Истории о сладеньком: в танцах только мальчики

      — Вот так. Давай-ка теперь ниже, — сказал мужчина и застонал.       Он лежал на кровати, а юный прислужник массировал его спину. Из окна слева дул прохладный ветерок, но ни он, ни ловкие руки не спасали от ломки в теле. Ещё бы: он весь день скакал верхом, а в пятьдесят лет это не так-то просто.       — Господин Эвальт, может быть, стоит позвать целителя? — тонкий голосок слуги напоминал щебетание птицы, от которого сводило зубы.       — Обойдусь без него, не отвлекайся.       Целитель, зачем? Каждый день Эвальта начинался с зелья, а под одеждой вечно гремели амулеты. И что толку? Спина и поясница болели всё сильнее, а этот шарлатан только руками разводил — проклятье, здесь нужен опытный маг. От его заклинаний был только внешний прок, но тут жаловаться не приходилось. Эвальт не дал бы себе больше тридцати пяти. Его седые виски терялись под копной тёмно-пшеничных волос, слегка вьющихся на концах. Они обрамляли широкое лицо с синими глазами, а глубокие складки у носа придавали мужественности. Как и щетина.       Заняв пост губернатора города, он почти не выходил из-за стола, перебирая горы бумаг, но мышцы всё равно оставались крепкими и чуть выпуклыми. Собственно, поэтому целитель всё ещё занимал свою должность — нечасто встретишь такую способность.       — Да что ж ты делаешь, негодяй!       Слуга надавил кулаком на поясницу, и её будто ошпарили кипятком. Вспышка боли заставила дёрнуться, но за ней последовало такое сладкое облегчение, что губы сами растянулись в улыбке. Нет, всё-таки придется найти мага.       Раздался звук открывающейся двери, и Эвальт повернул голову. Ночное светило озаряло дощатые стены комнаты и чёрные прямоугольники сундуков, расставленных вдоль них. Пол закрывал ковёр, а у входа стоял молодой мужчина в металлическом нагруднике.       — Яков, ну наконец-то. Узнал что-нибудь?       — Тишина, — ответил мужчина.       Его голос звучал спокойно и мягко, будто плеск морских волн. На прикроватной тумбочке горела одна-единственная масляная лампа, заставляющая нагрудник блестеть. Эвальт залюбовался этими вспышками, но глаза упорно скользили вверх, к чёрным волосам, спускавшимся ниже плеч. Они закрывали скулы, и овальное лицо казалось узким. На нём выделялись густые, но аккуратные брови, а серые глаза стали тёмными из-за скудного освещения.       — С чего лорд взял, что его пропавшая жена может оказаться где-то здесь? — спросил Яков.       Подошёл слуга и начал избавлять его от нагрудника. Эвальт до сих пор не мог отвести взгляд от прямых линий носа и губ, от длинных пальцев, которые то убирали волосы, то путались в ремешках доспехов. Он любовался плавными движениями и хотел, чтобы они не прекращались.       — Вроде как видели, что она заходила в лес со стороны Лаэрна, — ответил Эвальт через несколько мгновений, когда вспомнил о вопросе.       Под нагрудником у Якова был котарди, подчеркивающий широкие плечи и узкую талию. В свете лампы одежда казалась тёмно-зелёной. Несколько светлее выглядели шоссы, которые неприлично обтягивали ягодицы и холмик между ног.       «Хорош, засранец, — с улыбкой думал Эвальт. — И не скажешь, что десять лет назад он был тощим, лохматым юнцом с ужасающим говором и голодным взглядом».       А ведь тогда он практически купил Якова у семьи, пообещав лучшую жизнь. Думал развлечься, но мальчишка присох, как вторая кожа — отрывать её всегда больно. О любви речи не было, скорее, Эвальту хотелось постоянства и человеческого тепла.       — Говорят, что в лесу заблудилась служанка? — Яков нахмурился и стал расстёгивать котарди.       — Да эти высокородные слухов боятся, как проклятья. Поди разбери, что там стряслось. Нам главное смотреть в оба и искать хоть что-то подозрительное, раз приказали. Завтра опять весь день будем ездить по городу и окрестностям, так что ложись.       Тот послушно скинул одежду и остался в нижней рубашке. Белой — ему подходил этот цвет. Эвальт не запомнил их свадебных костюмов, но сам образ мужа намертво въелся в сознание. Им пришлось пожениться несколько лет назад, ведь на пост губернатора города куда больше подходил семьянин, чем иногородец с молодым любовником. Жалеть не приходилось: Яков тоже не пылал страстью, да и налево сходить был горазд, но оказался преданным и заботливым.       Чтобы снять сапоги, он уселся на кровать.       — Да осторожнее ты! — вскрикнул Эвальт и уронил голову.       — Опять снял амулеты?       — Да толку-то от них?       «Толку-то от них», — мысленно съязвил Яков и посмотрел на супруга.       Его обнажённая спина казалась белой на фоне красного покрывала. Светлее была только льняная ткань панталон. Казалось, что это сильное и большое тело просто не может болеть, но Эвальт никогда не стал бы притворяться — он же выносливый, самодостаточный и прочее, прочее, прочее. Раз ноет, то боль действительно мучительная. Хотя как только речь заходила о маге, у него сразу же всё проходило. Скряга.       Яков разулся и подошёл к столику, где горела лампа. В её свете поблескивала горстка из золотых, серебряных, каменных и деревянных кулонов. Покопавшись в них, он взял горный хрусталь в форме капли и вновь сел на кровать, но уже аккуратнее. Как только амулет лег на поясницу Эвальта, в спальне раздался довольный вздох:       — О, хорошо!       — А говоришь, что не помогает.       — Да он просто холодный.       Яков усмехнулся и стал выводить амулетом какие-то фигуры. Ему до сих пор было странно видеть мужа кряхтящим и распластанным на кровати, но эта слабость таила некую прелесть. Нет, он не злорадствовал, просто радовался тому, что может выглянуть из-под каблука. Оказать услугу, помочь, сделать что-то за него. Раньше Якову ничего этого не позволялось, а теперь он будто очнулся от спячки, стал чувствовать радость. Она и раньше была, но другой. Как у зверя на цепи, которому дали кусок мяса: вкусно, но цепь-то оставалась.       Он и не заметил, как перестал следить за своей рукой и сосредоточился на Эвальте, на тепле, исходящем от его ноги: Яков прижимался к ней бедром и чувствовал уют. Прикосновения к коже вызывали лёгкий трепет, что случалось каждый раз при такой близости. Яков приучил себя к этому ещё в юности, когда Эвальт забрал его из семьи. Было страшно покидать родных, но выбора не оставалось. Пришлось научиться любить, желать и получать удовольствие от всего, что делал незнакомец.       Раздался тихий стон, и Яков понял, что амулет исчез, а он гладит спину мужа ладонями. Твёрдую и прямую, завораживающую своими изгибами. Руки неосознанно скользнули вниз и накрыли ягодицы. Они были мягкими и округлыми, как у девушки, что всегда смешило. Вот и сейчас Яков улыбнулся, сминая две половинки. Дышать стало тяжело, он всё ещё надеялся сдержаться, но внутри разгоралась похоть.       — Бесстыдник, — сказал Эвальт.       Он завозился и приподнялся на локтях — значит, амулет снял боль. От этой мысли у Якова напрягся низ живота. Он медленно опустил панталоны и коснулся мягкой кожи, до того приятной, что сердце забилось быстрее, а руки задрожали. Пальцы оставляли розовые следы: ласки Якова становились всё ретивее, он будто хотел выдавить из мужа стоны, но тот лишь подавался навстречу и тяжело дышал.       Яков чувствовал, как кровь приливает к члену, делая его больше и горячее. В шоссах стало неудобно, он ёрзал на месте и часто втягивал воздух. Терпеть становилось всё труднее, и мужчина облизнул пальцы. Он раздвинул ягодицы Эвальта, на что последовал томный стон:       — Какой же ты распутник. Не можешь удержаться даже в такой ситуации.       Он вскидывал бёдра и показывал истинные желания. Яков сосредоточено гладил вход, надавливал, постепенно проникая внутрь. Мышцы крепко обхватывали его пальцы, но быстро расслаблялись, а Эвальт извивался и хрипел. Его кожа покрылась испариной: только тогда Яков заметил, что ему жарко. Он наклонился и аккуратно прижался грудью к спине мужа, вдыхая его запах, наслаждаясь отвердевшими мышцами.       — Ты так долго пренебрегал мной, что не удивительно.       Он стал быстрее двигать пальцами, и Эвальт выгнулся.       — Но я могу остановиться, если пожелаешь.       — Ах ты, гадкий щенок, — любовно пропел мужчина, однако противиться не стал.       Якову становилось всё труднее дышать. Он резко вращал кистью, чтобы это мучительное ожидание скорее закончилось. Наконец Эвальт был готов — пальцы легко двигались внутри, и он вынул их. Нижняя рубашка промокла, Яков со злостью снял её и бросил в сторону. Шоссы неприятно облепили ляжки, но с ними не хотелось возиться. Он только развязал завязки и сел верхом на ноги мужа.       Тело колотило изнутри, руки стали будто деревянными, поэтому движения выходили короткими и грубыми. Широко раздвинув ягодицы Эвальта, Яков набрал в рот побольше слюны и увлажнил вход. Член изнывал без ласки, но он старался проникать медленно, миллиметр за миллиметром, иногда замирая и возвращаясь назад, чтобы не доставлять боль — муж редко оказывался на этом месте. Зря, что он и собирался показать.       Наконец головка скользнула по небольшому бугорку и отозвалась вспышкой наслаждения. Эвальт громко простонал, заставляя Якова вспомнить ощущение сладкого тепла в животе, появляющегося от таких прикосновений. Реальные и мнимые чувства смешались, в голове стало пусто, лишь теснота и жар супруга были ориентиром. Он следовал к ним, уперевшись руками в матрас и двигая бёдрами. Поза была неудобной, член проникал неглубоко, однако тревожить Эвальта не хотелось.       Но он и сам всё знал, выгнулся и заставил мужа отстраниться. Аккуратно, чтобы не выходить из него, Яков подстроился и скоро оказался позади Эвальта, стоявшего на четвереньках. Он положил обе руки на его талию и стал двигаться уже быстрее и резче, запрокидывая голову, постанывая от удовольствия. Сознание всё больше и больше проваливалось в какой-то туман, где не было места ничему, кроме вздохов, скрипа кровати и гула крови в висках. Эвальт толкался навстречу, его ягодицы до невозможности приятно шлепались об Якова, который едва разбирал происходящее.       Было так хорошо… Он начал вскрикивать, что всегда делал, приближаясь к завершению. Муж остановился: наверное, ласкал себя. Неважно, ведь так приятно. Приятно это возросшее напряжение, не дававшее остановиться. В чреслах горело пламя, не обжигающее, дающее только радость. Яков представлял, как они выглядят со стороны: блестящие от пота, с искажёнными лицами и приоткрытыми губами. Красиво. Провокационно.       Блаженство накрыло его внезапно, словно на голову вылилась холодная вода. Так резко, взбудоражив всё тело, заставив его непроизвольно вздрагивать. Из горла вырвались какие-то звуки, но эта волна быстро начала исчезать. Появились сердцебиение, мысли и ветер, дувший из окна. Окончательно прогнал дурман Эвальт, когда вдруг дёрнулся и глухо застонал.       Отдышавшись, мужчины упали на кровать рядом друг с другом. Подушки были в ногах, но это не казалось важным. Дневные заботы отняли все силы, а после близости они могли только лежать и глядеть в потолок. Усталость брала своё, и они мирно заснули, чтобы утром встать и прожить ещё один счастливый день.