Алмаз твоих драгоценных глаз

Не мне он обещал вернуться. Не мне в любви он клялся неземной. Он в сторону мою не повернулся, Но даже тем нарушил мой покой. Не мне он посвятил свои терзанья. И не меня храня, готов был жизнь отдать. А все мои мечты и причитанья, Не захотел, увы, не смог принять...

− Откуда это? – указывает он на мои волосы. − Это… Это, − я заикаюсь и никак не могу подобрать нужное слово. Объяснить произошедшее почти невозможно. Наверное, это моя боль, вышедшая наружу, цена за его жизнь, знак любви, почти превратившейся в ненависть… − Понятно, − задумчиво произносит он, не дав мне ответить. – Ты видела, как здание разрушилось? − Я видела, как ты туда вошел. Он замолкает и долго смотрит на меня, размышляя над чем-то своим. Наконец, словно собравшись с мыслями, он задает так мучивший его вопрос: − Мы в тринадцатом? − Да. − Почему? − Наш дистрикт уничтожен. Повстанцы забрали выживших людей сюда. − Мама? – со страхом в глазах спрашивает он. − Жива. Вик, Рори и Пози тоже. Они постоянно около тебя. Сейчас отдыхают. − А Китнисс и Рута? − С ними все в порядке, ‒ я не удивлена такому вопросу и не стану злиться. Все будет так, как должно быть. ‒ Они тоже в этом месте и скоро навестят тебя. − Почему ты здесь? − Куда же я пойду? У меня больше нет дома. − Почему ты со МНОЙ? – выдавливает он последнее слово. Еще бы… После тех слов, что я наговорила. − Я меняла тебе бинты, давала лекарство и следила за капельницей. Больных слишком много – врачи не справляются. А твоя мама не может быть с тобой круглосуточно, Рори, Вик и Пози тоже в ней нуждаются. Вот я и помогаю. − Почему только мне? – грубо продолжает он, а я от страха сжимаюсь в комочек. – Здесь полно раненых. Им тоже нужно делать перевязки и давать лекарства: не у всех есть родные поблизости. − Если хочешь, я и им тоже буду помогать. Не думала, что это будет тебе неприятно. − Мне приятно, − после долгой паузы отвечает Гейл, и его голос как будто теплеет, а на измученном лице появляется по-мальчишески самодовольная улыбка. – Просто обо мне чужие люди обычно не заботятся. − А мне не привыкать, – заканчиваю я одними губами, собираясь уйти, но новый вопрос заставляет меня остаться. – Пит тоже в тринадцатом? – Пит ранен и очень плох, – чувствую, как мой голос вновь начинает дрожать. – Лежит в реанимации. Кажется, у него контузия и много ожогов. Когда на наш дистрикт сбросили бомбы, он помог многим, вытаскивал из-под обломков детей и нас с миссис Хоторн и ребятишками довел до Луговины. – Неужели считал себя моим должником? – резко перебивает меня Гейл. – А теперь выходит, это я ему обязан! – молчу, не зная, что ответить, а он поднимает застывший взгляд к потолку, словно пытается разглядеть на нем невидимую муху. – Я пойду, – медленно встаю, на что он даже не реагирует. – Предупрежу твою маму: она ведь не знает, что тебе стало лучше. В нашу спальню я бегу, даже не страшась утреннего наказания за то, что разбудила своим конским топотом весь отсек. Щеки горят, правый бок тянет, а сердце колет тысячью иголок. Гейл очнулся. Очнулся…. – Миссис Хоторн, – я трясу за плечо свернувшуюся калачиком около спящей дочери женщину. – Миссис Хоторн! – Что? Что случилось? – спросонья она мало что понимает. – Гейл очнулся! – Гейл очнулся? – измученное лицо матери того, кто еще вчера бы при смерти озаряется блеском летнего солнца. – Очнулся, – вновь произносит она, словно не верит моему голосу, и десятки так долго сдерживаемых слезинок начинают прощаться с глазами цвета только что выплавленной стали. – Идите, – шепчу я. – Он Вас ждет. Я предупрежу Вика и Рори. – Пози… – Я посижу с ней, – кричу я ей уже у дверей спальни Вика и Рори. – Просыпайтесь, сони, – смеюсь я, включая свет. – Ваш брат пришел в себя! Рори запутывается в одеяле, Вик падает с кровати и долго не может отыскать очки на тумбочке. Они убегают вслед за матерью босоногими и в пижамах. Мне становится легче. Я почти счастлива. – Главное, что твой брат будет жить, – говорю я посапывающей во сне Пози. – Теперь у вас все будет хорошо. Очень скоро Гейл встанет на ноги и будет с той, кого любит. А я… Я ему никто. Насильно мил не будешь. Нужно постараться начать жить заново. Вспомнить все и все учесть, чтобы получить второй шанс. А пока я буду просто Мадж Андерси из Дистрикта-12. И все бы ничего, если не считать, что я одна в целом свете, без семьи, без друзей, без дома. **** – И долго ты будешь прятаться от Гейла? – спрашивает меня миссис Хоторн спустя неделю после «ночного беганья слонов по коридорам», пока мы чистим огроменную гору картошки для обеденного супа. – Я не прячусь, – мгновенно ощетиниваюсь от такой формулировки, но под взглядом внимательных серых глаз, которые сканируют меня, словно рентген, теряю весь свой пыл. – Миссис Хоторн, – выдерживаю долгую паузу, – война идет по стране, набирая обороты: почти все дистрикты присоединились к тринадцатому, большинство Победителей активно выступают против Капитолия, снимаясь в агитационных роликах. Победа близка, и не нужно быть семью пядями во лбу, чтобы понять: на этот раз Капитолий проиграет. Власть Сноу падет, а Китнисс и Питу больше не придется притворяться влюбленными, чтобы защитить свои семьи. Каждый из них заживет своей жизнью. – Знаешь, Пит очнулся, ‒ говорит она, превращая мой монолог в пустоту. – Правда? – удивляюсь я. – Да. Мелларк рассказал мне за завтраком. Китнисс вчера разрешили навестить мужа. Говорят, что она даже пела ему. И вот… – Как он себя чувствует? – Пока не очень. Даже отца с трудом узнает, а про Голодные игры, дочь и жену вообще ничего не помнит. – Ужасно, – расправляю спину, кладя нож на стол, пока хмурая никогда неулыбающаяся повариха отчитывает Сальную Сэй за то, что та положила слишком много мяса. – А он спрашивал о тебе. – Хорошо я навещу Пита вечером, – вытираю пот со лба длинным рукавом, изумляясь такому желанию своего одноклассника. – Не Пит, а Гейл, – компаньонка ошарашивает меня еще больше. – Китнисс была у него только раз, и особенной радости моему сыну их встреча не доставила. Теперь она проводит все свое время, глядя на мужа через стекло. – Просто ее мучает чувство вины, когда Питу станет лучше, все изменится. – Значит, ты сидела около Гейла тоже из чувства вины? – Нет. Не только, – вновь берусь за нож и продолжаю счищать шелуху. – Все очень сложно. Порою я и сама не могу разобраться с тем, что чувствую. – Миссис Хоторн отворачивается, оставшееся время мы готовим молча. Я вздыхаю. Скоро будет еще хуже. Пока Гейл в госпитале, он не появляется в общем зале столовой. А дальше… Скоро он сядет за стол вместе со своей семьей, а мне придется есть одной. И все же так правильней. Он не мне обещал вернуться. С глаз долой – из сердца вон. Хотя… Когда я готовлю бульон для больных, скручиваю бинты или раздаю лекарства, то думаю о Гейле. Я не могу не думать о нем. Никто не знает, что я прихожу ночью, чтобы посмотреть на него, однако у меня нет на него прав, нет, и никогда не было. – Миссис Хоторн? – я окликаю ее, но слышу только звенящую тишину. Даже не заметила, как осталась одна. Хнычу и поднимаю тяжелое ведро, наполненное водой и картошкой, но железная ручка подводит и обрывается. Огромные белые клубни и холодный поток мутной жидкости выливается мне под ноги. – Проклятье! – кричу я. – Проклятье! – Тонкие запястья дочки мэра не предназначены для таскания тяжестей, – звучит около меня насмешливый голос. Я расправляю плечи и замечаю его: красивого и сильного. Болезненная бледность оставила его лицо, окровавленная повязка давно снята, а в любимых глазах так и пляшут затейливые огоньки. «Гейл. Гейл. Гейл», – выбивает мое сердце. – Ручка отломилась, – выдавливаю я из себя. – Давай помогу, – он быстро скидывает картофелины в ведро и несет все мое разбитое богатство к раковине, я тем временем затираю огромную лужу на полу. – Хорошо, что никто не видел, а то бы мне не поздоровилось. – Еще бы, – он улыбается. – Ты чуть было не испортила столько еды, – А вообще, – лицо вмиг становится серьезным, – Я пришел поблагодарить тебя за все, что ты сделала для меня. – Не стоит, – отворачиваюсь. – Зря ты прячешься на кухне, я не держу на тебя зла. – Спасибо, – на глаза наворачиваются слезы. – Я пришел попрощаться с тобой. Недели через две я уеду на штурм Капитолия, а там мало ли что. – Не нужно, Гейл, – сама не замечая как, хватаю его за руку. – Зачем? Подумай о своей семье, Китнисс… – Китнисс сказала, что у нас нет будущего, – он прикусывает губу, а у меня на душе холодеет. Вот и открылась причина его прихода. Все, как тогда. Китнисс вышла замуж, и он захотел заполнить пустоту в своем сердце встречами со мной. Не в этот раз. Возможно месяц назад, до открывшейся правды, до моих страшных слов, я бы обрадовалась. Но не теперь. Снова через это мне не пройти. Однажды я чуть было не сгорела в огне своей любви. В следующий раз чуть было уже может не быть. – Китнисс может ошибаться, – отвечаю я бесцветным голосом. – Вы все решите потом после войны. – Возможно, – он качает головой, но мало верит в свои слова. – Возвращайся, Гейл. Даже не думай умирать! – Постарайся простить меня когда-нибудь, ‒ он улыбается и по-дружески сжимает мою руку. – Я простила, Гейл. Уже простила. Через две недели постоянных занятий с одним умником из Дистрикта-3, Гейл уезжает. Китнисс плачет навзрыд. Не спит, не ест, не сводит глаз с Пита, появляющегося в общем зале, и все чаще бегает к главнокомандующему, чтобы узнать новости. Утром третьего дня я пересиливаю себя и иду к ней. – Гейл вернется, обязательно вернется, – уговариваю я ее, гладя по спине. Она вздыхает, не пытаясь утереть слезы. ‒ Он освобождает нашу страну, спасает нас всех. Он не умрет. Не умрет… Голос Вика звучит сладкой музыкой среди грома и дождя: – Сноу подписал акт о капитуляции. Капитолий пал. Гейл в отсеке для раненых…