***
Не знаю, сколько вот так лежу, просматривая свою жизнь во сне, но просыпаюсь я от настойчивых ударов в дверь, угроз дяденьки и просьб тёти. Кровь уже свернулась и остановилась, поэтому я спокойно встаю, не ощущая никакого дискомфорта на левой руке, подхожу и открываю дверь, за которой стоят те двое, что заботились обо мне все те недели. Беспокойство, жалость, испуг — в их глазах всё смешивается. Не знаю, что они видят в моих, но уверен, что им это не пришлось по душе. — Нацу… — Мэри зовёт меня и хочет подойти ближе, но останавливается в неуверенности. — Простите, что заставил вас так долго обо мне заботиться, — говорю я и понимаю, какой у меня низкий и глухой голос. — И извините за хлопоты, которые я вам принёс. — Нет, что ты… — снова начинает тётя, пытаясь улыбнуться. Но улыбка ненатуральная, притворная, выдавленная. Я понимаю, что отдал бы всё сейчас, чтобы увидеть улыбку Люси, её искреннюю тёплую улыбку, которая меня бы подбодрила. И эта мысль меня ранит. Я бросаю им самое искреннее «спасибо», на которое сейчас способен, и выхожу из дома, втягивая приятный свежий воздух ночи. Порыв ветра чуть не сносит мой клетчатый шарф, повязанный на шее, и по тучам понимаю, что скоро нагрянет дождь. Спасибо за идеальное сочетание с моей душой, природа. Я иду по полю, рукой провожу по колосьям, а потом ощущаю острое желание обернуться, что, впрочем-то, и делаю. Они стоят в открытых дверях, что-то друг другу говорят, и их беспокойство ощущается даже на таком расстоянии. Я смог услышать лишь: «Он всё вспомнил», — остальные слова забирает сильный ветер и уносит в никуда. Иду дальше, не зная дорогу. А есть разница, куда мне идти? Ведь дома уже нет. «Всё вспомнил». Да. Вспомнил. Всё. И то, что я Драгнил, и то, что моим братом оказался Зереф, и то, что во мне сидел ужасающий зверь. Вспомнив всю жизнь, я вспомнил, как необузданный зверь — как он говорил, «тёмный ты» — взял надо мной контроль. Вспомнил, как слишком поздно его подчинил и «выставил» из своей души. Вспомнил, что я, лишь моя настоящая тёмная сущность, убил всех своих родных, убил близких, убил людей города, разрушил гильдию и вместе с ним — дом Хартфилии. Вспомнил, как, держа в руках почти не дышавшую подругу, Люси говорила с улыбкой, просила не винить себя, просила подчинить инородное существо. Даже на последнем вздохе она верила, что я — это Нацу Драгнил, и только. Смотрю на небо и радуюсь, что дождь наконец-таки начинает лить. Потому что я хочу спрятать свои слёзы в дожде. Хочу утопиться в дожде. Понимаю теперь, почему сам выстроил себе стену беспамятства — хотел огородить от боли и знания. Сам выставил — сам разрушил. Что за дилемма? Гилдартс остался жив, потому что в это время был на задании. И я понимаю, что он наверняка меня ненавидит — я убил его друзей, разорвал в клочья дочь и разрушил единственный дом. И как он на меня не накинулся при первой встречи? Я действительно монстр. «Ты не виноват», — слышу в голове голос своих друзей. Не знаю, галлюцинации у меня или их души действительно пытаются донести эту мысль, но я не могу не винить себя, зная, что собственными руками забрал у них жизнь. «Пожалуйста, живи, — слышу голос Люси и оборачиваюсь. Снова видение моего друга. Я видел её смерть, держал во время последнего вздоха, но она сейчас стоит такая… реальная. Слишком жестоко. — Если не можешь избавиться от вины, живи. Искупи её, а потом со спокойной душой возвращайся к нам. Я всегда буду ждать». Люси подходит и обнимает меня. И я действительно ощущаю её объятья, как нечто настоящее, словно её материальное тело в действительности обнимает тонкими нежными руками мои дрожащие от слёз и плача плечи. Я буду жить. Буду жить с болью внутри меня. Буду помнить каждый момент, стараясь искупить свой самый ужасный грех. У меня даже нет права умирать. Помнить больно, но правильно. Помнить — моё главное наказание. И я его стерплю.***
Гилдартс на следующее утро заходит к Нэту и Мэрлин — они единственные, к кому он может пожаловать полностью окровавленный и избитый после тяжёлых заданий. Они всегда его выхаживали и заботились о нём, так как своих детей не было и не получалось завести. И после произошедшего в Магнолии, это было единственное место, куда он мог принести Драгнила. Когда парня не оказалось, а супруги сидели с красными глазами, маг понял, что Нацу вспомнил всё и ушёл. — Прости, мы должны были его удержать, — говорит Нэт. — Не думаю, что у вас это получилось бы, — усмехается Гилдартс и усаживается напротив двух обычных людей. — Ему нужно время побыть одному. Или со своими воспоминаниями, которые он так старательно искал. — Разве ты на него не сердишься? — спрашивает Мэри. Лично она не может сейчас сказать, что видит в нём убийцу — этот искренний светлый паренёк покорил её женское сердце. И никак не сопоставлялся с тем, кто мог разрушить весь город. — Я очень зол на Нацу, — говорит спокойно маг и вздыхает. — Но я также знаю, что настоящий Нацу так бы не поступил. Знай он и мы раньше правду о нём и Зерефе… впрочем, эта мысль всегда будет заставлять нас чувствовать вину. — Но ведь ты ни в чём не виноват! — тут же возражает Нэт. — Моя вина в том, что меня не было с моими товарищами и что не умер вместе с ними, разделив их ношу. После десятиминутного молчания и выпитого чёрного чая, маг встаёт и направляется к двери, собираясь последовать за Нацу. — И что собираешься делать теперь? — в итоге спрашивает мужчина мага. — Жить, помня. Даже если это очень больно, — бросает с улыбкой Гиладртс и уходит, накинув капюшон на голову.Мини-дополнение
«Ты всегда так улыбалась мне. Так ярко и широко, словно я смотрел на своё счастливое лицо в зеркало. Возможно, ты была отражением меня. Возможно, ты могла прочувствовать все мои эмоции и заразиться ими. Но твоя счастливая улыбка всегда задерживалась на лице, приносила спокойствие и мысли: „Пока Люси улыбается, всё хорошо“. Я её не сохранил. Ты всегда так быстро прощала меня. Твои вспышки гнева были неожиданными, всегда сопровождались писклявым голосом и угрозами, которые не носили никакой ценности в реальности. Мне стоило только извиниться, стоило только виновато улыбнуться и пообещать, что в следующий раз такое не повторится, как ты просто вздыхала, качала головой и вновь становилась странной доброй Люси. Теперь ты не простишь меня. Ты всегда меня крепко обнимала. Неважно где. Неважно почему. Словно имея радар, ты всегда знала, когда мне плохо или грустно, потому была рядом и дарила бесценную поддержку. Кто бы мог подумать, что в грустные моменты я буду нуждаться в таких тонких изящных руках? Ты обнимала меня так, словно хотела соединиться или забрать боль себе. И я скучаю по этим объятьям. Ты всегда плакала, зажигая во мне злость. Твои слёзы — это последнее, что хотел видеть на твоём лице. Только одна капля выжигала мне сердце, разбивала на мелкие кусочки, дразнила изнутри — и я становился зверем. Я был готов на всё, даже на самое ужасное, чтобы не позволить больше твоим слезам скатываться по розовым щекам. И зная это, ты старалась сдерживаться. Даже когда было больно. Даже когда было плохо. Даже умирая, ты не плакала. Я заслуживаю смерти. Не смог уберечь ни тебя, ни друзей. Разрушил всё своими руками, просто взял и скомкал всю мою жизнь в руках и выбросил в бездонную яму. И мою жизнь не вернуть назад. Меня… не вернуть назад. Я больше не Нацу. Я теперь Никто. И буду всегда жить с этим, скитаясь с дырой вместо сердца. Смерть — слишком простое наказание. Люси, если я хоть когда-нибудь смогу вернуть твоё доверие, если хоть когда-нибудь моя боль сможет оправдаться, пожалуйста, всё равно, не прощай меня. Никогда. А я буду всегда думать о вас. Всегда вспоминать наши былые моменты, наше счастье, утерянное веселье. Ходить по местам, знакомым нам, смотреть на виды, любимые тобою и Хэппи. Я буду помнить всё до последней секунды. Помнить, на самом деле, будет больно. И это моя участь. Моё наказание. Мой грех. Мой ад».