It's all for the family

Если бы пару дней назад Майлз узнал, каким невыносимым испытанием для него станет их с Тернером свадебное путешествие, то вылетел бы в Лондон сразу же после завтрака. Хотя нельзя сказать, что во всем был виноват именно Алекс, в какой-то мере это была и его вина тоже, потому что он не обратил внимания на то странное, гложущее чувство, которое тревожило его все утро после их первой ночи. Правда, Кейн даже не мог назвать эту ночь их, ведь единственное, что они разделили, была широкая постель и зыбкий выматывающий сон. Его разбудил звонок Эвана, который словно почувствовал, что никто из них двоих не поставил будильник, и Майлз не сразу сообразил, где и с кем находится, но голос брата и тонкий аромат чужого парфюма, смешавшийся с запахом постельного белья, резко напомнили ему о прошедшем дне и заставили встать с кровати. Он уже смутно помнил события того утра, потому что был слишком вялым после короткого сна и почти не обращал внимания на то, что происходит вокруг. Его семье это было, безусловно, на руку, хотя в таком состоянии было гораздо тяжелее изображать из себя счастливого влюбленного — Майлз чувствовал фальшь в каждом своем движении и даже взгляде, обращенном в сторону Тернера. Алекс выглядел не лучше. В номере они едва сказали друг другу несколько предложений, ограничиваясь только короткими информативными репликами, и сразу после того, как все их вещи были полностью собраны для отъезда, так же молча пошли на завтрак. В тот момент его даже не волновала отчужденность Тернера, наоборот, его бы, скорее, раздражало, если бы тот вел себя как в предыдущие дни — спокойно и уверенно, как будто все находится под его контролем. Новый, равнодушный Алекс не вызывал в нем никаких чувств, и Майлз понимал, что их совместное притворство все больше напоминало игру разлаженного оркестра. И если бы в другой ситуации его это беспокоило, то тогда ему было все равно. Именно это беспечное безразличие ко всему вокруг и привело к тому, что после пары суток, проведенных на яхте вместе с Тернером и плохо говорящим по-английски персоналом, Майлз возненавидел себя за то, что согласился отплыть на две недели с едва знакомым человеком черт знает куда и черт знает зачем. Он мысленно проклял себя уже сотню раз за свою глупость и недальновидность, потому что, очевидно, из них двоих только ему не пришло в голову продумать, чем же себя занять все это время, которое придется провести наедине с собой. И хотя в их путешествии намечались остановки в небольших прибрежных городках, Кейн подозревал, что или его братья, или Тернеры заранее позаботились о том, чтобы они были достаточно короткими, чтобы привязать его к побережью и, главное, к Алексу. В тот день Майлз не стал дожидаться, когда их яхта медленно отплывет от небольшой пристани, и сразу же направился в свою каюту, в которой проспал до вечера и где готов был остаться до утра, если бы голод не вытащил его наружу. Именно в тот момент, когда солнце уже наполовину было за линией горизонта, он в первый раз четко осознал, что кроме ноутбука не взял с собой ничего, что могло бы развлекать предстоящие две недели, и что кроме Тернера, который, по сути, должен был оказаться в схожей ситуации, ему даже не с кем будет поговорить. Правда, Кейн так и не смог решить, так ли ему нужна чужая компания — ведь, на самом деле, им с Алексом больше нечего было друг другу сказать: вопрос со свадьбой был уже решен, а других тем для разговора ему придумать не удалось. Но даже несмотря на это, Майлз все равно зачем-то просидел на палубе до глубокой ночи, цедя бокал красного кислого вина, налитого скупой рукой итальянского бармена, прислушиваясь к каждому неожиданному шороху, отличавшемуся от шума ветра и плеска волн. Весь последующий день он все так же провел в одиночестве, если не считать немое общество скромного персонала, неосознанно избегая Тернера, а, точнее, просто не встречаясь с ним. Размеры яхты позволяли им постоянно оказываться в разных местах, но в то же время чувствовать присутствие друг друга, и к очередному вечеру Майлз не мог отделаться от ощущения упущенной возможности — чем дольше времени он проводил наедине с собой, тем более сомнительной ему представлялась идея самостоятельно отыскать Алекса и попытаться найти с ним общий язык, не выглядя при этом на грани отчаяния. Первую остановку, которую их яхта совершила следующим утром, Майлз проспал, но не по своей вине: он бы не стал спать до обеда, если бы хоть кто-нибудь потрудился намекнуть ему об этом заранее. Однако, никто из персонала не проронил ни слова, скорее всего, умышленно, и это взбесило его еще больше, потому что даже здесь он чувствовал себя под присмотром своих братьев. Младший Кейн был уверен, что Алекс был в курсе, может быть, в его каюте даже повесили расписание всех остановок, и чувствовал бессильную ярость по отношению к нему, которую, впрочем, так и не смог выплеснуть, потому что тот опять где-то прятался, а искать его специально Майлз не хотел. Весь день он думал об этих нескольких часах на берегу, которые у него украли обманом, и в очередной раз жалел, что так безрассудно согласился на свадебное путешествие, позволив запереть себя на яхте вместе с Тернером. Еще сильнее его злило то, что все его мысли рано или поздно сводились к Алексу и к бессмысленным попыткам догадаться, что же тот делает все это время и почему они так ни разу и не встретились за эти три дня. Вынужденное одиночество, которое так редко случалось в его жизни, уже стало гнетущим, и Майлз не выключал плеер на телефоне до самой ночи и даже уснул в наушниках, лишь бы только не слышать шума волн, которым он уже был сыт по горло. Даже не смотря на то, что в голове он уже сотню раз представил, что скажет Тернеру, когда они наконец столкнутся где-нибудь на палубе, появление Алекса все-таки застало его врасплох, может быть, потому что Кейн уже почти свыкся с мыслью, что пробудет в одиночестве до конца путешествия. Был полдень, и он валялся около бассейна, цедя непонятный коктейль, в котором льда и сока было гораздо больше, чем алкоголя, голый, потому что ему не перед кем было стыдиться, и совсем не готовый к тому, что именно сегодня Тернер придет к нему сам. И поэтому когда тот внезапно появился перед бассейном, первой его мыслью была надежда, что они лишь поприветствуют друг друга издалека и им не придется разговаривать. Однако Алекс направился прямо к нему, медленно и неумолимо, и Майлз невольно напрягся, ощутив на себе чужой пристальный взгляд. Тернер разглядывал его бессовестно и слишком внимательно, как будто вокруг них не было ничего достойного его интереса, и это выводило из равновесия. В другой ситуации он был бы польщен, но сейчас ему не хотелось быть объектом чьего-либо внимания, и особенно внимания Алекса. — Смотрю, ты особо не стесняешься? — Тернер тяжело сел на шезлонг рядом с ним и откинулся назад, наконец-то отвернувшись в другую сторону. Тот был слишком разодет по сравнению с его собственной наготой, но Майлз поборол в себе желание прикрыться, потому что знал, что это бы выглядело слишком жалко. — Тебя? С чего бы? — вместо этого он зачем-то надел очки и вцепился в свой коктейль, хотя ему уже расхотелось пить. — Мы здесь не одни, — Алекс махнул рукой куда-то себе за спину, и Майлз по какому-то непонятному порыву посмотрел в ту сторону и ожидаемо не обнаружил там никого. — Мне плевать, что обо мне подумает обслуга, уверен, они видели вещи похуже, — его собственный голос прозвучал чуть резче, чем он этого хотел, на что Тернер лишь хмыкнул в ответ и закрыл глаза, давая понять, что тема закрыта. Они еще какое-то время сидели в тишине, и эти пять минут молчания показались Майлзу еще более невыносимыми, чем все предыдущие дни, проведенные на яхте, вместе взятые. Его уже начала раздражать эта неловкая ситуация, но он все-таки не смог удержаться и начал рассматривать Алекса, потому что, черт побери, они не виделись несколько суток. Тернер успел немного загореть, это было особенно заметно в контрасте с белой рубашкой и брюками, в которые тот был одет, и казался расслабленным и одновременно усталым, как будто ему пришлось работать все утро, и только сейчас появилось время на отдых. Но даже несмотря на это, Алекс выглядел хозяином этой чертовой яхты, и Майлз внезапно почувствовал себя нежеланным гостем, которому из вежливости разрешили остаться, но от которого хотят избавиться как можно раньше. — Почему меня никто не предупредил о вчерашней остановке? — он попытался отвлечь себя от неприятного ощущения и сделал глоток коктейля, лед в котором, правда, уже совсем растаял от жары и его собственных неожиданно горячих ладоней, разбавив те жалкие капли рома до неприличного состояния. Пить его больше не имело смысла, и Майлз поставил бокал на пол около себя. — Если бы ты спросил заранее, тебе бы ответили, — Тернер снова посмотрел в его сторону, однако сейчас ему уже не было неловко от этого взгляда, потому что его внимание неожиданно привлек чужой тон — снисходительный и немного раздраженный. Таким тоном с ним часто разговаривал Эван. — Я думал, за эту яхту было заплачено достаточно, чтобы мне не пришлось никого ни о чем просить. Даже бухло мне здесь наливают, как какому-то подростку, — он не успел толком подумать перед тем, как одним быстрым движением пальцев опрокинул свой бокал и опомнился только тогда, когда услышал глухой звук удара и затем короткий невеселый смех Алекса. — Я сожалею, что тебя ограничивают в наслаждении любимыми вещами, — Тернер говорил с ним насмешливо, правда теперь тот смотрел не на Майлза, а на лужу под его шезлонгом. — Тебя-то, конечно же, ни в чем не ограничивают? — Я не такой любитель алкоголя, — Кейн отчетливо услышал непроизнесенное «как ты», скрытое за очередной иронической усмешкой, и его пальцы сами собой сжались в кулак от затопившего его возмущения. — Следующая остановка завтра вечером, если тебе интересно. Можешь себе ни в чем не отказывать. — Очень щедро с твоей стороны, Тернер. Постараюсь тебя не разочаровать, — он уже было хотел встать и уйти, чтобы наконец закончить этот отвратительный разговор, но Алекс среагировал первым и, быстро поднявшись, сделал пару шагов в сторону борта, аккуратно переступая через растекшийся коктейль. — Мне пора работать. Было приятно с тобой поболтать. Я попрошу кого-нибудь убрать все это, — взгляд Майлза ухватил неясный жест, которым тот обвел шезлонг и его самого, как будто бы он был частью беспорядка, от которого необходимо было избавиться. Тернер больше не стал задерживаться, словно хотел оставить за собой последнее слово, и Кейн не собирался унижаться и кричать ему что-то вслед. Самое важное ему, однако, удалось узнать, и он уже мысленно жил завтрашним днем, когда ему хоть на несколько часов разрешат покинуть эту чертову яхту. Когда они наконец причалили в небольшом порту неизвестного городка, Майлз не стал долго ждать и сошел на берег настолько быстро, насколько это было возможно. Почему-то казалось, что задержись он на одну лишнюю минуту, ему бы уже вряд ли позволили уйти. И хотя эта мысль была абсурдна, ведь Тернер сам рассказал об остановке, ему все равно не хотелось испытывать судьбу. Сам Алекс больше не появлялся в его поле зрения после разговора у бассейна, и Майлз не горел желанием видеться с ним снова, особенно сейчас, перед моментом, который он предвкушал столько времени. Кейн не стал брать с собой много вещей: только бумажник, телефон и сигареты с зажигалкой, но оделся тщательно, как во времена, когда ходил в бары не для того, чтобы только выпить. Он не носил кольцо с начала свадебного путешествия и почти забыл о нем, но в последнюю минуту перед выходом все-таки вернулся обратно в каюту и надел его на палец, против своего желания вспомнив свои ощущения, когда Алекс сделал это за него. Ему все еще не хотелось верить, что после их возвращения кольцо придется носить всегда. Или хотя бы долгие годы, пока они, по какой-то причине, не разойдутся. Майлз не стал долго гулять по окрестностям и зашел в первый прилично выглядящий бар, хотя, как ему подсказывала непрошенно возникшая мысль, Алекс бы поступил иначе, отправившись блуждать по округе до самой ночи. Он дернул за ручку двери резче, чем планировал, внутренне ругая себя за то, что снова скатился до размышлений о Тернере и, стоя на пороге, пообещал себе, что забудет обо всем до утра. Хотя это оказалось не так-то просто, даже несмотря на то, что Майлз заказал себе шесть шотов, только-только подойдя к барной стойке, и два из них выпил сразу же, не давая себе почувствовать вкус алкоголя. Проигнорировав настороженный взгляд бармена, он через минуту прикончил оставшиеся и перешел к виски, попутно размышляя, что будет пить дальше. Ему было плевать на людей вокруг и на играющую из динамиков неразборчивую музыку, знакомиться и разговаривать ни с кем не хотелось, хотя он провел долгих пять дней в компании самого себя. Кейн вливал в себя алкоголь стакан за стаканом, надеясь заглушить в себе чувство вины, которое, правда, росло внутри него с каждым глотком. И пусть Тернер наверняка понимал, к чему приведет его сегодняшний вечер в баре, он однозначно будет разочарован, когда Кейн вернется назад пьяный. Майлз не хотел об этом думать, но мысли ослепляли его, не давая отогнать себя в сторону: единственные ожидания, которые он мог оправдать, были только самые худшие. Он загнал себя в ловушку, глупо поддавшись на провокацию Алекса, который, безусловно, считал его алкоголиком, как и Эван с Джошем, как и Фрэнк. И теперь ему оставалось только продолжать топить себя в бесконечных шотах, чтобы в очередной раз показать им, что они не зря больше не строят призрачных надежд на его счет. А еще его злило, что ему не плевать на то, что подумает о нем Тернер. На мнение братьев и особенно отца он уже давно не обращал внимания, но Алекс все никак не лез у него из головы, хотя у того не было никакого права осуждать его, ведь, по сути, они были друг другу никем. Вся эта свадьба, обязательства, договоренности были лишь видимостью, иллюзией, которую ему отчаянно пытались навязать, но именно сейчас как никогда четко Майлз видел все это насквозь — все эти глупые схемы, в которые его впутали. Пусть остальные верят: братья, старшие Тернеры и даже Алекс, но он-то знал, что это неправда, и хуже того, что он влип по полной, и теперь ему придется вязнуть в этом всю свою жизнь. Кольцо на пальце внезапно стало казаться слишком тесным, как будто оно было не по размеру и его надели силой, и Майлз попытался залить новой порцией виски собственное бессилие его снять, собственные остатки чести, потому что он все-таки дал обещание, сказал «да» перед чертовым алтарем меньше недели назад, и теперь ему приходилось расплачиваться за это. Выпитое ударило в голову после того, как Кейн неуклюже двинулся в сторону туалета, по пути цепляясь за людей и стены. Внутри него вспыхнуло какое-то злое веселье, когда он поймал свой мутный взгляд в зеркале над раковиной и, вернувшись, с нелепым горьким торжеством опрокинул в себя очередной бокал, как ребенок, который сделал что-то назло родителям. Теперь его охватили другие мысли: он уже больше не купался в самоуничижении и чувстве вины, но утешал себя оправданием, что заслуживает этого, совсем как тогда, когда за пару дней до свадьбы вызывал такси тому блондину из клуба, который оставался в его квартире несколько ночей подряд. Тогда он заслуживал секс, сейчас — бухло, потому что ни то, ни другое ему, скорее всего, не светило после возвращения в Лондон. Тернера, очевидно, уже завербовал Эван, и Майлз был уверен, что тот будет следить за каждой выпитой каплей и только ждать возможности спихнуть его в рехаб. И так как ему больше не хотелось туда возвращаться, ни о каких вечерах, подобных сегодняшнему, впредь нельзя будет и мечтать. Он заказал себе еще несколько шотов и выпил их с вымученным смехом, веселясь над собственной безысходностью. В кармане завибрировал телефон, но Майлз уже чувствовал себя слишком пьяным, чтобы принять звонок. Его начало клонить в сон, и Кейн поздно осознал, что у него нет сил вернуться обратно. Будь он чуть трезвее, его бы это, возможно, напугало, но теперь ему было плевать. Локти скользили по барной стойке, но ему удалось как-то положить на них голову. За закрытыми веками качалась темнота, и Майлз внезапно ощутил чью-то руку на своем плече, но отключился раньше, чем смог обернуться. Ему давно не было так плохо, как в тот день. Это было не просто обыкновенное похмелье с раскалывающейся головой и мерзким от сушняка ощущением во рту, нет, его тошнило все утро, как перебравшего в первый раз подростка, пока тело не ослабело окончательно и спазмы, наконец, не прекратились. Он почти не спал ночью — если не брать в расчет короткую отключку отравившегося алкоголем организма — лишь периодически проваливался глубже в беспокойные размышления, над которыми, впрочем, не имел власти, а мог лишь бессильно блуждать по бесконечному лабиринту собственных тревожных мыслей. Майлз не помнил, как его дотащили до яхты, зато мог вяло воскресить в памяти момент, как на него в первый раз накатила тошнота, когда он уже лежал на кровати в своей каюте. Кое-как ему удалось добрести до ванной, правда, это было последнее, на что хватило его сил, и он провел там короткий остаток ночи и целое утро. Все тело ныло от неудобной позы, в которой он провалялся несколько часов, растянувшись на холодном полу ванной, пищевод и гортань жгло от желчи, живот болел так, будто его резали изнутри. Даже после того, как его прекратило тошнить, Майлз был все еще слишком слаб, чтобы подняться на ноги, поэтому, собрав последние остатки сил и воли и наплевав на гордость, он на дрожащих руках пополз в душ и, включив воду, беспомощно улегся под прохладные струи, периодически приоткрывая рот, чтобы поймать пару капель и сделать глоток. Через какое-то время Кейн почувствовал себя немного лучше, настолько, что у него получилось стащить с себя промокшую одежду и неуклюже вытереться полотенцем. Правда, он все еще боялся встать на ноги, поэтому ему снова пришлось ползти, на этот раз — до кровати, где ему удалось провалиться в очередной тревожный сон, приносящий больше усталости, чем отдыха. Однако его телу хватило и этого: когда Майлз проснулся в следующий раз, он вместе с жаждой почувствовал и голод, выгнавший его из кровати и заставивший одеться в первые попавшиеся брюки с рубашкой, а после выйти из каюты на палубу. Яхта ничуть не изменилась с его ночного отсутствия, да и с чего бы, и это, как ни странно, придало ему уверенности: в чужой обстановке он бы в таком состоянии чувствовал себя гораздо хуже. Молчаливая официантка одарила его сочувственным и, как ему показалось, немного презрительным взглядом, когда он подозвал ее к себе. Голод был сильнее страха перед очередным приступом тошноты, поэтому Майлз ложку за ложкой впихивал в себя соленый бульон, жадно запивая минералкой. Сытость и притупившаяся боль в животе заставили его расслабиться и задремать на небольшом диванчике, когда официантка унесла его пустую тарелку. Сперва он изредка приоткрывал глаза, когда кто-то из персонала проходил мимо, но постепенно перестал обращать внимание на что-либо вокруг. Похмелье отступало, оставляя после себя лишь отголоски мигрени и слабость. Майлзу казалось, что он бы мог так лежать вечно, утопая в тепле и шуме волн, который уже не представлялся таким нестерпимым как раньше. — Хорошо повеселился вчера? —донесшийся из ниоткуда резкий голос Алекса заставил его вздрогнуть и открыть глаза, пытаясь в спешке сфокусировать взгляд. Тернер стоял в какой-то паре метров от него, подкравшись незаметно, как будто хотел застать врасплох. — Что тебе надо, Тернер? — он кое-как выпрямился на диване и, взяв со столика недопитую бутылку воды, сделал несколько глотков, отметив про себя, что горло уже почти не жгло, и жажда перестала быть такой мучительной. — Хотел узнать, почему ты ведешь себя как конченный придурок и мешаешь остальным нормально жить. Непривычно злой тон заставил его оторваться от рассматривания этикетки и перевести взгляд на Алекса. Тот выглядел иначе: привычное сонное выражение глаз сменилось другим, цепким и мрачным, губы сжались в кривую линию, а сцепленные на груди руки будто не защищали, а удерживали его от чего-то, чего Майлз не мог представить. — Эй, полегче с выражениями, муженек. Каким боком тебя касается то, что я делаю в свое свободное время? — он пытался говорить беззаботно, но адреналин уже начал курсировать по венам, а тело напряглось, готовое к действию. — С того, что благодаря твоей тупости с этой чертовой яхты не выпустят больше ни тебя, ни меня. Твоя дорогая семейка уже отдала распоряжения. Спасибо тебе, блять, большое, — Алекс сделал шаг к нему навстречу, и Майлз больше не мог сидеть на месте. Голова отозвалась тупой болью на резкое движение, но он не обратил на нее внимания. — Большое, блять, пожалуйста. Можешь запереться в каюте до конца путешествия, я не буду против. Что-то еще, Тернер? — в его сознании внезапно пронеслись отголоски тех мыслей, которые мучили его в баре: чувство вины и ощущение собственной жалкости, разочарование и слабость, но сейчас они вызывали в нем ярость, он был не согласен с ними, и ему захотелось доказать себе, Тернеру, кому-угодно, что это все неправда. — Да, кое-что еще. Ты — ошибка, Кейн. Не свадьба и даже не твой ночной идиотизм, а ты сам. Я бы мог тебя не искать или бросить где-нибудь в подворотне, чтобы ты задохнулся в собственной рвоте, но почему-то дотащил до самой каюты. Я знал, что ты набухаешься так, что не сможешь вернуться. Зачем, блять, Кейн? Зачем ты позоришь сам себя? — глаза Алекса блестели от ламп, освещавших палубу, и казались двумя черными провалами и будто затягивали в себя все вокруг, в том числе и Майлза. — Что ты знаешь обо мне, Тернер? Что ты вообще, блять, о себе возомнил? — он выпустил бутылку из руки, и та упала на диван с глухим бульканьем, и инстинктивно сжал пальцы в кулак, ожидая, но не до конца веря в нападение. — Я знаю о тебе гораздо больше, чем ты обо мне. Все твои грязные секретики. Хочешь знать, почему твоя семья никогда не допустит тебя в бизнес? Тебе они этого никогда не скажут, но я в курсе. Ты ебаная истеричка, Кейн. Если что-то идет не так, как ты хочешь, ты начинаешь швыряться посудой и лезешь драться. Никто не захочет иметь дело с таким неадекватом, как ты, или доверять тебе свои интересы, — голос Алекса оборвался на последнем слове, когда Майлз ударил его в челюсть. Все произошло слишком быстро, он даже не планировал этого, но нельзя сказать, что это не доставило ему удовольствия. На одно мгновение чужие глаза округлились в удивлении, и Тернер рефлекторно отшатнулся назад. Удар вышел смазанным: большая часть пришлась на скулу, и уже через пару секунд проявилась длинная царапина, красная от выступившей крови. Майлз загипнотизированно наблюдал за первой каплей, скатившейся вниз по щеке, к шее и воротнику рубашки и только потом перевел взгляд на собственную левую руку с надетым с ночи черным обручальным кольцом, которое он забыл снять. Смех уже почти вырвался из его груди, но Алекс внезапно схватил его за ворот рубашки. — Хуже того, тобой легко манипулировать. Я знаю, что тебя разозлит, Кейн. Или, наоборот, успокоит. Или приведет в ужас. Я знаю о тебе все, — Тернер говорил тихо, настолько, что в другой обстановке Майлз бы его не расслышал, но сейчас каждое произнесенное слово будто звенело у него в ушах. Он попытался оторвать от себя руки Алекса, но тот держал крепко и толкал его куда-то назад, и ему ничего не оставалось как вцепиться в чужие запястья и пытаться сопротивляться, правда, это требовало слишком много сил. Гораздо больше, чем у него сейчас было. — Я знаю, что ты ни черта не умеешь, потому что тебе не хватило мозгов, чтобы пойти в колледж. Я знаю про то, что тебя выперли из дома в восемнадцать… Черные бездонные зрачки впивались в его лицо, и Майлз в первый раз за долгое время почувствовал, что ему по-настоящему страшно. Может быть, это была всего лишь манипуляция, о которой говорил Тернер, но его голова все еще кружилась от похмельной слабости, и ноги сами стали пятиться назад, как будто бы это могло помочь ему сбежать. Только Алекс все не отпускал его рубашку и двигался вслед за ним, не позволяя расстоянию между ними увеличиться ни на сантиметр и даже наклонился чуть вперед, понизив голос до шипящего хлесткого шепота: — Я знаю даже то, что твоя семья пыталась от меня скрыть. И ты прекрасно понимаешь, о чем я, — Тернер среагировал мгновенно, когда Майлз предпринял отчаянную попытку вырваться из захвата, и резко встряхнул его за плечи, прежде чем придвинуться еще ближе — совсем невозможно и неприлично близко — чтобы продолжить шептать ему уже в рот. — Я знаю, что ты сделал пять лет назад. Я знаю, что ты сейчас думаешь о том, чтобы меня заткнуть, но это ничего не изменит. Ты сам уже ничего не изменишь. Через несколько бесконечно долгих шагов спина Майлза со всей силы врезалась в борт, и только тогда он понял, куда именно толкал его Алекс. В его голове промелькнула судорожная дикая мысль, что тот собирается скинуть его вниз, но руки Тернера все еще крепко держали его рубашку, словно вырваться от него можно было только порвав ткань. — Только что ты подумал, что я сброшу тебя за борт, ведь так? — чужой холодный смешок отдался горечью на языке Кейна, а самого его заставил застыть. Алекс больше не шептал, его голос стал громче и пронзительнее, а еще в нем появилась какая-то странная интонация, которую Майлз не мог распознать. — Так как у меня больше опыта в бизнесе, поделюсь с тобой одним секретом. Уверен, ты пересмотрел полно фильмов про гангстеров и навоображал себя одним из них. Этому очень легко поддаться, особенно с положением твоей семьи. И, конечно, ты вбил себе в голову, что самый опасный противник — это сильный противник, с пушками, влиянием и баблом. Только это все херня. Самый опасный противник, мой дорогой муж — это тот, от которого не знаешь, чего ожидать. И сейчас я прекрасно знаю, что ты хочешь сделать, а вот ты обо мне не знаешь ничего. Тернер на мгновение отклонился назад, и Майлз наконец смог рассмотреть его лицо — застывшее выражение превосходства, кривая ухмылка, растрепанная длинная челка, спадающая вниз, царапина на щеке и безумные блестящие глаза, которые не отрывались от него ни на секунду. Все еще ухмыляясь, тот наклонился снова, медленно, сантиметр за сантиметром, и Кейн лишь ошалело ждал, что случится дальше, не в силах отвернуться. На какую-то секунду, почувствовав чужое дыхание на своем подбородке, он подумал, что Алекс собирается его поцеловать, как его нижнюю губу пронзила резкая боль, когда Тернер вцепился в нее зубами. Терпеть почти сразу стало невыносимо, но тот все сильнее сжимал челюсти, будто хотел оторвать кусок, отчего в глазах Майлза потемнело, и он, наконец, закричал. Было сложно сказать, сколько времени прошло перед тем, как их разняли: сначала послышались невнятные крики, а затем кто-то расцепил их руки и оттащил от борта. Его немедленно увели в каюту, хотя он и не собирался продолжать драку. Кровь из раны выходила толчками в такт бьющегося сердца, а эхо пронзительной боли все еще отдавалось в голове, и Кейн зажмурился, надеясь, что так она уйдет вместе с образом смеющегося Тернера с перепачканным красным подбородком. Ему обработали рану и даже помогли снять грязную мятую рубашку. Все его тело казалось воспаленным, как будто его действительно побили. С трудом накопленные после утра силы снова пропали, но боль и остатки паники вперемешку с лихорадочными мыслями не давали его сознанию отключиться. Он бездумно включил плазму и просидел перед ней неизвестно сколько часов, прижимая к лицу пакет со льдом и отбросив его на пол только тогда, когда вода стала течь сквозь пальцы на колени. Каким-то образом ему все-таки удалось уснуть, и на этот раз его сны были пропитаны не тревогой, а страхом. Алекс преследовал его даже за закрытыми веками, раскрывая еще больше его секретов и жестоко высмеивая каждый из них. А потом из ниоткуда появился Фрэнк, и они снова ругались как в тот самый день, а потом… Потом ему приснилась машина, подарок от братьев на день рождения, незнакомая темная улица, свет фар на секунду выхватил лицо какого-то парня, но на этот раз Майлз не был под кайфом и видел его четко. Ремень безопасности впился в грудь после удара. Его звали по имени, но он не мог понять кто и откуда, пока кто-то не стал трясти его за плечи. Майлз открыл глаза и увидел перед собой расплывающееся озабоченное лицо официантки, которая обслуживала его днем. Ее взгляд больше не был презрительным, теперь она выглядела нервной и что-то настойчиво пыталась ему объяснить, несколько раз показав на свой телефон и повторив с итальянским акцентом «два часа» и «идти домой». Он сначала подумал, что это все еще часть того странного сна, но девушка никак не унималась и стала ходить по каюте, собирая его вещи в кучу и произнося те же самые слова. Когда происходящее стало казаться ему полным абсурдом, внезапно зазвонил его собственный мобильный, лежавший на столике у кровати с самого утра, и только увидев на экране фотографию Эвана, Майлз понял, что имела в виду официантка: его свадебное путешествие наконец-то подошло к концу.