Алмаз твоих драгоценных глаз

‒ Гейл, ‒ шепчу я, и замечаю, как желтоватая худая рука с вздутыми венами замахивается для еще одного удара хлыстом. Рядом с Гейлом прямо на земле лежит его кожаная куртка, та самая, в которой я встретила его в лесу несколько недель назад. Светлая рубашка разорвана в клочья, а на смуглой коже уже проступили красные кровоточащие полосы. Тощая индейка прибита за шею гвоздем в тот же столб, к которому привязан мой любимый шахтер. Бледное лицо, полуприкрытые глаза и плотно сжатые зубы: он скорее умрет от боли, чем издаст хоть какой-нибудь звук, значит, мы слышали стоны других людей. От созерцания его мучений мне становится больно дышать, словно та самая рука, что с ненавистью наносит ему удары, сжимает и мое сердце, к горлу подкатывает комок, из глаз текут слезы… ‒ Кто это? ‒ как будто в тумане доносится до меня тихий голос Мэри. ‒ Ромулус Тред ‒ новый глава миротворцев, ‒ шепотом отвечает ей стоящая рядом женщина. ‒ Крея отправили в отставку. ‒ За что его? ‒ опять спрашивает моя няня. ‒ Похоже, парень по привычке решил поторговаться за дичь, да не рассчитал, что в старом доме живет теперь другой человек. Его осудили за браконьерство, хотя он и уверял, что негодница перелетела через забор, а он лишь забил ее палкой. Теперь, выходит, и это нельзя. Тред силой притащил бедолагу на площадь и заставил во всем признаться, совершил суд и приговорил к публичному наказанию ударами плетей, которое собственноручно и выполняет. ‒ Сколько, сколько раз? ‒ дрожащим голосом говорю я. Хорошо, что это была только одна тощая индейка, а не целая сумка с трофеями. ‒ Не знаю, ‒ сухо отзывается женщина. ‒ По мне и этого достаточно, только вот начальник… Она не договаривает, но я без нее знаю: начальник останавливаться не собирается, будет бить, пока не убьет, чтоб другим неповадно было, чтобы даже думать боялись о лесе. А удары все не заканчиваются. Мой воспаленный рассудок соображает плохо, и я понимаю только одно: нужно спасти Гейла любой ценой и остановить эту пытку, иначе он может умереть прямо здесь на площади, привязанный к позорному столбу, как преступник. Умереть. При осознании этого факта все обиды и злость на Гейла за то, что он любит Китнисс, улетучиваются, как дым. Пусть любит кого хочет, пусть даже женится на ней и заведет семью, только пусть живет. Пусть дышит! Нужно срочно найти папу. Почему, почему его не вызвали? Почему этот жестокий худощавый и высокий немолодой мужчина все решил один без мэра. Оглядываю толпу, пытаясь найти хоть кого-то, способного встать на сторону Охотника, и натыкаюсь взглядом на двух миротворцев идущих в мою сторону, которые, видимо, только сейчас узнали о нарушении правопорядка и решили посмотреть, что происходит на площади. Один из них рыжий и бородатый кажется мне смутно знакомым. Припоминаю, что Китнисс и Гейл торговали с ним и даже дружили, если с миротворцами вообще можно дружить. С трудом вспоминаю его имя ‒ Дарий. Он неплохой человек и, наверняка, сможет помочь. Я бегу к нему, что есть силы, и заставляю посмотреть на себя. ‒ Я дочь мэра Андерси и подруга Китнисс Эвердин. Там, на площади избивают Гейла Хоторна ‒ ее друга и двоюродного брата. Умоляю, защитите его! ‒ Хоторна? ‒ переспрашивает странный миротворец, и его огромные руки сжимаются в кулаки, а на щеках начинают играть желваки. Он прибавляет шагу и опрометью входит в круг, направляясь к новому начальнику. ‒ Хватит! Пора прекращать! Сколько уже ударов нанесено? ‒ Тебя забыли спросить? ‒ Тред оглядывается, переводя дух и утирая капли пота со лба. ‒ Я сказал, хватит! ‒ Дарий пытается выдернуть плеть и завернуть своему новому главе руку, но тот, несмотря на возраст, с легкостью и непостижимым проворством отбивает выпад и ударяет противника кнутовищем в лоб. Рыжеволосый миротворец падает, на его лице набухает лиловая шишка, а палач, расправив плечи, возвращается к Гейлу. ‒ Папа, где ты?! ‒ шепчу я, утирая бегущие слезы и кусая губы. ‒ Стой, где стоишь, ‒ сильная, натруженная рука Мэри больно хватает мои пальцы, заставляя меня буквально врасти в землю. ‒ Этому мальчику уже ничем не помочь, миротворца ты погубила, теперь хочешь и отца в гроб загнать! Я не знаю, что делать. Дарий и, правда, пострадал из-за меня, что теперь с ним будет? Его разжалуют? Высекут? Отправят в тюрьму? Отрежут язык? Что же я наделала?! Удары не прекращаются, и спина Гейла превращается в густое кровавое месиво, он теряет сознание, опускаясь на колени, и лишь веревка удерживает его от падения на землю. Снег вокруг становится красным от его крови, колени у меня подкашиваются, голова начинает кружиться, я стою на ногах, только благодаря усилиям Мэри. Несколько раз я порываюсь вперед, хочу закрыть его своим телом, спасти хотя бы ценой своей жизни, но служанка крепко держит меня за руку, а глава миротворцев продолжает «исполнение своего гражданского долга». И вдруг какая-то замотанная фигура, словно услышав мои мысли, широко раскинув руки, почти падает на Гейла, заслоняя его от нового удара хлыста. Плеть проносится по ней. ‒ Не надо, ‒ кричит она, и голос мне кажется удивительно знакомым. ‒ Вы убьете его. Сероглазая стройная девушка, смелости которой могут позавидовать десять взрослых мужчин. Китнисс. Снова Китнисс. Мое сердце разрывается от восхищения, благодарности и зависти к ней. Ей опять удалось то, на что я решиться не смогла. Я только помышляла, а она сделала. Закрыла его собой, приняла удар на себя, а я нет… Трусиха! Трусиха! Разве имею я теперь право говорить, что люблю его? Я всего лишь малодушная дурочка, не способная на поступок. Вот почему он любит Китнисс! Потому что она себя не пожалеет ради близких ей людей. ‒ Уберите ее, ‒ жестко командует палач, но никто из его свиты даже шага вперед не делает. ‒ Ну-ка, тихо, ‒ и на этот раз в круг заходит Хеймитч Эбернети, грубо обрывающий нового главу. Ментор не боится Треда и дерзко угрожает ему расправой Капитолия, ведь у Китнисс скоро свадебная фотосессия, а ей испортили лицо, нанеся удар по левой половине. Поверить не могу, что старый пьяница защищает Китнисс и, пытаясь спасти Гейла, подставляется под удар сам. ‒ Зачем она вообще вмешалась. Был схвачен браконьер, ‒ ворчит палач, в глазах которого я замечаю тревогу и даже страх. Победителей даже пальцем трогать нельзя. ‒ Это ее двоюродный брат, ‒ непонятно откуда появляется Пит и помогает Китнисс подняться. ‒ А я ее жених, так что, если у Вас к нему есть претензии, сначала придется иметь дело с нами. Главный миротворец оглядывается по сторонам, словно ищет поддержку. ‒ Осмелюсь доложить, сэр, ‒ начинает женщина из стоящих неподалеку «хранителей закона и порядка». ‒ Преступник получил достаточное число ударов для первого правонарушения. Смертные приговоры приводятся в исполнение особым отрядом. ‒ Хорошо, девушка, забирайте своего брата, ‒ нехотя соглашается тот. ‒ А когда оклемается, пусть не суется на Земли Капитолия, иначе я лично соберу особый отряд. Пит перерезает веревки, Китнисс, прикладывает снег к щеке и подбирает куртку с земли, Хеймитч и несколько шахтеров помогают поднять Гейла и уложить на самодельные носилки. Площадь пустеет. Мне хочется подойти и сказать что-нибудь Китнисс, хотя бы пару слов. Поблагодарить ее за то, что она сделала, а я не смогла. Да только ноги не слушаются, словно к земле приросли. ‒ Идем, Мадж, ‒ шепчет мне Мэри. ‒ Его отнесут к Элизабет. Она поможет, раньше и не таких выхаживала. Этот парень выживет, вот увидишь. Гейл будет у матери Китнисс. К платному доктору его не повезут ‒ денег взять неоткуда. Чем она ему поможет? Промоет и перебинтует раны, заварит травки и сделает припарки? А дальше? Его будут мучить страшные боли? Как долго будет затягиваться кожа? И Гейл снова будет страдать, потому что у миссис Эвердин нет лекарств, чтобы облегчить его боль… Но они есть у меня. Внезапная мысль, как молния, прожигает мое сознание. В моем доме целая аптека. Я тоже могу быть полезной. Лишь бы успеть… ‒ Мэри, ‒ на ходу кричу я. ‒ Я домой, мне нужно. Прости. Бегу, не разбирая дороги, останавливаясь, только чтобы привести дыхание. Домой, домой! ‒ Мама, мама, ‒ заклинаю я, вихрем врываясь в ее комнату. ‒ Мама, нужны лекарства. Все что есть. Заживляющая мазь, антибиотики, болеутоляющее, успокоительное и антисептик. ‒ Для чего? ‒ мама с трудом поднимается над подушками. ‒ Что случилось? ‒ Новый глава миротворцев, ‒ я задыхаюсь от вновь подступивших слез. ‒ Он избил Гейла хлыстом на площади. Его отвезли к миссис Эвердин, но у нее только травы и настои, а у него серьезные раны. Без наших лекарств он умрет. Умрет от боли, ран и кровотечения. ‒ Гейл Хоторн? ‒ задумчиво произносит мама. ‒ Брат Китнисс, ‒ поясняю я и понимаю, что она ничего не знает о нем. Видела только раз по телевизору, во время игр, когда зрителей знакомили с родными восьмерки. ‒ Неужели этот парень так дорог тебе? ‒ Я люблю его. Я умру, если он не выживет. ‒ Хорошо, ‒ после секундного размышления говорит мама. ‒ Возьми, все что найдешь. ‒ Спасибо! ‒ я с благодарностью целую ее руки. ‒ Мадж, ‒ вдруг произносит она опять, когда я уже почти скрываюсь за дверью. ‒ Я все думала, что ты напоминаешь мне Мэйсили, а ты становишься похожей на Элизабет. Папа не переживет, если ты сбежишь жить в Шлак. Некогда думать над этой случайно брошенной фразой, сейчас важно другое. Быстро вытряхиваю из шкафов стеклянные пузырьки и пластиковые флаконы, аккуратно складывая их в небольшую коробку. «Быстрее, быстрее»,‒ подгоняю я себя. ‒ Гейлу нужна моя помощь. Отыскав нужные склянки, я бросаюсь опрометью к дверям и, чуть было, не сбиваю с дороги Мэри. ‒ Куда это ты? ‒ строго спрашивает меня она, хватая за рукав. ‒ Мне нужно. К Китнисс. Гейл, ‒ слова путаются, и пытаюсь пробраться к выходу мимо служанки. ‒ С ума сошла? Отца удар хватит. За ними в любой момент могут придти. ‒ Отстань, ‒ скидываю ее руки и бегу в темноту. Мне нужно принести лекарства, остальное меня не касается. Ветер, снег, рано опустившиеся сумерки и вполне реальная возможность столкновения с миротворцами не пугают меня. Только бы успеть. Только бы успеть! Сворачиваю по нечищеной дорожке к дому своей подруги. Барабаню в дверь, что есть силы, но там открывать не спешат. Неужели бояться? Наконец, щеколда отодвигается, и в проеме появляется бледное лицо миссис Эвердин. ‒ Я принесла лекарства для друга Китнисс. Они должны помочь, ‒ говорю я испуганной и ошалевшей женщине. ‒ Возьмите, пожалуйста, ‒ и передаю ей коробку. Дорога обратно кажется мне в два раза длиннее, и я почти не тороплюсь домой. Почти нехотя открываю железную калитку, ступая по каменной, припорошенной снегом, дорожке. Дверь отворяется еще до того, как я успеваю постучать. На пороге я замечаю ссутуленную фигуру отца. ‒ Мадж, ‒ почти кричит он, затягивая меня внутрь. ‒ На нем все еще надета зимняя куртка, значит, либо только что пришел, либо собирался меня искать. ‒ Чем ты думала? Ты хоть понимаешь, как это все опасно? Тебя могли схватить и высечь или посадить в тюрьму. ‒ Я просто хотела помочь, передать лекарства кузену Китнисс. ‒ Китнисс в опале, ‒ не сдерживается отец. ‒ Этот Тред появился в дистрикте не просто так. В стране беспорядки, волнения, восстания ‒ все из-за нее. За твоей подругой сейчас начнется тотальная слежка, и попадет всем. Всем придется несладко: с новым главой такой чес начнется, что прежняя жизнь будет медом казаться. ‒ Выходит, все будет, как до Крея? ‒ восклицает Мэри. ‒ Вот тебе и горстка ягод. ‒ Горстка ягод? ‒ не понимаю я. ‒ Китнисс всего лишь хотела спасти себя и любимого. ‒ Иди спать Мадж, ‒ командует папа. ‒ И не смей даже думать идти к ней. На этот раз я не спорю, просто поднимаюсь к себе и ложусь. Чес? Какой такой чес? Что было раньше? Голод? Смерти? А разве сейчас их нет? Долго ворочаюсь в кровати, пытаясь заснуть, но сны никак не идут. Я не перестаю думать о Гейле. Лишь бы он справился, и лекарства помогли. Пусть живет! Пусть дышит! Рано утром, едва часы пробивают семь, я, быстро одевшись, крадусь на улицу. Хуже, чем есть, уже не будет. Я не собираюсь ждать: мне нужно узнать, как Гейл. Говорят, первая ночь самая тяжелая. Лишь бы он ее пережил. Бегу вдоль проторенной дорожки той же тропой, что и вчера. Собираюсь постучать, но сильные руки почти оттаскивают меня от двери. Неужели следят? Кто? Папа? Миротворцы? ‒ Не стоит туда ходить, Мадж? ‒ узнаю я голос жениха Китнисс. ‒ Зрелище, прямо скажем, не из приятных. Больному нужен покой. ‒ Как он? ‒ шепчу я. – Он выживет? ‒ Миссис Эвердин все для этого делает. Спасибо тебе за лекарства. ‒ Я не могла поступить иначе. ‒ А ты смелая. Не побоялась придти в дом, в который в любой момент могли нагрянуть стражи порядка. Выходит, тоже любишь Гейла? ‒ Тоже? ‒ переспрашиваю я, оставляя его без ответа. ‒ Иди домой, Мадж, и не приходи пока, не навлекай на свою голову неприятностей, ‒ он также не отвечает мне. ‒ Я позвоню тебе, если что-то переменится. ‒ Хорошо, ‒ киваю головой, не смея настаивать. Мне остается только ждать новостей от Пита и признаки этого самого чеса. Через час начинается дикая метель, такая сильная, холодная и долгая, что занятия в школе отменяют. Ужасная непогода длится три дня. Я жду звонка от Пита, на четвертый день тот сдерживает свое слово. ‒ Гейлу стало лучше. Он будет жить, ‒ говорит мне Победитель Семьдесят Четвертых Голодных Игр, и я начинаю плакать от счастья. Сердце перестает ныть от переполнявших его боли и страха, а я начинаю думать над словами Пита. Гейла еще кто-то любит? Кто? С одной стороны, мало ли девчонок в школе, которые сохнут по нему, но с другой, какое дело до них Питу? Его интересует только одна девушка ‒ Китнисс? И не она ли тоже любит Гейла? Боль снова пронзает только что встрепенувшееся сердце. Гейл любит Китнисс, а что если и Китнисс отвечает ему взаимностью. Вот почему она закрыла его своим телом, не пожалев себя. И Питу это известно. А помолвка? Неужели, это фарс? Зачем, для чего? Сознание путается, и я больше не вижу света в своей бесконечно темной жизни.