***
— Смотря на себя, что ты видишь? — Себя. — Не более? — Я вижу лишь прежнюю себя, которую более не сумею увидеть. — Почему же? — Фарфор лопнет и останется лишь пустота напротив.***
Возможно, она желала новой жизни, второго дыхания, крылья за плечами. Возможно, ее тянуло в бездну, названную небесами. Теперь, ширма была сорвана, тени исчезли и осталась лишь истина в сопровождении тонкого луча света. А сейчас она здесь, жадно глотает воздух в попытках выжить, старается избежать погибели, отчаянно бросая собой в укромные уголки, притаившись и ожидая новой боли. Она никогда не блистала храбростью, никогда не шла против, никогда не перечила и не сопротивлялась. Всегда выполняла все словно послушная собачка, после чего еще и лаяла от счастья. Терзания ее души стали привычкой, дневным рационом в ее и его списке. Заходит в огромный дом и бесшумно поднимается по ступенькам на второй этаж, поправляя белое платьице. Его дом всегда наполовину пуст, каждую ночь его переполняют глупые гости в обнимку с алкоголем и похотью, мерзкой страстью, которая не имеет границ. Следы прошлых ночей умело скрывает персонал, создавая ощущение, что ничего не произошло, ночью коридоры и холл все так же пустовали. Подходит к крайней двери справа и судорожно выдыхает, прикасаясь рукой к ручке. Страх окутал ее, страх увидеть лишнего не давал покоя, давя на легкие непреступным ожиданием. С нажимом отворяет дверь и входит в помещение. Полумрак стоит вот уже несколько ночей, лишь от части видно мебель и некоторые части декора. Парень лежит на кровати, раскинув руки в стороны. На нем пестрый костюм и повязка на шее, скрывающая былые грехи или страдания. Пара колец на длинных пальцах и белая макушка выделяли его среди таких скучных и строгих тонов в помещении. Посреди комнаты стоял бордовый кожаный диванчик, на котором он не редко лежал, рассказывая ей интересные истории, попутно выслушивая ее далеко не веселые повествования. Девушка подходит к нему и осматривает знакомое лицо, которое уже давно изучила до каждого миллиметра. Он был безумным королем в собственном безумном мире. Когда другие теряли рассудок, он улыбался своей пугающей улыбкой, смотря на них с балкона, довольствуясь увиденным, тем, что они погрязли в его мире и уже не сумеют найти выход. Именно так он смотрел на нее, когда она впервые улыбнулась ему. Он знал, что добыча попала в его крепкие сети. — Так и пролежишь вот так до вечера? — Складывает руки на груди. Парень поднимается и открывает глаза, цокнув зубами. — Вновь пришла промывать мне мозги, моя куколка? — Поднимается с кровати и ложится на диван, задрав ногу. — Ты уже давно поняла, что это бесполезно. — Проводит рукой в воздухе и откидывает голову на подлокотник. — Почему же? Ты больше не смеешься мне в лицо так безумно и не пытаешься споить меня, это уже прогресс. — Усмехнулась гостья и присела на кровать. — Мне незачем это делать, ты уже моя, куколка. — Отправляет ей воздушный поцелуй и ухмыляется. — Когда я захочу, твой милый наряд отстранится от твоего тела и тогда, я сумею вкусить сладость твоих алых губ. — Закрывает глаза и облизывает нижнюю губу. — Ты не похож на кукловода, — поднимается с кровати и подходит к нему, упирается руками о спинку дивана и смотрит на его умиротворенное выражение лица. — Я не жалкий кукловод, — блондин распахнул глаза и усмехнулся, — это мой театр, моя постановка, мои актеры. Мои прекрасные куклы. — Ты терзаешь их души, вскоре, куклы разбиваются на мелкие осколки и стираются в пыль, оставляя лишь тихое эхо после. — Ее глаза горели яростью и некой досадой, все его слова были так схожи. Вновь и вновь он повторяет то, что она в клетке, в заключении в его театре, но каждый раз спокойно уходит, без какого-либо протеста с его стороны. Все эти угрозы лишь пустые слова, жалкое подобие само величия. — Они изначально были пусты, мне не жаль их, не жаль исчезновения мелочи. — Вновь усмехается уголками губ и заводит руку за голову, изучая ее красивое лицо. Ее кожа напоминала ему фарфор, хрупкий на вид, но такой стойкий, прошедший высокий градус и множество испытаний перед тем, как показаться миру. — Когда исчезает мелочь за мелочью, вскоре, все пустеет и теряет смысл. — Сжимает пальчиками красную обивку и почти что протыкает мягкую поверхность ногтями. — Я никогда не буду смотреть на пустую сцену, даже если зал опустеет, актеры продолжат играть до тех пор, пока я не скажу им остановиться. — В его зеницах блеснула еле уловимая ярость, его раздражает ее дерзость и, в то же время, разжигает огонь азарта внутри него. — Актеры тоже не вечны и покидают театр, сбегают из приступных и липких стен разочарований. Клетка с лазейками, которые так и манят свободой. — Наклоняется к нему и ухмыляется. — Без них театр все равно будет интересен, без большой аудитории он все равно останется потрясающим местом. — Приподнимается и останавливается у ее лица. — Одна кукла будет танцевать для единственного зрителя. Даже при большой аудитории она продолжает танцевать лишь для него, одаряя в конце его низким поклоном и легкой теплой улыбкой. Лишь одна кукла может дать театру вторую жизнь, вновь и вновь танцуя для него. — Смотрит ей в глаза и затем, на ее губы. Тянет к ее скуле руку и поворачивает голову для поцелуя. Девушка отпрянула и выровнялась. Блондин проводит поднятой рукой по волосам и поднимается с дивана. Подходит к зеркалу и смотрит на себя в отражении, ухмыляясь. Созерцает сам себя, насмехается сам над собой. Словно два близнеца, так схожи, но в них есть что-то иное, тонкая грань различия. — Хочешь знать разницу между куклой и зрителем? Ее чувства лишь для него, без остатка. Его чувства навсегда остаются при нем, лишь букет красных как кровь роз одаряет теплом ее хрупкие ладони. — Она ощущает его влечение и лишь поэтому опять и опять принимает цветы, даря свою улыбку. — Брюнетка смотрела на его отражение и увидела в зеркале его печальный взгляд. — Эта улыбка так холодна и лишь с каждым разом ранит сердце. — Прикасается рукой к холодной поверхности и смотрит себе в глаза, видя в них лишь пустоту, легкий туман и полумрак в голубых радужках, которые уже не несут за собой былую невинность. — Она видит в нем пустоту, лишь оболочку, которая уже не привлекает. Его мир рушится с каждым взмахом ее ресниц, с каждым разом, как она сбегает, когда он пытается ее обнять. — Переводит взгляд на нее в отражении и размеренно дышит через нос. — Его отражение ослепляет его, самолюбие подавляет яркую жизнь, оставляя лишь скучный набросок на помятом холсте. Кукла пуста внутри, его привлекает лишь оболочка, она боится исчезнуть как и другие, как только он поймет, что все напрасно, уйдет, оставляя цветы у порога сцены. Завтра он придет вновь, замечая увядшие бутоны. Сцена пуста, занавес все так же открыт взору, лишь представление больше не свершиться. Она уйдет, проронив кристальные слезы, так и не посмотрев ему в глаза, всего лишь раз в день мимолетно ощутив тепло его рук, смущенная улыбка срывается с пухлых алых губ, которые тихо шепчут «Спасибо». Хрупкое хрустальное сердце разобьется в дребезги и весь спектакль потеряет смысл, последний танец остался без презента, артист больше не интересен, душа покидает родные места, унося тяжелую ношу вслед за собой, ни разу не обернувшись, скрывая застывшие на глазах слезы отчаяния. Его тепло все еще касается тонких и нежных пальцев, холодный ветер сдувает воспоминания и ладони немеют, теряя жар внутри, теряя все, что оставалось в израненной шипами роз душе, оставляя лишь шрамы от колотых ран, напоминающих о боли, страданиях. То тепло более не заглушит боли, воспоминания о нем лишь заставят раны напомнить о себе, усиливая жжение и режущую боль… — Слезы на ее щеках уже остыли и превратились в мокрые застывшие дорожки. Платье истерзано постоянным тереблением и подол смят до неузнаваемости, разрушая весь вид идеальной куклы. Боль в ее глазах затронула его холодное сердце, дым в сознании стал рассеиваться, голубые радужки понемногу приобретали живой блеск, ее же карие, темнели словно краски утекали вместе с потеками туши по мягким щекам. Девушка срывается с места и быстро идет к двери. — Сохи, — четко проговаривает он, в попытках остановить ее, она игнорирует и подходит к двери. — Вернись, сейчас же. — Идет к ней и ускоряет шаг, как только она рывком распахивает дверь. Настигает ее молниеносно и хлопает дверью, обнимая обеими руками, соединяя их замком на уровне живота. Ее плечи и руки сковали его крепкие оковы, закрывает глаза и тяжело вздыхает, сжимая в руке его рукав пиджака. Он вдыхает запах ее волос и касается губами ее виска. — Почему ты не сказала раньше? — Поднимается ладонью к ее шее и легонько сжимает, целуя скулу и линию подбородка, медленно поворачивает лицо вбок. — Ты знал, с самого начала ты знал. — Ответила она, сжимая его пиджак сильнее. — Лишь раз посмотрев на меня, ты поставил меня по среди сцены и заставил танцевать, натягивая улыбку. Ты не заметил того, как улыбка из измученной превращается в счастливую, как вновь сменяется печалью, когда прожекторы гаснут, розы вновь ранят ладони. — Смотрит на маленькие шрамы на своих ладонях. — Ты специально вновь и вновь терзаешь меня. — Следы от твоих ногтей не могут быть шипами. — Шепнул он, лизнув ее скулу. — Твои розы вновь и вновь пронзают мою плоть.— Закрывает глаза и дергает головой, избегая поцелуя в щеку. Силой отталкивает его и вновь тянется к дверной ручке. Его нервы сдают как по щелчку и он обхватывает ее талию руками, тянет за собой и бросает на кровать. Снимает пиджак и давит на шею девушки ладонью, разрывая на притягательных ногах черные колготки, рвет их в клочья, оголяя бедра. Срывает их с нее окончательно, скидывая туфли со ступней Сохи, нависает сверху и опускается к ее лицу, та отворачивается, он силой разворачивает его обратно и гладит желанные губы большим пальцем. — Чокнутый… — Шепчет, закрывая глаза. — Все мы сумасшедшие, куколка. — Резко целует и вжимает ее в кровать. Горячие губы приоткрываются и дают ему волю, ее сопротивление сошло на нет, как и его ярость. Сжимает подушку в руке над ее головой и углубляет поцелуй, нежно сминая пухлые губы. Опускается рукой по талии и идет к бедру, она сгибает ногу в колене, ощущая мужскую руку на бедре. Он сжимает ее коленку и идет вниз, нежная ладонь накрывает его и скользит вверх по рубашке, затем сжимает мускулистое плечо и приглушенно стонет, когда его пальцы впиваются в ягодицу. Расстегивает полу расстегнутую рубашку и оголяет торс, он прижимается к ней и задирает платье, снимая мягкую ткань с нее одной рукой, второй все так же сжимает подушку, ограждая ее от грубости с его стороны, желание слишком велико. Он словно волк смотрящий на манящую добычу, почти невозможно устоять. Отстраняется и она осторожно оголяет его шею, опуская повязку на кровать. Гладит сине-бордовую полоску поперек шеи и касается ее губами, успокаивая его. Впервые кто-то видит его израненное тело, замешательство и мимолетный гнев исчезают, как только ощущает ее теплые губы на теле. Нежные и успокаивающие прикосновения обрывают планку и он набрасывается на нее, страстно целуя, вторая рука разжимает наволочку, с напором срывает с Сохи белье и гладит оголенную грудь, сминая. Она отвечает на поцелуй и обнимает парня за плечи, сжимая ткань черной рубашки. Блондин поднимается и срывает с разгоряченного тела рубашку, затем расстегивает штаны, наблюдая за тем, как она выгибается в спине и манит его к себе. Избавляется от одежды и становится на колени на кровати, хватает край кружевного белья и снимает с гладких ножек. Сразу же раздвигает ее ноги и ложится сверху, целуя ключицы и грудь, поднимается к шее и сжимает в ладони ягодицу. Упирается локтем в подушку и мимолетно касается ее губ, погружаясь в нее медленно и с желанием. Ее губы дрогнули и тихий стон коснулся его губ с горячим дыханием. Медленно двигается и переходит на более быстрый темп, оставляя красные отметины на шее, вкушая ее вкус полной мере. Оттягивает и легонько покусывает, ее стоны адресованы лишь ему, пальчики впиваются в мускулистую спину, но она ее не царапает, лишь сминает, боясь причинить ему боль. Парень целует Сохи, отстраняется, поглаживая ее щеку большим пальцем. — Тэхен… — Шепчет, зажмурившись от грубых толчков, зарывается пальчиками в короткие светлые пряди и массирует его голову, провоцируя и кусая губы. Это словно магнит действует и его губы накрывают ее, страстно сминая. Ее маленькие ладошки обнимают его лицо и пальчики поглаживают идеальные очертания. Стонет и легонько оттягивает нижнюю губу, покусывая, раззадоривая его. Впечатывает ее руки в кровать и совершает глубокие толчки, срывая глубокие и громкие стоны с желанных губ. Аппетитное тело извивается под ним, полностью подчиняясь. Содрогается, ее тело ослабевает, табун мурашек быстро появляется и мгновенно исчезает, ее корпус ложится на теплую простынь. Парень ложится на спину и поворачивается к ней, укрывая обоих одеялом, погасив блеклый свет. — Кукла никогда не исчезала, пряталась за кулисами и робко рассматривала зрителя через щель в ткани, как маленькая девочка. — Шепчет, наматывая ее шелковистый локон на палец. — Я всегда позволял тебе уйти, давал свободу выбора, но ты постоянно возвращалась, вновь исполняла свой танец для меня. — Целует верх ее левой груди. — Твое сердце навсегда останется моим, твой танец еще ни раз произведет фурор в моем театре, вновь примешь мою страсть, обнимая обеими руками красные розы, вдыхая их пьянящий аромат. Моя прекрасная Сохи, моя драгоценная куколка. — Целует распухшие от поцелуев губы и обнимает спящую девушку, прижимая к своей груди. — Мое мимолетное вдохновение долгого счастья… — Шепчет ей на ушко, ухмыляясь. Не той хищной ухмылкой, а нежно, невесомо.