Jeux de Enfants

— Мне н-нужно ид-дти, парни, — Дэйв резко завалился набок, но сразу после того, как его пошатнуло по-настоящему, выпрямился и смахнул пару прядей со лба. Породия на ушедшего пару минут назад Джеймса получилась очень правдоподобная — тот действительно раскачивался, как маятник, во все стороны; удивительно ещё, что при такой амплитуде он не бился щеками об пол при каждом своём шаге. — Как думаешь, он до дома-то хоть дойдёт? — Дойдёт, конечно: ему только по лестнице спуститься и пересечь пару кварталов. Расслабься, — Кирк протянул ему сигарету, — всё с ним будет нормально. Дэйв закурил. Хамстер, глядя на него, тихо посмеивался: он совсем не умел управляться с дымом, — то сразу выпускал его весь, недолго подержав во рту, то нечаянно пускал струйки через нос, кривя лицо и откашливаясь, то попросту его проглатывал. Последнее происходило, как правило, именно тогда, когда он внезапно загорался желанием поговорить; произошло и сразу после реплики Кирка, и лицо Дэвида приняло притом очень возмущенный вид. — Перестань, так говоришь, будто я за него переживаю. Он в Пэм втюрился, ему в любом случае хорошо не будет... — Ну, как знать. На руках-то он сегодня нёс тебя, а не её, — смешок получился звонкий, терпкий, треплющий нервы, только чего-то в нём не хватало... может быть, ноток ревности? После всех тех откровений, которые Кирк в избытке выкладывал Джеймсу — всё равно что первому встречному — и никогда не раскрывал Дэвиду, Мастейн такие подколы начал считать кощунственными. Его это смущало, вгоняло в ступор; он просто не мог понять, почему любящий человек себя не выдаёт, даже больше того — не выдаёт специально, выверяет каждую фразу, словно бы его мучает. Может, чего-то ждёт?.. — Пусть и её возьмёт на руки, мне не жалко — я поделиться только рад. Чего смеёшься? Это, между прочим, свойственно всем Мастейнам. Моя мать как-то решила поделить отца с одной фрау из его агентства, а потом и вовсе уступила... — Почему-то я думал, что твоя мать овдовела, — Хэмметт посмотрел ему в глаза, и взгляд его выражал только одно — замешательство. — И правильно думал: спустя семь лет сожительства та фрау его отравила. Надеюсь, у нас выйдет как-нибудь поудачнее... Впрочем, ошибок матери я повторять не стану — уступать насовсем для меня уже не вариант. Дэйв улыбался широко, самодовольно, и щёки покраснели, и побледнели губы. Кирк улыбался в ответ, но как-то ехидно, вкрадчиво; за такой улыбкой скрыть можно было какое угодно намерение, абсолютно любые эмоции, и такая неопределённость Мастейна попросту выводила из себя. — И чем это он тебе так дорог, что ты собираешься оставить его при себе? Знаешь, tu est une sylphide par rapport а ce monstre, — у него получилось даже не просто спародировать, а натурально подделать американский акцент нового знакомого, — тебе за него особо крепко хвататься не надо... разве только за некоторые его части. Оба усмехнулись. Напряжение между ними уже не злило, даже напротив — завлекало, разогревало, побуждало к действию... — Ничем, потому за эти самые его части ухватиться может кто угодно, мне до этого дела нет. Тех людей, которые мне действительно дороги, я ни с кем делить не готов, — сигарета, до этого тлевшая промеж его средним и указательным пальцами, оказалась прижата к губам, а после медленно, эффектно, со смаком втянута в рот до того места, где фильтр переходит в набитую табаком бумагу. Он снова затянул слишком много дыма, но на этот раз держался уверенно, стоически, пафосно, только глаза очень заметно увлажнились; сразу после он по неосторожности стряхнул пепел себе на ногу. — Не то что не готов, даже помыслить об этом не могу. Потому я, знаешь ли, рад, что на руках он сегодня нёс меня, а не тебя. Ещё никогда ему не доводилось видеть Хамстера смущённым. Растерянным, озадаченным, запутавшимся — каким угодно, но не таким, как сейчас; не с таким оторопелым взглядом, не с такими круглыми глазами, не с такими румяными щеками и приоткрытым ртом. Дэвид подошёл ближе, потушил сигарету, закинув её в пустую пивную банку, которую тот уже с полчаса зачем-то держал в руке, и прильнул к нему. С напором, с силой... с такой, что оба рухнули на пол, стоило ему только податься вперёд. — Не вставай, — Дэйв оплошал, опять сделал всё не так, но не испугался своего промаха, не прервался. Он твёрдо намеревался наконец взять всё в свои руки... Ладно, после всего не очень уж и твёрдо, но и не слабо, не хлипко — просто надеялся больше, чем верил, и в итоге пустил всё на самотёк — пусть будет как пойдёт. А оно, кажется, пошло... — Я и не собирался, — Хамстер намотал его кудри на руку и притянул его к себе. Поцелуй вышел мокрый, смазанный, немного неловкий, но всё равно страстный, всё равно жаркий. Пока Мастейн пытался расцеловать его шею, — получалось не особо; Кирк постоянно вертелся и жаловался на щекочущие кожу кудри, — тот расстёгивал на нём рубашку; тоже без особого успеха, но упорно, с таким даже рвением, что к последней пуговице она едва осталась цела. Снимать её через руки он не спешил, да и не смог бы; Дэйв тут же прижал его локти к полу и принялся стягивать с него штаны. — Ты правда хочешь... вот так? — Кирк не особо сопротивлялся, потому вскоре поёжился, коснувшись пола голыми лодыжками. — Здесь, в дырявой бетонной коробке, на оборванном ламинате... Дэйв пока не решался стянуть с него трусы, но проявлял изрядную долю любопытства к тому, что они под собой скрывали: касался отрывисто, украдкой, и так отдёргивал руку, будто боялся обжечься. Хэмметт не настаивал, но сам тянулся к нему, неспособный, однако, коснуться ремня его школьных брюк. Положение он занимал крайне неудобное. — Не драматизируй, — Мастейн всё-таки придвинулся ближе, так что Кирк смог ухватиться за пряжку и потянуть его на себя. Справиться с ремнём не получалось: Хэмметт не мог сесть, потому как Дэйв теперь сидел на его бёдрах, а лёжа едва смог бы коснуться его брюк даже кончиками пальцев. Он занимал промежуточную позицию, и спина от неё уже разболелась, и дрожали руки, но... — Наконец-то, — пряжка всё-таки поддалась. — А... кхм, — Дэйв прочистил горло, — что делать?.. Кирк уставился ему куда-то промеж глаз. — Кажется, Мастейн, я обманул твоё доверие... Ты, наверное, думал, что я знаю, но вот об этом я имею только самое общее представление, — Хэмметта редко можно было увидеть смущённым, ещё реже — озадаченным, но сейчас этому редкому виду Дэйв был рад как никогда. Он прочистил горло. — Ну, это общее представление я, положим, тоже имею. На этом... рефлекторно-механическом уровне. Только вот я что в физике, что в биологии полный профан. Во всём этом явно больше нюансов, чем я могу себе представить... Кирк отвёл взгляд и кивнул. — С устранением большинства этих нюансов та штука, за которой мы ходили, нам бы здорово помогла. Без неё придётся искать смазку и долго возиться с... естественным отверстием. — А ты знаешь, как? — спросил Дэйв с надеждой в голосе. Кирк плашмя выставил вперёд ладонь и развёл в стороны безымянный и средний пальцы. Дэйв ухмыльнулся. — Нужно вулканский салют... вот прям там? Хамстер пожал плечами. — По крайней мере, такой прецедент я видел... А вообще, наверное, многовато будет. Снимай трусы, — тон у Кирка был самый что ни на есть повелительный. Мастейн с важным видом стянул с себя брюки вместе с бельём. Стыдно не было; интересно, разве что... Он, безусловно, ощущал возбуждение, но как-то отстранённо, будто оно было где-то на периферии; ему думалось, что в такое чувство окунаются сразу с головой, теряя терпение и рассудок, и трясутся, трутся обо всё, что ни попадётся на пути, и даже боли не чувствуют, когда друг друга кусают и шлёпают... Словом, исходя из своего небогатого наблюдательского опыта, он полагал это очень похожим на проявление симптомов бешенства, и потому был приятно удивлён, осознавая в черепной коробке относительные порядок и ясность, а внизу, перед глазами, явно увеличившийся член. К последнему Кирк поспешил приставить пальцы, но немного погодя с озадаченным видом их убрал. — Мы что-то не так делаем, — заключил он. Потом задумался, но долго это не продлилось: его вдруг осенило. — Ползи ближе. Прямо по мне ползи, да. Дэйв попытался. Кое-как переместившись ему на грудь, он недоумённо посмотрел ему в глаза. — Тяжело... Назад откинься, я еле-еле дышать могу, — воздуха ему даже на эту фразу едва хватило. До Мастейна не сразу дошло, какую именно позу он в итоге должен принять, но как-то он всё-таки сообразил обхватить ладонями свои лодыжки по обе стороны от боков Кирка и прогнуться в подобие полумостика. — А обязательно с акробатикой?.. — ему и самому тяжело было ловить воздух. Руки уже начинали трястись; он очень надеялся, что что бы ни хотел сделать Хамстер, он сделает это быстро, потому что сам Дэйв долго в этой стойке точно не протянет. — Почему нет? — он приподнял голову и коснулся живота Дэйва лбом. Тот от прикосновения чужих волос до предела напряг мышцы пресса. — Тут нужно кое-что из области физиологии подправить, иначе будет совсем не то. Совершенно неожиданно для Мастейна к его головке прижался горячий язык. Лицо — и, наверное, живот со спиной, и ноги тоже, он ничего из этого не видел — вмиг вспыхнуло, а руки крупно дрогнули. За этим последовали не вполне внятные прикосновения ниже по стволу, а потом его обхватили губами... Сразу после, правда, отпустили. — Как ощущения? — Кирк говорил как-то совсем уж тихо. — Э-э... странно. Приятно, но странно, — Мастейн отчего-то заулыбался. Улыбка вышла, верно, как у полоумного; впрочем, кто бы её увидел... — Слушай, может, всё-таки как в тот раз? Ну, я имею в виду... Так заморочек как-то меньше. — Лично я рад заморочиться, — возразил Хэмметт, прежде чем снова обхватил его губами, начав короткими рывками подаваться при этом вперёд. Мастейн не сказал бы, что ему было неприятно; просто боль в запястьях и пояснице проникнуться происходящим не позволяла. Впрочем, самому Кирку вскоре эта процедура наскучила: он выпустил Дэйва изо рта и измерил диаметр пальцами. — Ну, вот, теперь как надо. Дэйв осторожно слез с него, встал на колени и с любопытством глянул вниз. — А я особой разницы не вижу. Может, у меня с глазомером что-то не то, или с рецепторами какими-нибудь, но вроде как было, так и осталось... — Дэйв смекнул, зачем случилось то, что случилось, но едва ли такие манипуляции сильно повлияли на его размер; может, вектор направления немного и изменился, но в остальном... — Много ли ты понимаешь, — насмешливо отозвался Кирк. Дэйв улыбнулся ему, — по собственным ощущениям, физиономия у него при этом сделалась очень глупая. — И каков твой вердикт? — Двух хватит, — Хэмметт показал пальцами ножницы и весело фыркнул. Потом начал озираться по сторонам. — Чёрт, кажется, у меня тут ни гелей, ни кремов подходящих нет... Дэйв вдруг поднялся на ноги, сделал шаг и едва не упал, запутавшись в висевших под коленями штанах. Из них он не особо расторопно выпутался и неровным шагом двинулся к углу комнаты: именно туда Кирк и Джеймс закинули рюкзаки, когда только пришли. Мастейн не был уверен, что найдёт искомое, но каким-то чудом всё-таки нашарил среди учебников завалявшийся ещё с его визита к Пэм полупустой тюбик с заживляющим кремом. Как он у него оказался, сам Дэйв уже не помнил, но был безмерно рад такой случайности. — Заживляющий, значит... Это в каком-то смысле символично, — пробубнил Кирк, разглядывая тюбик. — Ой-й, как он ёлкой смердит... — Нормальный запах, — Дэйв сжал уже открытый тюбик через его ладонь, выдавив крупный шарик крема себе на пальцы. Потом эту горошину он принялся по ним растирать, для верности добавив на подушечки ещё по бусине. Субстанция казалась слишком жирной и очень холодной, и Дэйв застыл в замешательстве. — Как думаешь, его дыханием греть стоит? Или от пальцев быстрее нагреется?.. Кирк в этот момент освобождал себя от остатков одежды. Мастейн такому зрелищу несколько смутился. — Да чёрт с ним, пихай уже так, — Хэмметт раздвинул ноги; особо соблазнительным и призывным этот жест не вышел. Дэйв, тем не менее, от этого крупно вздрогнул. Он не решался сначала его коснуться, но вспомнил, что вообще никогда не трогал Кирка там, где не было положено друзьям, и ощутил зародившееся в самом низу живота желание наверстать упущенное. Поначалу он позволил себе только круговые поглаживания самыми подушечками пальцев, без попыток проникновения. Хэмметт сжался, то ли от внезапно подступившей неловкости, то ли от холода. — Тебе не кажется, что смазка непосредственно вокруг входного отверствия несколько бесполезна? — Кирк подёргивался; нетерпение брало над ним верх. Дэйв пожал плечами. Он решил состорожничать и сначала попытаться протолкнуть один только указательный палец, но движение вышло какое-то резкое; этот тычок навряд ли был сильно болезненным, но Мастейн, заметив, что он вошёл по первую фалангу, ощутил крайнее недовольство собой. Его рука уже не слушалась так, как всего каких-то три минуты назад, и щёки вдруг ощутимо запылали... Дальше он проталкивал палец едва не по миллиметру, очень медленно, сосредоточенно смотря в одно место и от усердия над собой даже прикусив губу. Если бы он на мгновение от этого отвлёкся, он бы заметил, что Кирк, неотрывно наблюдающий за его физиономией, всеми силами сдерживает смех. — Ладно, я твою тактику понял. Разбуди, когда войдёшь, — Хэмметт демонстративно опустил голову и полностью лёг на спину. — Ага, непременно, — Мастейн ответил без сарказма. Незанятой рукой он обхватил член Кирка и начал размеренно, не в такт всё так же медленно входящему ниже пальцу, двигать по нему от ствола до головки; испугался, что он заскучает и вообще откажется ото всей затеи, когда Дэйв — когда уже?.. — будет буквально на половине пути... Хэмметт ответил коротким удовлетворённым звуком. После решил, видимо, что сможет ускорить процесс, и начал пытаться насаживаться на пальцы; от этих его попыток вся система движений обратилась в хаос, но в конце концов Дэйв смог протолкнуть в него до костяшек оба пальца. — Не больно? Кирк отвёл взгляд и прикусил губу, прислушиваясь к ощущениям. — Нет, — заключил он с каким-то ужасно серьёзным выражением на лице. — А вообще как?.. — Ну такое, — Дэйва явно удручил такой его ответ, потому его пришлось приободрить. — Ты их раздвигать уже начни, что ли... А сильно приятно, я так полагаю, на этом этапе быть и не должно. Не зря ведь в эротических фильмах всегда экстаз слияния показывают, а не экстаз подготовки к слиянию... Чего смеёшься? Дэйв в ответ только тряхнул головой, начав посильно разводить пальцы. Это оказалось сложнее, чем он думал: стенки очень туго их сдавливали, и теперь ему казалось, что его прежнее занятие никакого эффекта не возымело. Он долго, сосредоточенно и с полной самоотдачей повторял одно и то же действие, изредка чуть поворачивая руку и очень часто облизывая отчего-то мгновенно пересыхающие губы. Кирк сам начал трогать себя и иногда тихо постанывал. — По-моему, лажа какая-то получается, — поделился наконец Дэйв. Он ни в чём не был уверен, и полагаться ему оставалось только на то, как эту ситуацию чувствует Хэмметт. — Как по мне, так всё нормально. Может, пора уже? — только сейчас Мастейн заметил, как раскраснелись его щёки. Он и сам, судя по охватившему тело жару, весь покраснел, как варёный рак; виной тому был диссонанс, составленный предвкушением, желанием и вместе с тем некоторым стеснением. Он выдавил ещё крема на ладонь и размазал его от головки. Ощущался на коже он не очень — а вернее, очень не — приятно; Дэйву показалось, что именно так он бы себя чувствовал, если бы в какой-то момент своей жизни вдруг решил сунуть член во фритюрницу, — было и жирно, и противно, и немного то ли холодило, то ли жгло. После он брезгливо вытер ладонь о свои валявшиеся в пределах досягаемости школьные брюки. Исходивший от крема запах за это время начал выводить его из себя. — Ты это... готов? — Дэйв подполз к нему вплотную и подхватил под колени. Ощутив исходящий от кожи Кирка жар, он испытал приятнейший момент предвкушения, но вся прелесть чувства была разрушена, когда он упёр головку в его вход: тактильно это было похоже на прикосновение очень плотной кухонной салфетки, которой только что вытирали жир со сковороды. Мастейн сам удивился своим ассоциациям. Вместе с тем ему стало ужасно интересно, какими эти самые ассоциации были бы, разыщи они какую-нибудь другую подходящую на роль лубриканта субстанцию... — Ну... вроде как. Да, точно да, — Хэмметт прикрыл глаза, как бы отдавая Дэйву контроль над ситуацией. Тот, прежде чем наконец попытаться в него войти, задумался, что могло в момент их — как он про себя выразился — сопряжения прийти Кирку в голову... Размышлять об этом долго, однако, не хотелось. Мастейн подался вперёд; вопреки ожиданиям, с первого раза протолкнуться не получилось. Со второго — тоже... Он начал подозревать, что его прежние опасения имели под собой вполне реальную основу. В следующую попытку вмешался Кирк: он схватил его под головкой и с силой в себя вдавил. — Чё-ёрт, — за всё это время он так и не раскрыл глаз. Даже сейчас, когда ему, как подумал Дэйв, стало действительно больно... — Продолжай. Знаешь... интересное ощущение. Ему самому очень хотелось ускорить движение, но волнение всё-таки перевешивало, и он продолжал медленно, размеренно, пока не вошёл до основания. В таком положении он замер и прислушался; Кирк издавал невнятные звуки, похожие поначалу на хмыканье, а после — на урчание. Что-то во всём этом казалось Дэйву неправильным. — Всё-таки лажа, да? — он сам удивился тому, как трудно ему было говорить. Голос стал звучать ниже и глуше. — Насколько я могу судить, люди в такие моменты обычно стонут... Хэмметт не стал отвечать; только показал "окей" правой рукой, так и не раскрыв век. Дэйв продолжил лежать неподвижно, и чем дольше лежал, тем сильнее ощущал наростающее возбуждение: стенки так приятно на него давили, и даже мышцы бедёр как-то особенно сладко ныли от того, как Мастейн их напрягал, перебарывая становящееся всё менее ощутимым сопротивление. Внезапно его ткнули в бок. — Ты бы это... двигался хотя бы, — голос Кирка окончательно сел. Зрачки у него были размером с монету, и глаза теперь казались полностью чёрными; радужка так сжалась, что её едва ли можно было разглядеть. — Сейчас... Тут нужно угол найти... — на выдохе, но от того не менее деловито объяснил Дэйв. Он зашевелился, вышел на половину длины и вошёл, чуть изменив позу. — Я не знаю, смогу ли найти эту штуку... Я только знаю, что вся суть в том, чтобы её найти. — Ты про что?.. — Кирк приподнялся на локтях. — Ну, эту... Ламберт раз в месяц на её массаж ходит. У него знакомый есть, какой-то стародревний банкир, — Мастейн повторил манипуляцию уже под другим углом, и Хэмметт при этом непроизвольно дёрнулся, поджав пальцы на ногах, — каждый раз, как он к нам ни притащится, они этот массаж обсуждают. У нас, знаешь, стены тонкие... Так я бы в жизни не стал слушать, как и что в этих двоих совали... Кирк рассмеялся; Дэйв его в этом поддержал. Вместе с тем он двинулся наугад, и Хэмметта тряхнуло уже куда сильнее; он резко закатил глаза и попытался вцепиться ногтями в пол. Мастейн испуганно замер. — Нашёл, Дэйв... Не знаю, что ты искал, но ты это нашёл, — дыхание у него совсем сбилось, а глаза ошалело распахнулись. Дэйв улыбнулся ему, переместился чуть вбок и закинул его ногу себе на плечо, обхватив её в районе колена. У него быстро получилось задать ритм; он, однако, всё ещё не был уверен в движениях, и мышцы Кирка, пусть и растянутые, сильно ускоряться всё ж таки не позволяли... Тем не менее Мастейн двигался, и в какой-то момент движение стало всем, что он был способен воспринимать: сознание отключилось, перед глазами встало запыхавшееся, покрытое потом, но каждой чертой выражающее удовольствие лицо Хэмметта, кожа теперь будто раз в десять острее ощущала жар и давление другого тела, а слышно было только бешеный ток крови, собственное сердцебиение и резкие выдохи с томными порыкиваниями, — Дэйв не знал уже, кто их издавал, и совершенно не хотел разбираться. Он потерял счёт времени; знал, что точно не мог продержаться долго, но до того ярко чувствовал каждое движение, что минута по полноте ощущений была сравнима с несколькими часами в обычной его жизни. В какой-то конкретной точке этого безвременья он вновь коснулся злополучной железы, название которой так и не смог вспомнить, и Кирк напрягся так, что сумел значительно его вытолкнуть. Он вскинулся и зажмурился, прикусив губу. Мастейн как-то автоматически проделал ещё несколько движений; от тесноты и сильного давления перед глазами у него начали плыть тёмные круги, на теле будто разом вздулись все вены, и его ошеломило. Следующим, что он осознал, было состояние разбитости и ступора, будто сознание, вернувшись в пустовавшую большую часть процесса черепную коробку, обнаружило в ней вместо извилин непригодные к когнитивной деятельности прямые обломки. Он не сразу понял, что всё закончилось, только сообразил выйти из Кирка, тоже уже обмякшего и в радостном спокойствии растирающего мутные капли по животу, и помыслить, как хорошо, что он разделяет с ним это радостное отупение... — Как тебе? — Хэмметт хрипел; Дэйв только сейчас и заметил, что у него тоже пересохло в горле. Слова из него вылетали с трудом: — Не знаю... Если в общем, то нелепо как-то, — он пожал плечами. После ощутил ужасный холод, и удивился, как мог не заметить его, так долго пролежав на полу. — Но приятно, согласись, — Кирк усмехнулся. Он медленно поднялся и тут же наклонился, обхватив руками колени. — Это да... очень, — в следующий момент он протянул Дэйву ладонь, и тот схватился за неё, силясь перебороть дрожь в мышцах и тем самым полностью распрямить ноги. Кирк не стал отвечать; по нему, впрочем, было видно, что он рад это услышать. Он повёл Дэйва через квартиру: по пути оба пытались собрать разбросанную по полу одежду, но в итоге не сговариваясь решили пощадить дрожащие ноги и больной живот, а потому просто допинали всё, что удалось найти, до порога ванной комнаты.

***

— Молодые люди, могу я узнать, чем вы занимались? — Ламберт выскочил, как прыщ: из ниоткуда, как раз там, где его меньше всего хотелось бы увидеть, и ровно тогда, когда его появление грозило доставить больше всего неудобств. Медленно тёк пятый час утра; во дворе уже рождался рассвет, предательски подсветивший два силуэта возле открытого снаружи окна. Дэйв не хотел шуметь, отпирая дверь, и окно они открыли очень тихо, и даже не переговаривались в процессе... Стало быть, отчим ждал Дэйва, — скорее всего, ещё с вечера... Мастейн поморщился. Он ясно осознавал, что ему может влететь, но переживал он сейчас не за себя; ему очень не хотелось впутывать в семейные разборки вызвавшегося его проводить Кирка. — Признаю, я виноват. Я... — начал было Дэйв, но Ламберт тут же его прервал: — Не желаю слушать! От тебя, dégénéré, честности не дождёшься... Подожди-ка, — отчим, выряженный в помятый фрак, вдруг подошёл к Мастейну вплотную. — Дыхни. Дэйв знал, что он учует тошнотворный запах, оставшийся от распитого с Кирком после ванны пива, и, должно быть, ощутит сигаретный душок от волос... Делать было нечего: Мастейн выдохнул ему в лицо так резко и с таким выражением, будто на деле собирался в него плюнуть. — Это... это просто возмутительно! Уму непостижимо! Ты знаешь, как печётся о тебе твоя мать? Если бы только она не тратила свой душевный ресурс на такого enculé, как ты, я бы слова не сказал, но ты перешёл уже все границы дозволенного!.. Мало того, что не вернулся домой, так вечером ещё и выяснилось, что в школе ты едва не помирал... Представляешь, как твоей матери прихватило сердце? Она уж думала, что ты по пути домой свалился и в кустах валяешься, а ты, малолетняя дрянь, выпивал? А главное, выпивал с кем!.. Ламберт указал ладонью на Кирка, но продолжить тираду ему не позволили: — Вот только его сюда не вмешивай, слышишь? Это было моё решение. Я понимаю, что поступил глупо, и я сам объяснюсь перед матерью. Меньше всего мне нужно, чтобы ты её накручивал, — Мастейн непроизвольно сжал кулаки. Бонне, на удивление, сделал ровно то же самое. — Ах, это я её накручиваю? Я, который печётся не только о её слабом сердце, но и о её безмозглом выродке? Я, который состояние положил на то, чтобы устроить жизнь её непутёвых детей? Чтобы они — чтобы вы — не побирались на улице, чтобы не жили там и не сдохли там же? Удивительное нахальство, — только сейчас Дэйв заметил, что Ламберт был пьян. С ним это случалось редко, но когда всё-таки случалось, он становился таким заносчивым скотом, что даже Эмилия едва могла его вытерпеть. — Довольно. Я за всё вам благодарен, но разговор сейчас продолжать не намерен... Ламберт угрожающе хрустнул сухожилиями на руках. Он никогда не казался Дэйву склонным к физическому насилию, но сейчас тот в экстренном порядке сменил о нём мнение. Отчим собирался отвесить ему размашистый тычок в шею, но внезапно вмешался Кирк: — Послушайте, если вы ищите козла отпущения, то вот он я, пиво было моё. Если вам угодно, можете вместе с госпожой Мастейн придумать мне наказание, я его перетерплю, только сейчас к рукоприкладству прибегать не надо, — он поровнялся с Дэйвом и в защитном жесте выставил руки вперёд. — А тебя, отребье уличное, вообще никто не спрашивал! — Спросить меня возымело бы куда больше смысла, чем то, что вы намереваетесь сделать. Я виноват; мне не стоило уговаривать его выпить. После пары банок он провалялся в отключке в моих апартаментах, и моя вина не только в том, что это случилось, но и в том, что я не растолкал его вечером и не отправил домой до темноты. Я осознаю свой проступок и могу вас заверить, что такого никогда больше не повторится... Ламберт хрустнул сухожилиями на руках. — О, поверь, я прекрасно осведомлён о твоей вине. Между мной, Эмилией и директором Фурнье сегодня, как только моя жена разволновалась о подозрительно задержавшемся после школы сыне, состоялся разговор, и видит бог, никогда ещё твоей, утырок, матери не приходилось столько краснеть. Хулиганство, прогулы, пропуски, пьянство... До чего ещё дошло бы, молодые люди? Или вернее будет спросить, до чего уже дошло? Кирк и Дэйв оторопело переглянулись. — Не вполне понимаю, о чём вы... — начал было Мастейн, но отчим его перебил: — Мы с Эмилией тоже сначала не поняли, на что намекал Фурнье, пересказывая нам эти странные истории о кувырканиях в листьях и купании голышом на плотине. Он всё повторял, что Дэйва от тебя необходимо изолировать, пока вы вместе не натворили дел, но уж когда он прямо сказал, что вы друг от друга изолироваться не захотите по причине куда более веской, чем простая дружеская связь... Вы знаете хоть, какие слухи о вас ходят? Эмилия ничем не заслужила услышать, что её сын волочится за юношами, тем более — что за такими... В иной ситуации Дэйв бы от души рассмеялся, услышав такое от отчима, но сейчас... сейчас он запредельно разозлился. — Неужто вам, взрослому человеку, есть дело до каких-то школьных сплетен? Мало ли, о чём судачат наши одноклассники; в их словах правды ровно столько, сколько искреннего беспокойства за мою жизнь в ваших, — Мастейн едва не скрипел зубами. Смотрел он прямо в лицо Ламберту, и даже шагнул к нему чуть ближе... — И правда, мсье Бонне, этот пустой трёп взволновать может разве что изнывающего от безделья невротика вроде Фурнье. Неужели вы ему поверили? Неужели позволили ему такие оскорбительные заявления в адрес сына вашей жены?.. Кирк встал на полшага перед Мастейном и в наигранном жесте удивления развёл руки в стороны, прикрыв правой уже готового прыгнуть на кулак Дэйва. — Оскорбительные, да, но, чёрт подери, ставлю оба своих глаза на то, что они правдивы от первого до последнего слова, — Ламберт недобро ухмыльнулся, окинув Дэйва презрительным взглядом. — Я всегда знал, что этого инертного недомерка ни одна девушка терпеть не согласится, и даже его мать, верно, понимала, что закончит он в роли придатка какого-нибудь богатого извращенца, потому что такие болваны в жизни сами устроиться не способны. Правда, никто из нас не полагал, что творец до такой степени обделил его умом... Ты бы хоть кого приличного выбрал, тогда твой меркантильный интерес я бы ещё понял... — Довольно! Будь так добр, не проецируй на меня ваши с матерью проблемы. Если ты только сейчас осознал, что она обручилась с твоим кошельком, а не с тобой, выскажи всё это психотерапевту, но не смей — слышишь, не смей! — ровнять ваш неудачный брак с тем, что связывает меня с Кирком! — Мастейн покраснел и затрясся, и сам уже, кажется, предпочёл бы драку словесной перепалке. — Дэйв... — Кирк испуганно на него глянул. Он, в отличие от Дэйва, прекрасно понимал, что такое заявление без последствий не обойдётся. — Ты смеешь это признавать? Здесь, в моём доме, ты смеешь говорить о своих, прости господи, чувствах к нему? Вот к нему?.. Уму непостижимо... — Извини, конечно, но не ты ли усиленно провоцировал меня признаться? Услышал, что хотел? Доволен? А теперь я тебе вот что скажу: как только проснётся мать, я расскажу об этом ей, и делайте с этим знанием, что хотите. Факт останется фактом, и ни ради мнимого собственного благополучия, ни ради обеления моего якобы запятнанного слухами имени, ни ради спокойствия моей богобоязненной матери, ни тем более ради соответствия твоим извращённым взглядам на жизнь я нашими с ним отношениями жертвовать не собираюсь! Никогда ещё Дэйв не говорил с таким запалом; Кирк был удивлён в той же степени, что и Ламберт. Время будто замедлилось, и он, покрасневший и запыхавшийся, но исполненный решимости и гордости за всё сказанное, переводил взгляд с одного лица на другое: вот Бонне раскрыл рот и глаза, шокированный его тирадой, вот Хэмметт удивлённо приоткрыл покусанные от волнения губы и в неопределённых чувствах заглянул ему прямо в самый зрачок, вот снова Бонне, только на сей раз вся его физиономия будто коротко подрагивает, а взгляд шалый, и радужки как-то недобро дёргаются по сторонам... — Да как ты... Тварь неблагодарная, ты хочешь, чтобы твоя мать слегла с инсультом? — Дэйв был уже готов резко ему ответить, но Ламберт ему этого не позволил: — Не знаю, чего ты планируешь этим добиться, и не хочу знать. Пока ты живёшь в моём доме, потрудись хотя бы сохранять подобающий приличному человеку вид и образ мыслей; если ты уже и с этим совладать не можешь, то я более не желаю тебя здесь видеть. Вон! Мастейн готов был покрыть Бонне бранью с ног до головы, но Кирк резко схватил его за руку и утянул в сторону двери. Они вышли через парадный вход и заговорили только тогда, когда дом Ламберта стал лишь одной из множества поблескивающих шифером точек далеко за их спинами. — Дэйв, ты правда был готов рассказать о нас своей матери? — Кирк смотрел скорее даже не на дорогу под ногами, а сквозь неё. — Да. Уверен, она бы поняла... Это Ламберт — консерва ограниченная, а вот она... К тому же, уж кого-кого, а детей своих она действительно очень любит, и против меня бы не пошла. — Мне кажется, ваш с ней разговор тебе видится куда оптимистичнее, чем он был бы в жизни... Я не сомневаюсь, что она тебя любит и желает тебе счастья, но иногда всё же так случается, что люди желают добра кулаком. Думаю, она бы всё-таки поддержала Ламберта, особенно после того, как им Фурнье мозги прокапал, — пока Кирк говорил, Дэйв неотрывно разглядывал его профиль. — Может, что и так, но скрывать это смысла уже всё равно не было. Да и потом... Я очень не хотел бы, чтобы она о таких вещах узнавала от Ламберта, а не от меня. Вот это, по-моему, действительно очень подло... Я должен был сам ей рассказать, причём намного раньше. Наверное, тогда это не стало бы для неё таким ударом... Оба ссутулились и помрачнели. Снова повисло молчание, и Дэйв первым решился его нарушить: — А ты бы своим родителям о нас рассказал?.. — Я уже, — уголки его губ непроизвольно двинулись вверх. — Моя мать не против, а отцу плевать. Ему вообще нет дела до моей личной жизни, и знаешь, я ему за это очень благодарен... А моей сестре ты нравишься. Она тебя ни разу в жизни не видела, но всё равно уверена, что никто другой лучше, чем ты, мне бы не подошёл, — он тепло усмехнулся; в его взгляд вернулась осмысленность. — Понимаю, почему. Много у тебя было знакомых, продержавшихся в игре так долго? — Дэйв тоже улыбнулся. С каждым словом Кирка ему всё отчётливее виделось, как над их головой рассеиваются метафорические тучи, через которые такие же метафорические лучи ясности освещают всю эту ситуацию, в темноте казавшуюся страшной и безвыходной, и она вдруг становится полностью понятной, и даже сама подсказывает, что им делать дальше. — Ни одного. Больше двух заданий никто не продержался, так что знай: ты в своей отбитости неповторим, — Кирк посмотрел на него, и взгляд у него был тёплый, благодарный за сам факт того, что ему повстречалось такое отчаянное, такое в этом похожее на него существо. — Мсье, вы меня смущаете; мне таких комплиментов ещё не делали, — Дэйв кокетливо улыбнулся, и оба не смогли сдержать смеха.

***

— Дело дрянь, — констатировал Кирк, покинув подъезд своего дома. — Да ладно, всё нормально. Не получилось — и чёрт с ним, я пока у кого-нибудь другого поживу, — следом за ним вышел Дэйв; если у Хэмметта на лице отражалось сильное волнение, то он был расслаблен: понял, что худшее уже позади, и даже самую малость уверовал, будто после такого потрясения всё просто обязано благополучно для него разрешиться. Кирк выглядел мрачно удивлённым. Дэйву и самому показалось, что сейчас он пережил какой-то несовместимый с жизнью гротеск: в обычно пустовавшей и навевавшей своим заброшенным видом ощущение неприкаянности квартирке Хэмметта вдруг собралась толпа народу, и составляли её те люди, которых Мастейн — да и сам Кирк — меньше всего ожидал увидеть: отец последнего, объявлявшийся обычно раз в год, и с десяток его "коллег" по браконьерскому промыслу. Теофила, увы, расставила приоритеты в пользу мужа, и потому быстро спровадила потенциальный "лишний рот". — У кого, Дэйв?.. — спросил Кирк после долгого молчания. — Из знакомых у тебя только Пэм, и идти к ней сейчас — явно не лучшая... — Почему только Пэм? — Дэйв посмотрел на него беззлобно, но с вызовом. У Хэмметта от такого его взгляда появилось очень нехорошее предчувствие. — Слушай, не обижайся, пожалуйста. Я тебя не упрекаю, не подумай, но ты сам говорил, что ни с кем не общаешься... — Общаюсь... — перебил его Мастейн, — ...с недавнего времени. Помнишь, Джеймс рассказывал, что живёт с братом и сестрой? Он вроде отмечал, что они сами когда-то бездомными были... Уверен, они войдут в положение и пустят меня хотя бы на пару дней. Хэмметт, до сего момента медленно шагавший за Мастейном, остановился. Звучало это всё, конечно, логично и сообразно, но какая-то необъективная, недоверчивая часть его личности тревожилась и вопила, что ничем хорошим такая затея не обернётся...

***

Дэйву следовало прислушаться, когда Кирк предлагал обратиться к знакомым матери, или напроситься ночевать в какой-нибудь приют, или хотя бы найти какой-нибудь подвал и вместе перекантоваться там, пока ситуация не разрешится. Дэйв не хотел отрывать Кирка от удобств жизни в квартире, не хотел светиться в ночлежках и тем более не желал объясняться перед едва знакомыми ему подругами Эмилии, потому всё же настоял на том, чтобы попытать удачи с Хэтфилдами... Что ж, поначалу он даже поверил, что ему повезло. Джеймс сразу согласился пустить его пожить в свою комнату. Отвёл к себе домой после короткого школьного дня, предложил к обеду поражающий воображение ассортимент заварной лапши... Они даже уроки вместе сделали, а в процессе свободно говорили и про Кирка, и про игру, и про очень интересовавшую Джеймса Пэм. Всё шло хорошо; до того хорошо, что нужно было понять — долго такая идиллия продолжаться не сможет... Нарушил её старший брат Джеймса, тёзка Мастейна. Он заявился почти под ночь, привёл с собой четверых дружков и направился прямиком к младшему брату. С ним что-то было не так; когда он вошёл в комнату, на его лице читалось какое-то расслабленное отупение, зрачки казались неестественно-узкими для царившего в доме полумрака, и двигался он рывками. Дэйв никогда прежде не видел героинщиков и потому не знал, что думать, что делать и что говорить; потому и не отказался, когда Дэйв-старший пригласил Джеймса и его посидеть со своей компанией. Никто не стал спрашивать, кто Дэйв такой и какую связь имеет с Джеймсом; никому не казалось нужным узнать его имя, — все обращались к нему просто на "ты". "Ты", которым стал Дэйв в этой компании, получил банку похожего на уксус пива, пакет чипсов и пепельницу из обрезка жестянки. Он сразу закурил; от дыма здешних сигарет тошнило и мутило рассудок, и вкус у него был очень странный... — Расслабься и кайфуй. В мéшке травка, — объяснил Джеймс, выпустив струйку дыма через щербинку между зубами. Кайфовать Дэйв, может, и хотел бы, но не мог: самокрутки сушили горло, приходилось смачивать его паршивым подобием пива и успокаивать желудок чипсами. В разговор старших он особо не вслушивался, стараясь контролировать своё состояние, —сдерживать тошноту стоило ему многих усилий, — пока не обратились напрямую к нему: — А ты чего тут кантуешься? Ищут? — будто бы даже учтиво поинтересовался приятель Дэйва-старшего. — Не-а. Из дома выгнали, — поделился Мастейн, постаравшись держать лицо после большого глотка. Желудок горел, глаза самопроизвольно увлажнялись, и сознание, растревоженное травой, цеплялось за каждую незначительную деталь; вот прошла по стенке еле заметная тень, и сразу захотелось понять, померещилось или нет, вот раздался треск где-то за окном, и Дэйву даже подумалось, будто за ним оттуда сейчас мог наблюдать Кирк... Он снова отхлебнул пива, чтобы заглушить гомон этих бредовых мыслей. — А чего так? Спалили? Дэйв пожал плечами. — С отчимом переругались. Я ему чуть не втащил, вот он меня и выпнул, — Мастейн не смотрел собеседнику в лицо — его больше занимало подозрительное колыхание штор — и потому не увидел, какую тот по такому поводу скорчил физиономию. — Ха, классика. Старик не в свои дела лезет, да? Мой тоже меня выгнал, когда спалил, что я круглые штампую. — Да дебил ты, вот тебя и выгнали, — Дэйв-старший ворвался в разговор, как пуля. Он с серьёзным лицом посмаковал дым и, войдя в амплуа познавшего жизнь мудреца (по опыту своего биологического отца Мастейн знал, что каждый неуверенный в себе алкоголик за распивочным столом стремится примерить на себя роль решалы, раздавая советы направо и налево), продолжил. — Предложил бы ему процент — жил бы со всеми удобствами, но нет, надо со всеми пересраться и уйти по подвалам ныкаться. — Ну если бы ты не сказал, я бы с ним, конечно, через рот поговорить не додумался. Благодарю, мудрейший, — приятель старшего театрально поклонился, заодно раскурив очередную самокрутку. — Ты и не додумался, не юродствуй. А ты чего со своим не поделил? — теперь глаза Хэтфилда-старшего, похожие на пару блестящих синих маслин, уставились Мастейну в лоб. Последний вздохнул и, прикончив банку, потянулся к чипсам. — Нечего мне с ним делить. У него своя жизнь, у меня — своя, но ему временами мерещится, будто я нахожусь у него в единоличном владении. Считает, что раз я в его доме живу, то должен ботинки ему лизать и повиноваться каждому слову, и чёрт бы с ним, это я стерплю, но он и в мою личную жизнь со своим уставом попытался пролезть. Как будто у него есть какие-то божественные полномочия, позволяющие ему регулировать мой круг общения... — О-о, вот это точно классика. И что же такого случилось? Маменькиному сыночку запретили водиться с хулиганами? — встрял до того хранивший молчание парень, босой и полураздетый; почему-то он сильно потел и в ходе разговора снял с себя футболку. — С кем я вожусь — моё личное дело. Да и "водиться" — не то слово. У меня проблема была серьёзнее... — Ты с ним из-за Кирка поссорился? — внезапно оживился Джеймс. — Нет, правда? Ты ему рассказал?.. — Рассказал что? — громко спросил Дэйв-старший. Говорил он уже не так внятно, но во взгляде его вспыхнул неподдельный интерес. — Да нич... — хотел уже было отмахнуться Мастейн, но Джеймс его перебил: — У них с Кирком особые отношения, — он усмехнулся и отхлебнул из своей банки. Со всех сторон Дэйва окружило задорное уканье. Только его тёзка молчал, выжидая, когда возгласы стихнут. — Педики, что ли? — безэмоционально выдал старший. Он всё это время подпирал щёку рукой, неотрывно смотря Мастейну в лицо, и такое отсутствие реакции создало у Дэйва чувство некоторой безопасности, может, даже принятия... Чувство, безусловно, заведомо ложное. — Почему вдруг? Мы просто... — Они самые. Кирк мне сам в этом признался, — Джеймс улыбался самой гадкой улыбкой, какую только доводилось видеть Дэйву. — Да и потом, они на свадьбе чьей-то сосались, разве не очевидно, что нормальные парни таким заниматься не будут? — Это было на спор, — запротестовал Мастейн. — Нормальные парни много чего не делают, что делаем мы. Ненормальность — ещё не повод гнобить человека, тем более что его на слабо взяли, — философски проскандировал старший. После он обратился напрямую к Дэйву. — Ты мне лучше вот что скажи, сам-то ты к этому Кирку как относишься? — он прищурил один глаз, будто надеясь что-то углядеть в выражении его лица. — Хорошо я к нему отношусь, положительно. Мне нравится проводить с ним время, вот и всё, — Дэйв весь подобрался и напрягся, уставившись на своего тёзку. — А целоваться тебе с ним понравилось? Дэйв хотел ответить сразу, но замешкался, запутался в словах. Он испустил один только невнятный звук, сразу после впав в какой-то ступор. — Понравилось, значит, — высказался полуголый приятель старшего. — Тогда вердикт однозначный: педики. Джеймс с выражением торжества на лице отставил полупустую банку. Его уже развезло: физиономия обрела крайне выразительный, драматичный вид, глаза несколько окосели, и их весёлый взгляд был обращён на Мастейна. — Слышь, а как этот твой Кирк целуется? — внезапно вопросило полураздетое тело, возлежавшее в неудобной, болезненной на вид позе в углу дивана. Дэйв опешил. — Какое это имеет значение? — Понять хочу, ради чего можно было из дома свалить. Я вообще всех этих романтиков, которые ради каждого своего увлечения готовы бросить и дом, и семью... Не врубаюсь я, короче. Вот ты скажи мне: стоило оно того, ради каких-то поцелуев на улице оказаться? — Кирк хорошо целуется... — запальчиво начал Дэйв, но его перебили: — А покажешь? Он так и не понял, кто в тот момент подал голос. Каждый смотрел на него по-своему странно, и только рационалист, приютившийся на самом краю дивана, нахально похлопал себя по коленям. — Не собираюсь я никому ничего показывать... — Ну, не ломайся, нам же интересно. У меня вот такого не было, чтобы я от одного поцелуя вдруг решил: а-а на хер всё, вот с этим человеком убегу в новую, мать её, жизнь!.. — Я не от одного... И не только от поцелуя. Вокруг загоготали. Дэйв не подумал, насколько превратно его могут понять, и от осознания своей промашки заметно покраснел. — Вот это, конечно, ещё интереснее. Дэйв, у тебя когда-нибудь дальше поцелуев с мальчиками заходило? — вопрос прозвучал мягко; его обернули в тон доброй дружеской шутки. — Да у меня и до поцелуев не доходило. Посмотри, какие меня "мальчики" окружают: у каждого морда, как боксёрская груша, — старший беззлобно оскалился. — Вот и у меня не доходило. И мальчики ко мне не подходили... Да и не дошли бы, — полураздетый хрипло усмехнулся, хрустнув пальцами. — А чё, один вон дошёл. Нагоняй упущенное, — Дэйв-старший недобро усмехнулся и уставился на Мастейна. В его взгляде можно было прочесть самое страшное, что только может выражать человек в его нынешнем состоянии, — серьёзность. — Да ладно вам, парни, уже не смешно, — Дэйв хотел было ретироваться из-за стола, но кто-то из рядом сидящих с нажимом придержал его за руку. — А в таких делах смешно и не должно быть, — донеслось откуда-то справа. Только Дэйв повернул туда голову и ощутил лёгкое головокружение от переметнувшихся вслед за фокусом взгляда теней, как из другой точки пространства парировали: — А если под травой? — У Джея под травкой херово стоит, так что да, будет о-очень смешно, — Дэйв опять привлёк внимание младшего тёзки. С разных сторон, будто озвученные авансом к предстоящему зрелищу, раздались смешки. — Давай, Дэйв, устрой нам шоу, — вдруг вклинился Джеймс, и Дэйв хотел было метнуть в его сторону испепеляющий взгляд, но не успел. — Ну и где ваша хвалёная солидарность? — Джей рывком отодвинул стол от дивана. Мастейна прижало краем столешницы к спинке стула; из этих тисков его, однако, быстро вытащили сильные, не больно-то нежные руки. Его касалась ладонь за ладонью, передавая воротник его рубашки, как эстафетную палку, пока он не оказался на диване рядом с полураздетым, едва способным координировать свои движения телом. Тонкие, сухие, но неожиданно сильные руки стянули его за плечи вниз, буквально уронив на пол. — Ну, давай, парень, покажи нам, как развлекаются смазливые мальчики из Золотого Треугольника, — Джей какими-то дёрганными движениями спустил до колен свои спортивные штаны заодно с трусами. Дэйву захотелось отвернуться, но не получилось: тонкие подрагивающие пальцы схватили его за волосы и притянули так резко, что он ткнулся носом в чужой живот. Кожа на нём была прохладная и липкая от недавно высохшего пота; он поморщился. Перед глазами начали расплываться яркие фиолетовые пятна, в голове гудело, а на затылке ощущался прочный захват. — Мне-то откуда знать, как они... — А ты чё, не из них? Кто ещё, кроме этих лощеных педиков, на пьянки в рубашках ходит? — вторая ладонь резко дёрнула за воротник, тем самым неприятно сдавив его горло тканью. — Да не собирался я с вами пить! В чём меня из дома выгнали, в том я и... Внезапно натяжение воротника ослабло; в следующее мгновение щёки Мастейна оказались зажаты между тремя пальцами и придавлены к зубам. Тут же снявшаяся с затылка рука направила вялую, мягкую головку к расщелине между сложившихся по-рыбьи губ, и Дэйв никак не мог на это отреагировать, — захват почти полностью обездвижил его лицо. Когда кончики пальцев двинулись ближе к ушам и надавили на жевательные мышцы, Дэйву всё-таки пришлось открыть рот: как бы он ни старался сопротивляться, челюсть всё равно непроизвольно сдвигалась вниз, оставляя между зубами досточное для проникновения пространство. Он мычал и пытался подняться, но не мог: тело ослабло и едва повиновалось голосу разума, перед глазами сновали всё более яркие и крупные вспышки, и очень хотелось сбежать в бессознательное, но не отпускали навеянные травой тревожные мысли. Джеймс смотрит? Смеётся? И потом будет смотреть на него так же? И кто такой этот Джей? Откуда у этого с виду хилого торчка такая аномальная сила? Куда подевались тени?.. Его голову буквально насадили на легко сгибающийся ствол: кто-то третий сжал его волосы в кулак и надавил костяшками пальцев на затылок, парень по левую сторону сел на его руку; вторая его ладонь ногтями впилась в бедро Джея, но тому было всё равно. — Давай... Шире давай и глубже, — голос последнего стал заметно ниже. — И всасывай сильнее. Мастейн изо всех сил старался не дать ни шире, ни глубже, и постоянно напрягал нижнюю половину лица, силясь быстро стиснуть зубы. Вскоре от этого напряжения и от постоянного давления на жевательные мышцы челюсть онемела, и от этого чувства ему стало до ужаса тошно. Кто-то из парней решил, что ему следует дать перерыв, и ему в рот общими усилиями залили пиво, от которого засаднило внутреннюю сторону щёк. Через пару минут стало терпимее; когда процедуру повторили спустя ещё минуты четыре неплодотворных усилий, — всё-таки Дэйв-старший насчёт Джея оказался прав, — Мастейн даже несколько расслабился. Он не мог приблизительно прикинуть, сколько времени провёл с Джеем, — только смутно припоминал, что тот так и не затвердел даже тогда, когда наконец закончил, — и не мог сказать, прошло ли всё быстрее с тем кудрявым парнем слева, отсидевшим ему руку, или с тем с двумя подбитыми глазами, который до того направлял его голову. Он потерялся; абстрагировался от происходящего, растеряв все хоть сколько-нибудь внятные мысли. Только один вопрос всё не покидал его головы. Что сказал бы Кирк?..

***

— Так и знал, что это ничем хорошим не кончится, — Кирк вообще не позволял себе много об этом говорить; Дэйв и без того был в истерике и каждую его фразу воспринимал как укор. К Хэмметту он пробрался уже под утро, когда Хэтфилды и их знакомые наконец позасыпали, и долго, суматошно избивал дверь его квартиры, подняв на ноги всех, кто в ней на тот момент находился. За дверью его встретил отец Кирка и как будто сразу всё понял: Мастейну померещилось, будто его взгляд в один момент преисполнился сочувствием, быстро сменившимся тихой брезгливостью. Его знакомые никак не отреагировали на появление Дэйва, только некоторые приподнялись с расстеленных на полу полотенец и курток, заменяющих им спальные мешки, чтобы бегло на него взглянуть и, не подтвердив своих опасений, вернуться в состояние полудрёмы. Самого Кирка он нашёл сидящим на диване в кухне и сразу побежал к нему. Тот смотрел очень встревоженно, но тревога постепенно вытравлялась злостью, пока он слушал его тихий, бессвязный лепет. — А вообще... Не бери в голову. Случилось — и чёрт с ним, не нужно на этом зацикливаться. Расскажем моей маме, она разрешит тебе жить у нас... Потом, может, даже Фурнье можно будет доложить — не о том, что вчера случилось, конечно, не переживай — и выждать, когда он Джеймса из школы выкинет... Он гладил Дэйва по руке, — к лицу тот прикоснуться не давал, и не только из-за боли в свежих синяках, — по спутанным волосам и плечам, едва прикрытым растянутой, потерявшей пару верхних пуговиц рубашкой. Потом попытался привести его, завывающего и шепчущего, как в трансе, в чувство: отвёл в ванную и осторожно, едва касаясь кожи смочил ему лицо. Тот вдруг вышел из своего оцепенения и принялся натирать водой глаза, щёки и скулы, и долго, захлёбываясь и зачерпывая зубной порошок из банки полными пригоршнями, полоскал рот. — Дэйв... Он обдирал язык ногтями, сразу притирая раны порошком, и даже не шипел, — хотя легко было представить, насколько болезненно ощущается на таких повреждениях щёлочь. — Дэйв?.. В один момент он просунул по два пальца под каждую щёку и начал соскребать ими кожу; на них ближе к костяшкам были уже заметны почти прозрачные буроватые разводы. Бесконтрольно дёргая ими во рту, он зацепил и глубоко оцарапал нёбо, и по нижней губе почти сразу сползла ярко-красная струйка... — Дэйв! Кирк обхватил его со спины, заставив тем самым вытащить руки изо рта. Из-под ногтей торчали прозрачные ошмётки кожи, вытесненные забившейся под пластины кровью. Пальцы продолжали беспричинно, бессмысленно, будто рефлекторно сгибаться. — Успокойся. Тише... — Хэмметт осторожно ополоснул его руки и принялся медленно, невесомо расстёгивать пуговицы на рубашке. — Давай смоем с тебя этот день. Он уже прошёл. Кончился. Потом о нём поговорим. До Дэйва смысл сказанного дошёл не сразу; он сначала запротестовал, пытаясь удержать на себе рубашку, а потом сам её скинул, отправив вслед за ней и остальную одежду. Сел в ванну, обняв колени, и долго не переставал подрагивать. Он всё не мог смириться с тем, что его снова касаются; сначала пересиливал себя, чтобы не отстраняться, когда Кирк задевал кончиками пальцев синяк на затылке, — он намыливал ему волосы, раз за разом медленно пропуская пряди между пальцами, и эта монотонность, эта неспешность сделала прикосновения ожидаемыми, предсказуемыми, приятными, — потом сел, выпрямив спину до крайне напряжённого состояния, будто имитируя военную выправку, и не двигался, пока по ней спиралями проскальзывали то покрытые пеной руки, то мягкая мочалка. От спины эта робкая, опасливая причастность перешла на бока, от них — на грудь, на руки, ноги, бёдра... Дэйв не возражал. Он действительно успокоился; тревожные мысли никуда не делись, но уже не были способны так взволновать его разум, чтобы он помыслил об очередном акте членовредительства. Вернулось что-то здравое, позволившее ему без крика, без неуместных пауз и без путаницы в словах выразить свои опасения: — Об этом ведь все узнают, — высказал Мастейн твёрдо и уверенно, но абсолютно безэмоционально. Кирк, сидевший в ванне прямо напротив него, — вполне понятные Дэйву соображения заставили его залезть в воду прямо в одежде, — проходился мочалкой по его икре, уперев его пятку себе в плечо и прислонив боковую сторону стопы к своей щеке. При этом он осторожно заглядывал в его лицо, но быстро возвращался к созерцанию собственных рук, чтобы не создавать у него ощущения пристального наблюдения. Сейчас Дэйв поймал его взгляд, но не успел прочесть, что в нём было; он вдруг наполнился чем-то тёплым, смеженным с ненапускной уверенностью. Кирку всегда было присуще именно такое выражение; наверное, именно оно когда-то заставило Дэйва довериться ему настолько, чтобы стать частью их странной игры. — Сомневаюсь. Джеймс — редкий идиот, но он не настолько глуп, чтобы не понять, в каком свете тогда выставит себя, своего брата и всю их шайку. — Но ведь что-то он всё-таки расскажет... Об этом всё равно будут говорить, — отозвался Дэйв тише, чем раньше. Кирк снова на него посмотрел, а после чуть улыбнулся; такой знакомый мимический жест, знаменующий собой нисхождение очередной каверзной идеи в его бедовую голову... Мастейн тоже едва заметно улыбнулся, но скорее по привычке; всегда ведь улыбался, когда Хэмметта вот так осиняло. — Очень может быть, что совсем не об этом. Я обеспечу им другое зрелище для обсуждения, и к Джеймсу после этого навряд ли кто станет прислушиваться... Звучало пугающе, и улыбка у Кирка получилась несколько кровожадная, но Дэйв вместо очередной волны тревожности в полной мере ощутил, как к нему вернулась раскрепощающая, жизнеутверждающая уверенность.

***

— На пару слов, — бросил Кирк, выловив Джеймса у самого входа в школу. Тот самодовольно усмехнулся и последовал за ним. — Что, он тебе уже нажаловался? Ты уж извини, но твой недотрога тебе всё это время голову морочил. Вчера напился — и видел бы ты, что он после этого творил... Трёх парней за раз обработал. Хэтфилду почему-то очень хотелось спровоцировать его на драку. Кирк находил эти попытки попросту смешными, и эта продолжительная насмешка позволяла ему вести себя достаточно расслабленно, чтобы это начало казаться Джеймсу подозрительным и даже пугающим. — Да, он мне рассказал. Но он ведь и тебе вчера кое-что рассказал, верно? Джеймс сглотнул под его прямым немигающим взглядом. — Ты о чём?.. Хэмметт улыбнулся. На его мягком лице, подпорченном парой всё ещё не сошедших синяков, такая широкая улыбка выглядела зловеще. — Об игре. Он, конечно, рассказал тебе, как она работает; наверное, упомянул даже, что мы толком не ставили для неё ограничений. Он тебя пригласил, — последнее слово Кирк произнёс с нажимом; врать за счёт такого интонирования у него всегда получалось эффектно и крайне убедительно. — Ты загадал желание — попросил его устроить шоу. Так всё было? Джеймс несколько секунд пялился на Кирка безо всякого выражения; потом коротко кивнул. — Теперь твой черёд исполнять желание. Ты ведь знал правила, — Кирк посмотрел на Хэтфилда так, будто на нём лежал вполне зримый груз непреложного обязательства. Тому явно сделалось не по себе. — Слушай, я ни на что не подписывался, и на условия ваши я не согл... — Не отмазывайся, ты уже в игре. Дэйв сегодня не смог прийти, но я передам тебе его желание; когда ты его выполнишь, начнёшь партию с Пэм. Ей обычно отдаётся право загадать желание первой из пары, — Хэмметт теперь смотрел на Джеймса куда пронзительнее, но всё же с каким-то озорством. Он знал, чем его зацепить. — С Пэм?.. А потом, получается, я ей желание загадать смогу? Кирк прищурил левый глаз, приподнял правую бровь и глянул на него с почти тактильно ощутимой долей презрения. — Ты знаешь правила. Получишь, только если отдашь. Джеймс кивнул куда-то вбок. — Так какое желание загадал Дэйв? — Знаешь, ты с ним больно уж разогнался для первой партии, так что он решил не мелочиться, — на этих словах Кирк вытащил из рюкзака собачий ошейник с прилаженным к нему поводком; собаки у его семьи уже давно не было, но все причитающиеся ей аксессуары, на его счастье, остались среди старого хлама. — Раздевайся. Они стояли прямо под окнами кабинета музыки, куда сейчас должна была набежать толпа семиклассников. Джеймс, осознав этот факт, заколебался, но всё же снял с себя рубашку, майку, брюки, носки и обувь. После ему было велено опуститься на колени; он медленно осел на асфальте, вытянув шею, и подождал, пока Кирк закрепит на нём массивную кожаную полосу. После тот запихнул все его вещи в его же рюкзак и закинул его себе за плечо. — Сейчас мы подождём, пока начнётся урок, а потом поднимемся на второй этаж, и я привяжу тебя возле учительской. — Чего?.. — Джеймс неподдельно испугался; ещё бы, он же новенький, ему бы постараться особо не светиться и не попадаться на глаза администраторам, но ведь придётся... — На твоё счастье, у Пэм сейчас будет урок литературы в ближайшем к учительской кабинете. Возможно, тебе повезёт и она сразу тебя отвяжет. А может быть и так, что она решит дополнить твоё положение каким-нибудь... интересным обстоятельством. Джеймс, как и предполагалось, был заинтригован. Ему пришлось минут пять стоять голыми коленями на асфальте, прежде чем его повели внутрь здания через боковой вход. Он без лишних объяснений понял, что от него требуется ходить на четвереньках и изображать собачьи повадки, но здорово недооценил, насколько неудобным может быть такой способ передвижения. Коридоры были почти пустыми, но Хэтфилд всё равно волновался; Кирк знал, что любой случайный свидетель у него в таком положении вызовет панику, но не особенно старался избежать столкновений. По лестнице они поднимались очень медленно, и их успели заметить старшеклассники, сбежавшие покурить с урока физкультуры. Хэмметт этому порадовался: теперь новость об их эскападе должна была распространиться с космической скоростью. В коридоре второго этажа никого не было, в приёмной части учительской — она просматривалась из маленького встроенного в дверь окна — тоже, так что Кирку удалось очень быстро, без лишних проблем осуществить наиболее рискованную часть плана: тихо приоткрыть эту самую дверь с окном, завязать поводок на ручке со внутренней стороны двери двойным морским узлом и так же незаметно её закрыть, зажав пришитую к ошейнику ленту — Кирк лично приладил поводок так, чтобы он образовывал вокруг ошейника зашитую петлю — между дверцей и косяком. — Ну всё, теперь у тебя есть время до следующей перемены, — Кирк потрепал его по голове, тем самым лишний раз напомнив ему о необходимости оставаться в образе. — А ты куда?.. — Джеймс, сев на колени и уперевшись руками в пол, смотрел на него с искренним беспокойством. — В класс, не буду же я у тебя всё это время над душой стоять. Но ты не переживай; у меня сейчас география во-от в этом кабинете, — он указал на дверь с противоположной стороны коридора, через окно которой можно было заглянуть, привстав за задней партой, — так что мне тебя будет прекрасно видно. В общем, обо мне не беспокойся; главное, не прохлопай Пэм. — Ага... Кирк, как ни в чём не бывало, постучал в дверь своего класса, извинился за опоздание и вошёл внутрь, прихватив с собой два рюкзака. Хэмметт сидел на той самой задней парте, причём достаточно близко к двери, чтобы слышать, что за ней происходит. Он знал, что Джеймса уже навестили те самые старшеклассники, встреченные ими под лестницей, — Хэтфилд оправдывался перед ними наиглупейшим способом: говорил, что поспорил с приятелем, будто сумеет в самой экстравагантной манере впечатлить девушку, сидящую в ближнем кабинете, и позовёт её на свидание, как только её внимание станет безраздельно посвящённым одному только ему, и просил их даже позвать её, чтобы она вышла к нему прямо сейчас, но те не хотели так рисковать, а потому смухлевать у него не получилось, — знал, что проходившая мимо пара девятиклассниц хихикала именно из-за его вызывающего внешнего вида, знал, что месье Жоржуа, завидев его, сбился с намеченного курса и не стал заходить в учительскую, не желая стать участником потенциального скандала. Знал, что он был уже до такой степени испуган предстоящим и напряжён, что иногда непроизвольно подвывал и дышал так неровно, будто у него сейчас начнётся истерика. Будь Дэйв здесь, — а он остался с внезапно подобревшей Теофилой, поутру принявшейся врачевать его синяки, — он бы, наверное, решил, что всё это немного слишком, но Кирк знал, что "слишком" станет чуть позже, — и станет вполне заслуженно. Никакой жалости к издающему нелепые звуки существу за дверью он не испытывал. Наконец прозвенел звонок, и Кирк, пронаблюдав в окно за тем, как Джеймса от этого тряхнуло, предположил, что такого сильного страха тот в своей жизни ещё не испытывал. Его ноги дрожали и неловко ёрзали по полу, он почти насквозь прокусил губу и, в очередной раз её прикусывая, шало озирался по сторонам. Впрочем, даже так он проморгал тот момент, когда распахнулись двери классных комнат, извергнув из себя толпу учеников. Эта самая толпа быстро образовала вокруг Джеймса плотное гогочащее кольцо. Насколько мог видеть Кирк, сам Хэтфилд при этом сидел с видом оглушённой рыбы, и осмысленность в его взгляд вернулась только тогда, когда он заметил возле стены посмеивающуюся над ним Пэм. Он быстро подполз к ней, насколько хватило длины поводка, поднял и прижал руки к груди, как поджимает лапы выпрашивающий угощение пёс, и, доверительно заглянув ей в глаза, спросил: — Загадаешь мне желание? Сейчас твоя очередь, — он пытался говорить так, чтобы его слышала только она, но не позволило расстояние; вокруг засмеялись даже громче, чем раньше. — Чего? — Пэм сначала искренне возмутилась, но потом, кажется, вполне чётко осознала происходящее. Она нашла взглядом Кирка и тут же сделала вид, будто совсем его не заметила; спокойно прошла к двери учительской, приоткрыла её, стянула с ручки узел и намотала поводок на руку. — А впрочем... Пойдём, прогуляемся. Кирк оставил рюкзак Джеймса возле стены, выждав, когда плотное кольцо с Пэм и Хэтфилдом в центре сместится на полтора метра. После он ушёл в противоположную сторону, добравшись до аварийного выхода немноголюдным окольным путём, — через крыло начальной школы. Он знал, что его присутствие больше не требуется; ситуация гарантированно усугубит сама себя, и контроль над ней потому уже не нужен. Сейчас эта весьма шумная процессия привлечёт внимание администрации школы, и новость сразу дойдёт до директора; Фурнье будет в бешенстве, и, конечно, сразу вызовет к себе Пэм и Джеймса, вменив им срыв уроков, непристойное поведение и чёрт знает что ещё; Касселбэрри, разумеется, сумеет оправдаться — ещё десяток учеников подтвердит, что Хэтфилд сам её просил — нет, всё-таки слёзно умолял — загадать ему какое-то там желание, и тогда крайним гарантированно останется Джеймс. После будет уже не важно, что именно он скажет: этот парень окажется по уши втянут в непомерно серьёзную передрягу, и на нём следствие Фурнье не остановится, — тот обязательно дойдёт до его брата, и кто знает, какие возмутительные обстоятельства жизни Хэтфилдов тогда могут всплыть на поверхность... Каждый аспект плана имел возможность осуществиться так и только так, как того хотел Кирк, однако он сам, возвращаясь домой, о своём грандиозном отмщении уже не думал; его куда больше занимали не такие продуманные, но куда более ценные планы на совместное с Дэйвом времяпрепровождение в ближайшие несколько часов. Можно было убедить его выбраться в парк, или, может, даже в тот заброшенный планетарий, в котором они как-то провели замечательную частную экскурсию в тот самый день, когда Азуль застал их греющими друг другу руки... Чёрт побери, Кирк волновался. Пожалуй, Дэйв — единственное живое существо, в чьём отношении он действительно боялся сделать что-нибудь не так. Единственное существо, за которое он боялся, — даже за себя ему переживать никогда не приходилось, — и страх этот пока не отступал. Его терзало дурное предчувствие, даже сильнее того, которое он испытывал перед тем, как Мастейн заселился к Хэтфилдам, и только непосредственное присутствие Дэйва могло его хоть немного успокоить.