I want you

Steaming Satellites – How Dare You Куинн может долго и виртуозно отзываться о своем муже, выплевывая целые потоки ругательств, задевая все слабые места, и отчаянно ненавидеть его, желая ему самого худшего. Со стороны могло показаться, что отец заставил Куинн выйти замуж за Андерсона, чтобы спасти семейный капитал. Мистер Фабрей доверял Блейну, как собственному сыну, и не признавал Куинн. Фабрей не могла сказать, что отец был несправедлив, ведь все мы знаем самих себя, сколько бы не прикидывались, выдумывая о сложности собственной натуры или о тяжёлой судьбе, плохом детстве, нехватке внимания родителей и так далее. Куинн знает, что капитал отца исчез бы так же быстро, как и радость от новых туфель от Маноло, когда видишь очередную шлюху на вечеринке, а на ее ногах красуются очередной шедевр от Бланик, совершенно уродливо смотрящийся на кривых ногах соперницы. Если бы все заключалось в одних только деньгах, то было бы гораздо проще. Когда отец представил Блейна Андерсона в компании, как самого перспективного сотрудника, который вот-вот откроет собственную сеть отелей, сердце Куинн екнуло и не прекращало екать вплоть до двух лет их совместной жизни. Блейн был идеален. Он был джентльменом, никогда не напивался, не пропадал по ночам, не задерживался на работе, всегда потакал её желаниям и мог разыграть страстную любовь к своей жене, когда это требовалось. Куинн сходила с ума от такого Блейна. Когда муж неожиданно подхватывал ее на руки, в ослепительном платье, стоило ей сказать, как скучен очередной прием, и увозил прочь от занудного вечера. Когда Блейн готовил ей ужин, отпустив кухарку на выходной. Когда Блейн приезжал из командировок с дорогими украшениями в руках и этой невыносимой прекрасной улыбкой на лице. Они могли часами говорить о том, как идут дела в бизнесе, как плохо вырядилась очередная Ванесса, Дженнифер или Моника, хоть Блейн и никогда не видел их. Куинн могла рассказывать о своих благотворительных фондах, а Блейн спрашивал лишь, сколько денег она хочет пожертвовать. Куинн могла просто лежать на его груди, пока Блейн перебирал ее золотистые волосы, в глухом молчании, где Фабрей ничего не боялась. Муж всегда ее поддерживал. Когда отец умер, Блейн организовал жене месяц психологической помощи в лучшем санатории страны, не пожалев ни цента на бесчисленные спа-процедуры и занятия йогой. Не стоит забывать, что Блейн приезжал минимум два раза в неделю, чтобы порадовать жену тем, как дела идут в гору, не забыв крепко обнять её и погулять по саду, потратив несколько часов на тягостное молчание, держа ледяную руку жены, в котором так нуждалась Куинн. Главной проблемой было то, что Блейн никогда не хотел ее. Сердце Андерсона не екало, оно словно спало безмятежным сном, как бы Куинн не старалась быть самой лучшей женой на свете. Но Куинн не удавалось развеселить Блейна, он не делился с ней переживаниями, никогда не рассказывал о падениях на рынке или о неудачном инвестировании. Куинн даже не знала основных конкурентов Блейна, не имела понятия об организации гостиничного дела, да и никогда не старалась узнать что-либо. А потом Куинн захотела заставить Блейна ревновать. Заставить его почувствовать хоть что-то, кроме этого чертова чувства долга перед ее отцом. Но Блейн ни разу не поймал ее на измене, никогда не спрашивал, где она была, даже если Куинн неожиданно сбегала ночью и возвращалась лишь под утро, перепачканная помадой и с туфлями в руках. И Куинн решила, что им стоит разъехаться. В глазах Блейна ничего не промелькнуло, карие бездны остались столь же безмятежны и наполнены спокойствием и добротой, что Куинн ударила его по лицу. Наотмашь, тыльной стороной ладони, разбив нос. Блейн вытер кровь и вышел из дома, звякнув ключами от машины. Он пропал из ее жизни на две недели. Куинн рвала на себе волосы полгода. В один момент всё изменилось. Куинн выпустила внутреннюю стерву, Блейн предпочел режим защиты. Они встречались только на вечеринках и совместных приемах. Искусственно улыбаясь, Куинн давила в себе остатки любви, заставляя себя ненавидеть каждую деталь в Андерсоне. Его лучезарная улыбка казалась ей неуместной, слишком яркой, по-детски наивной. Медовым глазам приписывались тусклость, безразличие и отчуждение, свойственные людям без души. Куинн постоянно твердила про себя, как ненавидит Андерсона, представляя, как могла бы повернуться ее жизнь, если бы Блейна никогда в ней было. Ночью давясь слезами, разбивая рамки с фотографиями о белоснежные стены их особняка, Куинн кричала оскорбления и засыпала на осколках от изможденности. Утром она находила в себе новые силы для ненависти и боролась с любым теплым чувством в груди, пока вытаскивала, шипя, пинцетом осколки стекла из ладоней. Когда Блейн подал на развод, Куинн отнеслась к этому максимально безразлично и тут же стала обдумывать план мести, который не стоил Блейну ровным счетом ничего, а ей статуса в обществе. На вечеринке после премии Куинн выпила куда больше, чем ей стоило, порвала платье и послала ко всем чертям всех своих подруг, не забыв плюнуть одной из них в лицо. И сейчас, когда за ее плечами нет ни гроша, ни места в обществе, Куинн держится исключительно на собственном хладнокровии, которое побуждает её просыпаться каждое утро, улыбаться необходимым людям и думать над каждым своим шагом.

★★★

Блейн открывает дверь квартиры, чувствуя слабый запах сигаретного дыма еще в коридоре. Темнота встречает его, и он точно уверен, что в квартире кто-то есть. Блейн вздыхает и включает свет в коридоре, а затем бросает ключи в вазочку на комоде. Он снимает ботинки и проходит на кухню, совершенно не торопясь; он знает, кто здесь. Золотистые волосы, заплетенные в высокую прическу, красные губы, колготки в мелкую сетку и темно-зеленое платье, которое едва достает до середины бедра. Черные туфли шпильками смяли ковер. Голубые глаза прикрыты, а на щеках следы размазанной туши. — В следующий раз включай вытяжку, — спокойно говорит Блейн, щелкнув пальцами по нескольким переключателям. Куинн сжимает челюсти, чтобы не закричать о том, что следующего раза не будет, но и сама знает, что это не так. Сквозь тихий шум вентилятора отчетливо слышен надорванный голос. — Я знаю. Блейн хватается руками за стойку, делает пару вздохов и тянется к бару, чтобы поставить бутылку виски на стол. — Я знаю, — повторяет она, словно собственное блеклое эхо, и стряхивает пепел на ковер. Блейн делает несколько больших глотков, прежде чем откинуть стакан в сторону мойки. — Если бы я знала, что ты педофил, то все наверняка было бы легче, знаешь? — хрипит она, открывая глаза. Ледяной взгляд прожигает Блейна осуждением, но ему плевать. — Если бы я знал, что ты психопатка, то никогда бы не пошел на такую сделку. Жаль, что отпрыски так часто не оправдывают ожиданий родителей, да, Куинн? — усмехается Блейн. " Она ничто, она никогда не сможет встать между нами". — Даже не смей вспоминать моего отца, — цедит Куинн, крепче обхватывая пальцами сигарету; новые дорожки слез бегут по ее щекам, смывая грязь; ее подбородок дрожит. — Ты решил, что выебать школьника — это отличная идея! — Тебя это не касается. — Ох, поверь, еще как касается. Особенно нашего брачного договора, — улыбается Куинн. — У меня есть предложение. Блейн не отвечает. Он знает, какое бы там ни было предложение, Куинн все равно нельзя доверять. — Ты разрываешь со мной брачный договор, и мы делим все имущество пополам. — Ты не заработала ни цента из этих денег. — О, поверь, я заработала гораздо больше, чем ты считаешь. Годы несчастной жизни и пару сильнейших депрессий из-за того, что мой муж меня не хочет, заставили заплатить более высокую цену. Я все время думала, что со мной что-то не так, что я недостаточно хороша для тебя, но все дело в твоей голове. В твоей безумной, озабоченной голове, — сигарета в пальцах Куинн потухла. — Либо соглашаешься на сделку, либо ты сядешь в тюрьму за совращение малолетних, и все твои деньги уйдут ко мне. Блейн начинает смеяться. Куинн не помнит, слышала ли она хоть раз его смех. Андерсон запрокидывает голову, цепляясь за стойку позади себя. Зубы Фабрей болят от того, как сильно она их стиснула. Звук смеха бьет по ушам, Куинн никогда в жизни так не хотелось задушить человека. Блейн затихает и поворачивает голову к ней, счастливо улыбаясь. — Можно бесконечно говорить про деньги, которые заменили в твоей жизни все. Ты можешь забрать у меня все до последнего цента, но тебе никогда не стать тем самым человеком. — Каким человеком? Что ты несешь? — Куинн быстро надевает туфли, бросив бычок на пол. — Сосунком с упругой задницей? — Я люблю его. Сердце Куинн екает. От боли.

★★★

— Эй, Хаммел, слышал, ты скачешь на коленях у папочки! — слышит Курт позади себя в оживленном коридоре школы. — Стой и расскажи мне все подробности. Курт оборачивается и неотрывно смотрит на Пака, который улыбается во все тридцать два и машет ему рукой. Он начинает медленно, а затем все быстрее шагать, пробираясь через негодующую толпу, чтобы схватить его за руку и утащить в женский туалет. Пак оборачивается, чтобы поглядеть на девчонок, что начинают выбегать из туалета, громко визжа. — Какого черта? — громко шипит Курт, щелкая пальцами перед носом Ноа. — Что какого черта? Ты уже взрослый мальчик, — смеется Пак, по-дурацки выставляя вперед руку на каждое слово, словно он рэпер из середины двухтысячных. — Откуда такие слухи? — рычит Курт, чувствуя, как жар приливает к задней стороне шеи. — Кто их распускает? — Да тут распускать никому не надо, — закатывает глаза Пак, — мы вчера с пацанами видели тебя на коленях у какого-то мужика. Кто он, кстати? — Не твое дело. Только посмей кому-нибудь рассказать, — тычет пальцем Курт в грудь Ноа, а затем отходит в сторону, запуская пальцы в укладку. — А то, что? — ухмыляется Пак, засовывая руки в карманы. Курт смотрит в потолок, медленно вдыхая и выдыхая, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце в груди. Пак знает, какие-то его "пацаны" тоже знают, как много времени потребуется, чтобы узнала Куинн? Блейн может оказаться в больших неприятностях только из-за того, что Курту хотелось его успокоить. А что, если эти новости дойдут до директора? Курту точно не избежать обсуждения личной жизни. Хорошо хоть остался всего месяц до окончания в школе, и Курт сможет выдержать все эти насмешки со стороны глупых одноклассников. — Ладно, чувак, успокойся, — Курт чувствует, как Пак прикладывает руку к его плечу. — Никому я не расскажу. И пацанам своим скажу. Курт закатывает глаза. Какая нахрен разница, если все уже и так знают. Курт отталкивает руку Пака и выходит из туалета под звук звонка. Он входит в класс вместе с учителем и занимает свое место. На его стол падает сложенная бумажка. Курт делает вздох и разворачивает её. "Почему еще не на Бэнтли? Сосешь плохо?" Курт поднимает взгляд и видит, как на соседнем ряду двое парней дают друг другу пять, а потом получают по подзатыльнику от Пака, который как раз проходит мимо них. Ноа как-то сочувствующе улыбается Хаммелу, и Курту хочется просто встать и выйти отсюда. Пойти прогуляться в парке, посидеть на скамейке у пруда, покачаться на качелях. "Уже накачался", — говорит он сам себе с укором. Острая необходимость позвонить Блейну пронзает сердце Курта, и он уже готов поднять руку и отпроситься в туалет, но тут в класс входит мистер Шустер, и Курт забывает, как дышать. Неужели что-то не так с отцом? — Курт, к директору. Курт встает и собирает вещи, в груди все онемело, а руки трясутся, едва не роняя ручку с тетрадкой. Он не помнит, как идет по коридору за мистером Шустером. В его голове стоит гулкая тишина с момента, как его имя было произнесено в классе. Он понимает, что сидит в кресле, а директор Фиггинс протягивает ему стакан воды. — Курт, ты хорошо себя чувствуешь? — Хаммел моргает несколько раз, пытаясь прийти в себя. — Да, директор. Что случилось? Фиггинс присаживается на край своего стола. Позади стоит мистер Шустер. И Курт сглатывает от страха. — Послушай, Курт, — начинает мистер Шустер, обходя стул Хаммела. — Сегодня утром я услышал кое-что, и мне бы хотелось уточнить, все ли в порядке с тобой? Может, ты хочешь поделиться чем-то? — Чем, например? — Курт старательно строит ничего непонимающее лицо. — Может, тебя кто-то обижает? — вступает в разговор Фиггинс. — Футбольная команда считается? — острит Курт, безучастно глядя то на своего учителя, то на директора. — Курт, я знаю, как парни любят тебя доставать, но мы сейчас говорим о кое-чем другом, более серьезном... — начинает Шустер, но его прерывают. — То есть огромные синяки различных оттенков пурпурного не так уж и серьезно? Ушибы на локтях, царапины на моих боках и ладонях от неудачных падений на шкафчики — сущая ерунда? Так? — Курт, пожалуйста, давай обойдемся без этих утрирований? — машет руками Шустер. — Ребята утром обсуждали, что видели тебя вчера ночью со взрослым мужчиной. — Меня? С мужчиной? О поверьте мне, я бы очень хотел оказаться вчера ночью с мужчиной, но к сожалению, сидел с грелкой перед телевизором. — Курт, тебя ни к чему не принуждают? Взрослые бывают разными, и хорошими, и плохими, но тебе не надо ничего скрывать. Мы здесь для того, чтобы помочь, — говорит Шустер, словно пытаясь выбить из Курта признание. — О чем вы, вообще, говорите? — Курт начинает злиться. — Я же говорю, что понятия не имею, о чем болтают мои идиоты-одноклассники. Почему бы вам не успокоиться и прекратить задавать мне эти странные вопросы. Шустер какое-то время молчит, а потом поворачивается в сторону Фиггинса и кивает ему. Фиггинс берёт телефонную трубку и набирает номер. — Алло, здравствуйте, мистер Хаммел, я знаю, что Вы больны, но мне необходимо, чтобы Вы подъехали в школу. Нет, ничего страшного, просто нужно кое-что обсудить касаемо Вашего сына, — Фиггинс кивает, словно Бёрт может его видеть, а после вешает трубку. — Курт, ты можешь подождать в коридоре.

★★★

— О чем ты думал? — громко говорит Бёрт, заходя в дом и бросая ключи от машины на стол. Курт заходит следом и вешает ключи на крючок, ничего не говоря. — Ты понимаешь, что Блейна могут посадить, если вас кто-то сдаст полиции? Курт, ты не можешь так с ним поступить. — Я знаю, но он сейчас разводится и его почти-бывшая жена изводит его. Он сам не свой, его необходимо поддерживать, чтобы не было нервного срыва. — Курт, он в любом случае будет нервничать. Это развод, в конце концов, дележка имущества. Если ты не начнешь думать, как взрослый, то тогда у меня случится нервный срыв, а вот это будет по хуже. Блейн еще молод, и ему многое придется пережить, а у меня здоровье уже кончается, — Берт садится на диван и кладет локти на колени, глядя в пол. — Тебе нужно прекратить с ним видеться, пока тебе не исполнится восемнадцать. Курт открывает рот, чтобы что-то сказать, но ничего не приходит в голову. Берт останавливает его движением ладони. — Помолчи и просто послушай меня. Хоть мы еще незнакомы с Блейном, но я не хочу, чтобы он оказался за решеткой из-за того, что мой сын слишком о нем беспокоится. Я не хочу, чтобы соседи болтали всякую чушь о твоем воспитании и подобных вещах. И сколько бы ты им не объяснял, они все равно ничего не поймут. Потом твоя история станет нарицательной и будет рассказываться в каждой семье. Ты же не хочешь всего этого? Так? — Берт наконец смотрит на сына, а тот в состоянии лишь кивнуть.

★★★

— Послушай, я говорю с тобой в последний раз, — шепчет Курт, слезы катятся по его щекам, и он пытается не всхлипывать, потому что тогда Блейн окажется под его окнами через пятнадцать минут. — Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности. Дай мне знать, когда будешь свободен. Не звони, и будь осторожен. Я очень за тебя переживаю. Курт сбрасывает. Слезы льются от того, что он не смог поговорить с Блейном. А лишь с голосовой почтой. И он опять так и не смог сказать самое важное.