поровну

      Аэропорты разных городов и стран неумолимо похожи и дело не в терминалах, обозначенных жирными английскими буквами или переплетении панорамных стёкол и металлоконструкций, бесшумных лентах эскалаторов или неотъемлемом даже в самые ночные часы гуле шагов и голосов множества людей.       Каждый аэропорт это дверь и совсем не в небо. Каждый аэропорт это дверь из разлуки во встречу и наоборот, и Куроо честно ненавидит прощаться, поэтому уже давно не провожает.       Ханэда вырастает за окном такси тысячами огней и росчерками взлетающих самолётов. Тащит вымытой гарью, расплескивается под ботинками дождевая вода, а впереди лишь размазанные бликами стеклянные панели. Там, внутри, гудит нескончаемый поток людей — взволнованных, грустных, уставших, припорошённых той нервной дрожью, что не видно глазом, но чувствуется, стоит лишь вдохнуть спёртый воздух чужих ожиданий.       Куроо мнёт в руке пачку сигарет. Угрюмо косится охранник возле турникета и пачка прячется в недрах кармана — здесь не курят.       Куроо думает — здесь и не дышат, по крайней мере, те, кто не встречает. А он не встречает, Куроо сегодня ночью никого не встречает и для него ветер странствий, так натужно завывающий в рукава, оборачивается радиоактивным шквалом.       Рот полон песка. Выплюнуть бы, но тут — не плюют.       Три ночи бьёт вовремя, Куроо как раз добирается до зала ожидания с панорамой на взлётные полосы. Он щёлкает смартфоном, пожалуй, слишком небрежно, не выбирая ни ракурса, ни освещения. Так же машинально твитит и прячет телефон в карман, тот самый, где сигареты, но не подерутся ведь?       Сохнет горло. Куроо жадно сглатывает, песок корябает слизистую кашлем. Хочется кофе или хотя бы воды, но лучше кофе и Куроо оглядывается — на другом конце зала мерцает традиционными фонариками какое-то кафе, ожидаемо пустое, даже витрины тускло притушены.       Тащит взгляд чуть в сторону. Там лепесток сакуры на полу — потерянный, замызганный, тусклый. А ведь Куроо такой же.       И Куроо машинально шарит в карманах, рука тянется прикурить, но вместо этого он вновь щёлкает камерой — растекается мегабайтами трепещущий от дыхания лепесток.       Куроо прячет его в так и непочатую пачку сигарет.       Мерно капает горячим кофе пульс.       За стеклом взлетают и взлетают стальные птицы, ширится пропасть между вчера и сегодня, а под пальцами совсем другие двери — чужие, но близкие, и Куроо уже всё равно, что за ними, ведь аэропорты всех городов и стран неумолимо похожи.       Аэропорт — дверь. Дверь насквозь.       И вот она, рука Акааши — указывает на заснеженный Арарат, * и вот улыбка Бокуто — на фоне летящего ангела, не нужно и тянутся.       Три ноль восемь и Куроо отвечает:       — Да нет, вы, конечно, не подняли меня с постели ради синхронного селфи в ближайшем аэропорту! — и салютует в зрачок сонной камеры бумажным стаканчиком.       Просто Куроо больше не провожает.       Куроо встречает, сегодня — рассвет.