***
Вой сбивал с толку. Ветви деревьев безжалостно хлестали по лицу, цеплялись за одежду и мешали бежать. От прыжков по сугробам ноги совсем замерзли, а юбка покрылась коркой льда. Но я неслась вперед не разбирая дороги, а свора взбешенных псов не отставала ни на шаг. Оказавшись возле дерева с раскидистыми низкими ветвями, я схватилась за ближайшую, подтянулась и уселась, поджав ноги. Псы визжали, прыгали и грызли кору. Одной из собак удалось схватить подол моего платья, но оторвать вышло только здоровый кусок ткани. На всякий случай я забралась на ветку повыше и показала стае неприличный жест. Когда мои зрачки покрылись инеем, а руки посинели, по лесу разнесся свист и псы послушно побежали на зов, оставив меня в одиночестве. Выждав несколько минут, я спрыгнула с дерева. Осмотрела юбку, совершенно испорченную, достала из жилетного кармана амулет и рассмотрела его повнимательнее: витая бронзовая цепочка и кулон в виде резного ключа, украшенного рубинами. Поглядев на него пару секунд, я глубоко вдохнула и надела амулет на шею. На секунду все померкло, а когда зрение прояснилось, тело уже приняло иную ипостась. Я замерла на секунду, привыкая к новым ощущениям и неспешно потрусила в сторону города. Рысьи уши чутко улавливали каждый звук, а мягкие подушечки лап почти не оставляли следов на свежем снегу. Весь мир преобразился вместе с моим обликом, цвета стали глубже, и каждый запах рассказывал мне, что происходит в округе. Добравших до ворот, я сменила ипостась. С амулетом это произошло легко: ни мучительной боли, ни помутнения рассудка, ни тошноты… Сидя в тени разлапистой ели, я внимательно прислушивалась к тишине. Убедившись, что никто меня не заметит, я проскользнула к стене, вытащила один из камней, подцепив его палочкой, и из неглубокой ниши вынула сверток с одеждой и короткими сапожками. Одевшись и перекинув сапоги, связанные шнурками, через шею я поплевала на ладони и начала взбираться по стене. И вдруг услышала какой-то странный звук из караульной башенки. Пришлось замереть, не донеся ногу до удобного выступа на камнях. Звук повторился, я вся превратилась в слух. Спустя мгновение стало понятно — храп. Кто-то из стражи доблестно спал на своем посту. Я сплюнула и уже не таясь перелезла через стену. Не торопясь, обулась и побрела по улице, надеясь добраться до дома без приключений. Теперь можно было уже не прятаться, но когда я услышала голоса за углом, по привычке замерла в дрожащей тени, отбрасываемой факелом. И прислушалась. — Возлюбленная моя Лидония, нет в мире таких слов, которые помогут описать мои чувства к вам, хочу лишь подарить вам самые п-прекрасные цветы на свете, лепестки которых напоминают о бархате твоей…вашей кожи, а запах которых подобен аромату вашей души! — Худощавый парень близоруко щурился, глядя на балкон особняка, где виднелся тонкий силуэт. — Ведь когда я повстречался с вами впервые, я был ослеплен и… — Юноша замялся и судорожно начал хлопать себя по карманам брюк. Мне не удалось сдержать тихий смешок. Написал послание и потерял его, бедняга. Я выглянула как раз вовремя, чтобы увидеть, как дама на балконе вздохнула и тоскующе облокотилась на перила. Паренек это тоже увидел и сбивчиво начал бормотать: — Когда я повстречался с вами, я был ослеплен и…и-и-и… — Навеки ранен вашей красотой… — Неожиданно для себя самой, продолжила я вполголоса. Парень вздрогнул, сощурился, заметил меня в тени, и послушно начал повторять. — …Не отвергайте же моего стремления прикоснуться к вашим прекрасным рукам! Когда я смотрю в ваши бездонные глаза, у меня по коже начинают ползать мурашки и кружится голова. От аромата ваших волос у меня останавливается дыхание… Ваш образ, сотканный из солнечных лучей, я вижу каждой ночью в своих снах и не выдержу больше ни минуты томления! Прошу вас, милая Лидония, дать мне ответ! Дама снова вздохнула, на этот раз томно, на мгновение исчезла с балкона, вернулась и изящным жестом бросила что-то с балкона. Юноша в прыжке поймал предмет и украдкой показал его мне. Платок с монограммой… Должно быть, это значит «да»? Пройдя еще несколько улочек, я проверила, не идет ли кто-то за мной, и юркнула к невысокому обшарпанному домику, подслеповато глядящему на улицу запыленными окошками, достала ключик из горшка, стоящего на крыльце, и открыла дверь. Тихонько вошла, заперла дверь на засов, кое-как сбросила сапоги, запутавшись в шнурках, и рухнула на кровать. Ночная гонка по лесу очень меня утомила. А все из-за моего неуемного любопытства… По городским притонам прошел слух, что один из дворян-фанатиков, ненавидящих нелюдей, прячет в своем поместье медальон мгновенной смены ипостаси, перевертыш, по-простому. Мне было интересно, как работает такая вещь, поэтому я купила план поместья, пробралась туда и украла амулет из кабинета барона. К сожалению, меня, выбиравшуюся из окна, заметил один из охранников и поднял тревогу. Я попыталась было обратиться, но дворянин оказался хитрее, чем я ожидала и нанял мага, обернувшего вещицу заклятьем, не допускающим смену ипостаси, пока не окажешься на достаточном расстоянии от заклинателя, который, наверное, пил чай в поместье. Вот и пришлось удирать со всех ног в человеческом облике. Я сонно потянулась, оглядела облепленную грязью, рваную и мокрую насквозь юбку, вздохнула, неспешно разделась, бросила вещи на пол и вернулась в постель, натянув одеяло до самого носа. Следующим вечером я проснулась от громкого и настойчивого стука в дверь, а затем и в окно. Вполголоса проклиная незваных гостей, я неохотно вылезла из теплой постели, подхватила с пола рубашку, натянула ее и открыла дверь. На крыльце стояли двое. Первый — низенький и склонный к полноте белобрысый паренек, и его спутник — пёс, косившийся на меня с явным неодобрением. — Ранье? — Ранье. Вы кто? — Щурясь от яркого солнца, спросила я. Парень молча протянул мне конверт, развернулся и пошел в сторону рынка. Собака, помедлив, двинулась за ним. Конверт был из дорогой, качественной бумаги, с гербовой печатью. Этот герб я уже видела — на воротах поместья, которое я посетила ночью. Значит, меня все-таки выследили. «НЕ уважаемая Тилина Ранье…» — хорошее начало послания! — «… прошедшей ночью вы совершили опрометчивый поступок. Найдите в себе храбрость и верните украденную вещь туда, откуда она была взята. В противном случае, я приму соответствующие меры. С наихудшими пожеланиями, барон де Грид.» Вздохнув, я бросила письмо в печь. Он, должно быть, решил, что если я попала в одну ловушку, попадусь и в другую. Не дождется. Но теперь придется переезжать… Выкинув из головы и письмо, и его отправителя, я начала собирать вещи. Вытащила из-под кровати запыленный сундук, бросила в него несколько книг, валявшихся на столе, ворох одежды, бережно уложила любимый свитер, положила сверху шкатулку с украшениями. Потом стащила пушистый плед с кровати, запихнула сверху и захлопнула крышку. Огляделась: берлога никогда не была уютной, но теперь выглядела просто брошенной. Мне стало грустно на минуту… И я решила прибраться, чтобы следующим жильцам не было так печально. Сложила посуду в шкафчик, протерла от пыли окошки, взялась за метлу и начала сметать мусор. Но мысли разбредались, все возвращаясь к письму и его содержимому, все валилось из рук. И запах письма…неуловимо приятный и чуть терпкий… Желание вернуться в поместье постепенно становилось все сильнее, заставляя ноги дрожать… Ох, проклятье! Изо всех сил я схватилась за ручку метлы и принялась с усилием мести пол. Но ноги вдруг обрели собственную волю и потащили меня к входной двери. Я упала на колени и вцепилась в ножку стола, чтобы как-то удержаться. Попытки успокоиться были тщетны, меня трясло и тошнило. Минут через десять я вышла из дому, заперла дверь дрожащими руками и отправилась в квартал, где жил мой хороший знакомый. Маг, осевший в городе. Обычно маги предпочитали жить в загородных поместьях, а те, что победнее — в городских предместьях. Но мой приятель говорил, что в городе ему нравится больше, потому что недалёко от его дома самая вкусная пекарня. И заказов у него больше, чем у его коллег, ведь куда проще заглянуть на соседнюю улицу, чем бродить по улочкам пригорода. Познакомилась я с Лютом в очереди в его любимую пекарню, когда зашла купить пирогов с визигой. Почти сразу он заметил меня и понял, кем я являюсь. Но вместо того, чтобы попытаться убить, он пригласил меня в трактир, где мы познакомились и пригляделись друг к другу получше. Высокий, худой и нескладный парень привлекал только цветом глаз — светло-голубых, таких ярких, словно в них отражается небо. У нас нашлось много общих тем, в том числе и изучение «нежити». Лютерн где-то в своем подвале нашел книжку, трактат о нежити, и иногда сажал меня на кресло, внимательно расспрашивал и делал на полях пометки. Проводит ли он такие беседы с другими, я не знала, не хотела и спрашивать. Меньше знаешь — крепче спишь. Я постучала в окрашенную охрой дверь и уселась на крыльцо — ждать. Приятель постоянно был занят магическими опытами и мог не открывать часами. Но неожиданно быстро дверь открылась, и я, потеряв опору, вкатилась внутрь. — О, привет, Тил. А почему ты кувырком? Ноги не держат? — поинтересовался Лютерн Варда. — Очень смешно, Лют, — поморщилась я, потирая спину, и кое-что пониже, и заперла дверь, — я к тебе по делу. — Да ну? И без пирога?.. Проходи, я вернусь через пару минут, — и он скрылся в глубине дома. Я налила себе чаю и приготовилась ждать, усевшись в глубокое кресло. Обстановку его дома проще всего описать как аскетичную — несколько шкафов с книгами, большой стол, заваленный свитками и пустыми тарелками, в середине комнаты, диван у окна да кресло в углу, которое Лют поставил специально для меня. Кухню он почти не использовал, предпочитая обедать в трактирах, поэтому там из мебели был только очаг. В спальне его я ни разу не была, вопреки досужим сплетням, и в подвал, где маг проводил свои эксперименты, мне ходу не было. Когда Лют вернулся, он рухнул на диван и всем видом показал, что готов выслушать очередную историю. — От Карса, который в «Курице и лебеде» работает, я узнала, что барон де Грид приобрел медальон-перевертыш, купила у него план поместья, и прошлой ночью залезла туда. Залезла в окно кабинета на втором этаже, медальон в шкатулке лежал, схватила его и полезла обратно. Тут меня увидел стражник, заорал, поднялась тревога и мне пришлось удирать как есть… Хотела обратиться, так эта гадость, — я вытащила медальон из кармана, — не дала! Зато потом, уже в лесу, обращение прошло за секунды. И совершенно безболезненно! — Радостно закончила я, но Лют моего восторга не разделил. — И вот, где-то час назад, мне принесли жутко вонючее письмо с угрозами, и когда я думаю про поместье, меня тянет вернуться туда. Как думаешь, почему? — Правду говорят, что длинный нос… — Неуемное любопытство, я бы сказала, — перебила я друга, по привычке прикрывая нос ладонью. — Длинный нос и неуёмное любопытство сведут в могилу, — Лют был очень серьезен, — Тил, ты натворила таких глупостей! На кой-тебе вообще понадобился этот медальон? Зачем ты полезла к нему в дом? Теперь барон знает, кто ты, как ты выглядишь, и убьет тебя! Он с легкостью нашел твое жилище, и я не дам теперь и медяка за твою жизнь! Тебе что, смена шкуры причиняла столько боли? — Бывали неприятели и пострашнее. Помнишь, как меня по лесу голодный вурдалак гонял в прошлом году? Лучше скажи, как мне избавиться от тяги к этому мерзкому поместью? — Никак. — Что?! — Проклятие, наложенное на медальон, ломает твою волю. Рано или поздно, даже если я запру тебя в подвале или привяжу к стулу, ты все равно доберешься до поместья барона. «И чувствую я — для меня мало. Кто-то из меня вырывается упрямо». –Лютерн цитировал один из трактатов охотников на «нечисть». — Понимаешь, о чем я? — Честно говоря, нет. К чему эта цитата сейчас? — Твоё проклятие ни снять нельзя, ни изменить. И конечная его часть, которую я процитировал, может заставить тебя обращаться против воли. Например, посреди оживленной улицы, в трактире, на работе — где угодно. Ты какое-то время сможешь сопротивляться, но однажды проклятие лишит тебя и воли, и разума. — Неужели…неужели нельзя никак…ооо… — слова перешли в рыдания. Боги, надо же быть такой дурой! — Мне жаль, Тил. Но помочь тебе я никак не могу. Ты можешь пожить у меня, конечно. Если ты меня не прикончишь, я попытаюсь контролировать тебя… Хотя бы какое-то время. — Лют старался не смотреть мне в глаза, вцепившись побелевшими пальцами в столешницу. Я молчала, пытаясь справиться с рыданиями. Долгое время мы стояли в тишине, нарушаемой лишь прохожими за окном. — Оставайся, Тил. Я отдам тебе спальню, здесь ты будешь в безопасности…какое-то время. — Я не могу подвергать тебя опасности, — покачала я головой, — лучше вернусь домой и подумаю, как быть дальше.***
Выйдя из дома Лютерна, я направилась в трактир — пообедать и успокоиться. Новость о проклятии ошарашила меня, напугала до дрожи. На людях я могла хорохориться до посинения, но наедине с собой пришлось признаться: у меня серьезные неприятности, и выйти из этой переделки живой мне вряд ли удастся. Может, стоит явиться к барону по своей воле? Пока проклятый медальон и вправду не заставил меня покусать владелицу одежной лавки, в которой я подрабатывала. Добравшись до любимого заведения «Волчий корень», я приветливо кивнула хозяину, и тот по привычке махнул мне в ответ. Все три года жизни в этом городке я приходила сюда едва ли не каждый день. Уж больно по вкусу мне пришлась местная кухня — тушеные овощи с клецками здесь подавали великолепные. Отобедав и окончательно набравшись смелости и наглости, я направилась в свою берлогу. Там отыскала перо, чистый лист и начеркала Лютерну записку на скорую руку, в которой просила его в случае моей гибели поминать меня исключительно не бранными словами, а все мое нехитрое имущество раздать бедным. Кроме той чудной цветастой шали: ее следовало передать хозяйке одежной лавки, ведь она пришлась ей по вкусу, да и под цвет глаз подходила. Себе Лют мог оставить несколько ценных украшений да пару стоящих книг — за помощь и неоценимую дружбу. Закончив это импровизированное завещание, я выскочила на улицу и, поймав там мальчишку, бросавшего камешки в канаву, велела ему доставить письмо магу, что живет на улице Зеленых камней. Сунув ему мелкую монетку, я пронаблюдала, как мальчик торопливо скрылся за углом, и вернулась в дом. Посидела несколько минут, глядя на выскобленный грубый стол, потом хлопнула в ладоши, пинком загнала сундук с вещами под кровать и принялась наводить порядок. Глядя на то, как я меланхолично возила тряпкой по полу, можно было подумать, что я смирилась. Но на самом деле я готовилась продать свою жизнь подороже. Если барон возомнил себя охотником на оборотней, я покажу ему, что такое настоящая охота. После полуночи я вышла за черту города, разделась, аккуратно сложила вещи нишу в стене и заботливо прикрыла камнем. Как же холодно, демоны его побери! Глупо, конечно, за час до смерти заботиться о таких мелочах, как одежда и возможный насморк, но я понимала: если не задумываться о мелочах, то я попросту струшу и побегу прятаться к Лютерну в подвал. Поэтому преувеличенно бодро оглянувшись вокруг, я опустилась на колени и, глубоко вдохнув, сжала медальон, висевший теперь на шее. Смена ипостаси прошла мгновенно и безболезненно. Грудная клетка вздрогнула, пару раз судорожно дернулась, приучаясь работать по-новому, и возобновила ритмичное движение. Я сглотнула, поборола приступ тошноты и подняла морду. Луну затянули мрачные тучи, снова начинался снегопад. Пока снежок только входил в силу, разыгрывался, пороша свежие заячьи следы.***
В окнах злополучного поместья не виднелось ни огонька. Время позднее, надеюсь, что вся прислуга, как и сам хозяин, давно в постелях. Охрана, как я помнила из прошлой своей прогулки, ночью была только у ворот и главного входа в дом, остальные же двери попросту запирались. Решив отыграться за дневной испуг и гонку по лесу, я потрусила вдоль стен поместья. Ага, вот и оно — открытое окно первого этажа. Я села прямо под ним и, умостившись поудобнее, издала душераздирающий вой, вложив в него все свое мастерство как волчьих, так и женских воплей. Получилось очень впечатляюще, слуги повыскакивали из постелей и бросились кто куда, сталкиваясь лбами. Особенно мне помогла одна дама, истошно вопящая: «Волки! Волки в поместье!» Когда комната опустела, и люди высыпали на улицу, спешно вооружаясь рогатинами и вилами, я поспешила сменить ипостась и запрыгнула внутрь. Открыв одежный комод, я надела первое попавшееся платье. Заткнула подол за пояс, тихонько вышла из комнаты и осмотрелась. Конечно, сейчас на растрепанную босоногую девчонку не обратят внимания, но осторожность в стане врага не помешает. Теперь самое время навестить барона. Крики снаружи отдалялись, значит прислуга всерьез увлеклась поиском волчьей стаи. Ну, какой хозяин, такие и псы. В поместье тем временем проснулись все и, разжигая факелы, бросились на поиски. Когда за окном послышался лязг доспехов, я осторожно выглянула. Шесть человек, при полном доспехе и при мечах. Серебряных. С факелами и веревками. Значит, барон был уверен, что я приду. А я и пришла… Воистину, длинный нос в могилу сведет. Вспомнив план дома, купленный за большие деньги, и накрепко заученный, я поднялась на верхний этаж и отыскала коридор, ведущий к покоям барона. Роскошные крепкие двери, книжные шкафы вдоль стен, множество свечей — барон страдает бессонницей или паранойей? Глубоко вдохнув, я толкнула дверь в покои де Грида. Она бесшумно отворилась, и я заглянула внутрь. А там… — Лют? Какого черта ты тут делаешь?! Маг, сидевший на стуле в странной позе, только покачал головой. Я бросилась к нему и заметила ссадины на лице, разбитую губу и порядочно уже заплывший глаз. Руки его были сведены за спиной и накрепко связаны. — О боги, что же он с тобой сделал? Это из-за меня? Ублюдку мало меня прикончить, он и за тебя взялся? — я упала на колени и принялась торопливо распутывать веревку. Лютерн молчал. После нескольких попыток стало понятно, что голыми руками веревку мне не одолеть. Тогда я вскочила и принялась искать что-нибудь острое. — Он не дурак… Сразу приказал убрать все острые предметы из этой комнаты. Они пришли сразу после тебя. Наверное, следили. Кто-то ударил меня по затылку, а очнулся я уже здесь, когда меня связывали, — Лют говорил отрывисто и невнятно, слегка пришептывая. Кажется, они ему еще и пару зубов выбили. Злость кипела во мне, клокотала в горле и перебивалась на рычание. Я рвала проклятые путы изо всех сил, молясь, чтобы никто не пришел проверить пленника. И тут я услышала шаги за дверью. Я встала перед моим другом, готовясь защитить его от любой напасти. Барон, мужчина средних лет с проседью в волосах и бороде, был одет просто — в одну только шелковую рубашку и легкие брюки. Он вошел неспешно, словно наслаждаясь увиденной им картиной. За ним зашли еще двое, одетые в крепкие кольчуги, защищавшие горло, и вооруженные мечами, отливавшими серебром в огоньках свечей. — Я ждал тебя немного позже, Тилина. Но ты оправдала все мои надежды. Так тебя и описали — взбалмошная, дурная и вечно ищет, к кому бы в пасть сунуть свой кривой нос. Как только тебе удавалось выживать столько времени? — Обычный у меня нос, — почему-то обидела меня именно эта часть характеристики, — Позвольте спросить, кто меня так обласкал? — Паренек по имени Карс. Кажется, близкие друзья зовут его Хорьком. Он продал тебе планы моего дома и информацию об охране, а потом вприпрыжку побежал ко мне. Неужели ты не понимаешь, что у чудовища не может быть друзей и помощников? — Как ты можешь называть чудовищами других, ты, мерзкий отвратительный сучий выкормыш! — злость переросла в бешенство и каждое слово выходило с рычанием. — Скольких ты убил? Сжег, четвертовал, снял кожу живьем? Сколько крови детей и стариков на твоих руках? Ты убивал всех, до кого мог дотянуться! Тех, кто просто пытался жить, как человек! — Вы не люди. Вы чудовища. И вы все подохнете, как подобает чудовищам. Равно как и те, кто вам помогает… А ты, наивный мальчик, думал, что вы друзья или хотел затащить ее в постель? Запомни, у чудищ нет ни друзей, ни семьи. Только желание убивать. Ты не знал, что такие, как она, убили мою жену и детей? Лютерн поднял голову и посмотрел на барона. По моей спине прокатилась волна жара. Больше всего я боялась не умереть от руки безумца, а увидеть разочарование в глазах единственного друга. Но он снова опустил голову, не проронив ни слова. — Разорвали прямо там, в том лесу. Вытащили из кареты… Без жалости. Сожрали их внутренности и оставили на растерзание воронам. И драгоценностями моей жены не побрезговали! — у де Грида дрожали руки. Его взгляд вдруг стал совершенно безумным, и он выхватил меч у одного из стражей. Те стояли с невозмутим видом, словно видели происходящее каждый день. Может, так оно и было. — Убей меня, — хрипло произнесла я, — его не тронь. Он человек и ничего тебе не сделал. Позволь ему уехать из города. Моей смерти тебе будет достаточно. — На колени, — на губах барона появилась полубезумная улыбка, от которой по всему телу пробежали мурашки. Вот что чувствовали прошлые его жертвы — ужас и унижение. — Обещай, что отпустишь его, — я старалась говорить твердо, хотя меня начинало ощутимо колотить. — На колени. И тогда я обдумаю твою просьбу. — Тил, не надо. Он все равно нас убьет, — тихо произнес Лютерн. — Я тебя спасу, не волнуйся, — ответила я и опустилась на колени, глядя де Гриду в глаза. Сумасшествие в них сменилось удивлением. — Вот уж не думал, что кто-то из вашего рода способен на поступки ради других! В чем твоя выгода, оборотень, от его свободы? — Он мой друг. Я хочу знать перед смертью, что он в безопасности. Отпусти его. Барон на мгновение задумался, покачивая мечом в руке. — Что ж, я человек чести, — он повернулся к охранникам, — его вывести за ворота и дать коня. А сюда позовите палача. Меня затрясло. Вся злость мигом исчезла и остался только всепоглощающий ужас. Но я хотя бы умру зная, что мой друг жив. Лютерна, продолжавшего молчать и смотреть в пол, под руки вывели из комнаты. Я проводила его взглядом и села на освободившийся стул. — Как странно, ты не находишь? Ты так просила за него, унижалась, а он даже не попрощался! Не оборотень предал человека, но человек оборотня! — барон расхохотался мне в лицо. — Рада, что доставила вам удовольствие, — ответила я, отводя взгляд к окну. Барон медленно прохаживался вдоль стен, поглядывая на меня. — Ответь мне только, зачем ты пришла? Твой собачий мозг настолько маленький, и не понял, что это ловушка? Я фыркнула, не поворачивая головы. Но не удержалась и ответила: — Не могла вас разочаровать. И я в рысь обращаюсь, не в собаку. — Хрен редьки не слаще, — произнес де Грид и спохватился, — это уместное употребление просторечного выражения? — О да, ваша милость, прямо в точку. — С издевкой ответила я снова отвернулась к окну. Спустя вечность, в коридоре вновь послышались шаги. Вот и палач. Я сжала подол платья в руках, стараясь не завыть от страха. Двери открылись, но вместо палача я увидела друга. Лютерн одним магическим пассом припечаталал де Грида к стене. Глаза барона закатились, и он обмяк. — Лют! Что происходит вообще?! — Ты спасаешь меня, я спасаю тебя, мы даем деру из города, а потом едим пироги. — Закрывая дверь, ответил мой друг. Не теряя времени, я подбежала к барону и, оторвав несколько кусков ткани от подола платья, стянула ему руки и заткнула рот. Потом стащила с пальцев перстни, оставив только родовой и обручальный. Сняла со своей шеи медальон-перевертыш и обмотала ему руки поверх пут. — Что с охраной? — запоздало спохватилась я, когда мы бежали по коридору к лестнице. — Я велел им передохнуть. А вся дворня тушит горящий амбар с зерном. Коня я нашел и привязал у заднего крыльца. — И когда ты все успел? — восхитилась я. — А пока ты барону полы своим подолом протирала. — Ну ты и свинья! Я тебя спасала, между прочим! Когда мы выбежали из дома, пожар бушевал вовсю. Горел не только амбар, но и прилегавшие к нему сеновал и поленница. Люди спешно носились к колодцу и обратно, тщетно стараясь успеть спасти хоть что-то. Лют подошел к нервно стригущему ушами жеребцу и, ловко вскочив в седло, подал мне руку. Я крепко ухватилась за нее, и Лют втащил меня на коня. Когда мы выезжали из ворот, он обернулся и щёлкнул пальцами. Огонь разочарованно полыхнул последний раз и погас. Лютерн пришпорил коня и больше мы не оглядывались.***
В харчевне в полуденный час было пусто. Стоящий за стойкой хозяин лениво протирал кружки замусоленным полотенцем. В воздухе витали мухи и запах чеснока. Хозяин харчевни проклинал все на свете: и глупую дочку, забывшую вылить помои и разведшую мух на его голову, соседа, который на ночь глядя завалился с бутылью первача, жену, которая вернулась от кумы и застала пьяного вдрызг мужа и соседа. И скалку, которой жена их хорошенько отходила. Когда мужик начал вытирать вместо посуды свой взопревший от дум лоб, дверь открылась и в его заведение вошли двое: длинноволосый худой паренек и коротко стриженая девица в мужской одежде. Парень хмуро оглядел харчевню и подошел к стойке. Девушка же с любопытством разглядывала связки чеснока и трав, висящих под потолком. — Доброго дня, уважаемый! Есть ли у вас пироги с визигой? — С чем? — не понял хозяин. — С визигой, — Парень подозрительно оглядел лежащее на стойке полотенце, но голод, видимо, был сильнее. — Такой ягоды у нас не растет, мил человек. Вот абрикосы или груши — это завсегда. А о вашей ягоде чудной у нас и не слышали. — Визига это кусок осетра, — парень разочарованно вздохнул, — жареной баранины, хлеба и бутыль лучшего вина. С собой упакуете? — А это что у вас такое висит? — девчонка указывала на плетенки, висящие на стенах. — Ну дык, от сглаза всякого, порчи…от нежити опять же помогает, — хозяин харчевни не понимал, почему эти гости задают такие странные вопросы. — Интересно, — протянула девушка, — у нас таких не вешают. — А откуда вы будете? — С севера, — коротко ответил парень, взял свертки и направился к выходу. Странная девчонка с улыбкой положила на стойку золотую монету и побежала догонять своего попутчика. Мужик уставился на монету, лежащую перед ним, и сам себе не веря, бросился следом. — Эй, вы сдачу-то не взяли, ребятки! — крикнул он, но опоздал: девушка как раз вскочила на коня и пара галопом унеслась прочь. Хозяин почесал в затылке, и вернулся в свое заведение, разглядывая золотой. В голове его уже роились мысли о том, что дочери можно купить новый сарафан и платок, чтобы скорее отдать замуж. И жену можно задобрить — купить ей шаль какую на ярмарке, или поросёнка, она вон давно просит. И соседу теперь есть, чем ответить. Это ж сколько первача можно купить…