It's all for the family

— Ложись на кровать, — Алекс стоял перед расшторенным окном, одетый, как и полчаса назад, в рубашку и брюки. Из-за приглушенного света Кейн почти не мог рассмотреть выражение его лица в расплывчатом отражении на стекле. Он совсем не ожидал увидеть Тернера в своей комнате: ему даже не пришло в голову, что они будут трахаться здесь, и поэтому задержался на пороге ванной чуть дольше, чем это было нужно. И хоть дорога домой осталась в его памяти размазанным от пост-оргазменного оцепенения пятном, у него все же было время прийти в себя и осознать, насколько идиотский поступок он совершил, точнее, согласился совершить. Но отступать было некуда, потому что отказаться сейчас было еще унизительнее, чем лечь под Тернера на трезвую голову. Майлз вспомнил, что в последний раз был снизу только потому, что ужасно набухался и не смог толком возразить. Теперь он бы все отдал, чтобы быть пьяным. Случайные капли воды скользили вниз по спине и впитывались в полотенце, обмотанное вокруг бедер, и ему стало холодно, даже несмотря на то, что кондиционер поддерживал привычную температуру: Кейн внезапно заметил его жужжание в наступившей тишине. Он заставил себя сдвинуться с места, опасаясь увязнуть в нарастающей неловкости. Постель была точно такой же, какой Майлз ее оставил утром — скомканное одеяло отброшено в сторону, мятая подушка прижата к изголовью. Он медленно забрался на матрас, позволив полотенцу упасть на пол и не решаясь посмотреть в сторону окна. Ему почему-то стало неудобно за незастеленную кровать, как будто бы теперь это имело хоть какое-то значение, как будто бы Тернер пришел делать ему замечания. На самом деле Майлз вообще не знал, зачем тот пришел, что ему было нужно, потому что сейчас все было совсем не так, как неделю или даже полчаса назад, потому что никто раньше не стоял у окна, в то время как он лежал голый в собственной постели. Это было похоже на первый подростковый секс: нелепый и беспомощный, когда слишком страшно, чтобы начать, потому что никто не знает, как правильно. И хуже всего, Кейн сам не знал, как правильно: для того, чтобы что-то сказать, в его голове не находилось подходящих слов, а встать и подойти было глупо, ведь он только что лег. Майлз, не глядя, открыл ящик ночного столика, надеясь, что в пачке, которая там лежала с начала недели, осталась хотя бы пара сигарет. У него не было привычки курить в постели, но об этом он пожалел только после первой затяжки, когда понял, что ему некуда стряхнуть пепел. — Принесешь мне пепельницу? Если ты, конечно, не превратился в чертов манекен, — и хоть это могло прозвучать, как будто ему хотелось привлечь к себе внимание, Кейну было все равно. Тишина уже перестала казаться неловкой и начала действовать на нервы, словно Тернер устроил очередную проверку, которую изначально было невозможно пройти. Алекс отреагировал сразу же, будто все это время ждал его сигнала, и Майлз даже на мгновение задумался, что бы было, если бы они так и продолжали молчать. Он следил за Тернером краем глаза — плавные, вводящие в заблуждение движения, немного смазанные в сигаретном дыме. Брошенная в его сторону пепельница почти задела подбородок, но ему все же удалось вовремя подставить руку и поймать ее. Матрас слегка прогнулся под чужим весом в изножье кровати, и почти сразу Кейн почувствовал на своей лодыжке ладонь, сжимающую достаточно сильно, но все же не настолько, чтобы ему захотелось поджать под себя ногу. — Нервничаешь? — Алекс как всегда насмехался над ним, и Майлзу даже не нужно было смотреть на него, чтобы это понять. Хотя ничего удивительного в этом не было: гораздо большей неожиданностью бы стало, если бы тот вел себя как-то иначе. — Пытаюсь не заснуть, пока ты тянешь время, — его пальцы все равно дрогнули, стряхнув пепел мимо пепельницы, когда чужая ладонь поднялась вверх по ноге и погладила голень. — У тебя есть смазка? Не хочу больше заставлять тебя ждать. Конечно же, у него была смазка: Кейн задел ее рукой, когда искал в ящике сигареты. Только ему было трудно решить, как теперь поступить: признаться или же соврать и посмотреть, что тот будет делать, правда, в таком случае Майлз бы сам стал тем, кто тянет время. — Там, — он мотнул головой в сторону прикроватного столика, стараясь выглядеть равнодушно, и, затушив сигарету, поставил пепельницу на пол. — Только у меня нет резинок. — Уверен, ты не залетишь, — Тернер тихо засмеялся, как будто шутка была смешной, и придвинулся ближе, заставляя его раздвинуть ноги. — А ты бы залетел, получается? — Не люблю, когда в меня кончают, — чужой тон был легким и небрежным, будто они разговаривали о чем-нибудь заурядном в обыкновенной обстановке, и только чтобы скрыть свое смятение, Майлз отвернулся к ночному столику и, снова открыв ящик, стал искать смазку. Каким-то образом та оказалась в самом дальнем углу, и ему пришлось перерыть все вещи, чтобы ее найти. — Но ты уверен, что я люблю. — Ты не жаловался, когда я кончил тебе в рот, — на этот раз Алекс гладил уже его колено. Кейн даже не заметил, как тот подобрался настолько близко. — Это другое. — Разве? Майлз открыл было рот, чтобы что-нибудь ответить, но невольно поймал тернеровский взгляд, тот самый, мысль о котором заставила его кончить еще совсем недавно. Все повторялось: Алекс в очередной раз его обыграл, а он опять поддался собственным слабостям, и поэтому промолчал, со всей силой вцепившись в узкий флакон. — Растяни себя для меня. Пожалуйста, — чужая рука на его бедре на мгновение замерла, а потом медленно соскользнула вниз, обхватывая ногу под коленом и приподнимая ее так, как будто он уже согласился. Или не мог отказать. — Нет, — собственный голос подвел его, сорвался, как у подростка, и Тернер снова усмехнулся и, наклонившись ближе, дотронулся до его ладони, вынуждая выпустить флакон. — Тогда тебе будет очень больно, — Алекс говорил так тихо, что Майлз скорее читал по губам, чем по-настоящему слышал его слова. Кейн знал, что тот был прав, но ему не хотелось опять позволять собой управлять. — Что ж ты сам этого не сделаешь, раз так обо мне заботишься? — Я хочу смотреть. Он настолько опешил, что даже не обратил внимания на приглушенный щелчок, и поэтому не успел отдернуть правую руку, когда Тернер выдавил прохладную смазку ему на пальцы, а затем, мягко нажав на бедро, заставил его согнуть ногу и прижать колено к груди. Казалось, что с каждой секундой повисшее между ними ожидание душило его все сильнее, заставляя глотать воздух короткими вдохами. И если сначала Майлз хотел вырваться и послать Алекса к черту, то теперь в его голове было больше сомнений и вопросов: что ему стоит сделать то, о чем его просят? Ведь в этом нет ничего сложного. Что ему стоит хоть раз пойти навстречу? Вряд ли это может по-настоящему его унизить. — Здесь никого нет, кроме тебя и меня, — Тернер отвечал на его мысли, как будто Майлз случайно произнес их вслух, а потом Алекс аккуратно сжал запястье, направляя ладонь. Кейн не мог сказать точно, что именно убедило его сдаться, но на его руке оказалось достаточно смазки, чтобы легко, не морщась от боли, вставить в себя палец на одну фалангу. Поза была не совсем удобная, несмотря на то, что Алекс все еще держал его ногу, и не позволяла ему протолкнуться глубже, чем на несколько сантиметров, впрочем, больше и не требовалось. Майлз не собирался трахать себя пальцами напоказ. Он закрыл глаза и попытался успокоить дыхание, подстраивая его под выбранный темп. Так было гораздо проще, пусть Тернер все равно оставался рядом и гладил свободной рукой его живот и бедра, но хотя бы не торопил. Через несколько долгих мгновений у него даже стало удаваться получать от этого удовольствие, правда, ни второго, ни третьего пальца не оказалось достаточно, чтобы полностью возбудиться. Кейн сперва не заметил, как стал входить быстрее и резче, пока запястье не заныло от напряжения, и тогда начал насаживаться сам, не обращая внимания на Алекса, который должен был все это видеть. Он знал, что тот видел, и не только из-за того, что в окружающей их тишине чужое тяжелое дыхание слышалось более, чем отчетливо: просто с каждым новым толчком хватка под его коленом становилась все сильнее, но Майлз был слишком занят, чтобы что-то с этим сделать. Рука, вывернутая под неудобным углом, стала затекать, и ему все-таки пришлось вынуть из себя пальцы. В ушах уже почти перестало шуметь, когда Кейн наконец-то решился открыть глаза. За все это время Тернер, казалось, даже не сдвинулся с места, застыв в той же самой позе, вот только выглядел немного иначе: на секунду у Майлза даже промелькнула мысль, что перед ним сидит чужой человек. Он никогда не видел Алекса таким возбужденным: даже когда тот ласкал себя на кровати неделю назад или лежал под ним, прижимая к себе со всей силы. Сейчас все было как будто по-другому, и Кейн впивался взглядом в каждую новую деталь: в упавшую на лицо длинную темную прядь, влажный приоткрытый рот, покрасневшую от возбуждения шею в расстегнутом воротнике рубашки. — Разденься, — Майлз был шокирован собственной смелостью, но ему было просто необходимо увидеть больше, словно это был их первый раз, и Тернер никогда перед ним не раздевался. Прошло несколько секунд, и Кейн уже начал думать, что сказал недостаточно громко, потому что Алекс продолжал, не отрываясь, смотреть вниз, туда, где еще мгновение назад была его рука, и никак не реагировал на его слова. Он не знал, стоит ли ему повторить или же сделать вид, что ничего не произошло, поэтому просто решил ждать, стараясь не ерзать от нетерпения, несмотря на то, что ему хотелось придвинуться ближе. Тернер поднял на него глаза спустя целую вечность, и Майлз поперхнулся вдохом: никто и никогда не смотрел на него с таким голодом, как будто хотел поглотить живьем. Чужой взгляд пугал и возбуждал одновременно, потому что был абсолютно безумным, заставляя осознать, что Алекс может по-настоящему разорвать его на части, и это бы было гораздо хуже, чем их драка на палубе. Но почему-то сейчас он бы убил любого, кто им помешал. Кейн не сразу понял, что его ногу наконец отпустили, продолжая еще какое-то время ощущать фантомную хватку на своем колене и не решаясь лечь по-другому. Но он мгновенно забыл о боли и собственной неудобной унизительной позе, когда Тернер все-таки зашевелился и начал медленно раздеваться. Майлз завороженно следил, как дрожали чужие пальцы, путаясь в мелких пуговицах рубашки, и как сам Алекс закрыл глаза и несколько раз глубоко вдохнул через приоткрытый рот, прежде чем перейти к ремню брюк. — Дай мне смазку, — тернеровский голос звучал хрипло и как будто через силу, и Кейн, не задумываясь, послушался, поспешно схватив отброшенный флакон и протягивая его на вытянутой руке. Алекс уже расстегивал ширинку, все еще не глядя на него, и он замер, боясь что-нибудь упустить. Впрочем, тот не стал снимать брюки, и Майлзу не удалось сдержать своего разочарования, даже несмотря на то, что белья под ними не было. Кейн осознавал, что пялится, цепляясь взглядом то за мутно поблескивающую золотую цепочку на груди, то за напрягшийся, влажный от пота живот, то за руки, быстро растирающие смазку между пальцами, но даже не пытался ни скрыть своего нетерпения, ни угадать, что будет дальше. Во рту резко пересохло, когда в него вошли сразу три пальца, наполняя его до предела и возобновляя заданный им же темп. Этого было слишком много, но он терпел, сцепив зубы и запрокинув голову, и заставлял свое тело расслабиться и принять больше, чем, как ему казалось, оно было способно. А потом Тернер свободной рукой сжал его полутвердый член, и Майлз перестал обращать внимание на все остальное, потому что ему хватило нескольких торопливых движений, чтобы возбудиться и начать толкаться в чужую ладонь, одновременно насаживаясь глубже. Было трудно определить, в какой именно момент добавился мизинец, и большой палец стал грубо гладить его промежность: Кейн не мог сосредоточиться на каком-то одном ощущении дольше секунды, пытаясь наслаждаться всем и сразу, теряя связное восприятие реальности. Он был готов, правда, не знал точно, к чему: чтобы кончить или чтобы его трахнули, но эта мысль, это слово билось в его голове, вынуждая простонать себя вслух. В ту же секунду рука на его члене замедлилась, и Майлз почувствовал на плече чужую ладонь за мгновение до того, как Алекс притянул его к себе и лизнул в нижнюю губу, заставляя приоткрыть рот. Пальцы внутри него все еще двигались, не прерываясь и не сбиваясь, пока он цеплялся за тернеровскую спину, задыхаясь от поцелуя и близости. Хотелось, чтобы это никогда не прекращалось и вместе с тем, изнутри жгло желание большего, что, как ему теперь казалось, мог дать только Алекс, поэтому он не сопротивлялся, когда через несколько мгновений его подтолкнули перевернуться на бок, и даже подхватил под коленом свою ногу, зная, что так будет удобнее. Тернер спешил: Майлз понял это по торопливому шороху одежды и резкому щелчку пластиковой крышки, раздавшихся за спиной и заглушивших даже грохочущее в ушах сердцебиение. Только сейчас у него не было времени об этом думать, потому что его чертово тело уже начало сдавать: рука мелко тряслась от перенапряжения, а за закрытыми глазами плавали красные круги. Кейн прилагал все усилия, чтобы не обернуться назад, терпеливо ожидая чего угодно, что Алекс хотел с ним сделать. На секунду все внутри него застыло, скованное абсолютным бессилием что-либо сделать или сказать, наполненное лишь предчувствием и предвкушением, державшими его в сознании и в то же время лишавшими рассудка. Ему казалось, что он четко ощущает даже малейшее колебание воздуха, поэтому когда Тернер обхватил его сзади и прижал к себе, Майлз внезапно почувствовал острую фантомную боль, словно обжегшись о холодный предмет, а когда тот наконец вошел в него, уже настоящая боль на какое-то время накрыла его с головой. Кейн застонал, пытаясь дать ей выход и одновременно освобождая скопившееся напряжение. Алекс влажно дышал ему в затылок, гладил живот и грудь, вжимаясь в спину, и медленно продвигался глубже, остановившись только в тот момент, когда Майлз вцепился в его запястье, осознав, что больше не может. Почему-то именно это внезапное, инстинктивное прикосновение вернуло его в реальность, и ему неожиданно стало легче. Он даже нашел в себе силы снова открыть глаза и сделать несколько глубоких вдохов, расслабляясь и вспоминая о том, что ему действительно этого хотелось. И почему именно. Изнурительное ожидание и боль заставили его забыть о Тернере, который все это время был рядом, ближе, чем когда-либо, и из-за которого он все это делал, и сейчас Кейн будто почувствовал его снова — каждый сантиметр кожи, к которому тот прикасался. Ему все еще было больно, но это больше не заглушало остальные эмоции, и Майлз постепенно привыкал, сосредотачиваясь на других ощущениях: поцелуях на шее, цепочке, зажатой между их телами, и быстром пульсе Алекса под своими пальцами. Он медленно отпустил чужую руку и снова обхватил свое бедро, приподнимаясь и приспосабливая позу под себя. Он ожидал, что Тернер сразу же начнет двигаться, но тот почему-то медлил, замерев за его спиной, а потом положил ладонь ему на член и начал дрочить. Плавно, но настойчиво, помогая снова возбудиться. Через несколько мгновений боль уже перестала казаться такой сильной, и ему стало проще ее игнорировать: Майлз даже начал немного подаваться бедрами навстречу руке, с каждым разом насаживаясь чуть глубже. Алекс входил в него медленно и даже почти незаметно, поэтому когда тот внезапно остановился, Кейн не сразу осознал почему, с опозданием застонав от ощущения чужого члена, находящегося в нем целиком. На этот раз Тернер не стал ждать, задвигавшись короткими, неглубокими толчками, к которым Майлз приспособился на удивление быстро, сперва лишь неподвижно принимая их в себя, а затем начав легко подмахивать. Постепенно ему стало хотеться еще, и тогда он насаживался резче, ловя отголоски боли, которые сейчас провоцировали все большее возбуждение и из-за которых ему даже пришлось стряхнуть с себя чужую руку, чтобы не кончить слишком рано. Кейн наслаждался тем, как Алекс шумно дышал ему на ухо, почти вымученно и горячо, как сжимал его талию и целовал плечо, временами задевая зубами кожу. Он чувствовал, как мокрые волосы скользили по его шее, а тернеровские пальцы ласкали его соски, и ловил воздух пересохшими губами, время от времени оборачиваясь, чтобы поймать влажный, настойчивый поцелуй. Майлз двигался навстречу каждому толчку и стонал в голос, когда те были особенно глубокими и грубыми. Возбуждение с каждой секундой стало казаться все более невыносимым, поэтому он сжал в ладони свой член и принялся дрочить в привычном темпе, пытаясь довести себя до оргазма как можно быстрее. Тернер тоже ускорился, трахая резко и жестко, и Кейн уже чувствовал, что вот-вот кончит, но у него никак не получалось, как сильно бы он ни старался. Ему чего-то не хватало, и это ощущение граничило с отчаянием, от которого темнело в глазах, и воздух выходил из груди с тихими, жалкими всхлипами. Майлз до треска выкручивал простынь, цепляясь за нее свободной рукой, скуля от безысходности и ожидая чего-то, о чем не имел ни малейшего понятия. Он уже почти сошел с ума, когда Алекс впился пальцами ему в горло, обрывая вдох, и неразборчиво зашептал что-то на ухо, но Кейн все равно понял, и это заставило его наконец кончить. Наверное, оргазм оглушил его на пару секунд, потому что Майлз пришел в себя уже лежа на животе, придавленный к матрасу рукой, пока Тернер быстро вколачивался в него в рваном, судорожном темпе. Это чем-то напоминало их первый раз: как и тогда, он послушно ждал, когда тот кончит, разрешая использовать себя для удовольствия, но все равно не мог не вздрогнуть, почувствовав в себе чужую сперму, загнанную глубже сильным толчком. Алекс вышел из него не сразу, и все это время Майлз не шевелился, не в силах сделать хоть что-нибудь. Тернер лег рядом, и через несколько мгновений Кейн все же уговорил себя перевернуться на спину, попутно пытаясь незаметно вытереть мокрые щеки и слипшиеся от слез ресницы. Мысли постепенно прояснялись, дыхание приходило в норму, а гулко колотившееся сердце наконец успокоилось. Эйфория спадала, заставляя его почувствовать боль и вместе с ней изнуренное удовлетворение, растекшееся по телу. Кейн усилием воли открыл глаза, стряхивая с себя сонливость: ему все-таки не хотелось засыпать сейчас, пока Алекс был в его постели. — Ты всегда так отверчиваешься от своих обещаний? Трахаешься с людьми, надеясь, что они обо всем забудут? — он попытался прокашляться, но голос все равно оставался постыдно сиплым. — Рад, что тебе понравилось, — Алекс без разрешения достал сигарету из пачки, которую Майлз оставил на ночном столике, как будто целую вечность назад, затянулся, прикрыв веки, и наконец продолжил. — Я не надеялся, что ты забудешь. Мы можем поговорить сейчас. — Я не хочу разговаривать там, где только что трахался, — и хоть он очень устал, что-то внутри него подсказывало, что такой возможности, как эта, уже может не быть, и ему не хотелось упускать ее только из-за собственной лени. — Тогда через десять минут внизу? — Тернер уже спутил ноги на пол, аккуратно стряхивая пепел во все еще стоявшую около кровати пепельницу, а затем обернулся к нему, вынуждая быстро ответить. — Ладно. Он дождался, пока тот уйдет, и только потом неуклюже встал с кровати и поплелся в ванную, стараясь игнорировать вытекающую из себя сперму. Прохладная вода немного успокоила саднящую кожу, смывая пот и усталость, расслабляя горящие мышцы, но у него оставалось мало времени, поэтому ему пришлось заставить себя выйти из душа и, наспех вытеревшись свежим полотенцем, вернуться в комнату. Алекс уже был в гостиной, когда Майлз, ступая босиком по холодному полу, спустился вниз в первых попавшихся футболке и брюках и остановился на пороге. В комнате было на удивление темно: горели только две лампы, отбрасывая на стены вытянутые желтые пятна, но почти не освещая диван и кресла, в одном из которых сидел Тернер. Это выглядело немного зловеще, но, с другой стороны, была ночь, а разговаривать они могли и при таком свете. Сначала Кейн тоже хотел выбрать кресло, но сейчас это был не самый лучший вариант, потому что, как ни стыдно было это признавать, Алекс с ним не нежничал, и ему вряд ли бы удалось спокойно усидеть на месте дольше пары минут. Поэтому Майлзу не оставалось ничего другого, как прилечь на диван, облокотившись на подлокотник и надеясь, что Тернер никак не прокомментирует его и так очевидное состояние. Он только теперь заметил, что тот был в джинсах и темной футболке-поло, и было немного непривычно видеть его в чем-то настолько обычном, даже почти домашнем. Молчание затягивалось, но на этот раз Майлз знал, что это из-за него, потому что именно ему нужно было начать, но он совсем не представлял, как. — Я разговаривал с Эваном насчет свадьбы. Точнее, того, как долго вы все это планировали, — его голос все еще был немного хриплым, и Кейн откашлялся, выигрывая себе пару секунд на размышления. — Он сказал, что ты узнал об этом гораздо раньше меня. — Да, я участвовал в переговорах почти с самого начала, — Алекс говорил медленно и как будто подбирая слова, пытаясь подавить его фальшивой уверенностью, но Майлз не собирался отступать так быстро. — И кто предложил свадьбу? — Ты действительно хочешь это знать? — Да, — он ответил сразу же, чтобы не позволить Тернеру себя переубедить и не задумываясь о причинах, почему тот не хотел ему ничего рассказывать. — Хорошо, как скажешь, — Алекс откинулся на спинку кресла и посмотрел на него долгим немигающим взглядом. — Мы начали думать о слиянии пару лет назад, но дальше семейных разговоров за ужином не заходило, потому что такие вещи решаются слишком долго и не всегда заканчиваются так, как нам хочется. Мы не были уверены, что готовы к сделке такого масштаба, ну и, если честно, не очень хотели связываться с Фрэнком. Он довольно сложный человек, думаю, ты знаешь это лучше меня. Но потом на Зака вышел Джош по поводу одной из дочерних компаний. Все прошло хорошо. Наши семьи стали сотрудничать. Постепенно возник вопрос о слиянии, мы были за, твои братья тоже, но все равно дело не шло дальше переговоров. А через пару месяцев Эван предложил свадьбу, говорил, что так будет надежнее и быстрее. Сначала все посмеялись и забыли, но со временем твои братья выставили все так, что это стало главным условием сделки. Мои родители быстро подхватили — им давно хотелось меня женить, Зак с женой тоже несильно возражали. Так вышло, что мне пришлось согласиться. — Так просто? Взял и согласился? Не верю, что тебя настолько легко заставить. — Меня об этом попросила моя семья, — Тернер говорил так, как будто это было нечто само собой разумеющееся, о чем даже не стоило спрашивать, но Майлзу все равно было недостаточно такого ответа. — И ты сделаешь все, о чем тебя попросят? — Я сделаю для своей семьи все, что потребуется. — Даже убьешь? — это должно было прозвучать как шутка, но вот только Алекс смотрел на него слишком серьезно, заставляя осознать, насколько большую глупость он только что сморозил. — Я же сказал. Все, что потребуется. Повисла неловкая пауза, и Майлз опустил взгляд, мысленно проклиная себя за необдуманный вопрос. Кейн был уверен, что Тернер говорил правду, и это немного пугало. — В твоей семье разве иначе? — на этот раз тот начал первым, как будто не хотел, чтобы их разговор закончился вот так, и это было удивительно и странно. — Ты все прекрасно знаешь, Тернер. Все мои грязные секреты, ты сам сказал. Моей семье нет дела до меня. С какой стати мне что-то для них делать? — внезапно захотелось выпить, но в доме не было ни капли алкоголя, что в очередной раз напомнило ему, каким бессильным стало его положение после появления Алекса. — Я приукрасил. Расскажи мне. Майлз рассмеялся, заерзав на диване, и снова посмотрел на Тернера, рассчитывая увидеть привычную усмешку, но встретил все тот же задумчивый взгляд. — Я не буду рассказывать тебе о своем детстве. — Ты настолько травмирован? — Нет! — Кейн не хотел, чтобы это прозвучало так резко, поэтому заставил себя сделать глубокий вдох и успокоиться. Почему-то ему сейчас не хотелось ругаться. Наверное, он просто устал. — Тогда почему ты так ненавидишь свою семью? — Тернер расспрашивал терпеливо, но с нажимом, и Майлз понял, что тот не оставит его в покое, пока не выжмет из него ответ. — Потому что мне не давали повода этого не делать, — он замолчал, не зная, что именно Алекс хочет от него услышать, но через пару секунд мысленно послал все к черту и все-таки продолжил. — Сначала все было нормально. Я был самым младшим, и меня все любили. Особенно мама. Фрэнк больше обращал внимание на Джоша, потому что тот был первым и все такое, так что нам с Эваном почти все прощалось. Потом Джош уехал в новую школу: до этого мы все ходили в одну, но Фрэнк решил, что так мы не станем самостоятельными, поэтому с одиннадцати лет мы все учились в разных интернатах. Мама заболела, когда мне было десять. Эв к тому моменту уже свалил. Но даже тогда все еще было не настолько херово. Херово стало, когда она умерла, и Фрэнк совсем ебнулся. Он внезапно вспомнил о моем существовании и начал меня воспитывать, а так как гением я особо не был, мы с ним постоянно срались. Знаешь, через пару месяцев я уже дождаться не мог осени. С новой школой стало попроще: я приезжал на каникулы, огребал за оценки и уезжал обратно. С Эвом и Джошем мы почти не общались, но у меня были кое-какие приятели, так что мне не было одиноко. А потом наступил тот самый день. Майлз остановился, чтобы перевести дух, и мельком взглянул на Тернера. Тот смотрел на него все так же спокойно и задумчиво, но ему на мгновение показалось, что в чужом взгляде было что-то еще: как будто Алекс действительно его слушал. — Мне было пятнадцать. В школе был один парень, с которым мы общались уже где-то год. Это не была какая-то первая любовь, просто нам нравилось проводить вместе время, и мы не были единственными, кто так делал. Он был сынком какого-то большого политика, и учителя на многое закрывали глаза. Некоторых это бесило, так что однажды нас все-таки спалили, правда, к тому моменту мы уже не особо скрывались. Был скандал. Конечно же, сообщили родителям, но без деталей. Вроде сказали, что мы непристойно себя вели. Но Фрэнк как всегда на кого-то надавил, поэтому в конце концов он узнал, что меня поймали с членом во рту, и, понятное дело, его это не порадовало. До конца учебного года я был на домашнем обучении, так что он мог спокойно пиздить меня каждый день. Эву с Джошем ничего не рассказывали до лета, так что они были немного удивлены, когда приехали. К осени все немного наладилось, думаю, не без стараний Эвана, потому что он первым стал со мной разговаривать, и кроме него некому было поговорить с Фрэнком. Нашли новую школу, но мне уже было плевать на учебу. Потом меня почти выгнали за драки, но из-за очередной истерики Фрэнка пришлось доучиться. Он отстал от меня только в восемнадцать, когда смог легально выпереть из дома. После этого мы стали видеться пару раз в год, но даже так Фрэнк умудрялся превратить каждую встречу в чертов балаган. Теперь ты понимаешь, почему я не хочу ничего делать для этой семьи? — Но все равно согласился на свадьбу, — тернеровский голос раздался спустя несколько мгновений и звучал слишком ровно и невозмутимо, как будто бы Майлз пару секунд назад не выложил ему историю всей своей жизни. — Я сделал это только, чтобы заткнуть Фрэнка. — И это все? Кейн не был уверен, что тот имел в виду, поэтому не стал отвечать, отвернувшись к темному, пустому экрану плазмы, в котором смутно отражались их силуэты. Это было не то, что он ожидал. Хотя, с другой стороны, что еще можно было ожидать от такого человека, как Тернер. Наступившая тишина не была напряженной, а, скорее, утомляющей, и хоть Майлзу очень хотелось вернуться к себе в комнату и наконец-то завершить этот слишком долгий день, ощущение неоконченности, недосказанности удержало его на месте. — Ты не против, если я тоже кое-что тебе расскажу? — Алекс заговорил тише, снова привлекая к себе внимание, но он все равно не стал поворачиваться обратно, зная, что тому не нужно его разрешение, чтобы продолжить. — Меньше года назад я познакомился с двумя очень влиятельными людьми, наследниками одной из самых богатых семей страны, которые настолько тряслись над своим младшим братом, что придумали целую схему, как его пристроить. Они предусмотрели все: сначала втерлись в доверие, затем помахали перед моей семьей выгодной сделкой, даже расстраивались, когда наши юристы не могли договориться. А потом один из них предложил свадьбу, как в старых пьесах: примирение и воссоединение двух враждующих кланов. Моей матери это понравилось, поэтому они начали с нее. Рассказывали ей, как все сразу станет хорошо, какую пользу мы получим от этого, и не только материальную. Мои родители ничего о тебе не знали, поэтому поверили всему, что Эван про тебя нарассказывал: о том, какой ты хороший, но одинокий и неприкаянный, и как же ты ждешь, когда кто-нибудь придет и осчастливит твою жизнь. Я поначалу думал, что он шутит, но твой брат серьезно скармливал им эту чушь, и они с удовольствием его слушали. А потом начали упоминать об этом на семейных ужинах. Расспрашивать меня о моей личной жизни. Уговаривать меня хотя бы с тобой познакомиться. Им нравилась эта идея, и не потому, что они так хотели получить от нее выгоду: просто мои родители серьезно думали, что я буду с тобой счастлив. Первое время я хотел рассказать им правду, все то, что мне удалось про тебя найти за эти несколько месяцев, что мне дали на раздумывание. Но потом я понял, что это не имеет смысла, что это действительно все сорвет, в том числе и надежды твоих братьев, которые выдумали все это не для того, чтобы просто меня подставить. — То есть ты считаешь, что вот таким образом они обо мне заботятся? Ты их плохо знаешь, поверь. Мои братья привыкли вмешиваться в мою жизнь. Странно, что я еще срать не хожу по их расписанию. Не знаю, как у вас, но в моей семье нормально, когда утром за тобой приезжает тачка и отвозит в аэропорт, потому что кто-то решил, что тебе необходимо на полгода свалить на Корсику. Или в рехаб. Или еще не знаю куда. — Ты мог сесть тогда. — Я знаю, Тернер, что мог сесть! Просто не в этом суть, — он не заметил, как повысил голос, хотя не собирался спорить, но сейчас ему очень хотелось доказать Алексу, что тот не прав. — Как раз в этом, Кейн. Ты мог сесть за то, что под наркотой почти насмерть сбил человека, но благодаря своей семье отделался лишением прав и рехабом. Твои братья чуть ли не на коленях стояли перед матерью того парня, лишь бы только она не пошла в полицию, хотя могли от тебя отказаться. И сейчас они тоже могли, но не сделали этого, и знаешь, может быть, я согласился на тебе жениться только потому, чтобы узнать, чем ты заслуживаешь такую любовь. — У тебя хорошая фантазия, — и хоть Майлз не верил ни единому тернеровскому слову, ему все равно стало неуютно, и он не мог уговорить себя поднять глаза, мечась взглядом по полу комнаты. — Ты прав, у меня очень хорошая фантазия, потому что я могу отлично представить твое будущее, если бы нашей свадьбы все-таки не было. Ты бы все так же жил в своей квартирке, каждый месяц получая деньги на бухло и шмотки, ходил бы куда-нибудь по вечерам, трахался с кем-нибудь по ночам, из года в год по бесконечному кругу. Фрэнк бы все так же тебя ненавидел и не позволял бы тебе жениться и работать в своем бизнесе, и ты бы все так же избегал семейных встреч, пропуская момент, когда твои братья обзаведутся детьми, для которых бы ты стал этаким мифическим дядей Майлзом, который появляется раз в несколько месяцев, а потом снова исчезает. Сначала они бы тебя любили, потому что дети все повторяют за своими родителями, но со временем они бы поняли, что ваша семья вполне обходится и без твоего присутствия. Фрэнк бы рано или поздно умер, и запрет на женитьбу и работу умер вместе с ним, но тебе самому бы уже не было интересно ни первое, ни второе. Ты бы все так же сидел на шее своих братьев, которые были бы не против содержать тебя до самой твоей смерти. Только вот для их выросших детей это стало бы проблемой, потому что, несмотря на всю их любовь к тебе, они бы вряд ли поняли, почему ты не можешь зарабатывать сам. С таким же успехом можно просто сжигать деньги. Скажи мне, пожалуйста, о такой жизни ты мечтал? — Зачем ты мне все это говоришь? — Кейн попытался откашляться, чтобы подавить спазм, которым неожиданно свело горло, но это не помогло, и ему почти приходилось заставлять себя дышать. Он наконец-то посмотрел на Тернера и не нашел в чужом взгляде ни злости, ни насмешки, а только усталость и горечь, точно такие же, что испытывал сейчас сам. — Просто подумай над тем, что я скажу, хорошо? Утром, через неделю, когда угодно. То, что ты мне рассказал, случилось очень давно. И ни вчера, ни завтра это уже не имеет значения, потому что повлиять оно ни на что не может. Все твои обиды, все твои воспоминания больше ничего не изменят, потому что их уже нет. Ты столько лет живешь, веря в свое прошлое. А это всего лишь тени на стенах, — Алекс махнул рукой, и Майлз бездумно проследил за его движением, ожидая увидеть настоящую тень, но лампы были слишком далеко. — Тебе уже не пятнадцать. Пора принять то, что твоя семья тебя любит, и двигаться дальше. Он медленно поднял голову, когда Тернер встал с кресла и остановился рядом, почти нависая над ним. Только сейчас Кейн рассмотрел, что у того были влажные волосы, и ему внезапно вспомнилось, как они прикасались к его шее, когда Алекс целовал его в плечо. Это было так неуместно сейчас, но ему все равно не удавалось отделаться от этого призрачного ощущения, и Майлз против воли смутился, как будто ему каким-то образом удалось выдать свои мысли. — Я завтра еду к родителям на ужин. Они будут рады, если ты тоже приедешь, — чужие пальцы дотронулись до его локтя, но сразу исчезли, стоило ему снова опустить взгляд и отрицательно мотнуть головой. — Тогда увидимся в понедельник. У меня запланировано несколько встреч, могу взять тебя с собой. — А от меня будет толк? Я ни черта не понял в тех бумажках, — он снова заерзал, пытаясь размять напряженную спину и продолжая рассматривать свои руки. — Если попробуешь, хуже не будет. — Ладно. Спокойной ночи, Тернер. — Спокойной ночи, Майлз. Алекс ушел сразу же, но из-за оставшихся отголосков его одеколона Кейну еще какое-то время казалось, что тот стоит рядом, глядя на него сверху вниз, поэтому не позволял себе шевелиться, пока шаги на лестнице наконец не стихли, и только потом закрыл ладонями лицо и зажмурился, погружаясь в слепящую темноту. Кэти изменила его расписание в воскресенье вечером, и Майлз несколько секунд пялился на экран мобильного, не зная, радоваться ему или нет: с одной стороны, он бы не пережил еще одной недели бессмысленного чтения выделенных маркером страниц, а с другой, теперь ему придется проводить время с Тернером еще и на работе. В отличие от субботы, воскресенье было пустым на события, и у него было достаточно времени, чтобы обдумать прошедший день от начала до конца: сначала Кейн даже не мог поверить, что все это случилось всего лишь за несколько часов. Он пытался заставить себя разозлиться на Алекса, но не смог, потому что тот оказался прав во всем, и от этого становилось не по себе. Майлз отчаянно пытался отвлечься: слушал музыку, смотрел телевизор и даже читал, но уже через пару минут музыка в его голове замолкала, кадры останавливались, а слова теряли смысл. Он не мог не вспоминать: Эвана, нервно прикуривающего сигарету, Тома, прижимающегося к нему в туалете, Тернера, отсасывающего ему в машине, Тернера, трахающего его на кровати, Тернера, рассказывающего ему правду. Этого было слишком много для одного дня, может быть, слишком много для его относительно спокойной, привычной жизни. Казалось, что его насильно вывели из темной комнаты под слепящий свет и заставили открыть глаза — даже если вернуться обратно, ничего уже не будет как прежде. Хотелось, чтобы Алекс все опроверг, хотя, на самом деле опровергать было нечего: где-то глубоко внутри он это понимал. Воспоминания терзали его до самой ночи, и Кейн пошел спать с больной головой и воспаленными от усталости глазами. Как ни странно, ему даже удалось быстро уснуть. Наверное, за последние дни он слишком много уставал. На следующий день Тернер вел себя на удивление непринужденно, и у них даже получалось болтать о каких-то бессмысленных и отвлеченных вещах, старательно обходя потенциально проблематичные темы, как будто бы ничего и не произошло, хотя, скорее всего, так было к лучшему. Майлз бы точно не вынес еще одного серьезного разговора по дороге на работу. Несмотря на его опасения, все три назначенные встречи проходили в чужих офисах и совсем не были похожи на субботний ужин с Бойлом, хоть Кейну, как и тогда, почти не приходилось открывать рот, кроме редких случаев крайней необходимости. Это было несложно, и ему удавалось слиться с окружением, со стороны наблюдая за Алексом, который, казалось, чувствовал себя комфортно в любой обстановке и с любыми людьми. Майлз наконец понял, почему все вокруг были от Тернера в таком востороге: это было неизбежно, и он сам бы мог легко попасть под чужое влияние с первой же минуты их знакомства, если бы тот по-настоящему захотел его заполучить. Они вернулись в офис поздно вечером, когда коридоры были почти пусты, а Кэти уже ушла домой: Алексу что-то срочно понадобилось забрать, и Майлз только кивнул, не став вдаваться в подробности, тем более, что выбора у него особо не было. Хоть день выдался довольно утомительным, Кейн все равно не смог не ощутить легкое любопытство, когда вошел в чужой кабинет, в котором еще ни разу не был. Тот заметно отличался от его собственного: в нем не было полупустых полок и обезличенной офисной мебели, словно подобранной для рекламного фото. Тернер сразу сел за компьютер, перестав обращать на него внимание, и Майлз от нечего делать принялся изучать корешки книг и папок, а затем наткнулся на небольшую коллекцию винила, которая, впрочем, была гораздно меньше той, что осталась дома. — О, это первый альбом, который я купил на свои деньги, — он обернулся, помахав пластинкой в воздухе, и успел заметить, что Алекс на мгновение оторвался от экрана. — Я думал, ты не слушаешь такую музыку. — А что ты думал, я слушаю? — Кейн вернул винил на место, вытаскивая следующий и рассматривая фотографию на обложке. — Не знаю, хип-хоп? Саундтреки к сериалам? — Тернер засмеялся, и Майлз не смог не усмехнуться, даже несмотря на то, что чужие слова прозвучали немного обидно. — Если только Coolio, и то в особые моменты. — Живешь в гангстерском раю? — Скорее, гуляю по долине теней смерти, — он подошел к столу и посмотрел на Алекса, который на этот раз не стал прерываться, чтобы ответить, продолжая что-то быстро печатать на клавиатуре. Пытаясь себя чем-то занять, Кейн начал разглядывать вещи, разбросанные вокруг компьютера, и сразу обратил внимание на небольшую фоторамку, почти спрятанную за несколькими папками с документами. Тернер никак не отреагировал, когда Майлз взял ее в руки. — Это от того самого чувака? — неприятное воспоминание против его воли возникло в голове, заставляя его сжать железные края рамки чуть сильнее. — Нет, это сделал мой друг. Он любит фотографировать на пленку, — где-то справа зажужжал принтер, но Кейн не мог оторваться от снимка, на котором был он сам вместе с Алексом, который цеплялся за его плечи и улыбался так, словно был по-настоящему счастлив. А потом Майлз посмотрел на себя и заметил, что выглядит точно так же: как будто только что с ним произошло самое лучшее событие в его жизни. Ему на секунду показалось, что он снова чувствует тот адреналин и чистую радость, растворенную в соленом морском ветре, вместе с гладкой тканью чужого пиджака под своей ладонью. — Не думал, что ты сентиментален, Тернер, — Майлз быстро поставил фотографию обратно на стол, чтобы скрыть уже собственную, из ниоткуда взявшуюся сентиментальность. — Ко мне приходят люди, которые знают, что мы женаты. Было бы странно, если у меня не было ничего связанного с этим. Если хочешь, можем подобрать что-нибудь для твоего кабинета, — Алекс уже поднялся из-за стола и вынул из принтера распечатанные листы, аккуратно выравнивая стопку бумаги. — Ты голоден? Можем заехать куда-нибудь по дороге. — Я… — Кейн оборвал себя и зачем-то еще раз посмотрел на снимок в рамке, как будто мог больше не увидеть его снова. — Да, давай заедем.