комацу, знала, что смотрит на будущее своего дела. И она велела им назвать псевдонимы, что выбрали они для себя. Такое решение редко отдаётся ученицам, но Саяко знала, кем рождены её ученицы, и знала, что должна позволить им вернуть их настоящие имена. Позволить им хоть немного ослабить маски, не дать им забыть, что они — куноичи Учиха. Всегда — куноичи Учиха. И они не подвели её, назвав псевдонимами имена, что дали им при рождении. — Сегодня вы станете взрослыми, — тихо улыбнулась им Саяко. — Следуйте за мной, Акеми-чан, Юми-чан. Покажите, чему научились за эти годы. Девушки поклонились наставнице. Они ждали этого дня. Акеми держалась уверенно, но в душе ей было страшно. Она никогда не видела столько взрослых и высокопоставленных мужчин вокруг, и ни один из них не был красив. Её эталоны мужской красоты были заложены в детстве, жилистыми и сухощавыми мужчинами Учиха. Придворные же, казалось, соревновались: кто наберёт больше веса. Некоторый контраст составляла охрана из самураев, но на охрану ей не следовало обращать внимания. Ведь, если всё пройдёт хорошо, именно один из придворных сегодня заплатит немалую сумму за то, чтобы провести с ней вечер. Она почти не пила, помня указания Саяко-сенсей, что ей следует сохранять ясный разум в любой ситуации, а вот Юми охотно прикладывалась к саке, пусть и по глоточку, и вскоре не отличалась от взрослых, пьяных и весёлых, и не боялась, и не обращала внимания на то, как омерзительны все эти придворные. Впрочем, Акеми держала своё мнение при себе, улыбалась, подносила напитки и кланялась, исполняя всё, что требовалось от неё. Балансировала на грани между мыслями и реальностью, не позволяя себе отвлечься от дел, но и не переставая обдумывать происходящее и отмечать то, что казалось ей интересным. А отмечать было что: в этом пьяном веселье отношения между людьми становились отлично видны. Она следила за ними, запоминала их — благо, память у Учихи даже с не пробуждённым шаринганом была отменной. А после она заметила, что один из чинуш не спускает с неё взгляда. Она с трудом подавила порыв спрятаться и сбежать. В конечном счёте, именно за этим она здесь. А чинуша подошёл к Саяко-сенсей нетвёрдой походкой. Акеми обратила внимание: хотя Саяко-сенсей пила вместе со всеми, её взгляд оставался ясным, а движения — чёткими. Они о чём-то заговорили — из-за расстояния Акеми не слышала, о чём, но аккуратно сместилась ближе к ним. Неважно, насколько ей страшно. Она не подведёт Саяко-сенсей! Она не бесполезная! Годы, потраченные на её обучение, прошли не зря! Так подбодрив себя, она аккуратно подслушала разговор. Мимолётно удивилась сумме — похоже, ей удалось произвести впечатление, сумма была весьма немаленькой. А после Саяко-сенсей подвела чиновника к ней. Краткий обмен формальными репликами — она едва запомнила имя своего первого клиента — и он уже взял её за руку и повёл к дому, где были устроены гостевые комнаты. Как только он взял её за руку, страх ушёл. Да, это будет неприятно, но она должна это сделать, как должна была убить маленькую Хаюми и занять её место. Ей не доставило удовольствия впервые убить, и навряд ли доставит удовольствие первый секс — но это неважно. Это — её обязанность, ещё один шаг на пути вверх. Больше всего усилий ей потребовалось, чтобы не убежать отмываться сразу же, как клиент лёг рядом с ней, закончив. Боль была ожидаема, но она была не единственным неприятным моментом. Прижимающееся потное тело, вонь, перемешивающаяся с приторным запахом благовоний, тяжесть навалившегося на неё мужчины — хотелось рефлекторно укрепить тело чакрой, вывернуться — и нельзя. Совсем нельзя. Но она справилась, она улыбалась, была послушной и ничем не выказала отвращения или неудовольствия. Вернувшись в бордель, поглядев на сияющую Юми, которой после пары чашек саке было плевать, кто и что с ней делал, Акеми решилась спросить: — Саяко-сенсей… Это всегда будет так? — Как — так? — Больно. Мерзко. Саяко тяжело вздохнула. — Я не отказываюсь от своего долга, — отметила Акеми. — Я… хочу быть готова. — Пойдём, — ушла от ответа Саяко. — Умойся, позавтракай и иди на занятия. Акеми послушалась, хотя разочарование мучило её. Раньше сенсей не скрывала от неё даже неприятных подробностей. Она отмахнулась от Юми, что хотела поделиться своей радостью, но уроки слушала внимательно. Но вечером, после занятий, Саяко велела ей молчать и привести себя в порядок. Акеми послушалась с неохотой — её доверие к сенсею несколько пошатнулось. Когда она вернулась — чисто вымытая, прибравшая выбившиеся за день из причёски пряди, в свежей юкате — Саяко одобрительно кивнула и повела её за собой. Акеми старалась не думать, куда и зачем. Но приведя ученицу в одну из гостевых комнат и заперев дверь, Саяко наклонилась к ней и мягко обняла её, поцеловала в губы. Акеми неловко ответила, глядя на наставницу большими ошарашенными глазами. Она ожидала чего угодно, но не такого. Потянулась, обняла Саяко в ответ. — Расслабься, Акеми-чан, — Саяко мягко улыбнулась. — Я покажу тебе, как это бывает. Акеми смутилась, покраснела даже. Неужели ради неё наставница… потратит время и силы, чтобы успокоить и развеять страхи? Саяко была строгой, Акеми уважала её, но и вообразить не могла, что суровая Саяко-сенсей будет целовать её так нежно и обнимать так ласково. Она должна отблагодарить Саяко-сенсей, но как? Руки отказывались повиноваться, а сенсей уже стянула с её плеч юкату, бережно размяла напряжённые плечи, прижала к себе поближе. Тепло её тела ощущалось даже сквозь её юкату. Саяко встала на колени, оказываясь на одном уровне с ученицей, снова поцеловала, оглаживая её спину и талию, пока не спускаясь ниже, прижалась грудью. И вместе с тем, Акеми опасалась, что вместо развеивания страхов, наставница покажет ей, что бывает и хуже, что за этой нежностью последует нечто ещё более неприятное, чем пришлось ей пережить прошлой ночью. — Расслабься, — повторила Саяко-сенсей, уложила её на футон, легла рядом, продолжая ласкать ученицу, аккуратно пресекла попытки ответить. Акеми послушалась, расслабляться по команде её уже научили, но в мыслях не было ни покоя, ни порядка. Удовольствие, страх, ожидание неизвестности, восхищение красотой Саяко и не отступившее до конца призрачное ощущение брезгливости, сохранившееся от первого клиента, смешивались в гремучую смесь, которую нельзя было проявить, чтобы не расстроить наставницу своей несдержанностью. А Саяко-сенсей не собиралась делать её задачу проще, она знала, как доставить удовольствие не только мужчине, но и женщине, а Акеми не хватало опыта, чтобы сдерживаться и игнорировать ласку. Она цеплялась руками за тонкое одеяло, желая вцепиться в плечи Саяко и не смея сделать, кусала губы, пытаясь сдержать стоны и прогибала спину, даже сама не зная — хочет она большего или пытается отстраниться и сбежать. И в какой-то момент она не удержалась, самоконтроль отказал совсем и она с судорожным всхлипом вцепилась ладошками в руки Саяко, глядя той в глаза, прокусила губу до крови, сама не заметив того, в голове осталась лишь одна осознанная мысль: хватит. Лицо и улыбка Саяко, казалось, отпечатались в памяти, с каждой мельчайшей черточкой. Саяко замерла, на какую-то долю секунды её взгляд обессмыслился, а после она улыбнулась, и, прекратив ласки, просто крепко обняла ученицу, прижала к себе, мягко погладила по волосам. — Ты молодец, Акеми-чан. Ты молодец. Через несколько минут, вернув способность воспринимать информацию, Акеми поняла, что картинка перед глазами слишком чёткая. Не такая, как ранее. В ответ на её недоуменный взгляд, Саяко вытянула из рукава юкаты маленькое зеркальце и показала Акеми её лицо и глаза, с алой радужкой и одной запятой-томоэ.