Расколотые сердца/Splintered hearts

      Медленное, глубокое дыхание. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Плач где-то в Логове. Усы слегка вздрогнули; тени загадочно танцевали в мерцании свеч. Его дыхание становилось глубже, замедляясь, пока он пытался сосредоточиться. Плач же только нарастал. Усы Сплинтера снова дернулись, и он почувствовал, что духовный план отдаляется от него, оставляя его тело и дух в утомленном, даже разбитом состоянии. Да, медитации становились всё сложнее с таким количеством раздражителей. Прошло уже много лет… Больше лет, чем ему хотелось бы полагать, с момента, как тоненькие, детские голоса впервые эхом отдались от этих стен; и Сплинтер был уверен, что на этом их семья не закончила расти. При этой мысли он почувствовал настоящую радость, хоть и смешанную с небольшой усталостью. Детей обожали в Клане, но иногда они были очень утомительными.       Наверно, я старею, подумал Сплинтер, вставая и потягиваясь. Он поморщился, когда его суставы хрустнули. Взяв палку для ходьбы, которая ему было не то, чтобы нужна, он неспешно направился в главную часть Логова. У рисовой бумажной стенки он на секунду остановился и стал прислушиваться.       Коки. Улыбка слегка показалась в уголках его рта. Его внук был тихим, так же, как и его отец в детстве, но когда мальчик злился, он злился громко, а успокоить его было очень тяжело. Черепашонок разрабатывал себе отличный голос, доставая до таких нот, от которых в чувствительных ушах Сплинтера звенело. Когда Крыс вышел из комнаты, Бэйли, пёс Энн, пробежал мимо него в комнату и с тихим поскуливанием свернулся на матрасах татами. Сплинтер сочувствующе посмотрел на пса, вздохнул и направился туда, где были слышны шаги Донателло.       — Коки, тише! Пожалуйста. Коки, успокойся.       Сплинтер улыбнулся нотке отчаяния в голосе его сына. Донателло ходил по Логову, прижав плачущего малыша к своей груди. Черепаха нежно гладил сына по панцирю и слегка покачивал его, но всё было бестолку.       — Может, я смогу тебе помочь, Донателло?       Молодой отец резко развернулся, взволнованно говоря:       — Отец! Он отвлек вас? Простите, Сенсей. Я отнесу его в нашу комнату.       — Нет, Донателло, — ответил Сплинтер, двигаясь вперед, — всё нормально.       — Я просто не понимаю, — покачивания Донателло становились всё более настойчивыми, но всё же он с усилием сдерживал своё раздражение. Сплинтер сочувствующе кивнул. Он вспомнил, каким нервирующим может быть детский плач, особенно для новоявленного, беспокойного отца, даже для Донателло, так привыкшего к работе с недосыпом.       — Может, я попробую, сын мой? — Сплинтер мягко предложил, вытягивая вперед руки.       Дон взглянул на отца, будто ему предложили бутылку воды на третий день его пребывания в Сахаре.       — Вы не возражаете, Сенсей? С момента, как Бэверли начала работать в больнице, он просто выглядит таким несчастным…       Сплинтер вытянул руки. Донателло отнял всё еще плачущего ребенка от своего плеча, морщась, когда воздух ударил в запотевший участок кожи выше грудного панциря. Крыс взял хлюпающего носом черепашонка в свои руки, кладя его голову себе на плечо. Рука Коки невольно взялась за мягкий воротник его робы, и мальчик удовлетворенно запустил пальцы в шерсть Сплинтера, правда, всё ещё всхлипывая. Маленькое личико зарылось в плечо Крысы, а другой рукой малыш за него держался. Всхлипы заглушались в его шерсти. Малыш последний раз икнул, и чудесным образом плач прекратился.       Донателло шокировано глядел на отца: «Как…как…»       — Шшшш. Он спит, — сказал Сплинтер тихо, поправляя ребенка так, чтобы его дыхание не затруднялось. Коки пошевелил рукой, что не цеплялась за шерсть Сплинтера, и засунул пальчики в рот с тихим вздохом.       — Отец, — сказал Донателло. — Как… Как вы это сделали?       — Сплинтер улыбнулся. "Практика, сын мой. Многие года практики".       — Вы… Вы не могли бы… — Дон сомневался, — Не могли бы вы…посмотреть за ним некоторое время? Мне снова нужно починить черепахафон Майки. Скайлар его немного пожевала… Я думаю, слюни попали под экран, вызвав короткое замыкание…       — Иди, — сказал Сплинтер с улыбкой. Он направился к своему любимому мягкому креслу, убаюкивая ребёнка, лежащего на плече, его рука рисовала успокаивающие круги на маленьком панцире.- Я всегда наслаждаюсь временем, которое провожу со своими внуками.       — Спасибо, Отец, — выдохнул Дон, направляясь в сторону лаборатории с почти неприличной поспешностью.       Сплинтер еле удержался от усмешки. Было ясно, что его сыну в фиолетовой маске нравилось быть отцом. Гордость сияла в его глазах, когда он рассказывал о каждом новом этапе в развитии Коки, каждое новое достижение обсуждалось и анализировалось. Причем Дон уверял всех в несомненности того, что его сын-вундеркинд, полностью игнорируя насмешки его братьев и настаивания Майка о том, что его дочь "в один прекрасный день надерет задницу" своему двоюродному брату в ниндзюцу. Так или иначе, реакция Коки на то, что его мать нанялась на временную работу была предсказуемо плохая.       С удовлетворенным вздохом Сплинтер откинулся на спинку своего кресла, удобно располагая внука на плече. Он начал напевать японскую колыбельную. Коки вздохнул во сне, сильнее прижимаясь к робе своего дедушки.       Хару? Хару; Сакура, сакура, яйои, но сора ва… Миватасу кагири… Касуми-ка… Кумо-ка… Ниойзо изуру… Изая, изая, ми ни юкан… Хару га кита, Хару га кита: Сакура, сакура…       Его уши повернулись, когда другой голос, тихий, практически шепот, присоединился к его. Сплинтер улыбнулся, так как пела его невестка, а ее перевод хорошо сочетался с его оригиналом.       Цветение вишни приносит апрель… По чистому синему небу ввысь… Лепестки словно дымка летят… И полнится воздух ароматом весны… Пойдем со мной, пойдем со мной… Посмотрим вишневых деревьев цвет…       Когда Сплинтер закончил петь, Остин, улыбаясь, вошла в его поле зрения и села на диван.       — Это было прекрасно, Сенсей.       — Твой голос сделал это ещё прекрасней, музуме, — Остин склонила голову, краснея. Крыс заметил блеск слез в уголках её глаз. — Тебя что-то беспокоит, Дочь?       — Нет, Сенсей, — девушка покачала головой, но она не встречалась с ним взглядом. Сплинтер привык к нежеланию Остин говорить о беспокоящих её вещах, и он был более чем терпелив, чтобы подождать, когда она будет готова говорить. Он, в общем-то, вырастил 4 сыновей. Донателло и Рафаэль в особенности стали меньше говорить о своих проблемах, когда повзрослели, и ему казалось ироничным, что Остин выбрала младшего, самого общительного и громкого из его сыновей, как своего спутника жизни.       — Как вы себя чувствуете, Сенсей? — вопрос девушки вернул Крыса к реальности.       — Я в порядке, — он подавил вздох. Несмотря на то, что они приближались уже ко второй годовщине его ранения на базе Бишопа, вся семья, девочки особенно, всё ещё тряслись над ним, как над больным. Он притворялся, будто не замечает её взволнованный, внимательный взгляд, и рассеянно гладил ребенка по панцирю.       — Не хотите ли, чтобы я отнесла его к Сиерре перед тем, как пойду? — упорствовала девушка. Он посмотрел на неё и увидел беспокойство, что закралось в выражение её лица.       — Нет нужны, Остин-чан, — сказал Сплинтер мягко. — Ему достаточно удобно. Собственно, как и мне.       — Но ваше плечо, Сенсей…       — Остин, дочь моя, — он поднял свою свободную руку, чтобы остановить её, когда она подалась вперед, будто бы собираясь забрать Коки из его рук, несмотря на его убеждения. — Я излечился. Почему моё ранение тебя всё ещё так беспокоит?       Он поймал обиженный взгляд, что промелькнул в ее глазах, обиду, которую она не смогла скрыть, и он нахмурился. Остин села обратно на диван, обняв себя вокруг живота.       — Простите меня, Сенсей, — прошептала она.       — Дочь, ты не сказала ничего плохого, — ответил Сплинтер мягко.       — Хай, Сенсей. Просто… Энн заболела на днях, и это мне напоминает о том, как вы восстанавливались после… — она не закончила фразу, не желая, как видимо, напоминать о случившемся. Первая попытка вытащить Беверли с базы Бишопа была неудачной: Микеланджело и Донателло были схвачены, а Сплинтер получил пулю в плечо. Кожеголовый вынес его в безопасное место и позже возвратился вместе с Леонардо, чтобы вернуть его сыновей, дочь и нерожденного ребенка, что она носила. Сейчас же они все были в безопасности, и известий от Бишопа не было уже слишком долго, чтобы нельзя было надеяться, что он погиб во время разрушения базы. Но, видимо, воспоминания об этом всё ещё беспокоили Остин.       — Остин, ты не должна позволять этому инциденту беспокоить твой ум.       — Я…Я знаю, Сенсей. Простите меня.       — Извинения не заживляют ран. Ты должна научиться жить в настоящем, — голос Сплинтера прозвучал громче, чем он хотел, и Коки пошевелился с легким всхлипом. Сплинтер нежно погладил его по панцирю, успокаивая. Он посмотрел на Остин: она, покраснев, смотрела в пол. В отличии от его сыновей, она принимала легчайшую критику близко к сердцу.       — Остин, — в этот раз он следил за тем, чтобы его голос был тихим. Ей стоило большого усилия поднять взгляд, — Подойди сюда, Дочь.       Она встала с дивана и приблизилась к Сплинтеру, садясь на колени рядом с креслом и доверительно склоняя голову. Это была удивительная разница по сравнению с первым разом, когда она склонилась перед ним, в страхе и ожидании смерти, уже более пяти лет назад. Он поправил ребенка на плече, и мягко опустил свободную руку ей на волосы.       — Остин-чан, — дыхание женщины перехватило, — Что тебя так беспокоит?       Остин сделала глубокий, дрожащий вздох: «Я боялась, — сказала она, наконец поднимая взгляд, и её карие глаза встретились с его чёрными, — когда вас ранили. Я боялась, что мы вас потеряли».       — Музуме… Я не могу обещать, что я вас никогда не покину, — сказал Сплинтер, прикладывая кисть к её щеке. Он почувствовал горячие слезы на своей ладони; он мягко приподнял её голову, чтобы Остин смотрела на него. — Но ты не можешь жить в вечном страхе.       — "Храбрость — это способность встречать проблемы, несмотря на страх", — процитировала она, легкая улыбка появилась на её лице.       — Да, Дочь. — Улыбаясь, Сплинтер кивнул.       Остин медленно поднялась, вытирая лицо.       — Хай, Сенсей. Я…помедитирую над этим, — сказала она серьезно. Сплинтер же не смог скрыть улыбки: в такие моменты она напоминала ему Леонардо, когда он был юн. Несмотря на то, что Остин была близка по возрасту к его сыну, прошлое девушки заставляло её быть менее свободной в отношениях со своим сенсеем. Так или иначе, она училась доверять ему. Сплинтер был рад росту, что он видел в Остин, и в плане её физических умений, и в её доверии.       Сплинтер кивнул. Девушка сделала короткий поклон. Она села обратно на диван, чувствуя себя явно более расслабленной.       — Ты работаешь сегодня? — поинтересовался Крыс. Остин улыбнулась.       — Да. Я собиралась взять отгул на ночь, чтобы Майк мог провести время с ребятами. Но из Клуба позвонили, уборщик заболел, так что мне придется выйти на смену и подготовить свой зал к завтрашнему дню. Бэв работает, а Энн пытается разобраться с бумажной волокитой, но Сиерра, кажется, в своей комнате. Она сказала, что присмотрит за Скайлар, пока Майк не вернется, — она неожиданно нахмурилась. — Сплинтер, вам не кажется, что Лео…изменился?       — Что ты имеешь ввиду? — Сплинтер смотрел на неё. Он заметил, что с Леонардо что-то не так, но у Остин были особенные отношения с мальчиками. Она вроде как ощущала, понимала что у них творится внутри. Казалось, она знала, когда Рафаэлю нужно выговориться, когда Донателло нужно толкнуть в сторону кровати во время его ночных посиделок в лаборатории, когда Леонардо думал над какой-нибудь проблемой. Её присутствие в Логове давало успокаивающий эффект, который Сплинтер стал со временем ценить. После многих лет, что он в одиночку растил четырёх сыновей, влияние их жен привнесло такой глубины в отношения в семье, о которой они даже до этого не догадывались.       — Ну, он выглядит… Я не знаю… — Остин покачала головой. Она посмотрела на Сплинтера, — Он мой ани, Сплинтер, но он ваш сын. Я надеялась, что вы сможете объяснить мне. Вот изменился ли Микеланджело так сильно, когда…когда появилась я? — она поёрзала на месте, неприятные воспоминания всплывали перед её глазами.       —Дочь моя, — Сплинтер помолчал, тщательно подбирая слова. Появление Остин в семье было точно не простым. Даже после того, как её первоначальный страх братьев Микеланджело прошёл, а они стали ей доверять, тяжелый характер Рафаэля практически создал раскол между братьями, пока в одну ночь не случился настоящий бой на кулаках между ним и Микеланджело. — Ты действительно изменила моего сына, — выражение лица девушки застыло. Она смотрела на него с тревогой, — Изменения приходят с взрослением. Коки меняется, разве нет? Так же и Скайлар?       Остин медленно кивнула, улыбка закрадывалась на её лицо: «Да, Сенсей», — сказала она тихо, склоняя голову. — Значит, вы думаете, что Лео просто взрослеет? Потому что он влюблен?       — Он меняется, Остин, — сказал Сплинтер, — не могу сказать, под влиянием ли Сиерры, или чего-то другого.       Или это влияние той книги, что он с таким увлечением читает, подумал Сплинтер. Сначала я сомневался в выборе моего сына, но если дерево даёт хорошие плоды, значит оно имеет здоровые корни.       — Я…Мне кажется, это хорошая перемена, — сказала, подумав, Остин. — Он выглядит менее…напряжённым. — она скромно посмотрела на Сплинтера.       Он улыбнулся и кивнул, неожиданно трепет радости под ребрами, когда она улыбнулась в ответ. Другая женщина улыбнулась ему так однажды… Так много лет назад.       Тэнг Шен… Но мы должны жить в настоящем. Прошлое дано для того, чтобы учиться, а не жить в нём, он напомнил себе. Если бы только она могла увидеть моих дочерей, какую замечательную семью мои сыновья создали для себя. Счастье пришло в наш клан; нашим предкам воздана большая честь. Он погладил маленький панцирь внука, удобно расположившегося у него на груди.       Да, мы точно благословлены.