Моя звезда

Впервые рация замолчала две недели назад. Если точно – восемнадцать дней, но кого теперь волнует точность. Андрей пережил её ненадолго. Он сильно сдал из-за болезни, но не терял надежды починить хотя бы приёмник. Наверное, бредил. Только и говорил, что о связи с миром, о последнем маяке. А потом дал мне послушать помехи. Слабый треск вызывал у него неподдельную радость. На бледном лице светилась безумная улыбка, похожая на оскал мертвеца. Я знал, что он обречён, и не понимал его триумфа. От рации не было толка с тех пор, как мы закрылись здесь. Тогда нас было четверо, но в эфире неизменно было тихо. Всегда. Теперь я остался один. Андрей умер. Я выволок его тело на мороз и оставил. Хоронить не было сил. Земля промёрзла на многие метры – копать могилу я не стал. Даже не попытался. Наверное, оставлять Андрея на улице было неправильно, но я уже ничего не мог для него сделать. По крайней мере, убедил себя в этом. Снежок медленно перепархивал в воздухе, сухом и колючем. Ветра не было, но я продрог до костей за те несколько минут, что ушли на символичное прощание с Андреем. Температура постепенно снижалась. Я чувствовал это, вдыхая колючий мороз, сжимая немеющие пальцы. Всех, кого не убило в день взрыва, прикончит холод. Это только дело времени. Инга постоянно твердила об этом. Она искала спасения на юге, верила, что наступающая на пятки зима её не догонит. Звала с собой. Я не пошёл. Думал, нельзя оставлять убежище, боялся открытого пространства. Инга ушла одна. Тогда здесь было гораздо теплее. Я помню, недавно кончилась сырая и промозглая метель. Я стоял перед ней в промокшей, отяжелевшей от подтаявшего снега шапке и просил не уходить. Она качала головой, говорила, что всё решено, что она не может жить без надежды. – Здесь только смерть, – сказала она и виновато улыбнулась. – Пойдем со мной. – Останься… – Не могу, – голос дрогнул. Инга отвернулась и пошла прочь, утопая в рыхлом мокром снегу почти по колено. Последнее, что я видел – её сутулую спину в темном пальто. Я думал, она умерла в пути. Осталась лежать под серым облачным небом, как теперь Андрей. Хотел верить, что она выбралась, что нашла хорошее место, но не верил. Не знаю почему. Когда я вернулся в убежище, рация всё ещё трещала в тишине. В пустом остывшем помещении звуки разносились далеко. Отражались от стен, повторяясь коротким эхом, и затихали неохотно, словно против воли. Рацию я так и не выключил. Понял, о чём говорил Андрей, когда называл её последней связью с миром. Треск помех в динамиках помогал мне не впасть в отчаяние. Не верить, что я остался совсем один. Кто-то должен был оказаться на том конце связи, в нескольких километрах или в тысячах километров – неважно. Я хотел бы его услышать. «Даже если не смогу ответить, – думал я, засыпая под тяжёлыми одеялами. – Услышать будет достаточно». Время шло. Я менял частоты в поисках «той самой», но спать ложился под неизменный треск пустого эфира. Это стало привычным – как холод, как одиночество. А потом я услышал передачу. Сначала женский голос был едва различим, даже не голос – обрывки слов, пробивавшиеся через помехи. В первый день я так и не смог добиться уверенного приема. Я не спал почти всю ночь. Думал, кто это может быть, как далеко он от меня и что сделать, чтобы усилить приём. Пусть не ответить, хотя бы разобрать, что говорит эта женщина. Боялся, что завтра сигнала не будет. Что она прервёт передачу, не получив ответа, и я снова останусь один. Утром сигнал стал чище. Я думал, Инга мне снится или чудится сквозь сон. Открыл глаза, смирившись, что её голос исчезнет, но он не исчез. – … мои координаты. Остановилась переждать бурю. Убежище маленькое, но крепкое. Должно выдержать. Через три дня думаю продолжить путь. Южнее температура ощутимо выше, иногда сквозь тучи пробивается солнце. Оно почти не греет, но даже сам свет вселяет надежду. Я знала, что не умру в холодном сумраке. Если меня кто-то слышит… мои координаты… буря уже стихает, я продолжу путь на юг… олнце… кое со… Передача прервалась. Я стоял, затаив дыхание, надеясь услышать ещё хоть что-то, но Инга исчезла из эфира. «Она жива», – подумал я. Сонное оцепенение прошло. Сердце билось быстро и сильно, в груди жгло предчувствие чего-то невероятного. Я получил шанс искупить вину. Я знал, что буду делать. Должен был решиться прежде, но и сейчас не должно быть поздно. Три дня… трёх дней может не хватить, но впереди есть убежище с работающей рацией. Даже если я опоздаю – смогу ответить на следующую передачу. Смогу попросить Ингу подождать. Сказать, что я иду за ней, что готов, что верю ей, что не боюсь и тоже хочу ещё раз увидеть солнце. Голова пошла кругом, я ухватился за край стола, приходя в себя. «Надо спешить. Это мой шанс. Ещё не поздно. Я не думал, что так окажется, но если оказалось…» – мысли путались. Я не мог рассуждать здраво, сопоставлять факты, делать выводы. Голос Инги лишил меня этой способности. Всё, чего я хотел – успеть дойти до её убежища. Застать там её или её следующую передачу. – Спасибо, Андрей, что починил рацию, спасибо… Мне ответило эхо. Я вышел через час. Я спешил. Боялся передумать. Испугаться сбиться с пути, замёрзнуть, лишиться сил прежде, чем достигну убежища Инги. Боялся так, что хотел бежать от этого страха. До первого укрытия я шёл часа три. Дал себе слово, что не остановлюсь, пока не станет темнеть и не похолодает настолько, что станет невыносимо дышать. Но повернул к одиноко стоящему дому, едва завидев его. Расстояние, холод, собственное тело, даже солнце, невидимое сквозь плотные тучи, были против меня. Я должен был погибнуть. Не знаю, что спасло меня, что заставляло идти от укрытия к укрытию – даже когда окоченевшие, потерявшие чувствительность ноги отказывались слушаться, когда губы примерзали к горлышку фляги, трескались потом на морозе, покрываясь коркой из крови и льда. Меня вела не карта, не компас, не названные Ингой координаты – её голос. Он звучал в голове, не умолкая ни на минуту. Повторял передачу, словно воспроизводя её в записи. И я шёл на этот голос, как на свет единственной звезды – последней видимой в этом чёрном небе. Я не думал, что умру. Не допускал возможности повернуть назад. Даже когда во фляге кончилась вода, и мне пришлось собирать снег. Даже когда жевал последний сухарь, не чувствуя ни вкуса, ни обмороженных губ. Меня вела Инга. Моя звезда. К концу пути я не мог сказать, сколько прошло времени. Стало неважно – три дня или тридцать три. Рваная истрёпанная карта привела меня к месту, откуда звучала передача. Это было здание без окон – ангар или гараж. Кто-то укрепил тонкие стены, обил их досками и напихал между ними строительный мусор. Кто-то прятался здесь от холода, жил до моего прихода, наверное, даже до прихода Инги. Он тоже ушёл или умер. А может, отправился дальше вместе с Ингой. Одному тяжело даются долгие переходы. Я должен был подумать об этом раньше, должен был поддержать Ингу, если не смог её отговорить. Я толкнул дверь, надеясь, что ещё не поздно. Холодный воздух ворвался в помещение вместе со мной, поднял пыль с самодельной мебели. Инги здесь не было. Только рация и провода, спускавшиеся к аккумуляторам. Кто-то позаботился о том, чтобы передача длилась как можно больше, чтобы голос звучал в эфире. Голос, записанный на плёнку, повторявший одно и то же раз за разом. Уже много дней.