Теория и практика

«Уже скоро...» Чезаре жестко сжал рот, неотрывно глядя куда-то в пространство тяжелым взглядом. Обычно люди, нервничая, начинают расхаживать по комнате, что-то вертеть в руках, бегать взглядом с предмета на предмет, пытаясь за что-то зацепиться... Чезаре, волнуясь, чаще застывал на месте, даже взгляд его делался неподвижным, и лишь изредка он переносил вес тела с носка на пятку и обратно. И все-таки внутри у него все вздрагивало, как от касаний холодной стали к теплому телу. Скоро. Совсем скоро. Скоро-скоро. Его первое выступление перед солдатами. Чезаре уже слышал, как они собираются на огромной площади, сразу вся папская армия, десять тысяч человек... Юноше захотелось судорожно сглотнуть. Десять тысяч человек. И многие из них — матерые мужики, не единожды бывавшие в сражениях, в отличие от него — городского мальчишки... Чезаре хмуро поджал губы. Сейчас он, тренированный, сильный, остро ощущал собственную изнеженность. Что его одежда всегда была из лучших тканей, ему почти не доводилось спать на жестком, испытывать нужду и голод. Разве над такими не смеются обычные люди? «Успокойся, — жестко велел себе молодой полководец. — Над Хуаном они не смеялись, так? А Рим не видывал более расфуфыренного мужчины, чем мой ненаглядный братец...» Изнутри дернуло болью: с его смерти прошло всего-ничего, а ты уже позволяешь себе такую небрежность?.. Отставить. Не время сейчас думать об этом. Чезаре задавил боль, задушил, как змею, и вновь погрузился в размышления. «Самое важное: я знаю, чего хочу. Во-первых, представиться как новый командир. Во-вторых, обозначить свои, а значит, и наши планы на будущее. В-третьих... В-третьих, и это — самое важное, я должен дать им понять, что они должны мне подчиняться. Уже после я завоюю и преданность, и доверие... Уже начал завоевывать. — Перед внутренним взором Чезаре встали подписи под указами: незначительное, но весьма приятное увеличение жалованья, поставки нового, в разы лучшего оружия, экипировки, лекарств, новых медиков и коней. — Но сначала — подчинение. Вот только...» Чезаре медленно прошелся по покоям и опустился в кресло. Недвижный, застывший, он смотрел куда-то в пространство, и лишь по расслабленным кистям время от времени пробегало нечто вроде напряженной судороги, вынуждавшей их крепко стискивать подлокотники. Вот только справится ли он? Всевозможные ошибки, которые он может допустить, толпились в его голове, словно паломники в соборе святого Петра в праздник Светлой Пасхи, и каждая голосила плакальщицей, умоляя, чтобы он обратил внимание именно на нее. Скажет слишком мудрено для простых солдат! Недооценит их и будет говорить как с дурачками с паперти, тем самым оскорбив! Собьется, смешается, смутится! Да, ему это обычно не свойственно, но чем черт не шутит? Ему никогда прежде не доводилось говорить перед таким количеством народа! Ах, да! Его же могут просто не услышать, его голос потонет в гвалте, и солдаты будут стоять навытяжку и пялить на него глаза, чтобы не заснуть, втихомолку зевать и переговариваться... Это будет позор... Чезаре встряхнулся всем телом, будто приходя в себя. Собраться. Выходить через десять минут. — Микелетто... — Голос прозвучал спокойно, но несколько хрипловато. — Окажи мне любезность, пожалуйста, налей вина. — Да, милорд. — «А тон чуть мягче обычного», — отметил Чезаре. Еще бы, и собаке приятно, если с ней по-доброму. Тихонько плеснуло вино, по комнате поплыл сладкий, многогранный аромат с душистыми, теплыми нотками дуба и дыма, напоминающий о далекой ласковой Валенсии... Чезаре с удовольствием потянул носом и хотел было взять кубок из руки Микелетто — опрокинуть в себя одним махом, промочить и обжечь горло, мигом полегчает... Остановился. Нахмурился. Перевел взгляд с кубка на лицо Микелетто и обратно. И неожиданно улыбнулся открытой и яркой улыбкой. — Выпей его за мое здоровье, Микелетто! А мне сегодня понадобится моя собственная храбрость, а не винная отвага, и трезвый рассудок на тот случай, если что-то пойдет не так. На ходу ободряюще хлопнув убийцу по плечу, словно это он, а не Чезаре, нуждался в поддержке, молодой полководец вышел наружу. Свежий, чуть влажный ветер встрепал волосы: эй, не кисни, парень! Чезаре дерзко улыбнулся и вздернул подбородок: отстань, мол, ветер, и сам знаю! Широкими шагами прошел через площадь, слушая, как звонко разносится по ней стук каблуков, взошел на высокий деревянный помост... И вдруг почувствовал себя болезненно-одиноким. Вот она — его армия, десять тысяч человек, их столько, что конца-края не видно. Вот он перед ними, один, весь на виду, глядите, любуйтесь! И лишь от него одного зависит, справится ли он, не справится ли... На мгновение у Чезаре закружилась голова, словно помост находился на огромной высоте. Подавив желание судорожно сглотнуть, юноша решительно шагнул вперед почти на самый край: смотрите, вот он я, перед вами, ничего не скрываю. — Господа! — звучно прогремел над толпой его голос. — ...друзья... Я рад видеть вас всех здесь. К небу в ответном приветствии взметнулись клинки и копья, и громогласный рев в десять тысяч глоток на несколько мгновений напрочь оглушил молодого Борджиа. При должном старании в нем даже можно было различить «Здравия желаем, Ваша Светлость!». Чезаре потянуло от сердца рассмеяться, тяжесть на плечах словно бы сделалась легче. Конечно, он понимал, что это всего лишь воинский этикет... и все-таки — полегчало. Юноша тепло улыбнулся и, дождавшись, пока стихнет шум, вновь звучно заговорил. — Я думаю, мое имя вам всем известно, но, на всякий случай, представлюсь повторно: я — Чезаре Борджиа, новый генерал папской армии. Ваш генерал. Еще несколько дней назад, готовясь к выступлению, Чезаре дал себе зарок не смотреть в лица солдатам: это сбивает с мысли. Но сейчас не удержался и все-таки быстро пробежал глазами по первым рядам... Лица показались ему настороженными, будто каждый из этих солдат мысленно, раз уж нельзя по-настоящему, скрестил руки на груди, мол, ну-ну, что еще скажешь, полководец едва с церковной скамьи? А может быть, Чезаре видел то, что ожидал увидеть? Юноша чуть сдвинул брови. — И, как ваш генерал, я хочу сразу же обозначить несколько важных правил, — жестче, сильнее зазвучал его голос. — За их нарушением utcumque... — Идиотина, что тебе Микелетто об этом говорил?! Чезаре мысленно дал себе подзатыльник. — ...в любом случае последует наказание. И наказание будет суровым. Начали переглядываться. Одобрительно? Настороженно? Чезаре ощущал себя так, словно бросился в ледяную воду, и теперь только два выхода: или доплыть до берега, или тонуть. Плыви, Борджиа! — Какие правила, спрашиваете вы себя? Все просто. Неподчинение приказу. Дезертирство. Предательство. Нарушение дисциплины. Пьянство. Грабеж мирного населения города, который подписал капитуляцию. Насилие. Насилие над женщинами... — Каждое слово звучало как топор, переламывающий шейные позвонки. — Ничего из этого я не потерплю. И за любое из этих нарушений последует только одно наказание... Воздух на мгновение сделался густым и звенящим. — Петля! Ошеломленный ропот пробежал по толпе. Будто в ответ ему смутный страх: а что, если прямо сейчас вспыхнет бунт против такой жесткости?.. — мурашками пробежался по спине Чезаре... Юноша незаметно тяжело выдохнул. Нет. Все правильно, он должен был это сказать. Его армия должна быть дисциплинированной... Другой, нежели армии его противников, лордов Романьи, развращенные и жестокие. Это будет залогом победы. Голос Чезаре смягчился, потек плавнее, неспешнее, как река: — В свою очередь, я обещаю вам всегда судить беспристрастно. С любым вопросом вы можете обращаться ко мне лично, и я рассужу все по справедливости. Я клянусь вам здесь и сейчас, что в армии у меня никогда не будет фаворитов, людей, которым дозволено больше, чем другим. Даже мои лейтенанты подвержены тем же ограничениям. Это ясно? «Да, Ваша Светлость», — прогремело над площадью. Чезаре с облегчением выдохнул. Кажется, все идет неплохо... Если он что-нибудь в чем-нибудь понимает, то солдаты, скорее, напуганы и насторожены таким настроем, нежели возмущены и разгневаны. Но нужно уточнить у Микелетто: он может по неопытности ошибиться, а ошибок он допускать не желает. Снова дождался, пока стихнет гул... На стылом влажном ветру делалось зябко. — Далее. Раньше жалованье простого солдата составляло двадцать дукатов в месяц. Я увеличил его до двадцати семи дукатов. — Площадь поначалу неуверенно, но все же огласили радостные возгласы. — По моему приказу, в армию доставлена новая экипировка. Долой прогнившие древки копий и доспехи из дешевой стали! Мои солдаты будут одеты подобающе солдатам Борджиа. Да! — Воскликнул Чезаре, будто только сейчас вспомнив. — Сегодня через два часа вам выдадут новые колеты с быком Борджиа и скрещенными ключами Ватикана. Снова радостные возгласы! Чезаре светло улыбнулся, а про себя хохотнул: ну надо же, обновкам порадовались, ути-пути. — Теперь армия будет лучше снабжаться питанием и лекарствами. То есть, вы будете есть досыта, и вас будут нормально лечить — лечить, а не калечить! — Новый всплеск радости захватил эйфорией даже самого Чезаре, но тот жестко одернул себя. Спокойней, контролируешь себя — контролируешь ситуацию. — Все это понадобится вам для похода... Который начнется завтра. Мертвая тишина повисла над площадью. Вместе с сырым ветром Чезаре кожей ощутил на себе сотни изумленных взглядов и нахмурился. — Да, похода! Вы — солдаты, вы пришли сюда, чтобы сражаться, защищая интересы Ватикана! — Как там говорил Микелетто, что за формула? Ах, да... Голос Чезаре взвился, сделавшись сильнее, яростнее, он словно жесткой рукой тащил слушателей вверх. — Романские лорды отняли у Ватикана то, что по праву его! Они топчут нашу землю и насилуют наших женщин! Они считают, что им все дозволено... Черт там был! По приказу моего отца, его святейшества папы римского, мы вернем романские земли святому престолу! Туда, где они должны быть испокон веков! Мы выгоним прочь романских тиранов! Изгоним их и присвоим их золото! Если они будут сопротивляться слишком упорно... — Чезаре неприятно ухмыльнулся. — Если города мы будем брать штурмом... Они ваши. Стойкий Форли! Богатый Римини, родина Малатеста! Просторная Имола! Все они будут вашими! Вы вернетесь домой героями, друзья, и ваши женщины будут с радостью кидаться вам на шеи! Радостный рев взвился до небес, как еще совсем недавно взвивались вымпелы и клинки. В первый, но не последний раз, Чезаре услышал, как в толпе ликующе выкрикнули его имя — «Борджиа!» — и удовлетворенно улыбнулся. Даже на землю стечь в бессилии облегчения хотелось не очень сильно... «Но вина я все-таки глотну, — с коротким хриплым выдохом подумал Чезаре. — Отпраздную».