Массы негодуют! Кровавая литература

Вот что ни говори, а персонажи у нас получались колоритными: сумасшедшая старуха, обвиняющая бедного соседа в приставаниях к ней; ее стерва дочь, постоянно шастающая в комнату деда в поисках спрятанного сокровища, обозначенного им в одном из писем; муж дочери — под следствием; хмурый участковый с явными признаками откровенного дебилизма и, конечно же, сосед в качестве главного героя. Сюжет пока находился на стадии активной доработки, но я прикинула, что уже через пару недель у нас будет полноценный черновой вариант многостраничного романа, который останется только редактировать. До публикации еще так далеко, но я уже находилась в столь взволнованном состоянии: мне постоянно хотелось пойти далеко вперед, поскорее переплести второстепенную сюжетную линию с основной, побыстрее настрочить продолжение, каким бы оно из-под моих дрожащих от предвкушения пальцев не вышло. Но он меня останавливал. Марк оказался очень уравновешенным и трезвомыслящим в плане творчества человеком. Это, по правде, не отражалось на стиле его письма. Я перечитывала каждую строчку, написанную им, а потом читала свои части. Удивительно, насколько же нам повезло так вот сработаться. Просто не отличить было, где и кто написал. Его мысли лились в том же полухаотичном порядке, что и мои. А как он быстро печатал! Я поразилась до глубины души. Куда уж было мне. Я, конечно, не черепаха, но не владела слепым набором печати да еще и всеми десятью пальцами. Максимум могла семь одновременно задействовать, да и то — в порыве страсти. Я провела взглядом скрывшегося на кухне Марка, а затем бросила взгляд на старые часы с круглым циферблатом. На пластине с делениями были проставлены римские числа от единицы до двенадцати. — Марк, нам бы годилось поспать хоть немного, — чуть повысив голос, чтобы он смог меня услышать из соседней комнаты, сказала я. Он вернулся в гостиную, с шоколадкой в руке. Я улыбнулась. — Только после маленьких вкусностей. И Марк протянул мне половину шоколадки. Она была белой с мягкой кокосово-молочной начинкой внутри. Еще я почувствовала хруст, поедая ее. Приятный такой. Поняла, что между начинкой и шоколадной оболочкой притаился тоненький слой вафли. Спать не перехотелось, но зато я почувствовала себя воистину счастливой. Пошутила по поводу фигуры. Уголки губ Марка приподнялись, а сам он с наигранно-диким упоением отгрыз огромный кусок шоколадки. Я рассмеялась. Ситуация могла бы показаться со стороны романтически-неловкой, но она быстро вылилась в вполне себе бытовую: — Я приготовил для тебя гостевую спальню, она полностью в твоем распоряжении. Пошли, покажу. Он учтиво подал руку, помогая моей размякшей от творческой усталости тушке подняться с дивана. Не желая оставлять остатки шоколадки, я прихватила их с собой и грызла по дороге. Наверное, это было не совсем вежливо, но удержаться… ну совсем невмоготу. — Вот она. Я была удовлетворена. Вот просто удовлетворена, без лишних эмоций. Во мне еще с детства сидел такой человечек, совершенно не способный бурно радоваться некоторым вещам: во-первых — подаркам, во-вторых — комнатам. А порадоваться и даже удивиться было бы как раз уместно, поскольку спальня выглядела так, будто я попала в пятизвездочный отель. Господи, здесь даже миниатюрный холодильник притаился, видать как раз для моих запасов на ночное обжорство. А кровать-то какая. Большая, выглядящая, как громадное пушистое облачко. Я не смогла совладать с силой притяжения и улеглась на нее сразу после того, как дожевала последний кусок шоколадки. — Вижу, тебе понравилось. — Здесь очень уютно, — сподобилась я хоть на какую-то оценку. Вот теперь меня не вырвать отсюда часов эдак двенадцать. Как минимум. Я та еще лежебока. Поваляться на кровати до того времени, как солнце уже пересечет свой пик, — это как пить дать. Если бы не была в гостях, провела бы тут недельку, перед этим проведя тщательную закупку вкусной и вредной провизии. Мадам Полюшка знает толк в творческих запоях! — Если что, кричи. Хоть моя спальня аж на первом этаже, стены в этом дома такие тонкие, что услышу не только я, но и половина улицы. Давно бы переделать все в этой картонной коробке, но не могу. Рука не поднимается. Как подумаю, что лишу старину Билли удовольствия слушать по утрам мою игру на виолончели… Ты, кстати, не против, надеюсь, небольшой утренней шумихи? Я хоть и ложусь поздно, тот еще жаворонок. Не могу лишить себя возможности быть первым, кто уделает новый день. Ох, и на что я только напоролась. Терпеть не могу утро. Зачем оно вообще придумано? Если и просыпаешься пораньше, так тело все вялое, лицо блеклое, никак не собрать ни речь, ни мысли. Для меня нет ничего лучше теплой дневной размеренности, приятных уютных вечером и поздних ночных кушаний. И если сегодня я въехала в райский дом с прекрасным хозяином, то завтра попаду в настоящий ад. — Предпочитаю спать столько, сколько положено. Не меньше восьми часов. И даже если легла почти под утро, лучше с недосыпом не играться, — я произнесла это с усмешкой, а затем нырнула под одеяло, спрятавшись под ним с головой. Начала играть с ним, будто маленький ребенок. В ответ услышала только хихиканье и уходящий топот. Ну и ладно. Нужно поскорее уснуть. Во-первых, уже невмоготу, а во-вторых, хихикал Марк не зря. Я хоть и успела к нему прикипеть за все это время, но как проснусь, вполне вероятно, буду искренне его ненавидеть. Потому что о своей страсти к раннему пробуждению рассказывал вполне искренне, даже с азартом. Никогда мне таких, как он не понять. О, лишь бы сегодня длилось вечно. Лишь бы завтра началось попозже…