Горничная

      Тусклый свет ночника на прикроватной тумбе сделал моё утро куда менее приятным, чем хотелось бы. Омерзительно горячее одеяло давило на мое истощенное тело, хотя всегда казалось легким и воздушным. Видимо, окна на ночь не открывали, так как спертый воздух окружил меня и всю комнату и неимоверно сильно сжимался при каждом моем вдохе. Я попыталась встать, но ноги были настолько ватными, что я едва смогла почувствовать собственные ступни. Наверное, я еще не до конца проснулась, поэтому не могу владеть своим телом. Я попыталась пошевелить рукой, и у меня это получилось. Нет, я обладаю собой, а, значит, дело совсем не в том, что я не проснулась. Память начала преподносить мне события минувшего вечера. О нет, я переволновалась. Что же это со мной?! Почему тело так реагирует на банальное волнение?        Я приложила все усилия, чтобы подняться с постели. Когда ноги ощутили под собой надежную опору в виде пола, я мысленно обрадовалась, что потраченная энергия не пропала даром. Руки крепко схватили края кровати, помогая мне окончательно встать. На ватных ногах пройдя к окну, я, шатаясь, открыла одну из фрамуг. Холодный февральский воздух бодрящим потоком обдал мое лицо и тут же согревался в моих ноздрях. Глубоко дыша, я старалась захватить как можно больше спасительного кислорода, чтобы не сгинуть в этой жаре, чтобы не иссякнуть как безмятежный огонек. Когда и этого стало не хватать, я открыла все окна нараспашку. Теперь все тело приятно содрогалось от морозящего вихря улицы. Снаружи, кстати, было темно, поэтому, логически помыслив, можно сделать вывод, что еще нет восьми, что все домочадцы спят. На электронных часах 05:57. Значит, спят в этом доме отнюдь не все. Кое-кто убегает на работу именно в это время.       Натянув белый банный халат, я рваными перебежками дошла до двери, открыв ее только со второго раза. Руки так же дрожали, как и минут пять назад, но я уверенно шла, цепляясь за стены. На первом этаже послышались шаги и шарканье — кто-то торопится на работу. Ускорив шаг, я добралась до лестницы, где мне не давали упасть широкие перила. И, казалось, что силы уже на исходе, но некая обида открывала мне все новый и новый источник энергии. Нет, все же это была не обида — это ярость, от которой хотелось забиться в угол и в истерике рыдать! Когда ступени закончились и нога оказалась на холодном мраморе, я поморщилась — в прихожей с безмятежным видом завязывал шарф Рин. Его хмурый взгляд был направлен на яркий экран телефона — видимо, читал сообщения или важные новости индустрии. Даже в праздники работает…       Не успела я сказать и слова, как входная дверь захлопнулась. Ушел… Снова оставил без ответа все то, что накопилось за столь малое время. И этого было слишком много. Не в состоянии больше стоять на ногах я упала на холодный пол, глотая слезы обиды. Пожалуй, они были самыми горькими, самыми горячими в моей жизни. Эти соленые капли прожигали мои щеки до боли, оставляя влажные дорожки, будто свежие порезы. Я еще долго смотрела на входную дверь, за которой, казалось, совсем недавно скрылся Рин, но никакого звука, ни одного скрипа или писка не раздалось — лишь мои всхлипы, отталкиваясь от стен, пронзительным эхом врезались в уши. Глаза начинали болеть от нахлынувших слез. Я опустила веки. Видимо, это было последнее мое действие на сегодня.

***

       -… Стоит опробофать. Нет, не нужно много! Не кричите, фо-перфых! Что? Это я кричу?! — до моих ушей донесся приглушенный разговор Филаты по телефону. Хотя я еще слабо соображала, поэтому не была уверена, что говорила именно она. Все происходило в коридоре, но даже этот тихий монолог развивал в моей голове нестерпимую боль, которая отдавалась в висках сильно ощутимой парестезией. Решив пока привыкнуть к звукам, я помедлила со скорым пробуждением, ведь я даже не помню, что со мной произошло. Последнее, что всплывает в рамках моего сознания, это горькая обида и сильная боль в сердце. Дальше лишь черный экран. Конец ли? И только сейчас понимаю, что нет. Все только начинается…        — Филата, тебе стоит быть немного тише рядом с комнатой Юи! — зашипел очень знакомый мужской голос. Джеймс, видимо, проходил мимо и, конечно же, не мог не услышать вопли Фи. Эта ситуация, которую я пусть и не видела, но отчетливо слышала, заставила уголки моих губ поползти вверх. Интересно, как бы отреагировали врачи, завидев такую картину? А откуда мне знать, я же просто упала в обморок, который продлился не более двух часов. Переутомление, только и всего. Но мысли резко исчезли, как тараканы, разбежавшиеся по углам грязного подъезда, стоило только включить лампочку. В комнату вошли; по шагам я поняла, что их было двое. Филата и Джи. Других и быть не могло.        — Ей нужно капельницу поменять. Да и на глюкозу с физ. раствором переходить стоит. — изрек неизвестный мне голос. По мере продвижения ко мне его громкость увеличивалась, отчего в ушах начало неприятно покалывать. Я была уверена, что сейчас кончики ушей покраснели — так было всегда, когда они испытывали дискомфорт. Но большим шоком для меня стало то, что этот кто-то резко вытащил что-то из сгиба моего локтя. Неприятная резь волной прошлась по всему телу, будоража его и каждый кончик пальцев. Когда осознание пронзительной боли дошло до мозга, губы напряглись в подобие трубочки, а из груди вылетел недовольный рык, похожий больше на шипение.        — Боль… Но — изрекла я, открывая глаза. Яркий свет сразу ударил по моей сетчатке, проникая в глубины глаза. Мои зрачки резко сузились, образовывая две микроскопические черные точки. Быстро поморгав, я привыкла к свету; шторы окна напротив кровати были распахнуты, впуская в комнату максимум света, белое февральское небо будто светилось изнутри, но разобрать, что происходило на улице я не могла. Перед глазами мелькали фигуры, а затем до сознания донесся голос.        — Хорошо, что вы пришли в себя. Но капельницу все же нужно поменять. — мягкий мужской баритон окунул меня в реальность. Я прищурила глаза, так как в них мелькали белые пятна, похожие на людей. В самом подвижном я узнала Фи, в большом и статичном — Джеймса, а самое яркое и светлое оказалось доктором. Он выжидающе смотрел на меня, держа в руках иглу. Мне понадобилось всего несколько минут, чтобы увидеть все в лучшем качестве, но врач, кажется, этого не понял: мужчина тактично хмыкнул, обращая все мое рассеянное внимание на себя. — Так что?        — Гм… Хорошо. — еле произнесла я. Доктор довольно улыбнулся, начиная делать свою работу. Под восторженные визги Фи я послушно протянула руку врачу, позволяя поменять капельницу. Все же насилие над венами было чертовски болезненным; чтобы хоть как-то стерпеть, я до боли закусила нижнюю губу так, чтобы резь от зубов заглушала неприятные покалывания от иглы. Сейчас я не боялась, что моя рука затрясется ни с того ни с сего — передо мной стоял квалифицированный врач, который помог бы мне и с этим недугом. Когда новая капельница была поставлена и доктор облегченно выдохнул, я расслабилась и снова открыла глаза. На этот раз свет казался привычным и не таким ярким, что меня очень радовало. Теперь я могла сфокусировать свой взгляд на всех тех, кто меня окружал. Когда я приспособилась различать темные фигуры, стоящие передо мной, мой взор прежде всего сконцентрировался на Филате, которая обеспокоено стояла возле Джеймса. Лицо ее еще расплывалось в глазах, но я могла сказать точно — она была рада. Что-то тараторя по-французски, она слезно обняла Джи, попутно плача и смеясь одновременно. Такая реакция вызывала у меня недоумение.       — Как ты себя чуфстфуешь? — Фи быстро оказалась около моей постели, до боли сжимая запястье. Только теперь я смогла увидеть ее глаза, заплаканные и покрасневшие от недосыпа. Все время была со мной? Я почувствовала, что щеки начинают краснеть от такой близости подруги. В груди неприятно закололо только от одной мысли, что я заставила других волноваться о себе. Точнее, вынудила… Зрение становилось все лучше, а состояние Фи — нет. С каждым повышением фокуса моих глаз ее видок казался все больше похожим на вид трупа: болезненно бледная кожа, блеск в глазах, который только у больных бывает, мешки под веками.        — Сколько я провалялась в отключке? — бесцеремонно промямлила я, отталкивая руку Филаты. Та лишь грустно улыбнулась, но отвечать почему-то не спешила, что меня очень насторожило. Ее руки сжались еще сильнее, а голова опустилась так, что заплаканные глаза были прикрыты челкой. Томительная тишина отдавалась звоном в моих ушах; все стало таким спокойным, что невольно хотелось ожидать чего-то резкого и неожиданного. Не выдержав этого самого спокойствия и томления, я прокричала. — Как долго я была без сознания?! Отвечай!        Но ответа не последовало. Лишь соленая капелька упала на белоснежную простынь, тут же высыхая. Становилось влажно, в груди снова закололо от неопределенности и от всей ситуации в целом. Больно… Филата все еще молчала; тихие всхлипы и скрип кровати нарушали ту тишину, которая разъедала мое терпение и нервы. Нет, теперь уже ни мне, ни моим больным рукам никто не в состоянии помочь. Чтобы не паниковать еще больше, я держала глаза все время открытыми, пока Фи резко не подняла голову. Ее губы зашевелились, но голоса слышно не было. Волнуется, значит.        — Сегодня… — слышу всхлип. — Ты упала ф обморок. Тогда… Я не успела прийти на помощь. Долгое фремя… Тебя не было с нами. Сегодня уже 24 марта… Понимаешь? Ты пришла ф себя! О Боже, как будет рад Рин…       Далее я не слушала. Я провалялась в состоянии амебы почти месяц?! Как такое вообще могло произойти? Только от самой мысли меня бросало в дрожь, но то, что все это было правдой, меня выводило из себя. Еле контролируя свои руки, я медленно принялась поднимать их, чтобы вытереть нахлынувшие «слезы радости» Фи. А она все продолжала лепетать о моем «возвращении в этот мир», слезно умоляя остаться на долгое время. Смышленая, маленькая девочка. Я ведь никого не заставила волноваться, верно? Но истерика Филаты с каждой волной слез убеждала меня в обратном.        -… О, мы фсе так пережифали. И я, и тфоя мама, и Джи, и Рин… Нет, больше никогда нас так не пугай, слышишь?! Господи, как же я перепугалась, когда нашла тебя ф комнате без сознания!.. — и снова я заметила не состыковку в рассказе Фи. Я точно помнила, что шла за Рином на первый этаж, что провожала его взглядом. Помню, как ждала его весь вечер в прихожей. Все ведь помню! Но почему тогда Филата рассказывает о том, что нашла меня в моей комнате?        — Постой, Фи. — перебила я повара, убирая челку, тем самым открывая вид на ее красные, но счастливые глаза. — Ты сказала, что нашла меня в этой комнате? Верно? — она утвердительно кивнула, сжимая мое запястье. Молодец, теперь эта рука не затрясется. — Я точно помню, как утром встала очень рано и пошла проводить мистера Сейбера…        — Ой, значит… Фсе-таки тфоя память была пофреждена… — грустно произнесла Филата, сжимая мою руку еще сильнее. — Фрач постафил тебе компенсирофанную стадию нефрогенного шока. Это потеря сознания из-за переутомления на нерфной почфе. Перфую неделю ты лежала в стационаре, мы от тфоей крофати и не отходили. А потом Рин попросил перефести тебя на домашнюю реабилитацию. Доктор приезжает по пять раз ф день, чтобы капельницу поменять. Но думаю, с сегодняшнего дня тфой организм будет получать нормальную пищу, ферно? — и здесь не обошлась без шуток. Шок, значит? Интересная интерпретация названия о моих слабых нервах, ничего не скажешь. Но больше всего раздражал тот факт, что такие последствия были результатом простой обиды на Рина. Я слишком привязалась к этому мужчине.        — Дашь позвонить? — холодно отчеканила я, протягивая руку. Филата тут же положила в ладонь свой мобильный, выжидающе смотря мне в глаза. Но меня это никак не заботило; основной задачей стыл звонок матери. Да, мама небось очень волнуется за меня. Нет, она переживает и места себе не находит, я же знаю свою мамочку. Набираю знакомую и выученную наизусть, как мантру, комбинацию цифр. В трубке послышался привычный гудок, который я, оказывается, не слышала уже больше месяца.        — Да, я слушаю. —  ее голос. Знакомый, нежный, такой родной. Такое чувство, будто я только вчера слышала эти слова. Но нет, вчера мне меняли капельницу.        — Мама… Я пришла в себя. —  этих слов хватило, чтобы на том конце радостно вздохнули. Да, я слышала каждый шорох, потому что роднее него для меня пока ничто не могло быть. — Здравствуй, мама.        — Юи! Солнышко мое! Я так рада, что ты вновь с нами. Вновь со мной… —  она заплакала. Мама плачет от радости. Я не помню таких моментов, но сейчас понимаю, что эти слезы были за все те годы, что я была с ней рядом. Мамочка, не плачь. Так хочу сказать это вслух, хочу обнять ее. В своих мыслях упускаю многочисленные нотации по поводу халатного отношения к своему здоровью, редкому посещению врача и прочее. И пусть. Главное, что я жива. А ведь могло бы быть иначе. — Доченька, милая моя. Я заеду вечером. Обязательно приеду к тебе. Слышишь?        — Да, я слышу тебя… Мама. Я люблю тебя. —  сейчас и мне захотелось расплакаться, но стержень внутри меня в отличие от нервов был тверд и непоколебим, так что слезы плотно сдерживались в моей душе. — Приезжай. Я буду не против. Пока, а то сил у меня еще мало.        — Конечно-конечно. До скорого, моя девочка. До вечера… — я первая положила трубку. Больше не хочу слышать ее радостный и грустный голос одновременно.        Я отдала Филате телефон. Та с грустной улыбкой убрала его в задний карман брюк и снова взглянула на меня. Мы смотрели друг на друга и не могли наглядеться: я была рада, что вижу эту растяпу снова, а она… Она тоже радовалась моему возвращению, пусть и не скорому. Теперь она слышит мой голос, видит мои глаза и чувствует мое положительное расположение. Теперь все будет по-старому, все встанет на свои места. Мне казалось, что прошло всего несколько часов, но не полтора месяца! За все это время они переживали. И я благодарна, благодарна от всей души.       За дверью послышались приглушенные шаги, что заставило меня вздрогнуть. Фи инстинктивно повернула голову к источнику звука. Дверь тихонько скрипнула, и в проеме показалась голова Джеймса. Растрепанные светлые волосы забавно колыхнулись от образовавшегося сквозняка. Небесные глаза смотрели на меня с обожанием и восторгом, а еще было в них что-то, напоминающее облегчение. Да, я и его заставила поволноваться, получается. Джи смотрел на нас с улыбкой, из-за чего казался еще милее. Филата одобрительно кивнула, и только тогда дворецкий показался мне полностью. Одет он был повседневно: черная кофта, светло-коричневые штаны и пушистые серые носочки (их еще называют «с начесом»). Джеймс стоял неподвижно несколько секунд, давая мне привыкнуть к новому человеку. Я много читала о комах и различных потерь сознания, поэтому знаю, что в первую неделю «пробуждения» больному необходимо обеспечить покой. И как можно меньше нервничать. В моем же случае вообще исключить это занятия из списка возможных! Хотелось бы забыть о нем на всю жизнь.        — Ты как, малышка? — он присел на край кровати, опираясь чуть ниже моей руки. Вторая ладонь крепко сжимала край одеяла, что сразу выдало чрезмерное волнение парня. Мне показалось это забавным, ровно как и то, что Фи сразу начала краснеть, как только Джеймс переступил порог комнаты. Это было настолько мило и смешно одновременно, что я не сдержалась и прыснула в руку. Джи улыбнулся мне в ответ, а вот Филата решила воздержаться от группового смеха, что нас никак не расстроило.        — В полном порядке! — бодро ответила я дворецкому. На его лице заиграла счастливая улыбка, а в лазурных глазах разливалось небывалое умиротворение и некое облегчение. Значит, и он переживал за мою жизнь. Честно говоря, впервые видела таких людей, которым не было бы плевать на меня и мое существование. Странно. Оказывается, человек не настолько жесток, на сколько хочет казаться. Джеймс неожиданно дотронулся до моего носа, загадочно смотря прямо в глаза. Эти его «знаки внимания» скоро мое сердце остановят окончательно. — Ты сам-то как? Сильно по мне скучал?        — Очень. — Джи загадочно ухмыльнулся, после чего добавил. — Особенно по танцам на мокром ковре!        — Да ну! Ты же понимаешь, что теперь ты обязан повторить это еще раз? — лукаво поддела я, прищуривая глаза. Мой намек был ясно понят и мгновенно усвоен, из-за чего я улыбнулась еще шире. Джеймс погладил мою руку, на которой, будто цепи, расположились катетеры и иглы капельниц, от чего мне сделалось очень тепло. Чувствовать чью-либо поддержку в трудную минуту — самое прекрасное, что можно испытывать.        — А мы и повторим! Когда ты от всего этого избавишься. — Джи обвел взглядом все те приборы, что находились рядом, после чего громко посмеялся. Но смех его резко прекратился, и парень перевел взгляд на Фи, которая с серьезным выражением лица уставилась на него. Они, будто прочитав мысли друг друга, одновременно встали и направились к выходу. На немой вопрос «Куда?», адресованный все им же, Джеймс почти холодно, но с огромной любовью в глазах, ответил. — Тебе отдыхать надо. Спи, скоро приедет твоя мама.        И правда… Скоро же и любимая мамуля должна была навестить меня. Но вот какое дело — спать совершенно не хотелось. Я осмотрела свою комнату, и, хвала богам, обнаружила на пуфе свою сумочку, из которой черным экраном поблескивал мой телефон. О, день обещает быть насыщенным, раз я отсутствовала во всех соц. сетях больше месяца. Предвкушаю это огромное количество непрочитанных сообщений ВКонтакте и миллион новых записей в Instagram. Сердце забилось быстрее, когда мозг осознал, как много всего было упущено за, казалось бы, малый промежуток времени.        — Думаю, никто не заметит. — тихо проговорила я, снимая катетер с руки. Игла по-прежнему осталась в вене, только трубка с капающим раствором осталась висеть на специальной подставке. Я резвым шагом (хотя передвижение пьяной улитки трудно назвать активным) добралась до пуфа, медленно покопалась в сумке, после чего отыскала наушники, и тем же «бодрым галопом» вернулась в постель. Когда трубка снова была на своем месте, я устроилась поудобнее, расправив подушку и укрыв ноги одеялом, и принялась наверстывать упущенное на просторах Интернета.        О, сколько всего я упустила за этот месяц! Столько новостей, буквально, пролетело мимо безжизненного тела! Жуткая обида засела в груди, но ее тут же сменил дикий интерес и необъяснимый азарт. Для начала я решила уловить все обновления в СМИ, чтобы потом понимать шутки в ленте обновлений. Вот тогда-то в моих глазах и загорелся этот огонек страсти: сводки новостей пестрили убийствами, кровопролитием и исчезновениями людей. Социальные реформы, как всегда, не касались социума, что было вполне естественно, политика все больше влезала в дерьмо и кровь, культура совсем потеряла всякую мораль и интеллигентность, и только наука делала прорывы и открытия, что не могло меня не радовать. Жадно поглощая информацию, я и не заметила, как в верхнем углу телефона образовалась иконка сообщения.       » Прости, любимая, приехать сегодня не смогу: (       Но тогда мы увидимся завтра! Целую и очень люблю! — От мамы.        — Эх. — грустно вздохнула я. Эта новость была, наверное, печальнее массового теракта в Ингушетии. В груди засела некая обида, но я прекрасно понимала, что у этого человека не может не быть других дел помимо меня. Поэтому и сердиться я не имела права. Хорошо, что она хоть изъявила желание приехать. Хотя, она всегда интересовалась моей жизнью и всегда поддерживала, поэтому я очень сильно любила свою маму и ни за что и никогда не скажу про неё гадость, пусть даже и в мыслях. Но зацикливаться на этом не было никакого смысла, поэтому я продолжила изучение сводок.        Поглощая различные статьи во всевозможных «Живых Журналах», я и не заметила, как на город потихоньку начали опускаться сумерки. Неслышно ночь подкрадывалась к городам, облачая их в яркие неоновые вывески и яркие фонари улиц. Закончив с новостями, я принялась за социальные сети, все так же жадно глотая всю полученную информацию. Множество различных приколов, шуток и подобной ерунды, которой обычно засоряется новостная лента, не могло поместиться в моей голове. Но упорство не знает границ! После просмотра очередного видео, я не выдержала и завопила.        — Как же долго я спала! — отразилось от стен комнаты, создавая эхо. Будто в пустоту прокричала. На лице сразу появилась грусть, омрачая разум, заставляя вечно поднятые уголки губ опуститься, а сияющие глаза потухнуть. Я невидящим взглядом уставилась в окно, различая только небесный градиент от темно-синего до черного…        — Гм, 29 дней, если быть точным. — раздался хриплый мужской голос, который вывел меня из раздумий. Я резко повернула голову, от чего шея неприятно хрустнула всеми семью позвонками. В дверном проеме находился Рин, который с увлечением рассматривал «живую» меня. На его лице играла оживленная улыбка. Он… Рад меня видеть?.. — Доброе утро, спящая красавица.        — И тебе не хворать. — еле проговорила я, жадно глотая воздух. Никогда прежде не видела Рина «в домашнем»: белый свитер с высоким воротом, свободные черные брюки, приталенные снизу, и такого же цвета носки. Хотя домашний вид у меня теперь ассоциируется только с пушистыми носками Джеймса, но это был не деловой костюм, уже хоть что-то. Я смущенно подняла голову, смотря прямо в глаза своему начальнику. Почему-то именно в этот момент алчный еврей внутри меня решил напомнить о зарплате, оплачиваемом больничном и внеурочных, что я работала за дворецкого. Быстро откинув эти грубые мысли куда подальше, я искренне улыбнулась Рину, не без интереса вглядываясь в его туманно-коричневые глаза.        — Как дела? — с некой иронией спросил он, приземляясь на край кровати. Волосы, расположившиеся на голове в характерном беспорядке, колыхнулись, от чего «в зобу дыханье сперло». Но все было бы идеально, если бы этот дурак не улыбался, как глупый школьник. Я раздраженно цыкнула, но осознав, что это всего лишь хорошая игра, решила ответить более менее спокойно.        — Как утром первого января. — съязвила я, заразительно улыбаясь своему собеседнику. И с какого момента я стала такой смелой? От осознания того, что я только что выдала, внутри все сжалось, а голова начала немного побаливать. Но этого никак не мог почувствовать Сейбер, поэтому мне оставалось только идти до конца, невзирая на возникшие из неоткуда трудности. — А ты как?        — Недавно подписал один выгодный контракт. Теперь у меня есть инвесторы в США! — гордо изрек он, выпячивая грудь. Мне показалось это забавным, но то, с каким восторгом он произнес весть о контракте, вызвало восхищение уже с моей стороны. Я приподнялась на локтях, приблизившись к Рину. Наши лица были в сантиметрах двадцати друг от друга…        — Чем ты занимаешься? — неожиданно для себя произнесла я. На мою реплику Рин лишь вопросительно изогнул бровь. В глазах я увидела некое недоумение. Больше всего было, конечно, именно его, так как на собеседовании я соврала, что увлекаюсь бизнесом. Сказать, что я сконфузилась, было бы не точным, ибо я и правда ничего не знала о роде занятий мистера Сейбера.        — Так ты и вправду не знаешь? — теперь уже недоумевала я. Ну, сами посудите, стал бы человек спрашивать другого о чем-то без особой надобности или очень важной причины? Вот и я думаю, что нет. Я удивленно посмотрела в глаза Рина, прося разъяснения. И, будто поняв меня, он изрек. — Ну, что ж, тогда я тебе все расскажу. Началось все…        И с этого момента я стала понимать сидящего прямо передо мной человека в сто раз лучше. Дела компании, род деятельности, финансы и различные планы — все это было у меня на ладони после рассказа Рина. Мы сидели так около часа, но я и не заметила, как быстро пролетело это время. Повествование Сейбера было сейчас куда более важным, чем наблюдение за стрелками часов. За веселой беседой мы вспомнили и мое собеседование. В порыве эмоций я даже прокололась, что не хотела поначалу идти в этот особняк.        — Ты жалеешь? — неожиданно спросил он. От этого вопроса я вздрогнула, будто меня чем-то огорошили. Недоумевая, я уставилась на Рина. Чтобы проверить, не сломалось ли во мне что-то после такой-то фразы, он переспросил. — Ты жалеешь, что работаешь сейчас здесь?        — Ну… — я замялась, но заинтересованный взгляд моего босса заставил меня продолжить. — Сначала я вообще не хотела что-либо делать, так как рассчитывала на сидячую работу, например, секретарь или тому подобное. Но потом меня будто подменили… Все эти забавные ситуации, Филата, Джеймс, вы…        — Дурочка. — ласково произнес Рин, целуя меня в макушку. Так нежно… По телу разлилось некое тепло, от чего внутри все сжалось и напряглось. Волна наслаждения прошлась по спине стайкой мелких мурашек, отдаваясь легким покалыванием на кончиках пальцев ног. Крепкие мужские руки бережно обняли меня и уложили на кровать, укутывая до подбородка одеялом. После этого я ощутила теплые прикосновения на своих щеках — Рин взял мое лицо аккуратными ладонями, заставляя смотреть на себя. — Больше не называй меня на «вы», слышишь? Только на «ты»…        Еще один поцелуй — на этот раз в лоб. Свет в комнате, который исходил от ночника, постепенно угасал, пока совсем не превратился в черноту перед глазами. Последнее, что я услышала, было нежное «Спокойной ночи».       Спокойной ночи, мистер Сейбер…