"Верни меня..."

      До чего же все болит. Глаза, в которые прицельно светит солнце, тело, так и не поменявшее сидячей позы, голова. Как тяжело ее поднять, словно свинцовая гиря, вот честно. Ифань предлагал топор в качестве лекарства. Что ж, пожалуй, можно.       Чонин едва приоткрыл глаза, злобно уставившись на солнце. От этого в виски и лоб изнутри ударила сотня дятлов. Глухо застонав, он обнаружил еще и ежа в глотке. Кое-как уняв долбанутый зверинец, Ким спустил с подоконника ноги, медленно разогнулся, подождал, пока конечности возвратят чувствительность, и стек на пол.       Ковер слишком неустойчивый, надо будет поменять.       Укутавшись в плед, Чонин проковылял на кухню. В квартире всегда было так много косяков? Почему-то сегодня стены на него обозлились и все время норовили ударить.       - Доброе утро, - выдавил он шипящей сковородке и плюхнулся за стол, поправив спавший с плеча плед.       Ежик в горле перевернулся, вырвав судорожный хриплый кашель. От этого проснулись дятлы. Ким болезненно замычал и помассировал виски. Легче не стало, но за это время перед ним появилась тарелка с едой. Снова яичница. Вчера яичница, позавчера тоже. А, нет, позавчера были блинчики.       Чонин кивнул, не желая волновать ежика коротким «Спасибо», едва удержал дрожащей рукой вилку, подцепил воздушный кусочек и поднес ко рту.       Проклятые птицы, вот-вот продолбят в голове дыру… В памяти что-то лопнуло, с глаз спала мутная дымка.       Вилка с грохотом упала на стол.       Не было никакого вчера. Оно было, но не такое. Совсем не такое… яркое. Как сегодня.       Чонин сорвался с места и, чувствуя, что ноги совсем не держат, встал напротив парящего полотенца, которое преспокойненько протирало тарелку.       Сердце лихорадочно забилось, вот-вот не выдержит. Ким боязливо потянулся к тряпке, дрожащие пальцы наткнулись на что-то теплое. Касание показалось разрядом молнии, Чонин одернул руку, задышав часто-часто. Полотенце с тарелкой перелетели на тумбу.       Не может быть.       Воздух вокруг пальцев внезапно сделался плотнее, ладонь потянули вперед и мягко положили на нечто тонкое и изящное.       Не может быть.       Чонин кончиками пальцев исследовал невероятное. Запястье? Едва касаясь, он провел пальцами вверх по невидимой руке к острому плечу, затем повторил путь с другой стороны. Взгляд взволнованно бегал по пустоте.       Нет, это сон.       Кима лихорадочно трясло. Ладони съехались по ключицам к тонкой шее, поднялись выше и, мягко огладив за ушами, обхватили лицо на уровне чониновой шеи. Ким чувствовал, как дрожит чужое тело, и тремор передавался ему.       Бред наяву.             Заткнись.       Назойливый шепот исчез. Наконец-то в голове прояснилось. Исчезла живность из организма, пропал окружающий мир, растворились запахи. Остались только они.       Чонин нерешительно приблизился и, не ощутив сопротивления, поцеловал его в щеку. Также неспешно отстранился и с улыбкой наблюдал, как краснеет рядом с пальцами воздух. Вот сейчас. Сейчас…       Ким с неверием и благоговением вглядывался в проступающий образ. Плавные линии, чувственные губы и притихшие чертята в блестящих глазах. Намного, намного лучше, чем на потрепанном фото.       - Вот и ты, - шепнул Чонин, мягко огладив покрасневшие щеки.       - Вот и я, - так же тихо ответил Кенсу.       Ким с нежностью смотрел в намокающие глаза, играясь с локонами темной челки.       - Ты болен, - Су осторожно дотронулся до холодной руки на своей щеке.       Чонин покачал головой:       - Не важно.       - А что важно? – хитро улыбнулся До.       Ким приблизился, легонько стукнувшись лбами.       - Что я люблю тебя.       - И все же - где ты прятался? – полюбопытствовал Чонин, лежа на диване, пока Кенсу возился с градусником. Надо же, такой хрупкий. Не градусник.       - Теперь тебе точно нельзя говорить, - До нахмурился и, присев возле Кима, вздохнул: - Нигде. Я сидел на подоконнике, когда меня потянуло вверх. Не успел ничего сказать, как подлетел и упал на стекло под потолком, - Кенсу пихнул больному градусник, Чонин поежился от мимолетного холодка. Еще один вздох, Кенсу старался не смотреть на внимающего студента. – Я все видел. И как ты вернулся, и как слонялся. Пытался разбить стекло, докричаться, - Ким спрятал улыбку под одеялом, заметив покрасневшие щеки парня, - а вчера, когда ты разговаривал по телефону, я услышал и… - Кенсу судорожно вдохнул, зарделся. Что-то скрывает? - И меня отпустило.       - Волосы, - Чонин округлил глаза. – Это был ты?       Короткий кивок.       Оба услышали тиканье часов, монотонное гудение холодильника, гул машин с улицы. Здесь, оказывается, так шумно.       - Ты… уйдешь?       Кенсу повернул голову на Кима. Тот почти полностью скрылся под одеялом, оставив только глаза, смотрящие в спинку дивана.       - Если ты хочешь, - затаившееся разочарование. Ну вот.       Чонин замотал головой, натянув одеяло по самую макушку.       - Не хочу, - донеслось приглушенное. - Не хочу, не хочу!       Кенсу расслабленно усмехнулся. Даже не заметил, как замерло сердце в ожидании ответа. Такой большой-большой ребенок. До потрепал студента по волосам, ощутив, как тот вздрогнул. Рука сама потянулась, честно! И никак не хотела убираться, противная.       Ким, поначалу, сжался в напряжении, но под ласковыми поглаживаниями расслабился. И стало так уютно, по телу растеклось долгожданное тепло. Противная разрывающая пустота наконец исчезла.       Кажется, Чонин задремал, потому что до него только с третьего раза дошло, что Кенсу требует показать градусник. Одеяло было вероломно стянуто с лица.       - Жить будешь, - подмигнул До, посмотрев показания, и намеревался встать, но рука, поймавшая его за пальцы, остановила.       - Не уходи, - сонно, едва разлепляя глаза. Чонин старался изо всех сил насмотреться на Кенсу. Не получалось. Мало, еще, еще!       У Кенсу защемило сердце. Ну как можно быть таким милым? Он уже перестал удивляться своей сентиментальности, этот ребенок изменил его. Полностью. Безвозвратно.       - Куда я денусь, - снисходительная улыбка, и До вернулся на место, отложив градусник на тумбу.       Но Ким все еще боролся со сном. Отводил взгляд, зарывался носом в треклятое одеяло. Надо же, это нерешительность?       - А можно ты… сегодня не пойдешь на пол?       Кенсу замер. Замерло и время, а потом вздохнуло и продолжило ход.       Наверное, Кенсу все-таки заболел. Уж слишком многое он сегодня позволяет.       - Можно…       Не успел румянец появиться на его щеках, как Ким просиял и моментально подвинулся, ерзая в нетерпении. До осторожно примостился на краешке дивана, почти падая, повернувшись к Чонину спиной. Его слабые нервы не выдержат близкого взгляда глаза в глаза.       Спать абсолютно не хотелось. Еще не село солнце, еще не пробило десять. Еще не успокоилось сердце.       Кенсу вздрогнул, когда чужая ладонь осторожно легла на живот и замерла. В основание шеи уткнулся горячий лоб.       - Мне тебя не хватало.       По позвоночнику стекла река мурашек. Струна лопнула. Хватит.       - Прости, - трепетное касание, и До положил свою ладонь поверх чониновой. – Прости…       Хватит отрицать очевидное. Ведь он ответил, когда Чонин сбросил последний звонок. Ответил, что тоже…       Но как рассказать?       Под тяжелое сопение за спиной Кенсу все-таки уснул. И почти в семь утра распахнул блестящие глаза, наткнувшись на помятую мордашку, нависающую над ним.       - Привет, - едва слышимый шепот, щекотание пальцев в волосах и взгляд, такой до боли нежный, безумно преданный. В лучшем из смыслов.       - Привет, - с сонной улыбкой и легким румянцем ответил Кенсу. Но, правда, сколько можно, До? Не пора ли стать честным?       «Пора,» - облегченно вздохнул голос внутри, когда-то зудящий советами о побеге через окно. Что, тоже смирился, гаденыш?       И Кенсу продолжил улыбаться, нежась под незатейливыми ласками.       - Что такое? – Чонин сначала оторопел и недоверчиво отпрянул, а потом улыбнулся ласково-ласково, погладив До по щеке.       - Приснился сон. Впервые за эти месяцы.       - Счастливый? – Ким медленно очертил линию скул Кенсу. Идеальную линию на идеальном лице.       До совсем по-кошачьи зажмурился:       - Счастливый, - он приоткрыл глаз, лукаво улыбаясь. И откуда столько безрассудной смелости? – Мы лежали на берегу озера, рядом стояла бутылка вина, а по краю воды бегала наша собака.       Как приятно, оказывается, вгонять людей в краску.       - Никогда не пил вино, - заикаясь, пробубнил Ким.       - Значит попробуем.       Кенсу окончательно осмелел, положил руки на плечи Чонина и долго смотрел в старательно отводимые глаза. Которые если и смотрели на него, то либо в глаза, либо чуть ниже.       Это окончательно разорвало остальные сдерживающие струны. Да пошло оно все. Кенсу имеет право, в конце концов.       Лицо До помрачнело, брови сошлись на переносице, но не успел Чонин ничего спросить, как его резко дернули вниз. Губы встретились в легком касании.       Ким оторопело приподнялся, а Кенсу, щурясь хитро и насмешливо, прошептал:       - Целуй уже.       И пусть из него сделали сентиментальную сладость. Прочтите рукопись старушки, саркастики и ироники. Кенсу теперь знает, как надо. Кенсу знает, как правильно. Ведь Кенсу любит.