1.
Над Стеной клубились снежные тучи. Странным образом, направление их движения никак не совпадало с тем, куда дул ветер. Они шли с севера, юга, востока и запада, будто притянутые к одной точке на небе — точке, прямо под которой в Стене были высечены ворота. А на земле точно так же стягивались к воротам полчища мертвых. Со Стены на них сыпались огненные стрелы и лилась горящая смола, но какого-то видимого вреда они не наносили. Снег продолжал идти, густой и колючий, и у ворот та же невидимая сила, что собрала вместе тучи вопреки законам природы, затягивала бесчисленные снежинки в огромную воронку. Чтобы лучше видеть, Джон забрался на толстую ветку страж-дерева, растущего на самом краю леса. Первый порыв броситься очертя голову в битву схлынул, когда он осознал, что до Иных просто не доберется. Они были где-то в самом центре толпы мертвецов, и Джон не сомневался, что именно над ними зависло острие снежной воронки. Именно они были средоточием всего этого холода, зимы и смерти, именно их воля привела в наступление всю эту огромную армию мертвых. Джон уже не раз и не два задавал себе вопрос, не удастся ли развеять эту силу и обратить ее вспять, если убить тех, кто ее вел. Если убить хотя бы одного Иного, то, может быть, удастся посеять в рядах упырей хаос, которым Ночной Дозор мог бы воспользоваться. И Джон всматривался в колышущуюся массу тел, заполнившую собой почти все пространство между лесом и Стеной, выискивая призрачные фигуры Иных и мучительно соображая, с какой стороны у него больше шансов прорубить к ним дорогу, оставшись при этом в живых. Если бы с ним сейчас были Тормунд и его воины! Но вместе с тем Джон, прекрасно отдавая себе отчет в том, что его намерение — чистой воды самоубийство, был рад, что они не пошли за ним. Он мог мечтать о том, чтобы убить Иного, но на то, чтобы выжить после этого, рассчитывать не приходилось. От вольного народа и так осталась лишь горстка людей, и Джон хотел, чтобы они продолжали жить, а не сложили голову вместе с ним. Но чтобы у них, и у всех остальных народов, был шанс выжить, он должен, наконец, на что-то решиться. Джон сполз пониже, туда, где две толстые ветви образовывали развилку, на которой можно было разместиться удобнее. С ветвей посыпался снег, Призрак, лежавший под деревом, положив морду на лапы, встряхнулся, напоминая собой оживший сугроб, и его глаза блеснули алым. — Давай посмотрим на них поближе, — шепнул ему Джон. — Ты же не боишься? Призрак возмущенно посмотрел на него. Спрашивать было излишним — белый лютоволк, в отличие от других зверей, оживших мертвецов совсем не боялся. И Джон, убедившись, что надежно устроился в развилке, поддерживаемый ветвями, скользнул сознанием в Призрака. Угол зрения резко изменился — теперь вокруг него были сугробы, а за ними ноги и спины разной степени разложения, частично прикрытые рваной одеждой и остатками меховых плащей. Передвигаться по рыхлому снегу было нелегко, но белый лютоволк делал это практически бесшумно. Мертвецы его не замечали. Сила, что управляла ими, была занята другим. Тем не менее, Призрак старался не очень к ним приближаться. Он втягивал в себя запахи застарелой смерти, отыскивая малейшие бреши в тесных рядах упырей. И, оказавшись почти напротив ворот, внезапно нашел то, что искал: просвет между телами, открывший полоску затоптанного грязного снега. Лютоволк принюхался. Здесь пахло свежей кровью и недавней смертью. Он увидел мертвецов в черных шкурах, которые еще до конца не остыли, и лошадиные трупы, на которых еще осталось много хорошего свежего мяса. Но тех, кто сейчас оседлал их, лютоволк не назвал бы двуногими, хотя они и ходили на двух ногах. В них никогда не было ни тепла, ни жизни, их плотью была зимняя вьюга, ветер, воющий в насквозь промерзшем ущелье, кристаллы сковавшего реку льда. Лютоволк сильнее вжался в снег, отступая и прячась. Джон выскользнул из его шкуры, вздохнул и пошевелился на своем насесте, чтобы размять затекшие мышцы. Над верхушками деревьев перекрикивались вороны. По привычке он тронул свой бок под плащом, где был прикреплен маленький, подаренный матерью меч, но потом потянулся за спину, чтобы вытащить из ножен Черное Пламя. Маленький клинок, «иголка», как иногда с издевкой называл его Манс, Джону тут не поможет. Если и была какая-то надежда убить Иного, то заключалась она только в магии, которая могла сохраниться в древнем фамильном оружии. Джон выставил меч перед собой, вновь наскоро полюбовавшись переливами темной валирийской стали, и спрыгнул вниз, в сугроб, подняв облако снежной пыли, запорошившей глаза. — Ты все-таки решил использовать этот красивый длинный меч по назначению, — раздался знакомый ворчливый голос, прежде чем Джон успел проморгаться, — вместо того, чтобы ковырять им в зубах. Это хорошо. Но почему ты решил, что мы отпустим тебя одного? Мы не выбирали тебя королем, чтобы ты решал за нас всех, хар-р-р! — Тормунд сплюнул себе под ноги. От неожиданности у Джона подкосились ноги, и он опустился на снег. За Тормундом, подбоченившимся и мерившим его суровым взглядом из-под кустистых бровей, стояли Торегг, Дормунд, Астрид, Мунда, Руд... Занятый разведкой, Джон не почувствовал их появления и теперь не знал, проклинать ли себя за неосторожность или радоваться тому, что это оказались не враги. Лица терялись в темноте, которую не могли разогнать слабые огни факелов, и метели, но Джон не сомневался, что там были все, кого он оставил в лагере, все живые вольного народа. Он почувствовал, что смеется, но глаза вдруг защипало, а внезапно увлажнившиеся щеки прихватило морозом.2.
Оставаясь под прикрытием леса, на краю которого безмолвным стражем застыл Призрак, Джон с Тормундом и другими воинами — на самом деле высказаться хотели почти все, — принялись жарким шепотом спорить о том, как лучше атаковать многотысячную армию мертвых. Джон до последнего был против, чтобы ради него кто-то еще жертвовал собой, но ему снова напомнили, что, может, он и сын принца в землях поклонщиков, но у вольного народа его слово значит не больше, чем слово любого другого. — Даже Манс всегда выслушивал людей, прежде чем принять решение, — назидательно сказала Астрид. Ее меха обтрепались, на платье теперь было больше прорех, чем вышивки, а лицо побледнело от холода, недоедания и усталости и было покрыто пятнами грязи, но нрав остался прежним. Сам Тормунд тушевался, когда она брала дело в свои руки. — А тут и раздумывать нечего. Если есть хоть малейшая надежда, что этот твой меч сможет поразить кого-то из Иных, то ты должен попытаться, а мы поможем тебе добраться до них живым. Джон еще раз попробовал переубедить их. — Если вы все отправитесь со мной, обратно никто не вернется. Хотя бы женщин, стариков и подростков отошли обратно в лагерь, — попросил он Тормунда. Тот сообщил чуть раньше, что, когда они оставили свои шатры, костры вокруг все еще горели; возможно, они горят до сих пор и смогут дать людям какую-то защиту. — Зачем? Чтобы мы медленно умерли от холода, не дождавшись вас обратно? — скривила рот Мунда. Из-за ее спины выглядывал замотанный в шкуры младенец, и смотрел он так же сурово, как и его мать, сжимавшая в руке старое копье. — В свой час смерть приходит ко всем, — поддержал ее муж. — Лучше мы погибнем все вместе ради искры надежды, чем проживем еще немного и умрем в отчаянии. Тормунд хлопнул Джона по плечу. — Не стой ты как пень. Железкой, что ли, своей помаши для разминки. Чтобы в последний момент рука не дрогнула. От нас ты все равно не избавишься, постарайся хотя бы, чтобы все это было не зря. Джон посмотрел в их лица — осунувшиеся, но полные решимости, — и медленно кивнул. — Я принимаю вашу помощь. Но, — он поднял руку, прерывая начавшийся было вновь гомон, — попытка у нас будет только одна. И, если мы хотим не только героически погибнуть, но и постараться переломить ход этой битвы между живыми и мертвыми, то нам нужен вождь. Вождь — и дисциплина, это он знал по рассказам матери о доблестных рыцарях Семи Королевств, и уверился в этом еще больше после долгих разговоров с дядей Беном и воспоминаний старого лорда Бриндена. Вольному народу само понятие дисциплины было абсолютно чуждо. Но если они набросятся на мертвецов без всякого порядка и плана, то их гибель будет быстрой и напрасной. И только Король-за-Стеной мог добиться от них хотя бы подобия порядка, только его распоряжения, пусть с оговорками, но выполнялись. Они смотрели на него, и в их глазах читалось сомнение. Ища правильные, единственно верные слова, он глубоко вздохнул: — Когда-то вы выбрали Манса своим королем. Он был достойнейшим из достойных, но теперь он мертв или в плену. Я — его приемный сын, но даже если бы я был ему сыном по крови, это не дает мне никаких прав среди вас. То, что я законный наследник трона Семи Королевств, для вас тоже не имеет значения. Мы — вольный народ, а не поклонщики, мы идем за сильными и смелыми, неважно, из чьего семени и из чьей утробы они произошли. Но сейчас нет времени устраивать состязания на силу и ловкость. У вас нет никаких причин, чтобы следовать за мной как за вождем, и слушать меня, как вы слушаете вождя. Я могу только просить вас сделать это. Они молчали. Он не мог прочесть выражение их лиц — они казались неподвижными, как образы, вырезанные на деревьях. Джон сам понимал, насколько абсурдной должна показаться им его просьба. Они все — достойные воины: и молодые, и старые, и мужчины, и женщины. Он ничем не лучше их. У них нет никаких оснований делать его своим вождем, вольный народ никогда не пойдет за пятнадцатилетним мальчишкой. Джон уже набрал в грудь воздуха, чтобы сказать, что дальше он отправится один, когда Тормунд смачно сплюнул на снег: — Нет времени устраивать состязание, говоришь? Хар-р-р! Так вот же оно, состязание-то, — и он мотнул косматой головой, указывая на осаждавшую ворота армию мертвых. — Вот они будут нашими королями, если не найдется никого, кто бы рискнул противостоять им. И наши мертвые тела будут маршировать в их рядах, еще более жалкие и безвольные, чем южане-поклонщики. Ты один решился бросить Иным вызов, пока мы отсиживались за своими кострами, радуясь, что на этот раз нас обошли стороной. Но вечность отсиживаться не удастся. Я иду за тобой, Джон Таргариен, потому что, если ты победишь, то будешь хорошим королем. Ну а если проиграешь, то и говорить дальше будет не о чем. И он подмигнул. — Лучше Краснобая и не скажешь, — одобрительно качнул головой старый охотник в мохнатой шапке из беличьих хвостов. — Я иду за тобой, парень. — И я, — немолодая копьеносица ударила себя кулаком в грудь. — И я, и я. — По толпе одичалых прошел тихий согласный гул: ошеломленному Джону кивали, приветствовали его поднятым оружием. Джон глубоко вздохнул. Чудо случилось — они поверили ему. Он не должен их подвести. — Сделаем так... — начал он. Было чистым безумием считать, что у них получится победить, но в это мгновение в нем зародилась надежда.3.
Они построились клином. Джону пришлось помучиться, объясняя охотникам и налетчикам, привыкшим драться каждый за себя, преимущество сражения в боевом порядке, и клин в результате получился корявым, но это было лучше, чем ничего. Перед ними ведь не стояла цель победить, убеждал себя Джон. Им всего лишь надо было пробиться сквозь толпу мертвецов, что бы он мог сразиться с Иным. Он должен был остаться в живых хотя бы до тех пор, поэтому сейчас Тормунд и его сыновья прикрывали его своими щитами. Двигаясь таким неровным клином, плотно сомкнув щиты и выставив вперед все то немногое оружие, что у них было, они выступили из спасительной тени Зачарованного леса. Арьергард мертвого войска составляли тела погибших в бою, лишенные голов и конечностей, а также скелеты настолько старые, что на них почти не оставалось плоти. Однако их было так много, что, даже разваливаясь на части, они бы задавили маленький отряд одним своим числом, если бы напали все разом. Но они стояли безучастно, обращенные лицом к воротам и гигантской воронке перед ними. Сопротивлялись только те, кого Тормунд и другие воины кромсали топорами, кололи копьями и жгли факелами, чтобы расчистить проход, остальные не трогались с места, даже когда тлеющие тела их товарищей падали им под ноги. Будто воля, направлявшая все их действия, вся сейчас была сосредоточена на чем-то другом. И Джон, даже почти ничего не видя за широкой спиной Тормунда, хорошо знал — на чем. Вихрь, заключенный в магическую воронку, набрал уже бешеную скорость и силу. Со Стеной он ничего сделать не мог, — ее тоже держала магия — только стряхнул вниз снег и какой-то мусор, но вот ворота... Хотя их створки были сооружены из толстых дубовых брусьев, после атаки Манса их восстановили кое-как. Долго они не продержатся. Огненные стрелы и горящую смолу, которой поливали мертвецов дозорные, вихрь прибивал к ледяной поверхности Стены и гасил. Потом сверху сбросило требюшет и какого-то паренька в черном, и выстрелы прекратись. «Спускаются к воротам, — решил Джон. — Если вообще там остался кто-то живой...» — Все, кончились вороны, — буркнул рядом с ним Торегг, будто отвечая на его мысли. А Тормунд откликнулся, даже не оборачиваясь: — Да и ладно. Еще бы в нас попали. Они бы лучше свои ворота попытались бы удержать... И резким ударом меча смахнул с пути мертвяка с огромной дырой в черепе. Джон ужаснула мысль о том, что они могут опоздать. Что прямо сейчас ворота рассыпаются под действием магии Иных, и мертвецы добивают последних дозорных. Что именно поэтому на их маленький отряд не обращают внимания: они уже не могут ничего изменить. Но тут Тормунд остановился так внезапно, что Джон впечатался в его затянутую в овчинный плащ спину. Мертвецы поворачивались к ним. Медленно, будто пробуждаясь от сна, вытаскивали оружие те, у кого оно было, другие просто тянули к ним руки, выступая вперед. С ревом замахнувшись, Тормунд отсек черную конечность у мертвеца, который попытался вцепиться ему в бороду. Торегг кинулся на синеглазую женщину с дырой в груди, целившую в него ржавым копьем. Жалкое подобие клина окончательно распалось. Выставив перед собой Черное Пламя, Джон еще успел заметить, как встали спина к спине Рут и Мунда, защищая младенца у нее на спине, и как Астрид бросилась на мертвяков с ножами в обеих руках, но тут перед ним в толпе дерущихся открылся просвет, и он увидел Иных. Гигантская воронка замедлила свое вращение, когда высокие бледные фигуры в льдистых переливающихся панцирях отвернулись от нее. Ворота, которые до того ходили волнами, вспучиваясь и содрогаясь, так, что брусья трещали, замерли. Джон с проблеском облегчения осознал, что они еще держатся. Но в следующее мгновение с десяток мертвецов налегли на полуразрушенные створки и раздался оглушительный грохот. Джон шагнул было к воротам — и встретился взглядом с ледяным синим взором Иного. Иных было пять или шесть, или даже больше. Если они набросятся на него все сразу, ему конец. Ладонь, держащая меч, вспотела, невзирая на лютый холод, Джон на ходу вытер ее о плащ и тут же снова крепко сжал рукоять. Но Иные не нападали. Вокруг них шел бой, в проеме выбитых ворот мелькали черные плащи дозорных, не дававших пока мертвецам пробиться дальше, а командующие мертвым войском расположились полукругом, безмолвно наблюдая за Джоном. Потом один из них направился к нему. Ледяной клинок в его руках взвился в воздух, обдавая холодом. И Джон, стряхивая с себя морозное оцепенение, метнулся вперед, встречая удар Черным Пламенем.4.
Клинки соприкоснулись со странным звуком — не металлический лязг или звон, скорее, стенание раненого зверя, протяжный, режущий уши визг на самой грани слышимости. Меч Иного запульсировал голубоватым светом. Джон отскочил в сторону, крепко сжимая рукоять Черного Пламени. Краем глаза он пытался рассмотреть, не подбирается ли кто сзади, но бледные фигуры все так же не двигались с места, будто очерчивая своими телами вокруг Джона и его противника некий магический круг, куда остальным доступ был запрещен. С десяток упырей тоже толпились у границы этого круга, бессмысленно переступая с ноги на ногу, на двух или трех даже были черные плащи дозорных, испачканные и окровавленные. Иной нанес еще один удар, от которого Джон еле успел уклониться. Теперь он больше не решался отвести взгляд от своего противника. Иной плясал вокруг него с легкостью, а Джон чувствовал себя замерзшим и усталым. Вдобавок сверкающие синие глаза будто говорили ему: «Ты не справишься. Ты всего лишь мальчишка. Сдайся, сложи меч. Смерть от холода принесет вечный покой». Это замедлило его на мгновение, когда Иной снова напал, но Джон все же успел поднять щит, принимая на него удар ледяного клинка. Крепкий, обшитый кожей дуб побелел и рассыпался с треском на множество мелких льдинок, а руку, держащую его, сковало морозом. Джон отпрыгнул, почувствовал спиной близкий холод и со страхом подумал, что дальше отступать не сможет — сзади тоже стояли Иные. Пока они не вмешивались в поединок, но что будет, если он случайно наткнется на одного из них?.. Он не может отступать вечно, значит, он должен напасть сам. И когда Иной вновь вознес свой меч, Джон поднырнул под лезвие и нанес скользящий удар по ледяному панцирю. Раздалось странное шипение, и Иной на миг замер. Панцирь в месте укола выглядел оплавленным. Мгновенное замешательство противника дало Джону возможность провести несколько быстрых приемов. Он уже не отступал. От каждого касания панциря Иного от острия Черного Пламени поднималась тонкая струйка пара, а разводы на лезвии покраснели. Теперь они казались венами, которые гнали живую кровь через темное тело клинка. От него исходил жар, и постепенно Джон перестал ощущать стылый холод смертельного дыхания Иных. Теперь уже он сам надвигался на Иного. Его удары стали сильнее и быстрее, меч не отягощал его руку, а, наоборот, придавал ей силы и скорости. Он сделал шаг вперед, потом второй. За спинами Иных продолжался бой, от ворот доносились команды, выкрикиваемые голосом, очень похожим на голос его дяди Бена. Потом особенно яростно взревел Тормунд, и через головы Иных и упырей к ногам Джона упала отсеченная черная рука. Как раз тогда, когда он сделал следующий шаг. Черные пальцы схватили его за лодыжку. Он качнулся, взмахнул руками, чтобы удержать равновесие, и в этот момент сильный удар бледного клинка рядом с гардой выбил Черное Пламя из его руки. Джону удалось устоять на ногах и даже отпрыгнуть на несколько футов, так что Иной промахнулся, лишь взбив тонким облаком снег между ними. Но следующий удар, без сомнения, будет смертельным. Остальные Иные еще не сдвинулись с мест, но Джон уже чувствовал, как сжимается вокруг него их ледяное кольцо. Он в отчаянии оглянулся на Черное Пламя, остывавшее в снегу у ног упырей. До него была пара шагов, но никто не даст Джону их сделать. И тут один из упырей — в рваном плаще, капюшон которого закрывал лицо, и с такой глубокой рубленой раной в плече, что она доходила ему до середины груди и явно была причиной смерти, — наклонился, схватил клинок за острие и подтолкнул его эфесом к Джону. Снег, успевший покрыться коркой наста, ускорил движение, и Джон схватился за рукоять за миг до того, как бледный меч Иного стал опускаться прямо на его голову. Не было времени парировать и проводить обманные приемы. В воздухе, дрожащим, как марево, между ним и его противником, он вдруг явственно увидел вспышку рыжих волос. Игритт улыбнулась ему такой знакомой нахальной улыбкой, показывая кривоватые зубы, и меч, выпивший ее жизнь и наполнившийся ею, устремился вперед, пробивая ледяной панцирь насквозь. Иной содрогнулся. На глазах у потрясенного Джона ледяная фигура, вся целиком от воздетого ввысь тонкого клинка до бледных изящных ступней, стекла в снег блестящей лужей, как в теплый летний день тают фигурки, вылепленные детьми из выпавшего за ночь снега. Над лужей поднялся пар, и вскоре исчезла и она, оставив после себя пятно влажной черной земли.