Инсайт

Глава 5

…Инсайты выглядят довольно безобидно. Я просто отключаюсь, и всё. Со стороны это выглядит так, будто я сплю, но мои глаза широко открыты. Домовик, который застал меня в один из таких моментов, вызвал Сметвика. Я пожаловался на боль в груди и получил свое зелье. Говорить ему об инсайтах пока нельзя. Я чувствую, что уже близок к цели. Из учетной книги Люциуса Малфоя. *** — Плюй-камни — игра для подростков или магов, безнадежно застрявших в детстве. — Вы ошибаетесь, Розье! — пытается спорить Снейп. — Эта игра не хуже шахмат. И уж тем более не хуже квиддича. Как же достал этот подросток! Весь вечер испортил. Играли себе в шахматы, а тут он… Со своими Плюй-камнями. Молчал бы лучше. — Ты еще ребенок и пока не разбираешься в том, что может пригодиться в будущем, а что нет, — вмешивается в разговор Руквуд. — Я не ребенок. — Тебе двенадцать, — Паркинсон ухмыляется. — И ты полукровка. Не понимаю, как ты только попал… — Моя мать хорошо играет в Плюй-камни, — перебивает ее Снейп. — Она чистокровная. В гостиной Слизерина раздается дружный смех. Люциус просматривает списки. Много полукровок, но еще больше чистокровных магов. Кое-кого из них он хорошо знает, с кем-то учился в одной школе… Вот и Эйлин Принц. Снейпа знали многие, он частенько появляется в воспоминаниях клиентов «Омута». Люциус встряхивает волосами, пытаясь прогнать из головы навязчивые воспоминания о друге. Он снова провалится в них, завязнет, словно муха в мёде, и выберется только к вечеру. А бессмысленная трата времени сейчас — непозволительная роскошь. В списке полукровки, чистокровные, а вот маг-гло-рож-ден-ных нет. Еще бы. До одиннадцати лет научиться играть в Плюй-камни негде, а потом... Отец учил Люциуса игре в восемь лет. Тогда было интересно, правда, терпения Абраксасу хватило на пару дней, потом он зашвырнул цветные шарики для игры на полку повыше. Люциус был приучен ничего и никогда не просить, поэтому молча обиделся. А потом забыл. Убедил себя, что Плюй-камни для зануд и слабаков. Тот, кто хочет добиться уважения и популярности, играет в квиддич. Теперь его уверенность в этом пошатнулась. Слишком многие чистокровные маги тратят время на разбрасывание камушков по полу. Люциус закрывает глаза и представляет, как по полу ползают старые, бородатые профессора и магистры, отмеряя расстояние между шариками. Абсурд! Он прогуливается по саду со списком в руках — нужно смыть яд с розового куста через семнадцать минут. Он всё-таки решился, ведь и Нарцисса не любит доверять такую работу домовикам. А к ее возвращению розы должны быть в идеальном состоянии. Он просматривает списки, ловко пролистывая страницы. Здесь все получившие кольца за последние пятьдесят лет. Были годы, когда кольца не вручали, — война с Волдемортом, особо трудные годы для отдела магических игр и спорта. Люциус просматривает 1972 год — год своего выпуска, затем год выпуска Нарциссы. Почти все их друзья — давние сокурсники, либо учились на пару лет младше. Люциус хмурится. И здесь знакомых фамилий предостаточно, правда, многие из списка погибли в битве за Хогвартс, кто-то в бегах или попал в Азкабан... Он просматривает список во второй, в третий раз, в четвертый, читает его до тех пор, пока не начинают слезиться глаза. В конце концов взгляд цепляется за имена, идущие друг за другом. Слизеринка и рейвенкловец — они поженились сразу после школы и вместе играли в Плюй-камни. Оно и неудивительно. Проводили много часов у пруда, это он прекрасно помнит. Пандору Люциус знал хорошо, потому что Нарцисса дружила с ней в школе и пару лет после. Потом Пандора пала жертвой собственного экспериментального проклятия. Впрочем, поговаривают, что она совсем свихнулась, когда стала общаться с этим типом. С Ксенофилиусом Лавгудом. Случайность? Совпадение? Или закономерность? Зачем он приходит к Нарциссе? Чтобы убедиться, что ее воспоминания не восстанавливаются? Чтобы посмотреть на дело рук своих? Люциус смеется хрипло и нервно. Убирает бумаги во внутренний карман мантии и запахивает ее посильнее — ему всё время холодно. Интересно, Лавгуд — хороший иллюзионист? — Агуаменти! Фонтан воды поливает розовый куст. Мертвые черви падают на землю. Ксенофилиус Лавгуд... Вот и ответ, почему Нарцисса всё еще жива. Он слишком добрый для смертельного проклятия. Помешался на своей чертовой газетенке, которую они когда-то основали вместе с Пандорой. А еще души не чает в своей дочурке. Дочурке, которую Люциус держал в подвале своего дома несколько недель. Вот за это Ксенофилиус и мстит. Что ж... Память за память? Или кровь за кровь? Он улыбается, как путник, бредущий навстречу миражу, — удовлетворенно, но безумно. От паразитов нужно избавляться, но для начала нужны воспоминания. *** — Люциус? — Ксенофилиус Лавгуд оглядывается по сторонам. Он похож на дворовую собаку — смотрит преданно, почти заискивающе, волосы всклокочены, мантия грязно-голубого цвета кажется запорошенной пылью. — Входи, — произносит Люциус одними губами. Камин почти догорел, но в гостиной всё равно холодно. А может, ему просто так кажется. Букет сирени на столике завял и осыпался, но дурманящий запах пока не выветрился — домовики до последнего поддерживают аромат с помощью магии. — Мне передали, что это срочно… и связано с Нарциссой. Я примчался, как только смог. Вот… Я думал, я… — В его руках цветы, какие-то мелкие, синие, видимо, полевые. Не сирень и не розы. Это почему-то кажется очень важным. — Она в Мунго, — зачем-то решает уточнить Люциус. Разговор предстоит трудный, но ходить вокруг да около сейчас он не станет. Он приготовил всё заранее. И думосбор, и орудие мести. Это не Авада. Авада оставляет на палочке неприятные следы темной, непростительной магии. И это не Сектумсемпра, хотя Снейпу бы польстило, очень польстило. Впрочем, не он ли всегда говорил, что самый надежный и безопасный способ избавиться от врага — это яд. Люциус приготовил яд. Налил его в бутылку дорогого шампанского и оставил на столике из японской вишни. Он и сам пока не знает, как именно всё случится, но уверен в одном: преступник должен быть наказан. И не аврорами, нет. Люциус знает все слабые места системы магического правосудия, и этих мест слишком много. Если уж Руквуду после убийства Фреда Уизли удалось выпутаться, уж Лавгуд-то с легкостью попадет под очередную амнистию. Только вот сначала нужно убедиться в том, что догадка верна. — Ты играешь в Плюй-камни? — Д-да, — бормочет Ксено. Длинные рукава рубашки почти прикрывают его пальцы. А вот брюки, напротив, коротки. Такой нелепый… — Ты хочешь сыграть? Но у меня нет с собой набора… — Я не помню правила. У тебя есть кольцо лиги? Тебе вручал его Хэмиш. Есть или нет? — Это было очень давно… Я не понимаю, Люциус, зачем я тебе понадобился? — Ты был в нашем доме шесть лет назад, — теперь Люциус почти уверен. Почти... — Не…. Шесть лет? Это большой срок, знаешь ли. Я не уверен, что смогу такое вспомнить. Был какой-то прием? — Ты бы-ы-ыл, — Люциус крадется, всё ближе и ближе. Он Нагини, приближающаяся к своей добыче, — он змея, он голоден, он готов напасть. Ксенофилиус пятится. — Что происходит? Финальный бросок! Люциусу кажется, что его кожа поблескивает в свете камина. Он хватает свою добычу… …Вцепляется в рукав и тянет Ксенофилиуса к думосбору. — Ты был. Был. В нашем. Доме. Ты вошел, домовик проводил тебя сюда, в гостиную. Нарцисса улыбнулась, спросила, как дела, почему ты пришел. Предложила присесть, приказала подать чай и отправила домовиков работать. Потом они нашли ее на полу. — Что? Люциус, ты обвиняешь меня?.. — Ты забрал ее память. Ксенофилиус пытается освободиться, но сильное тело змеи уже сжимает его, окольцовывает, душит. — Люциус… ты… ошибаешься. Ошибаешься. Ошибаешься. Ошибаешься… — Сделай это! — велит Лорд. — Сделай. Сожми его шею и души, пока он не перестанет дышать. Тогда ты поймешь, как убивают магглы. Руки будут болеть. — Мой Лорд, — шепчет он. — Мой Лорд, я… ведь не маггл. — Ты смеялся громче всех, Эван. Ты утверждал, что магглы — слабаки. Что они никогда, ни при каких обстоятельствах не смогут нас убить. Ты ошибаешься, мой друг. Магглы сильны. Физически. Души его, души! И он душит. Сжимает свои пальцы вокруг тонкой шеи — это тяжело, очень тяжело. Силы в руках очень мало, мышцы ослабели. Стареющий маг, он будто видит себя со стороны, и благородный питон, которым он представлялся, на глазах превращается в гадюку — мелкую, ничтожную, слабую. Питон силён, его удушающие объятия невозможно разомкнуть. Питон огромен, но не ядовит. А гадюка может укусить… Есть же шампанское… Есть шампанское, Люциус. Бутылка «Белой магии» с чёрным зельем внутри. Он отшатывается в сторону, Ксенофилиус кашляет, опирается о стол, макает в думосбор свои длинные рукава. Он красный и потный, ему тяжело дышать. А руки Люциуса болят. От напряжения лопнула кожа на указательном пальце. О Мерлин… Что же он делает? Еще слишком рано. — Мне нужно понять! Мне. Нужно. Понять! — орет Люциус, хватая дрожащего Лавгуда за плечи. — Что ты делаешь в ее палате, если это не ты?! Зачем ты ходишь к ней? Лавгуд хрипит и стонет, кашляет и брызгает слюной. — Я… я… — Его пальцы лихорадочно шарят по рубашке. Люциус ждет, что сейчас с кончика его палочки сорвется зеленый луч, но Лавгуд колдует нечто иное. Серебристый луч воспоминания ныряет в думосбор. — Смотри, — шепчет Лавгуд и соскальзывает по шкафу на пол. — Смотри! И Люциус делает шаг к думосбору, потом еще один. Он наклоняется и смотрит. Сейчас он уязвим, Ксенофилиус может поднять палочку, и одной проблемой в его жизни станет меньше. Люциус дает врагу шанс, он не боится смерти, он боится так никогда и не узнать… — Ксено, ты такой выдумщик! — твердит в чужих воспоминаниях ЕГО Нарцисса. Она совсем девочка, лет двенадцать, не больше. Лавгуд заставляет цветы на лугу петь, а она смеется — звонко, счастливо. …Ксенофилиус наблюдает, как Нарцисса готовится к Рождественскому балу — вальсирует по коридору. На ней платье шоколадного цвета, Люциус пригласил ее и ушел куда-то. Она ждет, когда он вернется. Им нужно будет открывать бал, танцевать вместе. Ксенофилиус смотрит с восторгом и тоской. …На балу он приглашает танцевать Пандору. Она улыбается, и улыбка эта чем-то напоминает улыбку Нарциссы. Пандора худенькая, хрупкая блондинка с легким румянцем на щеках и прямым носом. Они с Нарциссой словно близняшки, но отличий достаточно, чтобы никто и никогда не путал их друг с другом. Ксенофилиус рад схожести и не видит отличий, потому что он влюблен… Люциусу становится стыдно. Он пытается выбраться из воспоминаний, но они затягивают глубже. Свадьба. Ксенофилиус и Пандора Лавгуды поздравляют Нарциссу, потом Люциуса. Ксенофилиус выглядит печальным, он дарит Нарциссе брошь. У них никогда бы ничего не получилось. И Ксенофилиус это знает. …Он приносит полевые цветы. В саду Мэнора цветут розы. — Хватит, Ксено. Хватит ходить сюда и надеяться на что-то. Я — замужняя женщина. Ты — женатый мужчина. Я же вижу, что эти визиты, они не просто так. — Но, Нарцисса… — Не приходи больше. — Он не любит тебя, — бормочет Ксенофилиус. В глазах Нарциссы обида, она впервые выглядит… жалкой. — Откуда тебе это знать? Ты всего лишь сумасшедший, которого никто не воспринимает всерьез. Эти слова режут больнее Круциатуса. Ксенофилиус уходит, чтобы вернуться спустя много лет, когда Нарцисса оказывается в Мунго. Он приносит ей сладости, сидит на краю ее кровати, иногда наколдовывает бабочек или заставляет цветы петь. Нарцисса улыбается, как ребенок. Теперь она всегда так улыбается. А Ксенофилиусу кажется, что он вернулся почти на тридцать лет назад к той двенадцатилетней девочке, которую так забавляла его магия. Люциус выскальзывает из воспоминаний и опирается на стол над думосбором. — Видел? — хрипит Ксенофилиус. — Видел? — Он поднимается и, пошатываясь, поправляет рубашку. — Ты не делал этого. — Я бы никогда этого не сделал. А ты просто… Люциус молча опускает взгляд. Шампанское стоит приберечь для более торжественного случая. Он ошибся. — Ничтожество ты… Малфой, — бормочет Ксенофилиус. — Может, я и сумасшедший, которого никто всерьез не воспринимает, но я хотя бы заботился о ней, как мог. А ты даже ни разу не сказал ей о своих чувствах. Теперь она об этом не узнает. Никогда. — Убирайся, — шипит Люциус, потому что знает — в словах Лавгуда слишком много правды. Вина наваливается, обнимает, закутывает в душный кокон с головы до пят. Он отворачивается, прислушиваясь к удаляющимся шагам. Посмотри, на кого ты сейчас похож, Люциус? Ты грязный. Как маггл. Неужели его личное воспоминание? Воспоминание, в котором Люциус может побыть самим собой? Или он сходит с ума? Люциус оборачивается. Ксенофилиуса давно нет в комнате, а перед ним стоит отец. Отчитывает, как умеет только он. Ты грязнее маггла. Весь в земле. Что за мантия? Не одежда, а тряпка. Ты что — встречал гостя в домашних туфлях? Позор семьи. — Папа… От тебя воняет. Сколько ты уже не брился, сколько не причесывался? А женщины? Ты должен понимать, что одинокому мужчине необходимо снимать напряжение. — Замолчи! — орет Люциус, вырываясь из цепких лап галлюцинаций. Он с трудом встает на ноги, но всё еще слышит тихий голос. Женщина. Давно пора завести любовницу. Нарцисса больше не способна исполнять супружеский долг, а нормальному мужчине нужно удовлетворение… Люциус взмахивает палочкой и крушит всё вокруг, лишь бы заглушить вкрадчивый шепот. Вещи летают по комнате, мебель трещит, посуда бьется. — Заткнись! Заткнись, заткнись! Заставить воспоминания замолчать слишком трудно, у него не хватает сил, не хватает сил. И воздуха. Он не может дышать. Люциус падает на колени в попытке вдохнуть, но никак не выходит, никак… Он снова тонет, вода заливается в легкие. Он чуть не задушил Ксенофилиуса своими руками, но не по своей воле, это мордредовы инсайты сыграли с ним злую шутку. А теперь еще и сердце прихватило. Опять. Он ползет к тумбочке, хрипит и стонет, потому что знает — отец прав. Во всем, кроме одного. Ему не нужна любовница, ему нужна его жена. Во что ты превратился, Люциус? Ползешь, словно маггловский выродок после Круциатуса. — Замолчи. Зелье Сметвика спасительно ложится в руку. Вкус мяты и ментола на языке. — В твоей жизни слишком много воспоминаний, Люциус. — Чудится, что Нарцисса гладит его по волосам. Воздух врывается в легкие, он наконец дышит. Снова. Комната в руинах. Люциус оглядывается по сторонам и поднимается. Флаконы с воспоминаниями не пострадали. Как хорошо, что он не хранит их в большой гостиной! Нужно быть сдержаннее. Нужно. Быть. Сдержаннее. Палец кровоточит, без зелий трещина будет заживать слишком долго. Люциус вынимает из кармана платок, оборачивает им рану и садится в единственное уцелевшее кресло. Он закрывает лицо руками. Ксенофилиус любил Нарциссу. И она об этом знала. Люциус любит Нарциссу. Но сам осознал это только сейчас.