1.
— Обманут. Выдав это немногословное наблюдение, магнар теннов поправил висевший за спиной двуручный меч и снова принялся хмуро рассматривать ряды закованных в сталь рыцарей. Жеребец под ним нервно переступил с ноги на ногу, зазвенела бронзовая чешуя на кожаной куртке. Манс только покачал головой. Его лошади приходилось выдерживать не только тяжесть всадника, но и стальных доспехов, и она уже успела подустать, пока Манс ездил вдоль войска, изучая боевой порядок противника и оценивая количество лучников, копейщиков и конников. К этим наблюдениям добавились сообщения разведчиков и Орелла, чей орел парил над королевским войском. Вольный народ числом превосходил королевскую армию, но Манс не обольщался. Настоящих бойцов среди них не было и половины, а тех, кому хватило железного оружия из арсенала Черного замка, и того меньше. В случае, если не удастся договориться, надежды на победу были шаткими. Правда, ворота были открыты, и с той стороны Стены в арьергарде оставался Тормунд со своими людьми. Но если вольный народ выдавят обратно за Стену, это будет их концом. Глядя вслед всаднице на маленькой лохматой лошадке, скакавшей к королевскому войску, Манс подумал, что, обманут ли южане или нет, это больше не имело значения. Они были готовы к драке. Но, что бы ни произошло дальше, в одном, по крайней мере, он был спокоен. Его прекрасная волчица, от чьих поцелуев еще жарко горели губы, и их еще не рожденный ребенок будут в безопасности. Лорд Старк не даст в обиду свою сестру. За спиной магнара выстроились его воины в таких же кожаных, обшитых бронзой, доспехах, как у их повелителя, вооруженные бронзовыми топорами и каменными палицами. Самая дисциплинированная часть войска. Дальше разместились со своими отрядами Великий Морж и Сорен Щитолом, их люди уже не держали строй: моржовые люди уселись на землю, кто-то даже занялся обычными хозяйственными делами — приготовлением пищи и починкой одежды; вояки Щитолома обнимались со своими новыми женами, взятыми в набеге на Кротовый городок. Узнав о набеге, Манс возблагодарил всех богов, что в нем не участвовали тенны. С них бы сталось не только ограбить и поджечь бордель, но и перерезать всех, кто там оказался. А люди Сорена притащили девок в Черный замок, должно быть, посчитав их, нарумяненных и разряженных в дешевые платья, за настоящих южных леди. Теперь по обычаю они считались женами тех, кто их пленил. Сами они, похоже, думали, что всего лишь продолжают заниматься своим прежним ремеслом, и довольно быстро перестали бояться. — А леди Лианна скоро вернется? — робко обратилась к нему одна из женщин, взятых в Кротовом городке, круглолицая и темноволосая, называвшая себя «леди Мелиана», хотя леди из нее была такая же, как из самого Манса — настоящий южный король. — Скоро. Хотел бы он сам в это верить. Но девчонку нужно было успокоить. Две другие, Небесная Сью и Зея, тоже протолкались сквозь ряды воинов и с тревогой глядели на поле между двумя армиями, по которому скакала, удаляясь все дальше, Лианна. Их беспокойство было искренним: именно она взяла их под свое покровительство, успокоила и ободрила, и даже учила обращаться с оружием. Но особенно женщин впечатлило ее настоящее имя, да так, что ей пришлось объяснять им, что у вольного народа не принято падать на колени и целовать лордам руки. Кланяться они перестали, но продолжали считать Лианну своей леди и защитницей. — Что с нами будет, если начнется битва? — Мелиана прижала руки к своей пышной груди, голос ее дрожал. — Если королевские рыцари решат, что мы заодно с вами, они убьют нас всех! — А как же их рыцарские обеты? — усмехнулся Манс. — Разве могут они поступить столь неблагородно по отношению к беспомощным женщинам? — Да, вы правы! Они не могут так поступить! — Мелиана просияла. Как хорошо, что она не расслышала сарказм в его голосе. — А теперь идите и спрячьтесь в башне, — велел он резко. Женщина уставилась на него в испуге, и он добавил чуть мягче: — Мы хотим договориться мирно, но все равно не стоит мешаться под ногами у воинов. — Да, ваша милость... ваше... Манс, — выговорив все же его имя без титулования, она все равно присела в подобии реверанса, прежде чем вместе со своими подругами исчезнуть в толпе. Внимание Манса вновь вернулось к полосе земли между вольным народом и королевским войском. Лианна уже достигла возвышенности, где ее ожидали несколько человек, один из которых, похоже, и был ее братом. С такого расстояния Манс уже не мог слышать ее слов или различить черты, и ему страстно захотелось хотя бы на мгновение стать оборотнем-птицей, чтобы подлететь поближе и увидеть, как ее лицо озаряется радостью от встречи. Но тут его взгляд привлекла темная тень, мелькнувшая на заснеженном поле. Огромный зверь старался двигаться незаметно, но сами его размеры служили этому препятствием. Манс выругался сквозь зубы. Серая Звезда не появлялась в их лагере уже пару дней. Несмотря на то, что ей уже подходил срок щениться, она часто пропадала, охотясь то к северу, то к югу от Стены. Накануне вечером Лианна поискала ее немного, но безуспешно. А теперь волчица пришла сама, привлеченная той бурей эмоций, которую испытывала этим утром ее хозяйка. Прощаясь с Мансом, она переходила от отчаяния к надежде, смеялась, но поцелуи ее были солоны от слез. И она явно была слишком взволнована, чтобы почувствовать появление своей волчицы до того, как ее увидят восседающие на высоких конях рыцари. Серая Звезда не боялась ни зверей, ни людей. Другие лесные звери лютоволку не были соперниками, даже сумеречные коты предпочитали обходить его стороной. Вольный народ уважал и боялся и оборотней, и их зверей. А поклонщики боялись и ненавидели. И у них были длинные луки, бившие куда дальше и сильнее коротких луков вольного народа. Лианна закричала так громко, что он услышал. А может быть, он почувствовал ее крик внутри себя, ведь их сердца уже давно бились, как одно. Но выпущенные стрелы видел не только он. — Они стреляют! — Они напали! Гневные возгласы всколыхнули людей. Они побросали свои дела и схватились за оружие. — Я так и знал, — угрюмо бросил магнар. Он вытащил меч, тенны выстроились за ним, готовые броситься в бой по приказу своего вождя. Но другие не были столь дисциплинированы. Половина отряда Сорена Щитолома уже неслась вперед с боевыми кличами, в то время как другие все еще прощались со своими женами и залезали на лошадей. Рванулись с места две собачьи упряжки. — Стойте, дурни! — заорал Манс. Кто-то услышал и остановился, но далеко не все. Манс уже не видел, что происходит у противника. Теперь он клял себя за то, что отпустил Лианну. Даже если ей не причинят никакого телесного вреда, смерть ее волчицы для нее может быть хуже собственной смерти. Попытка договориться миром потерпела провал. Оставалось надеяться, что для южан это тоже было неожиданностью, и использовать преимущество в скорости и числе. — Стройся клином! — скомандовал он. Три десятка копейщиков, составлявших его собственный отряд, кое-как повиновались. Обнажив меч и пришпорив коня, Манс помчался на врагов.2.
Вокруг сыпались стрелы. Они пели в воздухе, гвоздили землю, с глухим стуком пробивали деревянные щиты и кожаные доспехи, впивались в человеческую плоть. Манс, высоко воздев меч, чтобы его люди видели и следовали за ним, изо всех сил подгонял коня. Пробивная сила и дальность, на которую посылали стрелы длинные луки, была несравнима с тем, на что были способны маленькие легкие луки вольного народа, и нужно было как можно быстрее сократить расстояние между войсками, чтобы лишить поклонщиков этого преимущества. Все в его отряде были на хороших лошадях, в доспехах и со стальными мечами, взятыми в Черном замке, поэтому Манс повел их прямо на рыцарскую конницу в центре королевского войска. Если удастся смять строй врага решительным натиском и обратить в бегство, то вольный народ еще может победить. Когда вражеская конница, наконец, выдвинулась вперед, дождь стрел прекратился. Манс рубанул рыцаря с тремя страж-деревьями на щите и еще одного, со стальным кулаком. Краем глаза он увидел, как из остановившихся нарт выскочили моржовые люди. Быстро и споро они поставили нарты вертикально полукругом, связали между собой ремнями и принялись обстреливать рыцарей с близкого расстояния, метя под забрала и в сочленения доспехов. Тенны с одной стороны и воины Сорена Щитолома с другой наступали бегом и уже врубились в ряды поклонщиков, устрашающе крича. Манс обменялся ударами с рыцарем, у которого на фиолетовом щите пересекались два ключа. Потом на него наскочили сразу двое с конскими головами на нагрудных пластинах кольчуг. Манс с легкостью проломил щит одного из них и смял оплечье. Пока южанин пытался удержать меч в поврежденной руке, двуручник Манса описал дугу и выбил из седла второго рыцаря, задев заодно и его коня, и оба рухнули в окровавленный снег. В глазах первого мелькнул страх, он дернул коня за узду, разворачиваясь, но сбежать не успел. Двуручник обрушился на его шею, ломая латный воротник и круша кости. С тела второго рыцаря двое воинов Сорена Щитолома уже сдирали доспехи. Манс огляделся, выбирая себе очередного противника, и его глаза расширились. Впереди, меньше, чем в сотне ярдов, плескалось в воздухе знамя с коронованным оленем, а прямо под ним размахивал огромным молотом гигант в шлеме с оленьими рогами. Роберт Баратеон сражался в первых рядах своего войска. Манс на мгновение застыл, пораженный такой удачей. Поклонщики дрогнут, если убить их короля, и тогда их можно будет обратить в бегство. Вспомнилось лицо Джона, когда при нем заходила речь о Баратеоне, — оно становилось целеустремленным от разгоравшегося желания мести. «Прости, парень. У тебя еще будет шанс, если у меня ничего не выйдет». Но Манса переполнила такая бесшабашная удаль, что он отбросил саму мысль о возможности поражения. — Эй, Баратеон! — голос его зазвенел ликованием битвы. — Я слышал, ты неплохой боец. Давай решим исход этой схватки между собой. Негоже королям прятаться за спины своих воинов! И Манс, пришпорив коня, врезался в самую гущу врагов, прорубая себе дорогу. Как он и ожидал, Баратеон не стал прятаться. С нечленораздельным ревом оттолкнув пытавшихся удержать его офицеров, он воздел свой молот и устремился вперед. В последний миг Манс успел дернуть коня в сторону, чтобы не попасть под сокрушительный удар, который не выдержал бы ни один доспех. Он тут же ударил в ответ, но меч лишь скользнул по панцирю: королевские доспехи, конечно же, были изготовлены из самой лучшей стали. Они разъехались и стали кружить вокруг друг друга, выбирая лучший момент для атаки, и Манс вдруг подумал о Рейгаре — человеке, который любил ту же женщину, что и он сам, и погиб от того же молота, что сейчас грозил ему. Сколько раз за прошедшие годы ему в голову приходил вопрос: а не сравнивает ли его Лианна с тем, другим, принцем и красавцем, столько же раз Манс говорил себе, что, хотя не может предложить ей жизнь во дворце и драконью корону, зато он, по крайней мере, рядом и живой. И сейчас он не собирался отказываться от этого преимущества. — Неплохо, — широко улыбаясь, сообщил он, продолжая пристально наблюдать за каждым движением врага, — для толстяка, привыкшего сражаться с вином и мясом, сидя на железном стуле. Скажи, когда последний раз ты бился с вооруженным противником лицом к лицу, это было на Трезубце с Рейгаром Таргариеном? — Шелудивый пес! — голос из-под шлема прозвучал глухо и гулко. — Ты сдохнешь, как он! — Не в этот раз. Они обменялись еще парой ударов, не причинив друг другу серьезного вреда. Манс снова успел увернуться, так что шипастый молот лишь вскользь задел оплечье, но сам так и не смог добраться до уязвимого места в королевском панцире, оставив взамен зазубрину на черном с золотом щите. Наверное, со стороны их поединок выглядел, как изящный танец верхом на лошадях, но Манс знал, что вечно так продолжаться не может. Они неминуемо устанут. И проиграет тот, кто устанет первым. Проиграет и умрет. Сделав обманный маневр, Манс попытался уколоть в сочленение доспехов, но тут совсем рядом просвистела стрела, лошадь дернулась в сторону, и момент был упущен. Манс выровнял лошадь, похлопал ее по шее. Плечо болело, удар, даже пришедшийся вскользь, был сильным. Баратеон же не выказывал ни малейших признаков усталости, хотя двигался медленнее, по причине огромного роста и внушительной толщины. Но, может быть, если его достаточно разозлить, то он откроется сам. И у Манса было, чем его разозлить. — У меня с Рейгаром больше общего, чем ты думаешь. Нас обоих любила одна женщина. Та самая, что не любила тебя. — Из-под забрала на него был устремлен взгляд налитых кровью глаз, по тяжести готовый соперничать с ударом шипастого молота. — Хочешь знать ее имя? По угрожающему пыхтению, доносившемуся из-под забрала, и по тому, что Баратеон не спешил нанести следующий удар, Манс понял, что завладел его вниманием. — Лианна Старк. И она моя жена. Роберт оглушительно взревел, как смертельно раненый мамонт. От этого рева шарахнулись люди и кони, находившиеся поблизости, но Манс был наготове и удержал свою лошадь. — Лжешь, собака! А если ты воспользовался ее беспомощностью, пока она была у вас в плену, я отрежу тебе голову и подарю ей! — Твоя голова ее обрадует больше. Баратеон вновь воздел свой молот, и на этот раз, вместо того чтобы попытаться уйти из-под удара, Манс направил лошадь прямо на него, целя в незащищенную доспехом подмышку. Вложив в удар всю свою силу, он глубоко вонзил в тело клинок. И тут же понял, что меч застрял, и он не сможет вытащить его обратно, прежде чем на него неотвратимо опустится огромный шипастый молот. Он выпустил рукоять и скатился с седла. От сильного удара о землю из него на мгновение выбило дух. В следующий миг он пришел в себя, слабо подивившись тому, что жив и, похоже, даже не ранен. Рядом слабо хрипела в агонии принявшая предназначавшийся ему удар лошадь, под которую он чудом не попал. Тут же валялся окровавленный молот. С трудом поднявшись на ноги, Манс поискал взглядом его хозяина. Баратеон клонился вниз, но все еще умудрялся держаться в седле. Руками в латных перчатках он пытался вытащить из раны меч, раскачивался и глухо, утробно ревел. Со стороны южан раздались крики: — Король! Король ранен! — и несколько всадников бросились на помощь, но вокруг Манса было еще достаточно своих воинов, чтобы их задержать. Лошадь первого расстреляли из луков моржовые люди, и всадник выпал из седла, на остальных набросились с топорами тенны. Дальше Манс смотреть не стал. Он подошел к Баратеону, взялся обеими руками за рукоять меча и с силой дернул на себя, высвобождая клинок. На черный с золотом панцирь хлынула кровь. Еще мгновение Баратеон прямо смотрел перед собой, а потом его тело сползло с коня и с глухим стуком свалилось вниз. Манс ногой перевернул его на спину, высоко поднял меч и ударил в щель под забралом.3.
Когда Манс выдернул меч, руки его слегка дрожали. Но он не мог позволить себе расслабиться. — Король поклонщиков мертв! — закричал он что было сил, и его крик подхватили голоса вольных людей вокруг. — Король погиб! — эхом отозвались их враги. Несколько рыцарей направили коней к Мансу, и группа рогоногих кинулась им наперехват, давая ему мгновения передышки. Манс бросил взгляд по сторонам. Южанами сейчас двигала жажда мести, но если отразить их атаку мгновенно и слаженно, то надолго их воодушевления не хватит. Над полем боя стоял страшный гул. Боевые кличи смешивались со стонами и проклятиями раненых и громким ржанием потерявших всадников лошадей. Тела, облаченные в железо, кожу и меха, устилали землю, раскисшую от подтаявшего снега и впитавшейся крови. Черный жеребец Роберта беспокойно переступал с ноги на ногу и прядал ушами, но пока не сбежал. Сбруя его была инкрустирована драгоценными камнями, запылившимися во время битвы, но еще не полностью утратившими блеск. Прельстившись ими, к ней уже подбирался мальчишка-рогоногий, и Манс ухватил его за воротник, не дожидаясь, пока тот попытается снять седло или уздечку, получив при этом копытом в лоб. — Беги к Тормунду, — велел он отрывисто, — скажи, чтобы переходил на эту сторону Стены со своими людьми. Если мы навалимся на них сейчас со всей нашей силой, то победим. Запомнил? Мальчишка истово закивал. — Тогда почему ты еще здесь? — Манс хлопнул его по спине и проследил, как тот, сверкая мозолистыми, похожими на копытца, пятками, бежит к Черному замку, лавируя среди пеших и конных, а потом шагнул к королевскому жеребцу. Тот отпрянул в сторону, беспокойно кося на него глазом. — Тише, Черныш. — Клички жеребца Манс не знал, да это и не имело значения. Придется ему привыкать к новой. — Я тебя не обижу. Знаю, ты привык носить короля, но я ведь, знаешь, тоже король. Думаю, мы с тобой подружимся. Он сделал еще шаг, надеясь, что звук его голоса подействовал успокаивающе, протянул руку и погладил лоб жеребца. Тот ощутимо дрожал, но с места больше не двигался. Продолжая тихо говорить, Манс приласкал шею коня, почесал за ушами и, почувствовав, что тот окончательно присмирел, забрался в седло и вытащил меч. В этот миг его дернули сзади за плащ. Манс еле удержал руку с мечом, увидев у стремени мальчишку-рогоногого. — Ты уже вернулся? Так быстро? Тормунд уже идет? Мальчишка отчаянно замотал головой. — Я его не видел. Там не пройти, — залопотал он. Манс понимал наречия всех племен, живших за Стеной, но сейчас ему показалось, что мальчишка говорит на незнакомом языке. — Почему?! — вскричал он. — Тебе так сложно было пройти в открытые ворота? — Они закрыты. — На сморщенном лице мальчишки смешались горе и страх. — Там вороны... они напали сзади и с верха Стены. Манс обернулся и выругался сквозь зубы. До Стены было далеко, но даже отсюда он заметил хаос, возникший в задних рядах его войска, там, где, в основном, были самые слабые воины, а также женщины и дети. Среди них будто из-под земли возник отряд разведчиков в черных кольчугах, полушлемах и плащах, вселяя панику. Еще один отряд — тонкая шеренга — возник на самом краю Стены, осыпая стрелами любого, кто пытался пробиться к воротам. Путь назад был отрезан. Около двух тысяч вольных людей, среди которых были Тормунд и его отряд, остались с той стороны. Каким образом дозорным удалось пробраться им в тыл, Манс не знал, но догадывался, что в их числе могли быть выжившие разведчики из Черного замка, которые знали здесь все потайные ходы куда лучше вороны, слетевшей с Сумеречной Башни. Неужто это те мальчишки, которых он отпустил?.. «Надо было их убить». Мысль была какой-то чужой, и от нее горько кривились губы. — Неважно, — бросил он. — Все равно мы не собирались отступать. Справимся и без Тормунда. Паника еще не добралась до передних рядов. Вольный народ рубился с закованными в доспехи поклонщиками, пешими и конными, и теснил их к дальним холмам. Надежда еще не умерла. — Король поклонщиков мертв! Мы побеждаем! — снова заорал Манс, привстав на стременах и высоко вздернув меч. — Вперед, вольные люди! За нашу жизнь и свободу! Рогоногие, пещерные жители и тенны в бронзовой чешуе бросились к нему, но наперерез им устремился рыцарский клин с копьями, мечами и длинными топорами. Впереди с обнаженным двуручным мечом скакал всадник в сером меховом плаще поверх доспехов. Забрало его шлема было поднято, и одного взгляда на его вытянутое лицо, обрамленное длинными темными волосами и подстриженной бородой, хватило, чтобы рука Манса, держащая меч, опустилась сама собой. Он знал этого человека. Но даже если бы Манс никогда его не встречал, то узнал бы, так он был похож на свою сестру и племянника. И в воздухе над ним реял белый стяг с серым лютоволком Старков. С каждым мгновением всадник приближался все ближе. Манс почувствовал странное оцепенение. Он устал, раненое плечо болело, но он еще был в состоянии дать бой любому — только не Неду Старку. Он не мог поднять меч на брата Лианны. Она его за это не простит. А путь к отступлению был отрезан. Серые глаза Старка были как два осколка льда. Глядя в них, Манс вспомнил, как блестели слезами восхищения глаза Лианны, когда она слушала его песни, обращенные к ней. Проклятье на того падет, Кто скажет, что любовь должна Со мною быть погребена, — Она и смерть переживет! * Воспоминания окружили его, как снежный вихрь, и он застыл в неподвижности, внимая им, когда Старк осадил коня рядом с ним, и темный меч в его руках обрушился с высоты.4.
Холод и боль заставили Манса очнуться. Вокруг было темно и тихо, шел снег, укрывая его мягким, мокрым и зябким одеялом. Гудела голова, по которой вскользь пришелся удар меча, а плечо и грудь болели так, будто были разрублены напополам. Правая рука не слушалась, он провел по телу левой и вяло подивился тому, что рана оказалась не столь глубокой, как должна бы. Значит, в руках Неда Старка был не его знаменитый Лед: меч из валирийской стали рассек бы и доспех, и кости, как масло. Впрочем, это все равно не отменяло того, что Манс едва мог шевелиться и был не в состоянии встать. Получалось только лежать — и думать. Все его воспоминания о битве заканчивались моментом, когда оба войска были обезглавлены. Интересно, кто победил?.. Ему хотелось верить, что силы были практически равны, но даже затуманенным болью разумом он понимал, что у поклонщиков оставался еще Нед Старк, благородный лорд Винтерфелла, а у вольного народа не было даже Тормунда. Если магнар и остался в живых, за ним вряд ли кто-то пошел, кроме его теннов. Решив, что раз он еще не умер, то неплохо хотя бы оглядеться, Манс с трудом приподнял голову, вперяясь взглядом в ночную темень. Рядом лежал труп лошади. Манс не мог разобрать, была ли это его лошадь, убитая Баратеоном, или конь самого Баратеона. Всюду, куда хватало глаз, лежали тела. Невозможно было понять, кто где, хотя Мансу показалось, что на одном трупе он приметил рыцарские доспехи. Если они не забрали своих, чтобы похоронить, значит ли, что вольный народ все же победил?.. Где-то недалеко раздался скрип шагов по свежему снегу. Темные фигуры двигались среди мертвецов. Что-то с ними было не так, но на молчаливых сестер, которые занимались похоронами у южан, они были не похожи. Один наклонился к телу, лежащему у его ног. Что он с ним делал — добивал или снимал доспехи — Манс рассмотреть не мог, но люди Старка не стали бы заниматься ни тем, ни другим. —Сюда! — то, что планировалось как крик, вышло из замерзшего горла хриплым сипом. Темный силуэт приблизился, и Манс понял, что с ним не так. У него не было головы. — Нет! — шепот получился почти беззвучным. Это было хуже всего. Хуже поражения, хуже смерти. Манс попытался ползти, но вряд ли сдвинулся с места больше, чем на локоть. Безголовая фигура потопталась на месте и шагнула к нему. В руках она держала короткий меч. Клинок был иззубрен и покрыт ржавчиной, но это не помешало ему вонзиться между ребер прямо в сердце. Вспышка боли сменилась холодом, по сравнению с которым снежинки, падавшие на лицо, казались огненным пеплом, тело будто окатило ледяной волной. Боль стала неощутимой, почти неважной, как и желание бороться, и память. В глазах потемнело, а потом в них вспыхнула ослепительная синева. Но внезапно боль вернулась. Манса снова кольнули в сердце, и на этот раз пронзивший его клинок был словно только что вытащен из кузнечного горна. Смертельная мука, охватившая тело, была сродни той, что испытывают, протягивая вконец обледеневшие руки к костру. Манс глухо застонал. Синяя пелена спала с его глаз. Упырей рядом больше не было. Зато вокруг суетились маленькие фигурки, похожие на детей. Один приложил к губам Манса палец, оканчивающийся птичьим когтем, заставляя молчать, трое других принялись дергать торчащий из тела меч, пока не смогли вытащить его и отбросить в сторону. Но то, другое, лезвие, которого он не видел, но которое горело в его сердце жарко, как уголек костра, осталось внутри. Постепенно возвращалась память. И первым почему-то вспомнились старые истории, слышанные в детстве, о маленьких, давно исчезнувших обитателях леса, людях-белках, как звали их великаны. Несмотря на боль, Манс уже не чувствовал себя умирающим. Наверное, у него бы получилось даже встать, но прежде чем он смог сказать об этом, четыре пары маленьких рук обхватили его за плечи и за ноги и куда-то понесли.