His father's heir

Когда долго ничего не ешь, кажется, что у тебя в животе дыра, это всегда заставляет шевелиться. Мне приходится придвигать стул к холодильнику, чтобы добраться до верхней полки, там мать всегда хранит сладости, все, что приносят ей клиенты. Она договорилась с круглосуточным магазинчиком внизу, и потом сдает им это все нераспечатанным за половину стоимости. Чертовы шоколадки ходят по кругу, но сейчас они просто сладкие и они есть. Вытаскиваю все, что могу достать, набиваю этим рюкзак так, что из него торчат уголки коробок. Пару плиток, молочных, тягуче-сладких, заглатываю, пока спускаюсь по лестнице. Шоколад можно обменять на яблоки, пули или, если повезет, на сендвич, который кому-то из мальчишек могла дать с собой мамаша. Коробки с конфетами вещь серьезная. Это уже потянет на игрушечный пистолет, петарды, журналы для взрослых. А еще можно вечером завалиться с кем-то из приятелей покруче к нему домой, подарить коробку его родителям, и тебя точно оставят на ужин. Когда общаешься с матерью, главное - не отсвечивать и все отрицать. С чужими взрослыми — выпучивать глаза, чтобы они казались побольше, и брови поднимать домиком. Все родители моих друзей уверены, что я отличный тихий парень только потому, что я все время у них дома сижу с таким лицом. А еще я не отказываюсь от брокколи и всегда нахваливаю еду, они не в курсе, что у нас дома вечно ничего годного, кроме чертовых шоколадок. Пару месяцев такой диеты, и кто угодно полюбит овощи. Возвращаюсь домой сытый, прекрасно понимаю, что сейчас она закончит ругаться с кем там она ругается и спустит всех собак на меня за то, что опять стянул сладкое. Хочу было пробраться в комнату и сделать вид, что сплю, но дверь распахивает какой-то мужик и они продолжают орать. - Между прочим, это твой сын обчищает полки, пока я пытаюсь заработать хоть что-нибудь! - Ты сама его воспитала! - Да он весь в тебя! Я не хочу ничего слушать. Все детство я никак не мог запомнить, как выглядит отец, лица всегда вылетают из головы как что-то ненужное, а у него было самое невзрачное лицо из всех. Если сравнивать человека с едой, то отец был диетическим хлебцем без соли, мать - маринованным острым перцем, а я... Наверное, я был помятым сендвичем со вчерашней курицей, который можно выменять на краденый шоколад. Когда отец уходит, сунув матери пару купюр на мое содержание, я тихонько выбираюсь из дома и иду за ним. В этот раз он без машины, мне вроде удается узнать, где он живет. Это в нескольких кварталах от нас, там, где вместо многоэтажек уже начинаются частные дома, почти пригород. А потом он уезжает оттуда на такси, и я понимаю, что эта девица такая же, как моя мать, она ему не жена... Несколько раз после школы я посылаю всех приятелей и прихожу к тому дому, пока однажды не знакомлюсь с Риком. У него такие же бледные глаза как у меня, я быстро понимаю кто он, поэтому когда он спрашивает, как меня зовут, говорю: - Рамси Сноу, а тебя? - Домерик Болтон. Вообще просто Рик. Как и все детки из хороших школ, Рик совсем не умеет развлекаться. Он даже не говорит матери, что мы общаемся: стесняется, что я из трущоб. По выходным он читает книжки и учится ездить на лошади, как будто кто-то возьмет и отменит автомобили однажды. Хрен знает почему, но я трачу кучу времени, чтобы показать ему настоящую жизнь... В его школе такого нет, но в моей можно залезть по пожарной лестнице и заглянуть в крохотное окошко под потолком раздевалки девчонок. В него ничего толком не увидишь, если не прихватил с собой зеркальце из маминой пудры. Я не просто показываю ему все, я объясняю, что с этим потом делать. - Приходишь примерно к часу, в это время тут старшеклассницы. Все, что видишь, запоминаешь. А потом есть варианты. Можно просто крикнуть девчонке вслед что-то прикольное про её бритый лобок или размер груди, главное, при всех, и убежать побыстрее. - А если поймают? - Да ничего не будет, уши надерут и только. А можно поспорить с кем-нибудь, что у главной чирлидерши красные трусы. Ждешь, пока она обратно переоденется, потом бегом мимо неё и задираешь юбку. Гарантированная победа! - Он, кажется, не сразу врубается, но потом начинает улыбаться. Нам лет по девять, когда я нахожу полузаброшенную стройку на краю города. К этому времени Домерик уже на голову выше меня, зато я шире и сильнее. Мы все время соревнуемся, у него настоящая идея фикс победить во всем. Только трудно победить того, кто все детство провел на свободе. Улица учит тебя драться, учит бегать, учит болтать, учит обмену. Ни один парень из частного дома такого не может. У него тупо нет времени с его музыкальной школой и выездкой по выходным. Я выгребаю все из карманов и кладу поверх пустого ящика вместе с курткой. У него такое удивленное лицо, он каждый раз делает такое лицо, когда не соображает, что я в этот раз придумал. - Чего ждешь? Делай как я! - А зачем? - Увидишь. Или надо дважды просить? Веду его на второй этаж, через пустые дверные проемы, пока резко не торможу. Он видит, что пола в комнате нет, зато этажом ниже гигантская куча песка. -Двое суток сюда с улицы песок таскал! - Разбегаюсь получше, делаю сальто и плюхаюсь прямо в центр кучи, хохочу от накатившего драйва. - Я птица, твою мать! Он держится за стену обеими руками и опасливо смотрит вниз. Бегу наверх по лестнице. - Ну чего, ты прыгаешь? - Эээ, я высоты боюсь. - Да ну тебя на хрен, просто разбегаешься и прыгаешь, чтобы попасть в центр. Я так уже сто раз делал! - Отодвигаю его с прохода и снова кручу сальто, прямо как чертовы пловцы по телевизору, песок разлетается из-под меня во все стороны. Меня начинает бесить, что он совсем не оценил мою охрененную идею. Получается, что все это зря и не круто, а что тогда по его мнению круто? Сидеть у мамаши под юбкой и бояться каждого шороха? Поднимаюсь наверх и секунду смотрю, как он нависает в дверном проеме, боится и шелохнуться. Я разбегаюсь посильнее и выталкиваю его вниз, то ли со зла, то ли просто хочу, чтобы он понял в чем кайф. Он падает как мешок с песком, прямо вниз, пытается как-то сгруппироваться, но не успевает и приземляется у края кучи прямо на голову. Звук довольно мерзкий, и мне не особо хочется спускаться и смотреть, что там с ним. Но я все равно спускаюсь. Рик дергается, и его глаза выглядят странно. Потом он перестает даже дергаться. Я еще совсем мелкий, но инстинкт подсказывает мне, что со стройки надо валить. Забираю свои вещи и его. В этот вечер я покупаю в круглосуточном свою первую банку пива на карманные деньги Рика, говорю, что отец послал. Пиво холодное и горчит, поначалу вкус кажется противным, но когда банка заканчивается, почти приятным. У меня больше нет брата, а у моего отца другого сына, кроме меня. Теперь он никогда не уйдет к той девице из кукольного домика с белым забором. И все деньги достанутся нам с матерью. Может, это и неплохо. Сжимаю банку в руке и выкидываю в мусорку как в баскетбольное кольцо. Той ночью мне снится, что я действительно стал птицей. На самом деле у меня всегда было мало друзей. Я был из тех парней, которые с детства становятся чем-то вроде дилеров. Тащат всякую дрянь, меняют на другую дрянь, могут достать что угодно, если это интересно или плата стоит того. Сначала это были шоколадки, игрушки и дохлые крысы, которых было весело подкидывать девчонкам (однажды я подкинул такую учительнице в стол, вскрыв запертый ящик и предварительно утащив оттуда жевательную резинку и отобранную у кого-то рогатку: вот было визгу, настоящая рекламная акция). Потом что-то перевернулось в голове, не только у меня, но и у сверстников, и популярностью стали пользоваться непристойные журналы, наклейки с голыми красотками, презервативы и билеты в кино, которые давали смутную надежду на то, что будет повод использовать презервативы. Благодаря слухам, я быстро вычислил тех девиц, которые не ломаются, и если кого в кино и звал, то только проверенных. Есть куча способов, как трахнуть девчонку, если вы в последнем ряду, а она не из робких. Главное, чтобы был утренний сеанс и фильм позануднее, иначе она может пощечину залепить за то, что отвлекаешься. Тогда же у меня появился мой второй в жизни друг. Не помню как его звали, у него была какая-то кличка, неприметный был парень, но очень исполнительный. По сути, он был мне нужен, чтобы списывать. С ним больше никто не водился и он ко мне приклеился: «утешал» девиц, с которыми я хреново обошелся, мастерил всякие прикольные штуки вроде раций, которые мы загоняли детишкам помельче, срубая с них карманные деньги за несколько месяцев. Тогда меня начали доставать чертовы социальные работники, и я знал, откуда ноги растут. Долбаный директор ненавидел меня по факту моего существования, он вечно пытался избавиться от белого мусора в своей школе, не понимая, что только такие как я тут и учатся. Кто-то чуть побогаче, кто-то победнее, но все одинаковое дерьмо. Тогда мы начали экспериментировать со взрывчаткой. Я мог вскрыть замок любого магазина и спереть то, что нужно, вроде магния или марганцовки, а мой приятель отлично знал химию. Мы пробирались на ту же самую стройку, где когда-то тусовались с Риком, и подрывали всякую мелкую хрень: бочки, ящики, все, что могли найти. Пока не созрел грандиозный план, самый крутой из всех. Я решил подорвать машину этого мудака. Мы долго спорили, я знал, что все получится, но парень трусил. Вот по-настоящему трусил, прямо как Домерик, что его и сгубило. Он говорил, что состав нестабилен и может рвануть в любой момент. По мне, так это делало все только интереснее. Мы договорились, что я довезу бомбу до школы и оставлю в рюкзаке под деревом. Его задача была проще — отпроситься с урока, выйти на стоянку и завершить процесс, а потом быстренько вернуться в класс. Я даже в школу пришел ради этого! Помню, ношусь на физкультуре как дебил по кругу, поглядывая в сторону дерева, самое лучшее место — отличный обзор. Вижу, как силуэт направляется к условленному месту, берет рюкзак и тащит его к машине директора, чуть ли не на вытянутой руке. Вот дебил, зачем так палиться-то? Ему навстречу выруливает велосипедист, жмет клаксон, прямо перед стоянкой, там толком не разберешь, что происходит, но видимо все летит на землю к чертям. Грохот такой, что закладывает уши, будто издалека слышно, как визжат девчонки. Дымящийся шлем велосипедиста падает недалеко от меня, на нем еще видно остатки скальпа. Затем взрывается бензобак автомобиля. Это самое охрененное, что я видел в своей жизни. Если бы не воняло так сильно, было бы вообще отлично. Я вспоминаю прозвище своего друга, когда заходит Теон. С самого утра я его загрузил разбором бумаг по больницам Фрея, он и носа от них не мог поднять. От него разит апельсинами и ванилью, будто от девчонки, они называют это «унисекс», такая мода, но, черт раздери, не должно от взрослого мужчины пахнуть апельсинками. Морщу нос, чтобы показать ему свое недовольство. - Чем от тебя разит? - Это новый парфюм, - придурок аж весь светится от гордости, называя французские имена дизайнеров, сотворивших эту гадость. - И зачем? Неужели от тебя так паршиво пахнет, что приходится обливаться девчачьими духами? - Это не духи, это туалетная вода. - Да хоть водопроводная. Так значит, на самом деле ты вонючка, Теон? - улыбаюсь во весь рот, на нем лица нет. Когда я начинаю развлекаться, он будто в ступор впадает. - Эээ, нет, нет, сэр. - Да ладно, не бойся, это будет наш с тобой маленький секрет, - снимаю ноги со стола и забираю у него папки с бумагами, не переставая морщиться, - только будь другом, купи что-нибудь, чтобы моя жена не решила, что я тут тебя трахаю, хорошо? Что-то из мужского отдела. Из гетеросексуального мужского отдела. Он весь аж пятнами идет, жаль, не похож на вонючку из моего детства. Тот был посмекалистей, иногда даже мог сказануть что-нибудь веселое в ответ. Я потом понял, что разило от него на самом деле нафталином и котами, потому что он жил с бабушкой. Почти так же стремно для парня, как ваниль с апельсинами. Не могу удержаться, уж больно хочется закрепить результат. Выжидаю полчасика и жму кнопку селектора. - Вонючка, - в ответ возмущенное сопение. - Да, мистер Болтон. - Внеси в мое завтрашнее расписание встречу с Хостином Фреем. - Хорошо, сэр. - Хорошо, милорд! - Что? - кажется, он сейчас взорвется, с трудом сдерживаю смех. - Ничего, Грейджой, это просто шутка. Расслабься. У моего нового вонючки совсем нет чувства юмора, только отвратительно раздутое самомнение. Будто все, чему он научился в жизни, это показуха для того, чтобы убедить всех в своей невероятной крутости. Время от времени такие же придурки, только побогаче, наводняют мой дом и бесконечно понтуются своими яхтами, автомобилями, подружками супермоделями (ноги у тех как спички, на плечи закинуть нечего), клубными картами элитных фитнес-клубов и виллами на экзотических островах. Половина из этого правда, вторая половина всегда вранье. На деле, многие из них по уши в долгах, выезжают на громких фамилиях отцов и на словах присваивают себе их заслуги. Спят и видят, как бы жениться на девчонке, вроде Сансы, с которой получаешь теплое местечко и выгодную должность просто потому, что ты её муж. Потом стареют и включают мозги. Или не включают, тогда спиваются и проигрываются в карты. Санса несколько лет выносила мне мозг разговорами о том, что я недостаточно хорошо выгляжу и не вписываюсь в общество, а мне просто было противно становиться одним из них. Даже теперь, когда формально пришлось мимикрировать, я отличаюсь, и они это чувствуют. Они правы. Я действительно готов врезать любому из них в любой момент времени, наплевав на приличия и повод. Такова уж моя природа.