***
Уже кончилась перемена, но учитель не спешил появляться, потому ученики галдели, собираясь вокруг каких-то конкретных парт; только двое спокойно сидели на своих местах, и один из них в этой школе был, очевидно, новеньким. Уже на входе в комнату было слышно, как он донимал Кирка, сидящего рядом — как раз там, где он сидел в первый здесь день Дэйва, — расспросами: — А ты откуда? — его ужасный акцент исказил простой французский вопрос до неузнаваемости. Хамстер, судя по тону, очень хотел от него отделаться, только вот никак у него это не получалось — тот имел настырность зовущего выпить соседа и обладал до крайности низким уровнем эмпатии. — Отсюда, — Кирк сейчас мог сойти за нелюдима; обычно, впрочем, он был очень общителен, но тут сменить настрой его вынудили обстоятельства. — Круто. А если серьёзно? — он старался говорить как француз, и от этого всё становилось ещё хуже — казалось, он общался одними только гласными да картавой «р». — Совсем отсюда. Мастейн успел к ним подойти и разглядеть новенького: тот был очень высокий, обладал face à claques¹, изрытым шрамами, будто изъеденным оспой, покрытым множеством прыщиков, имел голубые глаза, светлые волосы — как нельзя ужасно идущие к его красноватой, загорелой коже, — и был наделён впечатляющей и одновременно с тем пугающей способностью улыбаться, обнажая сразу два ряда зубов. — Приветствую, — Дэйву было немного неловко встревать, но он, тем не менее, встрял, сразу после подойдя к Кирку вплотную. — Ты... — его тут же перебили. — Здорово, — новичок помахал ему рукой. — Ты здесь раньше учился, да? Их история распространялась, видимо, как вирус — даже он, пришедший сюда только этим утром, успел где-то её подхватить. Кирка это, судя по его спокойному — или даже равнодушному — лицу, никак не удивляло, но Мастейну стало от признания этого факта немного не по себе. — Да, было дело. Мы переговорим с глазу на глаз, ладно? — Дэйв уже успел пожать Хамстеру руку; раньше они никогда так не делали, но сейчас он почему-то почувствовал, что надо. — Окей, — редкое для здешней среды слово, странный акцент, долгое "е". — Меня Джеймс зовут, кстати. А тебя, я так понимаю, Давид? — Дэвид, — он это сказал как-то резко, словно бы рявкнул. — Можно просто Дэйв. Кирк чуть подвинулся на стуле, тем самым дав рыжему возможность сесть рядом. Джеймс не переставал на них смотреть, и появлялось ужасное, саднящее ощущение, будто с ними что-то не так; может, у обоих не застёгнуты ширинки, или что-то на лице, на теле... Впрочем, взгляд его после перестал ощущаться, и Дэйв тихо, полушёпотом обратился к Хэмметту. — Пэм творит нечто абсолютно за гранью моего понимания, — он, примостившийся на стул одной ягодицей, кое-как способный сохранять равновесие, притёрся к Кирку ещё ближе; они теперь сидели бедром к бедру, бок о бок, колено к колену, и смотрели друг другу в лица. — Я думаю, у неё есть план. Может, ужасно глупый, абсолютно verrückt, bescheuert, beknackt, но есть, и ей хватит дури его осуществить. Кирк пожал плечами. Его физиономия выражала спокойствие, крайнюю степень наплевательства, но во взгляде было что-то участливое, сочувственное. — Ну и что с того, что он у неё есть? Будто это сделает ей какое-то преимущество, — он недолго промолчал, после внезапно улыбнувшись и положив руку ему на плечо. — И вообще, нет в этом ничего такого ужасного. Ты воспринимаешь игру слишком серьёзно, а не следует — она тем и хороша, тем и отличается от реальности, что существует только удовольствия ради. Если Пэм этого не понимает — ей же хуже. Хамстер ему улыбнулся, широко, до ямочек на щеках. Дэйва понемногу отпускало нахлынувшее смятение. — Да и вообще, чего ты на этом зациклился? Вчера всё только об этом, сегодня только об этом... — он картинно закатил глаза. Мастейн не сказать что задумывался, но подсознательно понимал, что Кирка доставал со своими проблемами в первую очередь, и сейчас от внезапных об этом мыслей оказался очень смущён. — Со своей la passade² разберёшься сам, а у нас с тобой гедонистическая игра. Нам нужно бы развеяться, пока не появится возможность осуществить... то, что мы хотели осуществить. Рыжий с парой ужимок всё-таки закивал головой. Между тем Кирк живо забегал глазами, будто старался что-то вспомнить или придумать. Его взгляд упёрся в новенького, уткнувшегося в какую-то электронную коробку и не особо-то активно в неё играющего. Он их, скорее всего, слушал... Конечно, слушал: стоило их разговору утихнуть, как с его лица тут же сошла ухмылка. Его беспардонность, бестактность не умаляла его приветливости, неотёсанность была, наверное, чем-то таким, что непременно перестало бы ощущаться, заострять на себе внимание, стоило только узнать его получше. При взгляде на него не появлялось жалости, только желание выдавить особо крупные угри на носу; он не выглядел юродивым, не был особо страшен, не казался агрессивным или заведомо глупым, и потому Хэмметт решил, что ему можно довериться. — Слушай, как там тебя... Джей? Ты у нас откуда? Новичок глянул на Кирка, облизнул губы и ответил: — Джеймс. Джеймс Алан Хэтфилд из блудливой Калифорнии на самом западе Штатов, — он сделал вид, будто снимает с головы несуществующую ковбойскую шляпу. — А вы как? Оба — коренные французы? Этот его вопрос заставил и Кирка, и Дэйва одновременно ухмыльнуться и закашлять в рукав. Первый после уставился в пол, всё ещё стараясь подавить приступ смеха, и инициатива отвечать перешла к Мастейну. — Даже близко нет. Я из Германии, сам по себе немец. У меня из французского только отчим, — он пожал плечами. Кирк между тем выпрямился и прочистил горло. — Со мной ты тоже не угадал: я пусть и родился во Франции, но французских корней у меня ни миллиметра нет. А ты у нас аж из Америки, даже не верится... Прям оттуда — и сюда.. — Хэтфилд кивнул. — Как ощущения? Как из дворца в канаву, верно? Ну ты даёшь. — Да нет, всё не так плохо. Только вот большинство людей отказывается извинить мне мой французский, а так — вполне себе рай. Вы, парни, просто американские фермы никогда не видели: оттуда и в какой-нибудь Гондурас сбежать — счастье. Трое рассмеялись. Хэтфилд уже не казался невеждой, и даже думалось, что у него просто такой менталитет, что грубоватость, активность в разговоре, отсутствие стеснения — типичные для американцев черты. Они разговорились, говорили, говорили, а учитель всё не приходил. В какой-то момент Дэйв пригласил его прогуляться после школы — разумеется, не тет-а-тет; без Кирка он бы никуда не пошёл, — а тот живо, с воодушевлением согласился. — А куда пойдём? — он вытаращил глаза и на новых знакомых теперь смотрел так, словно они были вовсе не людьми — существами совершенно иного вида и, судя по ошалело моргающим его векам, абсолютно отличной от человеческой наружности. — Думаю, мы могли бы... — начал было Кирк, но тут же раздался хлопок двери. Все в классе затихли. Хамстер, Мастейн и Хэтфилд замерли. Раскатом грома раздался в тишине комнаты голос Азуля. — Бонжур, народ. Ваш учитель заболел, так что меня попросили посидеть с вами урок-другой... Дэйв пулей вылетел из класса. Кирк склонил голову, едва не уткнувшись носом в тетрадь. Джеймс растерянно смотрел то на Хэмметта, то на зияющую щель между дверью и косяком, сужающуюся и через секунду вновь ширящуюся. Азуль устало опустился в кресло и, закинув ногу на ногу, принялся читать прихваченную с собой газету, то и дело поглядывая на Кирка из-за отогнутого уголка листа. Синяки, опухшая бровь, отёчный нос... Да, ему было чем полюбоваться.***
Часы тянулись ужасно медленно. Дэйв успел заскучать и от этого нарезать с десяток кругов по второму этажу школы. Последнее, правда, касалось только недавно прошедших десяти минут; за весь же учебный день он на низких скоростях дал по зданию марафона два, не меньше. Всё было потому, что он не мог выносить Пэм. Вернее сказать, ему просто не хотелось: не хотелось ощущать на себе её взгляд, видеть её лицо, красное от размазанной по нему помады — о, она была горда до неприличия; горда перед собой, так что всё-таки иногда могла позволить себе побыть посмешищем исключительно принципа ради, — терпеть её подруг, норовящих его подколоть. Он на каждом уроке просился выйти и подолгу не возвращался, придумывал себе самые нелепые оправдания: аллергия, — да, чёрт побери, он схватит анафилактической шок прямо сейчас, если вы, мадам Боку, его не выпустите, — несовместимая с жизнью жажда, — вы же видите, месье де Руг, как его трясёт, вы же знаете, что он сейчас упадёт в обморок, что всё это окажется на вашей совести, — ужасная головная боль, — нет, месье Жоржуа, засуньте свой аспирин туда, откуда достали, ему однозначно нужно тащиться в медпункт через два крыла и десяток лестниц, — даже клиническое недержание, — да, месье Азуль, вот настолько ему наплевать, — и всегда его отчего-то изнеможённый вид играл ему на руку. Как бы там ни было, бесцельно слоняться по коридорам ему со временем надоело, и он на одной из последних в первой смене перемен выловил Джеймса и Кирка из толпы, решив подговорить обоих сбежать с биологии. — Давай, почему нет, — Хэтфилд пожал плечами, мельком глянув на Хэмметта. — Что с тобой такое? Смелость в заднице скребётся? — тот тут же покрутил пальцем у виска. — На нас с тобой уже достаточно докладных написали, тем более что Азуль, скорее всего, заметит наше отсутствие в смежном с его кабинетом классе. Он-то уж точно вспомнит, что нас сегодня в школе однозначно видел. — На твоего голубого мне фиолетово, — и ему тут же самому стало неприятно от своей грубости. Впрочем, с ним всегда такое, когда он раздражён: авантюризм хлещет из всех щелей, изнутри распирают решимость и недовольство, и хочется послать всех вокруг, а за ними следом и себя. — Да и потом, желание вроде как оставалось за мной. Джеймс недоуменно их оглядывал. Кирк притопывал по полу носком ботинка. — Не припоминаю, что у нас за кем осталось, но будь по-твоему. Подождёшь нас во дворе, ладно? Только, пожалуйста, постарайся не попадаться на глаза ни Луи, ни Азулю. Дэйв кивнул. Хэмметт сразу после направился в сторону кабинета химии, Джеймс же остался стоять в растерянности. — Ты чего? — Мастейн помахал рукой перед его глазами. — А?.. Да так. Просто вы, парни, какие-то странные, — пожал плечами, попятился шагов на пять, а после развернулся и побежал за одноклассниками. — Да не то слово, — зачем-то он снова кивнул и пошёл уже по направлению к столовой. Следующим уроком у него была музыка, и на неё он решил просто-напросто не идти. Нервы сдавали. Пэм прошла мимо; вот она, девушка, которая смеётся — кривая красная полусфера едва ли не от уха до уха на нижней половине лица и прищур, и взгляд такой, будто она видела Дэйва насквозь. По спине пробежали мурашки. Казалось, Касселберри сейчас подойдёт и загадает что-нибудь такое, от чего ему гарантированно расхочется жить. Впрочем... Плевать. Сейчас он готов был хоть пройтись по школе голым, хоть признаться в любви наименее симпатичному из преподавателей, — а на большее у неё воображения навряд ли бы хватило. Дойдя до дверей столовой, он неожиданно для самого себя развернулся и направился прямиком к главному входу. Вышел через парадный, пафосно, уверенно; вахта пустовала, так что можно было особо не осторожничать. Оставалось только спрятаться за клумбами и выждать где-то с полчаса, и этот ужасный день для него бы закончился.***
— Дэйви... Дэйви! — голос над ухом, пальцы на плечах, и всё как в тумане. Дэйв заснул очень не вовремя, но вместе с тем на редкость быстро и крепко. Склонившийся над ним Кирк и Джеймс, пригнувшийся, севший на корточки, чтобы его не смогли увидеть из окон школы, выглядели не то испуганными, не то просто очень напряжёнными. Стоило Мастейну приоткрыть глаза, как Джеймс тут же взял его под мышки и поставил на ноги. — Пошли. Оклемался он уже по пути... к дому Хамстера, судя по всему. Те же убивающие желание разглядывать местный пейзаж многоэтажки, те же исписанные всяческого рода непристойностями стены, тот же разбитый асфальт. — ...и вот, в общем. Несчастная сектантка-мать умерла, отец слинял задолго до этого, и мы с братом и сестрой остались одни. К счастью, брат сумел оформить над нами опекунство, — Джеймс ухмылялся при этом так, будто рассказанная им душещипательная история в его жизни не имела места быть, будто его это всё вовсе не касалось. Кирк, тем не менее, сочувственно кивнул. Рыжий заинтересовался, но переспрашивать не хотел — некрасиво бы вышло. Он только выпрямился и звучно прочистил горло, обратив на себя внимание. — Итак, господа, чем займёмся? Хэмметт пожал плечами. — Выпьем?.. — с надеждой в голосе, без опаски, будто он вовсе не помнил, чем закончилась предыдущая их попойка. Впрочем, не одного его жизнь ничему не учила — Дэйв тут же радостно закивал, показав большой палец. — Грешно, — прояснись разум Мастейна парой минут раньше, он бы застал попытки Джеймса выдать себя за образцового христианина, такие же нелепые, как и эта. Им сказанное никак не шло к его физиономии, выражающей предвкушение, азарт и, наверное, толику страха. — Я угощаю. Кирк смотрел на него с ехидцей: знал, что он не выдержит, что согласится, сломается. Хэтфилд пожевал губу и чуть кивнул, глядя на свои ботинки. — Впрочем, святое дело, — и пожал плечами, будто пытаясь согласиться с тем, что сам сейчас сказал. А что такого? А чем плохо? А чего бы, чёрт подери, и нет? — Дэйв... Дэйви! Сознание покинуло Мастейна в самый неподходящий момент. Наверное, ночью стоило спать, а не думать о выходке Касселберри, не мусолить себе нервы, не капать самому себе на мозги. Наверное, стоило за день хоть что-нибудь съесть. Наверное, всё-таки не стоило идти в медпункт, а есть таблетки от головы на голодный желудок — тем более. Кирк выругался. — Подожди, я возьму его на руки, — и Джеймс, недолго простояв без движения, пролез под него ладонями.***
— А часто ты так? — Да, в последнее время зачастил... Раньше, конечно, я старался избегать напиваться вдрызг, — тёмное пятно перед глазами постепенно обретало очертания: вот ладонь, зажавшая пивную банку, вот голый торс, нога, закинутая на другую, ступня в домашнем шлёпанце. Рядом начал очерчиваться желтоватый контур, расчёркнутый светло-розовой полоской — Джеймс, как бы странно то ни было, пил лагерное через соломинку. — А потом появился вот этот, и понеслось. Дэйв почему-то сразу себе представил, как Хамстер кивает в его сторону, как тычет в него пальцем. «Вот этот», — да, тот самый, сей конкретный. Стало даже немного обидно. — А почему? Неужели он так много пьёт? — Джеймс втягивал в себя пиво с ужасным дребезжащим звуком, походящим на жужжание комара, на скрежет старого мотельного вентилятора, рёв несущейся по трассе машины, не наличествующей глушителем; в ушах он ощущался точно так же — от него, казалось, вот-вот раскрошились бы косточки, бьющие по мембране. — Нет, он в своей жизни пил только раз, и тот — со мной. Я пил чаще не с ним, а из-за него. Мастейн приоткрыл левый глаз. В черепной коробке эхом прозвучало не столько удивлённое, сколько саркастическое «вау». — Ты? Из-за него? По-моему, так бывает только у педиков. Дэвиду захотелось рассмеяться, но мышцы лица были настолько задубеневшие, что даже улыбнуться не получилось. — Почему сразу педики? Просто понимаешь, он мне дорог, правда, но к нему питает симпатию одна не особо приятная девушка, и отчим у него как оживший экспонат кунсткамеры, и матери его на него уже плевать... Он старше меня, знаешь, но при этом совсем как ребёнок. Он не может с этим справится, он постоянно в панике, зажатый, забитый, а я просто пытаюсь его отвлечь. Рыжий постепенно приходил в себя, но уже не пытался шевелиться, старался не издавать звуков — только слушал, только пытался вникнуть в происходящее. — По-гейски как-то звучит, правда, — он отвёл взгляд, недолго помолчал и забормотал: — впрочем, я могу быть предвзят. Про вас, знаешь, говорят много всякого разного: что вас как-то спалили, пока вы трахались в листьях, и что вас за такие дела по разным классам раскидали, и что Дэйв тебя на чьей-то свадьбе поцеловал... Бред, верно? Вот у некоторых фантазия... Мастейн негромко прыснул со смеху. Да, чёрт подери, почему бы им не заняться сексом прямо на школьном дворе, под окнами трёхэтажного здания, перед глазами полутора тысяч учеников и сотни с лишним учителей? Почему бы не на отработке, на которой они должны были загладить вину за свою прошлую шалость? Почему бы не прямо под носом у Луи? А чёрта бы директору за такой эпатажный проступок просто-напросто не перевести одного из них в другой класс? Так логично, так правдоподобно... Кажется, Дэйв даже знал пару идиотов, которым посильно было до такого додуматься, и дюжины три языкастых девчонок, способных за пару часов заразить школьной сплетней всю Францию. Да, полёт фантазии и правда был впечатляющий... — Ну, в листьях мы просто-напросто валялись. Ребячество — и ничего больше, так всё было, но для Фурнье это стало последней каплей, вот и получилось... А что касается поцелуя... Да, Дэйв тогда меня поцеловал. Хэтфилд выпучил глаза и, казалось, подавился воздухом. Он откашлялся, а после подсел к Хэмметту поближе и налетел на него с расспросами: — Так он тебя?.. Так он что, из этих? А ты его как, ударил? Он больше не лез? — Что?.. Зачем мне его бить? Я сам его попросил меня поцеловать, — лицо Джеймса в этот момент нужно было видеть: он так выпучил глаза, что те, казалось, вот-вот выскользнули бы из-под век. — Да и потом, почему любое наше взаимодействие ты находишь... гейским? Вот я с тобой сейчас пиво пью. Я тебе его принёс, я о тебе позаботился. Это по-гейски? Хэтфилд, недолго поразмыслив, кивнул. — Мы с тобой сидим у меня дома под почти звёздным небом почти что наедине. Это, наверное, тоже по-гейски... А знаешь, на что это всё похоже? На прелюдию. Да, когда-то я точно видел один интереснейший фильм, начинавшийся точно так же... — Кирк хихикнул, Джеймс же, судя по его виду, впал в раздумья. — Да, мы почти цивилизованно отдыхаем, говорим, не повышая голос, совсем как педики. Хотя даже они временами дерутся и орут друг на друга — всё-таки тоже люди, бывает. Если отбросить предрассудки, ничего гейского нет ни в нашем настоящем, ни в прошлом: ни слухи, ни даже наш поцелуй гомиков из нас не делает. Хэтфилд почесал подбородок, закатил глаза, будто насильно с чем-то соглашался, а потом из странного интереса спросил: — А зачем ты его попросил тебя поцеловать? Дэйв прислушался. В своё время он на этот вопрос ответа не нашёл, да и не особо искал — Кирк предпочёл о нём забыть, и всегда так ловко уворачивался от прямого разговора, но никогда не открещивался от случившегося. Иногда они упоминали этот момент в дружеских беседах, облекая его в довольно ёмкое слово — «начало». Действительно, тогда по-настоящему началась игра, началась новая для Мастейна жизнь. Тогда за этим искренним капризом Хамстера последовал его собственный, идиотский, ничем не обоснованный, мысли о котором до сих пор заставляли его стыдиться себя, особенно своей импульсивности и словно бы детской жадности. Этот свой порыв ему толковать тоже не хотелось, потому как вспоминать его было попросту неловко. — Впрочем, знаешь ли, что-то в этом действительно есть такое... — он вздохнул, — гейское. Я попросил об этом не шутки ради, просто мне тогда показалось, что одна из его знакомых девушек на него посягнула, и я захотел на каком-то подсознательном уровне ей доказать, что он, как бы это сказать... мой. Что такое? Ты весь красный... Я сболтнул лишнего, да? Нет, ничего здесь лишним не было. Дэвид тоже покраснел, — вообще у рыжих лицо часто кажется очень красным, но сейчас оно было и того ярче — под таким румянцем даже рассмотреть на нём веснушки едва ли представлялось возможным. Кирк, значит, приревновал, а приревновал — значит... любил? Наверное. Мать была права: отношения — действительно самая сложная для понимания вещь, и от её сложности в ней разбираться совсем не хотелось. Казалось, что лучше этого всего сторониться, каждое «сейчас» было окрашено каким-то особым нравственным индикатором, резким цветовым сигналом дающим понять — рано. Всегда казалось, что ещё рано, что сейчас ему такое не нужно, что ему не хочется ни ухаживаний, ни самих воспоминаний о том, что между ними произошло, пока он ото всего этого отнекивался. Всё, как сам он мог видеть, происходило не так, как, по его мнению, должно было. Жизнь к его страхам не особо прислушивалась, к мольбам — тем более, и он шаг за шагом, медленно, но верно шёл к тому, от чего хотел когда-то пятиться. Между тем именно в этот момент индикатор плавно переменил цвет. Может быть, давно уже пора? Может, следует сделать шаг навстречу? Может, не стоит ждать инициативы Хамстера, не стоит всё время быть ведомым? — Может быть... Да, — он не издал ни звука, только прошевелил губами; свой голос он, тем не менее, явно услышал. Кирк продолжал говорить. — Знаешь, может быть, я и сам из этих. Дэйв мне нравится, пожалуй, во всех смыслах этого слова, — карие глаза уставились в потолок. — Наверное... Да. И ничего такого в этом вроде нет — огненный дождь на нас ещё не льётся, земля под ногами в пустыню чего-то не превращается. — Ну... — Джеймс не знал, что сказать, но, судя по всему, устал слушать монолог Кирка и от этого ощутил острую потребность внести в разговор скудный — в пять метафорических французских копеек — вклад, — всё-таки в слухах всегда есть доля правды. Неудивительно, что у вас всё почти так, как говорят — для друзей вы слишком уж близки. Знаешь, когда всё становится так серьёзно, я стараюсь не осуждать... Огненный дождь, кстати, ждёт в Аду, а никто из вас ещё вроде как не умер... Так вот, я не то чтобы против, но это для меня всё равно потрясение. Мне тяжеловато это всё понять... Не слышно, про себя, вместе с ним говорил и Дэвид. — В аду, значит... Тяжёло ему понять, да, конечно... И почему только Кирк его всё ещё терпит? А Кирк и не сказать что терпел — он, казалось, был увлечён разговором, даже до комичного внимательно вслушивался в попытки Хэтфилда связать обрывки фраз единым смыслом, разбирал его речь, из-за акцента очень малопонятную, с таким лицом, будто тот говорил на каком-нибудь редком мёртвом языке, а то и не на нём самом, а на его пограничном диалекте. Во всём этом он что-то понял, что-то ему открылось — его лицо вдруг озарилось улыбкой. Дэвиду даже стало жаль, что за разглядыванием Хамстера большую часть монолога он просто-напросто прослушал. — Так, стало быть, как только ты пришёл, тебе прямо в лоб всё это и высказали? И конкретно указали на нас, да?.. — Джеймс кивнул. — И кто же тебя так щедро осведомил, если не секрет? — Поначалу я вообще случайно всё это услышал, а потом, когда решил переспросить, нашлась одна девушка... Кажется, она опаздывала на урок, и я её немного задержал. Хэмметт прикусил губу, отставив банку с пивом в сторону. — Какая девушка? Она представилась? — Нет, я её имени не спрашивал... А сама она, ну... красивая, — под выжидающим взглядом Кирка он всё-таки сообразил её описать: — Такая светловолосая, невысокая, кажется, кареглазая. Фигуристая, если мне не показалось... Хорошенькая, словом, только краситься не умеет — у неё на лице был чуть ли не красный серп. Такая, знаешь, девушка-Джокер. Зря я не поинтересовался, как её зовут... Хамстер прыснул и прикусил губу. Пару секунд они просидели в тишине, пока комната внезапно не озарилась смехом Дэйва. Он бездарно себя выдал, но сдерживаться уже попросту не мог. — Пэм... Памела Энн Каселберри, вот она кто. Повезло тебе, парень. Поздравляю. Следом за ним рассмеялся и Хамстер. Джеймс сгорбился и принялся отрешённо разглядывать пивную банку. Ему стало как никогда не по себе — всё сказанное ни о чём ему не говорило, новые знакомые настораживали, а приглянувшаяся девушка, казалось, была у всех на слуху, и причины тому были, очевидно, не самые позитивные. — Все вы здесь сумасшедшие, — он одним глотком допил пиво. Дэйв и Кирк засмеялись ещё громче. Всё-таки в чём-то он был прав.