***
Хамстер проснулся рано: на улице было ещё почти что темно, тихо; доносилась только ругань из соседнего двора, шум веток и шарканье этажом ниже. Полосы света, не белого, не жёлтого, но какого-то сероватого, с синюшной зеленью, холодного, едва заметного, очень тускло освещали комнату, позли по полу. Первым, что ознаменовало собой его пробуждение, стало лицо Дэйва, распухшее от выпитого. Последний спал беспокойно и постоянно сглатывал; горло у него, наверное, помимо похмельной сухости отдавало ещё и ожогом — он вчера так неумело затянул сигарету, что ему теперь, скорее всего, больно будет и есть, и пить. На полу лежала анфасом опрокинутая пепельница, несколько окурков валялись рядом с матрацем; две пустых пивных банки катались боком от лёгкого сквозняка. Кирк осторожно вылез из-под одеяла, хоть и не хотелось вставать с постели, и принёс в комнату их рюкзаки, скинутые вчера в коридоре. Дэйв хранил наручные часы в мелком кармане — чудак, никогда не носил на руке, боясь разбить, — и Хэмметт их без труда оттуда выудил. Пять утра и пара минут погрешности. Спать не хотелось, бесцельно бродить по квартире — тоже; интерес вызывал только Дэйв, но стоило ли его будить?.. Нет, точно нет — сам проснётся, когда ему будет нужно. Кирк снова вышел из комнаты, направившись теперь уже на кухню. На завтрак есть было нечего: в холодильнике только стояло пиво, лежала пара упаковок лапши, пара пакетов чёрт пойми с чем и еда, которую Дэйв вчера между делом успел засунуть на нижнюю полку. Хотелось чаю, но не хотелось шуметь — вдруг бы Дэйв проснулся с больной головой?.. Просидев около двадцати минут абсолютно без дела, а после скоротав ещё столько же разглядыванием потолка, Хэмметт вернулся в комнату и снова лёг рядом с рыжим. Он дотронулся до его руки, решив в случае, если он проснётся в скверном настроении, сказать, что разбудил его приснившийся кошмар. После, правда, вспомнил, что Дэйв снов не видит — последний как-то упоминал об этом в разговоре; Кирку не нужна была даже биография на тетрадных листках, чтобы помнить о нём такие мелочи. Когда Мастейн встрепенулся, ощутив, как тепло чужих рук окутало его запястье, Хамстер резко убрал ладони и разом сунул их под подушку. Пробуждению Дэйв сопротивлялся как мог: морщился, будто ему светили на лицо, перевернулся на другой бок, задрыгал ногами под одеялом, а после лёг на спину и растянулся, хрустнув одновременно всеми костьми — иначе такой громкий звук издать он бы точно не смог. Именно от этого звука он проснулся окончательно, сразу с очень недовольным лицом и малость ошалелым взглядом. — Который час? — спросил он, отвернув голову к стене. Либо голова у него не работала, и потому он так долго пытался найти Кирка взглядом, либо вообще не хотел на него смотреть, прекрасно осознавая ситуацию. — Без двадцати шесть. Можешь снова лечь спать... Договорить Хэмметт не успел: рыжий резко сел, по-странному задышал и тут же повернулся к нему лицом. Сейчас, когда он пребывал в сознании, он сильно отличался от себя сонного: у него сразу начало коротко подёргиваться нижнее веко на левом глазу, губы он тут же принялся прикусывать, а припухлость с щёк спала — он теперь казался каким-то сухопарым, тщедушным, а из-за красноты на лице и вовсе выглядел больным. — Надо начинать собираться, мы же опоздаем, — он, не вставая с матраца, потянулся к рюкзаку. — Мы ничего вчера не сделали, нам ж-же придётся сдавать пустые тетради... Он говорил то громко, то тихо, и в его речи ощутимо слышалось что-то паническое; Кирк, правда, не верил, что с ним такое только из-за несделанного домашнего задания, но поспешил его приободрить: — Мы всё успеем. Отсюда к школе есть очень короткая дорога, а домашнюю особо делать не надо, — он улыбнулся, и Дэйв покосился на него, как на сумасшедшего. — Как это «не надо»? — рыжий почему-то ещё больше покраснел, притянув рюкзак к себе и достав из него папку с тетрадями. Хамстер по-доброму усмехнулся, вытащив из его рюкзака дневник. Справившись о расписании, он с толикой самодовольства изрёк: — По литературе задание устное было, его можно не делать, по биологии была контрольная, учитель ничего нам не задала, на математике мы скажем, что потеряли тетради, учителю английского вообще плевать, что мы делаем, лишь бы на урок приходили. Вот и получается, что делать остаётся только физику. Сказанное Хэмметтом Дэйва почему-то удивило; он, наверное, действительно всегда делал всё, что ему задали, только толку от этого было мало: учился всё равно неважно, через силу. Услышав про физику, он моментально скривил лицо — она ему сначала вроде давалась, а потом как-то сразу нет; вроде и совсем дурнем он не был, но и сделать особо ничего не мог. Хэмметт по физике божьим чудом получал не самые плохие отметки. Теория у него была хороша, но практик из него был такой себе: вроде понимает, что такое холостой ход, а на практике объяснить, показать на макете — это нет, он сразу теряется и начинает мямлить; знать он знает, зачем транзистор, но на схемах чёрта с два бы хоть раз его показал — постоянно тыкал наугад. У Дэйва всё стабильнее: и с теорией, и с практикой дела у него одинаково плохи. Всё, что он помнил из пройденного курса — закон Ома, и тот для участка цепи, — закон для полной в его голову почему-то не умещался. Кирк, конечно, об этом знает; вместе с тем знает, что Дэйв — существо всё-таки очень гордое и упёртое, и недостатков своих признавать не станет: скажет, наверное, что испуганный взгляд у него от другого, что физиономию он искорёжил вовсе не от мыслей о физике — просто резко поплохело, не иначе. Впрочем, Кирка одолевало ощущение, будто с рыжим действительно что-то не так; слишком уж он был красный, слишком странно жался и почему-то не хотел шевелиться лишний раз. Может, его настигло действительно убойной силы похмелье?.. — Там совсем немного должно быть, задач пять... — Кирк наклонился и попытался пролезть в рюкзак Дэйва за книгой, но тот прижал его к себе и оттолкнул руку, после резко выдохнув. — Сам достану, не лезь. Да, пять, ровно пять... Хамстера не сказать что удивила его грубость — с рыжим такое иногда бывало, что он ни с того ни с сего начинал злиться, — но всё равно стало немного обидно и вместе с тем подозрительно. — Что-то не так? Я тебя слишком рано разбудил, да? — он придвинулся ближе к Мастейну; тот заёрзал и двинулся от него. Под его вопросительным взглядом Дэйв всё-таки вернулся на прежнее место, принявшись разглядывать то раскрытый учебник, то матрац, то свои ноги. На Кирка он будто принципиально не смотрел. — Нет, просто голова немного болит, думать тяжело. Он приставил пальцы ко лбу и надолго зажмурился. Кирк сел прямо за ним, уставившись в учебник; стоило ему положить подбородок на плечо рыжего, как последний тут же раскрыл глаза, крупно дёрнулся и почти взвыл. — Тема простая, за полчаса справимся. Где твоя тетрадь? Дэйв указал на торчащий из рюкзака свёрток листов; на тетрадь это нечто уже походило мало. Кирк принялся разравнивать страницы, между тем выудив из пенала Мастейна ручку, и нашкрябал на предпоследнем листе пару необходимых для оформления домашней работы строк. — А ты как? Тебе после вчерашнего нормально? — внезапно спросил рыжий, глянув на Хэмметта из-под ресниц. Тот уже начал записывать условие первой задачи, но тут же отвлёкся от этого занятия, с минуту промолчав. — Да, нормально. Я ведь уже пил до этого, — он легко пожал плечами. — И тебе скоро станет нормально. Хотя... сейчас, подожди, я принесу тебе чай с таблеткой. Хамстер уже хотел встать, даже успел приподняться над матрацем, но Дэйв его жестом остановил — схватил за руку и сжал; впрочем, усадить его на место он не спешил, только поначалу всмотрелся в его лицо, а после отвёл взгляд и спросил: — Я не об этом. Я о том, что было после. Ну, знаешь, о поцелуе и о том, что мы почти сделали перед сном, — он перешёл на шёпот. Его глаза вновь оказались плотно зажмурены. Кирк приоткрыл рот, но продолжил молчать — на ум никаких подходящих слов не приходило, но на языке уже кое-что вертелось, и он совсем не знал, как Дэйв на это отреагирует. В конце концов он решил держаться так, словно это — обычный для них повседневный разговор, и потому размеренно начал: — Нормально, конечно же. Знаешь, это обычно для людей, и от этого, как правило, не умирают, так что тебе тоже бояться нечего, — он хотел похлопать рыжего по плечу, но тот всячески противился тактильному контакту. — А почему тебя это так беспокоит? Вчера тебе всё очень даже нравилось, если припомнить, — он ухмыльнулся и посмотрел Дэйву прямо в глаза. Тот долго взгляда не выдержал и отвернулся. — Ну... мне ненормально. Я себя так странно чувствую, — он пожевал нижнюю губу и снова выдохнул, — прямо как вчера. Кирк удивлённо приподнял бровь. Не до конца было ясно, что Мастейн чувствовал сейчас — был он разбалдевшим, был ли на взводе, был ли... возбуждён. — Думаю, скоро это пройдёт. Я могу тебе с этим помочь? — Хамстер говорил без намёка, но даже так его вопрос Дэйва в конец смутил. — Нет, н-не надо мне помогать... с этим. Помоги лучше с физикой, я т-тему не понял, — он выдержал небольшую паузу; за этот короткий период в нём словно бы взыграло обычное для него ужаленное самолюбие, и он поспешил исправиться: — В смысле, я почти её понял, но не до конца. Не очень знаю, как нужно решать эти задачи. Некоторые с-соображения по этому поводу у меня, конечно, есть, но мне было бы логичнее обсудить это с тобой. Хэмметт улыбнулся уголками губ, положив учебник перед Дэйвом. Он скинул рюкзак, до этого стоявший у рыжего между ног и крепко прижатый к его груди, на пол; последний вяло запротестовал, сразу после собрав всё одеяло на ногах. Кирка это малость рассмешило, но вместе с тем и озадачило: он не понимал, что такого случилось у Дэйва с ногами, что он теперь так старался их спрятать, — если он, конечно, прятал ноги; если он именно прятал, а не старался сделать что-нибудь другое. — Смотри, вот, получается, первая задача. Она на закон Ома для участка цепи; её ты, я думаю, безо всяких проблем решишь. Ты ведь помнишь сам закон, верно?.. Кирк краем глаза приметил, что одеяло у Дэйва в ногах начало как-то странно двигаться; вернее, явно что-то двигалось под одеялом, и движение это осуществлялось явно чуть выше колена. Глаза у Мастейна стали влажные, щёки зардели; он прикусил губы, и без того тонкие, и отрывисто задышал. — Да, помню, — он протараторил на выдохе — иначе говорить у него бы вообще не получилось. Хамстер вместе с тем заметил, что одна его рука придерживает одеяло; вторая же была скрыта под ним. — Пом-мню... Кирк придвинулся к Дэйву ещё плотнее и своей свободной рукой незаметно для последнего пролез под одеяло. Касаться его он пока не спешил; только широко улыбнулся, вспомнив, что вчера оставил его спать без белья. — Ну так назови, — его ладонь почти вплотную прижалась к ляжке рыжего. Тот ощутимо вздрогнул, но ничего против вроде как не выказал. — Давай, полностью, чётко, как нас учили. Дэйв подавился воздухом, ощутив, как пальцы перебираются по ляжке к бедру; его почти подбросило, схватило тремором, взяло жаром — он уже разомлел, не желая противиться прикосновениям, но в нём всё-таки осталось что-то тревожное; наверное, сама натура его была такова, что он не мог позволить себе наслаждаться жизнью, отпустить себя: всё чего-то боялся, всё о чём-то жалел, а даже если чего-то желал — не брал сам, только покорно ждал, когда оно само либо упадёт ему прямо в руки, либо пролетит мимо. Он был человек безинициативный, абсолютно ведомый — даже руководил, «вёл» в игре только тогда, когда Кирк от него этого требовал. Сейчас он смотрел на Хэмметта — вовсе не в учебник, на который без мысли пялился прежде, лишь бы не смотреть Кирку в лицо, — и смотрел таким взглядом, словно только что выбежал из горящего здания — ошалелым, такой никак иначе не назовёшь. Его рука легла без движения на животе; он наслаждался причастностью Кирка к своему телу и просто ждал. — Назови, — Хэмметт повторил мягко, без прикрика. Его рука тут же оказалась на выпирающем тазовом гребне, от него начав оглаживать впалый живот. — «У» на «Р», — Дэйв собрался с мыслями как мог; вообще думать у него получалось не очень, и вместо мозга ощущалась какая-то инертная жижа, — равно «И». Кирк картинно сморщился. Его ладонь последний раз огладила живот Мастейна, плавно переместившись на лобок. Круговые поглаживания распаляли до безобразия; Дэйв порой так дёргался, что едва не врезался лбом Хамстеру в плечо, и выдыхал теперь громче — не совсем ещё стонал, но звучало всё равно похабно. — Ну, это совсем не по-человечески. Повторяй за мной: сила тока в участке цепи... Дэйву определённо казалось, что над ним издеваются — взгляд его метался из стороны в сторону, дыхание то учащалось, то переставало слышаться на полувдохе. Между тем Хэмметт скользнул рукой чуть ниже, легко дотронулся и вновь вернул её почти к пупку. — Ки-ирк... — рыжему думать, откровенно говоря, совсем не хотелось; он очень надеялся, что Хамстер просто замолчит и продолжит фрикции ладонью, но тот вообще остановил руку. Пришлось говорить. — С-сила тока в участке цепи... — Прямо пропорциональна напряжению, — Кирк медленно провёл по его коже рукой, от пупка до самого низа живота; второй же он схватил ручку и, расположив тетрадь на колене, принялся в неё что-то вписывать, — и обратно пропорциональна электрическому сопротивлению данного участка цепи. Он одними только пальцами принялся массировать сначала кожу основания, после — тонкую, чувствительную кожицу ствола. Дэйв не стонал, но кряхтел и временами крупно дёргался. — Прямо пропорциональна... — в голове надолго ничто не задерживалось; рыжий только прикусил губу, зажмурился и изо всех сил постарался отрешиться от мира. Хэмметт, правда, ему ничего такого сделать не дал — остановился, всё ещё легко, дразняще сдавливая его пальцами. — Н-напряжению, и обратно пропорциональна сопротивлению. Слово в слово повторить не получилось, но Кирк, видимо, уже этим остался доволен — продолжил двигать рукой, постепенно взяв размах шире. Его большой палец оказался прижат к головке, потирался о неё кругом, и мозоль на его подушечке сводила Дэйва с ума — ощущалась так явно, так приятно нажимала, надавливала... — Значит, тут мы двести двадцать вольт делим на десять ом, и получаем?.. Хамстер на него вопросительно уставился, и Мастейн, едва способный членораздельно говорить, решил сразу же ответить: — Двадцать два ампера, — он всхлипнул, шмыгнул носом и одновременно с этим издал множество других, не поддающихся трактовке, звуков. Кирк теперь полностью переместил ладонь на головку, принявшись её подергивать, поглаживать; вторая же ладонь, превозмогая дрожь, оформляла решение задачи в тетради. Хэмметт ненадолго стих — записывал условие второго задания, и Дэйв за эту почти минуту молчания готов был благодарить небеса. — А напряжение, исходя из формулы, будет... — его рука задвигалась как-то совсем по-другому: резче, плотнее прижимая кожу к стволу, временами оттягивая крайнюю плоть почти за головку. Мастейн поначалу пытался бездумно ляпнуть что-нибудь относительно членораздельное; впрочем, от узости кругозора он ничего вспомнить так быстро не смог, и потому ему снова пришлось отвлечься от тактильных ощущений, подумать, сглотнуть и заплетающимся языком выпалить: — Рав-вно про-роизведению силы тока... и... и н-напряжения проводника. Кирк, начав перебирать по стволу пальцами, записал решение второй задачи, тут же принявшись за третью. Когда условие задачи оказалось должным образом оформлено на тетрадном листе, Хамстер несильно сжал во второй ладони самую головку, заставив рыжего громко проскулить. — А теперь кое-что посложнее. Назови-ка мне закон Ома для полной цепи, — на его лице мелькнула улыбка. Дэйв приобрёл вид в целом очень потерянный — он даже минуты на три перестал издавать звуки; только слышно было, как трётся о себя же ткань одеяла, лежащего у него в ногах. — Ты же его знаешь, правда? Рыжий очень забеспокоился, напрягся, силясь хоть что-нибудь вспомнить, но мозг всячески этому протестовал — велел уделять внимание телесному, практическому, а теорию вспоминать не хотел, — в основном потому, что её никогда и не знал. Дэйв был несколько напуган, лицо у него через раз становилось кислое — через раз потому, что движения всё-таки находили свой отклик, наслаждали, становились причиной коротким улыбкам и долгому, томному прищуру. — Нет, — он решил сразу отступить. — Н-не сношай мне мозг, пожалуйста. Кирк даже почти рассмеялся. Между тем он про себя отметил, что Мастейн уже и держится совсем по-другому, и звучит, и выглядит иначе — однозначно близок, вот-вот последний раз дёрнется и... — А помнишь? — он провёл пальцем до основания, легко сжав ствол. — Нет, — Дэйв фыркнул дважды: сначала — от вопроса, от назойливого голоса, не позволявшего ему расслабиться, а после — от саднящей боли, сильно отдавшей в живот. — Значит, будешь вспоминать, Дэйви. Пока не вспомнишь — не отпущу. Во взгляде у него появилось что-то не то чтобы злобное, но дерзкое, игривое, малость жестокое. Он несколько раз провёл сжатой ладонью от основания до головки, и Дэйв за эти несколько раз, казалось, поймал пару инсультов — покраснел, побледнел, почти забился в конвульсиях, словно бы вот-вот схватил припадок, и звуки издавать начал совсем другие — мокрые, гортанные; звуки такие, что нельзя было просто взять и понять, было ему очень плохо или же, напротив, очень хорошо. После сжатая в кулак ладонь упёрлась в живот, снова сжав, но уже крепче, больнее. Мастейн почти заскрипел зубами. — Я не зн-наю, я ничего не знаю, — выражение лицо у него выражало то агонию, то какую-то даже степень наслаждения происходящим. — Не знаю... подскажи. Это была не просьба — приказ; озвучил это Дэйв тоном какого-нибудь командира взвода, принуждающего солдат бежать под танк. Хотел, конечно, сказать мягче, но не смог совладать с собой. У Хамстера это получалось даже в моменты самые волнительные, а вот Дэйви... Дэйви был человеком сложного, неоднозначного, неконтролируемого характера. — Нет, Дэйви, играй по правилам. Подсказок я тебе давать не буду... разве только намекну, — Кирк почему-то смягчился, — есть напряжение и два сопротивления. Всё почти так же, как в законе для участка цепи. Просто сформулируй по-человечески, и... la petit mort va vous rattraper¹. Последней фразы Мастейн не понял, но при упоминании смерти ему стало немного не по себе. Вместе с тем он пытался сообразить формулу; соображал через боль, физическую и моральную, и, когда Кирк провёл рукой чуть вперёд, заставив его тем самым дёрнуться и напрячься всем телом, его внезапно озарило: — С-сила тока... — Дэйв начал неуверенно, боясь сказать что-нибудь не то. Вместе с тем очень мешал говорить тремор, крупная мускульная дрожь, напряжение, едва не заставляющее плакать — горло ото всего этого немело, язык еде двигался, — в це-епи п-прямо проприц... пр-ропорциональна напр-ряжению и... и обратно пр... пропорциональна су-умме сопр-ротивления ист-точника и... и общ-щего супро... сопро-отивления ц-цепи. Формулировка вышла корявая, но ровно на последнем слове рука, двинувшись от основания, разжалась, и сразу стало легче: живот отпустило, унялась дрожь, начали ощущаться словно бы затёкшие за это время ноги. Ладонь Кирка двинулась ещё несколько раз, до конца уняв возбуждение, а после отстранилась, размазав собранный на внутренней стороне результат причастности Мастейну по ляжке. Тот этого, правда, не заметил — впал в своеобразную радостную прострацию, стараясь растянуть момент. — Ну вот, la petit mort², — теперь голос Хэмметта ему не казался назойливым — напротив, было даже по-своему приятно его слышать. — А почему смерть?.. Вроде состояние приятное, — интуитивно рыжий всё-таки понял, что значили эти слова. Французский он вроде знал, но понимать его за три года не особо научился. Кирк вытащил руку из-под одеяла, ещё раз обтёр её о матрац и дописал задачу. — Потому что всё приятное кончается, как бы умирает. Как видишь, французский язык полон драмы, — он чуть усмехнулся и повернулся к Дэйву, вопросительно на него глянув. — Остальные задачи решать будем? Мастейн усмехнулся в ответ. Он продолжил блаженно улыбаться, встретившись со взглядом Хэмметта, и философски изрёк: — У нас не так — у нас Аbspritz, который «прыскание струёй». Никакой красоты в языке, — и он лениво убрал руку с живота. — А физики, я думаю, на сегодня хватит. Кирк хохотнул, повернулся и закинул на него вытянутые ноги. Он продолжил писать — решил довести начатое до конца, и в комнате воцарилась тишина. Дэйв не знал, куда себя деть: то смотрел Хамстеру на ноги, то почёсывал переносицу, то тёр адамово яблоко; молчание не казалось ему уютным, давило на голову, на плечи. Ему хотелось встать, но в то же время совсем не хотелось скидывать тёплые лодыжки с колен. В конце концов он, прочистив горло, всё-таки решился нарушить молчание: — А мы теперь, ну... кто? — глаза у него совсем округлились, налились проникшим в комнату светом, заиграли ровным медвяным тоном. Зрительный контакт затянулся — Кирк отвлёкся от физики, пересёкся с ним взглядом и отвести глаз уже не мог. — Какой глубокий философский вопрос, — это должно было прозвучать иначе, бодро, шутливо, но нет — голос у него дрогнул и стих. Впрочем, он быстро сумел вернуть ему звучность и приятный, жизнерадостный тон: — Прежде всего, думаю, люди. Кирк Ли Хэмметт и Дэвид Скотт Мастейн, учащиеся восьмой гимназии, филиппинский ирландец и немецкий почти-еврей, рекордсмен списка школьного учёта и тихоня-сердцеед. Уже немало, правда? Дэйва теперь волновали только две вещи: почему это он вдруг сердцеед, и... — А мы, ну... друзья, да? Или уже нет? Кирк малость опешил. В комнате снова стало тихо; только слышны были копошения соседей за тонкими стенами, шум листвы, тихий шелест... День был на удивление солнечный, непривычно тёплый, да и солнце стояло уже высоко. Тревожный знак, но никто из них этому особого внимания не уделил — они только смотрели друг на друга, изредка моргая, и оба почему-то хотели поскорее закончить разговор. — Конечно, почему нет? Друзья... если ты так хочешь, конечно же, — он пожал плечами и улыбнулся; на его щеках появились очаровательные ямочки. — В смысле «если ты хочешь»? Хочу, конечно же, но после такого мало в чём можно быть уверенным. Оба почему-то рассмеялись. У Дэйва это было больше от нервов, а Кирка просто забавляла его неопытность, неспособность разобраться в ситуации. — А чего ты боялся? Что мы возьмём и после этого перестанем общаться, и вообще уже за людей друг друга считать не будем, да? — голос его почему-то стал тише. Он принялся оглядывать пространство в поисках пачки сигарет. Дэйв покраснел; при его бледной коже с ним это случалось часто, но сейчас всё было иначе, и случилось это больше от смущения. Он знал, что Хамстер ждёт ответа — тот никогда не задавал вопросы просто так, всё у него было будто спланировано заранее; он знал цену слова, цену ответа, и вместе с тем знал, как на этом капитале строить отношения, а потому ничем лишним не интересовался, узнавая людей тысячей других способов, и уже от этого сразу становилось ясно, что общение с ним требует крайней степени честности. Рыжий знал, что ответить нужно, но не знал, что отвечать — в голове роилась тысяча мыслей, но выложить их нужно было коротко, буквально в десяти словах. — Боялся, что мы перешагнём эту ступень. Лучше нам оставаться друзьями, — он попытался улыбнуться, но вышло криво, неуместно; словом, как всегда. — Не пойми меня неправильно, я не хочу тебя отталкивать, но... Кирк как-то сумел его успокоить, и взглядом, и жестами, и Дэйв внезапно обнаружил себя заключённым в объятия. Хэмметт на него не смотрел, рыжий не видел его лица, и от этого, наверное, вопрос прозвучал совсем безэмоционально: — А чем это плохо? Разве тебе не понравилось? Не было вынуждающего ответить пристального взгляда — его Дэйв вообразил себе сам, сам заставил себя начать говорить: — Не знаю, чем оно плохо, но я... мне не хочется, если честно. Не принимай близко к сердцу, просто мне это кажется каким-то неправильным. Это ведь не на спор, да? Ты ведь всё это делаешь не из-за того моего желания? — он поднял голову, глянул Хамстеру в лицо и сразу понял — отвечать он не станет. Впрочем, Дэйв сам ещё не ответил до конца. — ...да, очень понравилось. — Ну, хоть что-то хорошее... Слушай, в школу нам идти уже всё равно не резон — в любом случае опоздаем, так что я хотел предложить тебе — если ты, конечно, захочешь — сходить со мной в кое-какое место. Мастейн понятия не имел, куда его хотят отвести на этот раз, и неизвестность его вовсе не прельщала; прельщало только то, что они с Кирком снова могут куда-нибудь пойти, как вчера, как неделю назад. Просто взять и пойти как друзья. — Да, конечно, — уверенность в его голосе заставила Кирка улыбнуться.***
— Держись рядом, — Кирк шёл впереди. Дэйв изумлённо на него таращился — это было оттого, что он никогда бы и не подумал о способности человека говорить с сигаретой во рту. — Тут, конечно, на вид место тихое, но район не самый приятный. Рыжий оглядывался по сторонам, хоть Кирк и предупредил его, что тут многого лучше не видеть — никому здесь не нужны лишние глаза, а менталитет местных аборигенов гарантирует возможность в случае чего этих самых глаз лишиться. Дэйву здесь было даже немного страшно, но присутствие Хамстера его утешало. Место было не сказать что самое провинциальное, но и приличным его было не назвать: была улочка, очень древняя, судя по тому, что выложена она была кирпичом, а по бокам от дороги виднелись стены, торчали из этих бетонных огрызков штырьки потемневшей от времени арматуры. Жилых зданий в этом районе не было, только всякие развалины и редкие недострои. — А где мы вообще? — Дэйв не сразу решился подать голос. Вроде опасаться было пока что нечего — людей он здесь ещё не видел, но ощущал присутствие, и от этого даже бросало в дрожь. — В стране чудес, Дэйви. Да, тут чудеса разной степени паршивости сбывают по очень выгодным ценам, — он глянул на рыжего; последний встал столбом, физиономией выразив одновременно и боязливость, и тревожность, и — что от Кирка тоже не укрылось — интерес. — Ты правильно понял — здесь торгуют наркотиками. Но спешу тебя обрадовать: мы пришли сюда за вещью несколько иного рода. Мастейн опешил. У него в голове не укладывалось, как мог Хэмметт, такой хороший парень, ошиваться в таких местах, как мог он курить и выпивать, как мог не знать Писание, как так получилось, что его отец ему во всём этом потворствовал... внезапно Дэйв понял, что люди всё-таки очень многомерные — не кучка определённых крайностей, не список привычек и черт характера, а существа многоуровневые, скрывающие часть себя от глаз себе подобных; что они и привлекают переменами, удивительной возможностью менять впечатление, на глазах проходить метаморфозу, которой тоже на самом деле нет — они такие сами по себе, просто открываются по-новому, поворачиваются иной своей стороной, выворачивают себя наизнанку. Вместе с этим к Дэйву пришло осознание себя, такого плоского, такого простого, такого предсказуемого и контролируемого, словно бы он — цветок, дающий бутон в определённое время, при определённых условиях. Хамстер всё это время создавал ему условия, пытался его, двухмерного, «вытянуть», расшатать, придать ему глубины. После этого внутреннего потрясения в голове Дэйва остался только один вопрос — почему?.. — А зачем тогда? — прозвучало сипло. Нужно было увереннее, глубже. — Зачем нам что-то здесь покупать? Кирк хохотнул, начав шерстить рукой карманы. — Тут продаётся кое-что, что может купить любой взрослый, если осмелится прийти в одно очень неприличное место. Нам в нашем возрасте оно не особо доступно, так что брать придётся здесь, — Хэмметт посмотрел ему в глаза. Последний явно ничего не понял, и ему пришлось разъяснить: — Существует такая таблетка... Она расслабляет мышцы и успокаивает боль. Вот её нам и нужно взять, и, наверное, даже не одну. Ну и, помимо прочего, неплохо было бы заиметь пару резинок. Промолчав ещё с полминуты, он добавил: — Нет, ты не подумай, я ничем не болею — они будут так, для общей безопасности. Ты, наверное, тоже ничем не болеешь — тебя и любили-то только рукой, но... Кирк надеялся на понимание рыжим таких простых вещей, потому говорил серьёзно. Тот от этой серьёзности счёл нужным отметить: — Ну, болею, вообще-то, — встретившись с ошарашенным взглядом Хамстера, он решил рассказать подробнее: — У меня хронический бронхит, ещё вроде года четыре назад в сердце что-то шили, я с рождения болел той гадостью. Ещё у меня, кажется, кариес на задних зубах... Хамстер сдерживался изо всех сил, но превозмочь себя не смог — залился смехом, и этот его порыв отразился эхом от голых стен. — Не беспокойся, я более чем уверен, что бронхит, порок сердца и кариес половым путём не передаются, — он наконец нашёл в себе силы объясниться. Наивность, неосведомлённость Дэйва он находил чертами очень и очень милыми. — Я о других болезнях, вроде какого-нибудь там СПИДа. Его у тебя, впрочем, точно нет, не беспокойся. Пошли. Дэйв из сказанного мало что понял; вернее, понял всё, но думать об этом не хотел. Его любопытство не унималось: — А кто эту таблетку пить будет? Хэмметт прикусил щёку, выдохнул и ответил: — Я, скорее всего. Мог бы и ты, но мне хочется... Хотя, разговор не обо мне — последнее желание за тобой. Хочешь быть сверху? Дэйв облегчённо выдохнул: он брезговал пить таблетки, не прочитав инструкцию, не вытащив их самолично из блистера, не получив на них рецепт, а такие подозрительные вещества он бы вообще принимать никогда не стал. — Да... наверное. Кирк улыбнулся краешками губ. — Попробуешь и сразу уверишься, — он вытащил пару купюр из кармана. — Так, мы пришли. Я зайду, обо всём договорюсь, а ты стой здесь и жди, понял? Если что будет не так — сразу ори. Рыжий согласно кивнул. Сердце било, не попадая в собственный ритм — адреналин кипел в крови, грело ожидание свершения запретного. Он мельком оглядел развалины, возле которых они остановились — те из себя представляли бетонную коробку с пустующим дверным проёмом ближе к противоположному от Дэйва краю, по самое не могу изрисованную граффити, исписанную, как подъезд Кирка, отборной бранью. Хамстер прошмыгнул в проём, сразу громко с кем-то поздоровавшись. Дэйв подошёл ближе и выглянул из-за угла. Там, в четырёх стенах без крыши, сидели пятеро-шестеро парней немногим старше него — им было, наверное, лет восемнадцать-двадцать. Выглядели местные вполне обычно, разве только лица у них были очень отталкивающие, такие все скуластые, сухие, обязательно с мелкой нахальной ухмылкой. — Я слышал, у вас можно приобрести несколько интересных вещей, — Кирк внезапно заговорил по-английски. Дэйв этот язык мало знал, только цеплялся ухом за некоторые слова, смысл остальных додумывая самостоятельно. — Меня интересуют резинки, лубрикант и кое-какие таблетки. Один из тех парней, русый, жидковолосый, с мерзкими усиками, в целом ужасно отталкивающей внешности, вытащил из-под ног коробку. — Тебе сколько лет, парень? — он то ли заранее начал посмеиваться, то ли лицо у него просто было какое-то перекошенное — Дэйв отсюда не видел. — Семнадцать, — прозвучало уверенно, так, будто иного ответа на этот вопрос и быть не могло. Актёр из Кирка вышел бы до неприличия хороший. — Когда это здесь начали интересоваться возрастом? — Не начинали и не начнут. Прости, парень, но выглядишь ты как хлюпик. Дело, впрочем, твоё, — русый разрезал скотч на коробке ногтем мизинца и раскрыл её, демонстрируя товар. — Но я бы тебе больше четырнадцати лет не дал. Быстро дети растут... — И не говори, — подхватил второй, высокий, с очень красным лицом. — В таком возрасте уломать какую-нибудь мамзель... Она хоть старше тебя? — Да, на год. Толуоловая сыпь говорить не мешает? — Кирку продолжать разговор с ним явно не хотелось. — Сколько за всё вместе? — Не мешает, не беспокойся, — тот хамовато подтолкнул одного из соседей, пересев к Хамстеру поближе. — Она красивая хоть, а? Он вопросительно приподнял бровь. Воцарилось молчание. Дэйву почему-то стало смешно — сейчас Кирк, верно, должен был начать описывать его, на словах полностью переделав под девушку. Он хихикнул, сразу после закрыв рот ладонью. Внимания продавцов это, к счастью, не привлекло. — Естественно. Подробностей не дождёшься, не лыбься, — Хамстер так же хамовато на него глянул. — Так сколько за всё? — А ты её опиши, тогда о цене и поговорим, — он подбоченился, чуть расставив ноги. Мастейн ждал. Он думал, что Кирк управится быстрее, но парни эти были слишком уж охочи до разговоров. — Она рыжая, невысокая... Рыжий ощутил за собой присутствие. Только он обернулся, как чья-то рука схватила его за шиворот, оторвав от земли, подтолкнув вперёд. — Бледная, как смерть, кареглазая, вся в веснушках, абсолютно без груди, верно? А между ног у этой красавицы, я так понимаю, ещё и член имеется, — все обернулись, уперев взгляды в Дэйва. Кирк только мельком на него глянул, и в глазах его застыла вспышка — страх, волнение, адреналин... Только Мастейн собрался начать его оправдывать, как ему под глаз тут же прилетели костяшки тяжёлой руки.