Отношение

Мукуро бродит по крышам, ловко перепрыгивает с одной на другую, отводит заползшую на кровли зелень и ветви деревьев. Скользящие тени скрывают его от любопытных глаз ночных прохожих, перенося все в новые и новые части города. Стареющая луна на беззвездном небе с сочувствием смотрит на свое дитя, однако помочь ему оно не в силах. За вампиром нет погони, ему не бросал вызов собрат, но он атакован одними из самых страшных и безжалостных противников: его грызут сомнения. Рокудо помнит свою жажду, темную, бесконтрольную, помнит испуганный взгляд Тсунаеши и болезненно стискивает зубы. Вампир уверен, что отныне он будет желать кровь Савады всегда. Опыта Мукуро обычно хватает на то, чтобы продолжительное время вполне комфортно обходиться без подпитки, но теперь он не уверен в своих силах. Да и сумеет ли вампир выбрать себе иную жертву? Для того, чтобы все получилось, нужно желать крови донора, а Рокудо чувствует, что никто, кроме Тсунаеши, ему не нужен. В древних легендах описаны случаи, когда вампиры находили своих единственных жертв, у которых могли принять кровь. Истории рассказывают о безграничном счастье тех, кто сумел добиться добровольной отдачи крови, и бесславном конце тех, кто не смог и оказался отвергнут донором. Проверять эти предания Мукуро не хочет, но похоже, выбора у него не остается. Тени сгущаются, а затем темнеют и вдруг рассеиваются, уступив дорогу беспроглядной мгле: луна заходит за тучи. Мир укрывается сумраком, и даже самый яркий свет фонарей не способен разогнать эту тьму, ведь она не в глазах, она медленно вгрызается в сердце. Знакомый запах змеится между двумя дуновениями ветра, такой притягательный и манящий, что голова кружится от восторга. Приблизиться бы, надышаться до опьянения, а затем одним движением, одним решением перевернуть всю жизнь. Придет сожаление или нет — неважно, один лишь миг ослепительного счастья стоит того, чтобы оказаться внутри, рядом с тем, кто… Окно на втором этаже небольшого двухэтажного дома, едва ли отличного от целой улицы таких же белоснежно-образцовых собратьев, открыто: в попытке обмануть свою сущность Мукуро сумел обмануть лишь собственный разум. Внизу спит Тсунаеши. Устроившись поудобнее на узкой кровле, вампир беззвучно смеется. Горький смех леденит кровь: удержаться от соблазна заглянуть внутрь почти невозможно. Проникнуть в уютную комнатку, в которой по старой доброй мальчишеской привычке правит живописный беспорядок из недочитанных книг, недоделанных уроков, недосложенной одежды и недослушанных дисков. Перед глазами встает настолько яркая картина, что Рокудо даже слышит шелест фантиков, видит небрежно брошенную на стул школьную форму. Инстинкт призывает склониться над беззащитной жертвой, утолить, наконец, сводящую с ума жажду. И все же вампир остается на крыше: образ завернутого в одеяло Тсунаеши с сонной беспечной мордашкой вызывает в нем не только жажду, а любовь к человеку, поселившаяся в его сердце, оказывается отличным телохранителем покоя любимого. Мукуро так и сидит всю ночь, окруженный смутными мечтами, горькими предчувствиями и едва сдерживаемыми желаниями. Он не замечает никого вокруг, хотя около трех часов пополуночи зазевавшаяся компания подвыпивших студентов всерьез пытается согнать с крыши забавный «глюк». Злорадную усмешку Хибари, наткнувшегося на врага во время патрулирования, он также игнорирует, хотя чужой торжествующий взгляд приносит ему дискомфорт, заставляя несколько раз вздрогнуть. Небо начинает светлеть. Прохладные струйки шального ветра становятся все настойчивее, ранние пичужки деловито отправляются по своим делам, а из-за края горизонта с любопытством выглядывает солнце, по движению туч пытаясь предсказать: что же его ждет. Впрочем, что бы ни ждало, работу светила никто не отменял, и, кряхтя, огромный пылающий шар начинает карабкаться по небу. Из укрытого сонной утренней негой домика выходит Нана. Поливает растения в саду, обрезает сухие ветви, просто гуляет, наслаждаясь прохладным воздухом. Мукуро зевает и устало потягивается, болью в мышцах ощущая недовольство затекшего тела. Вампир, конечно, выносливее многих живых существ, но даже он нуждается в отдыхе. — Ара-ара, — вздыхает Нана, разглядывая странного визитера. — В следующий раз, как придешь к Тсуне в гости, лучше просто войди через дверь. Даже если мы спим, мы все равно тебе рады, а оставлять гостя ждать на крыше нехорошо! И как ты только туда забрался? Да и Тсуна еще седьмой сон разглядывает… Будешь завтракать? Мукуро усмехается. С этой женщиной ему никакие способности не нужны. От нее он не прячется даже инстинктивно, поскольку ее легкое отношение к жизни и к происходящему вокруг способно объяснить даже присутствие рано утром друга сына на крыше. Коротким поклоном поблагодарив женщину за любезность, Мукуро прыгает с крыши: есть ему сегодня не хочется. Нана недоуменно пожимает плечами, провожая его взглядом, а затем преспокойно возвращается в дом. Рокудо же отправляется побродить по округе, заодно решая заглянуть домой, привести себя в порядок и забрать сумку с учебниками, впервые за все время пребывания в Намимори злясь на необходимость соблюдать бесполезный антураж. Бабушка встречает его теплой улыбкой и ласковыми объятиями. Стариковское одинокое сердце просит внимания и заботы, но сегодня Мукуро лишь хмурится и старательно избегает теплых мягких рук с трогательными синими прожилками. Он раздражен и стремится поскорее отстраниться от назойливой женщины. Та не настаивает на своем и послушно отходит в сторону, беспомощно теребя в руке край темно-зеленой шали. Мукуро касается чужое горе, робкая, почти незаметная обида щекочет ему спину. Вампир резко поворачивается назад, чтобы сказать что-нибудь резкое, но замирает. Он ведь сам подарил старушке эту сказку о вернувшемся внуке и отнимать ее, корежить из-за собственных проблем и плохого настроения — слишком жестоко. К тому же, бабушка — единственный родной человек заблудшего вампира в этом городе, она дарит Мукуро ощущение семейного уюта, и он действительно не хочет ее обидеть. Короткие, но наполненные сердечностью объятия исчерпывают так и не начавшийся конфликт. Немного успокоившись, Мукуро идет к дому Тсунаеши. В конце концов, он всегда приходит к нему, что бы ни случилось, как бы ни развернулись их жизненные тропы. Ждать приходится недолго: несколько минут — и дверь приоткрывается, выпуская Саваду. Выглядит тот не очень: лицо неестественно бледное, на щеках болезненно пунцовеют пятна румянца, карие глаза поблекли и кажутся погасшими. Мукуро качает головой: для него прошедшая ночь оказалась непростой, но, возможно, Савада тоже провел ее в размышлениях? Чувство сопричастности согревает на миг, чтобы в следующий обжечь ледяным холодом: Рокудо сомневается. Готов ли он, хочет ли узнать итог раздумий своего друга-любимого. Тсунаеши улыбается с видимым облегчением и подходит к Мукуро, немного робко целует его в уголок губ. — Привет, — Савада явно пытается делать вид, что вчера вечером ничего не произошло. — Ну, привет, — Мукуро прижимает к себе любимого, старательно подавляя всколыхнувшуюся жажду. Он не уверен, что сможет притворяться и сдерживаться, но от того, что Савада не отвернулся от него, на душе становится немного легче. Уроки проходят словно в тумане. Мукуро не нужно вслушиваться в лекции учителей, чтобы выполнить требуемый ими минимум, однако происходящее на занятиях отвлекает Рокудо от бесполезных предположений. И пусть день все равно тянется непростительно медленно, так становится немного легче. Временами Мукуро чувствует на себе странный взгляд Тсунаеши, но лишь улыбается в ответ. В принципе он может заглянуть в мысли любимого и попробовать считать ответ на свои вопросы, однако это кажется ему нечестным по отношению к Тсуне, а потому вампир терпеливо дожидается вечера. Судя по тому, как все сильнее нервничает и дергается Тсунаеши, скоро все решится. После уроков они вместе идут домой, на этот раз, к Мукуро. На заходе солнца тени оживают и принимаются заинтересованно змеиться по земле, даже воздух кажется чище и слаще, дышится легко и с удовольствием. Вампир удовлетворенно расправляет плечи, бодро вышагивая рядом со своим молчаливым спутником. Его терзает легкое ощущение дежавю, и повисшее молчание выглядит каким-то напряженным, однако Мукуро не пытается разговорить Тсуну. Зачем? В ожидании приговора внезапно обнаруживается своя необъяснимая прелесть, и Рокудо ждет и наслаждается оставшимися минутами между до и после. Улица, на которой располагается дом Мукуро, уже совсем близко. Если присмотреться, можно различить крышу, украшенную искусно прикрепленной фигуркой расправившего крылья орла. Такая здесь одна на весь город, наверное, бабушка Мукуро питала особую слабость к небу и вольным птицам. Неподалеку обнаруживается полузапущенный безлюдный скверик, и Тсунаеши тянет своего друга туда. Рокудо, удивленному неожиданной настойчивостью любимого, ничего не остается, как подчиниться. В скверике тихо, лишь неприметные пичужки прыгают в подросшей траве в поисках чего-нибудь вкусненького. Присев на лавочку, к которой тянутся какие-то белые колокольчики, Мукуро вопросительно смотрит на Тсуну. Тот немного нервно устраивается рядом и по-детски беззащитно подтягивает острые коленки к груди. — Я подумал вчера… — едва слышно начинает Тсунаеши, — ты же хочешь, как Хибари-сан… ну… крови… Это больно и страшно, но я думаю, что ты не дашь мне умереть. И, в общем, я согласен… — под конец речи Савада переходит на быстрый темп и краснеет. Вполне предсказуемо, надо отметить, однако то, что он при этом делает, сводит Мукуро с ума, лишает остатков самоконтроля. Тсунаеши быстро-быстро, чтобы не передумать, расстегивает верхние пуговички на рубашке — жемчужно-белые, как отстраненно подмечает Мукуро, прикрывая глаза и сглатывая подступившую слюну. Верх плеча обнажается почти целомудренным движением руки, жилка у шеи парня бьется сильнее, чем обычно, ток крови, ускоряясь, заставляет Мукуро выпустить клыки. Он не способен вступать в диалог на тему: а уверен ли Тсуна в своих словах и решениях, не передумает ли он. Рокудо не желает разводить церемонии, но все же одна мысль отчаянно бьется в его разуме: «Только бы не навредить!» Ритмичный напев мгновенно успокаивает жертву. Мукуро обхватывает Тсунаеши сзади, прижимает его к своей груди. Ласковый поцелуй в основание шеи горячит кровь, заставляет Саваду тихо застонать и сильнее запрокинуть голову. Осторожный укус дает доступ к драгоценной влаге. Мукуро жадно глотает, наслаждаясь каждым мгновением, запах и вкус алой крови будоражит и кружит голову. Тсунаеши едва слышно стонет, но в этом стоне слышится не боль, а неприкрытое желание. Насытившись, Мукуро отстраняется от Тсуны и заклеивает две ранки пластырем. Жажда, так сильно терзавшая его еще совсем недавно, отступает, даря умиротворение и счастье. Взгляд Савады все еще замутнен, и он, словно в трансе, едва слышно шепчет: «Я думал, будет больно, а было так хорошо…» Мукуро целует его, согревая в своих объятиях, а вечерний ветер беззаботно шумит в листьях, продлевая волшебное мгновение. Тсунаеши приоткрывает глаза. В безлюдном парке, заросшем дикими цветами, тихо и спокойно. Мукуро рядом, держит свою жертву нежно и заботливо, и по телу Савады разливается удовольствие. Страх, намертво вбитый в него усилиями Хибари, сейчас будто бы растворяется, исчезает под влиянием более сильных впечатлений. Один вампир едва не уничтожил Тсунаеши, измывался над ним, потешая собственное самолюбие, удовлетворяя свои потребности. Второй вампир сумел исцелить Тсуну, подняв его, словно феникса из пепла. Благодарность постепенно переходит в нежность, взгляд на Мукуро, его улыбку, его внимательные глаза, рождает из нежности нечто большее. Соглашаясь на отношения, Тсунаеши всего лишь хотел узнать, каково это, встречаться с кем-то, но теперь он испытывает совсем другие чувства. Солнце почти полностью скрывается за горизонтом, зловещие тени расползаются по всем углам, ночные звуки пробуют запугать непрошенных гостей, но Тсунаеши не страшно, ощущение безопасности окутывает его в теплый кокон, словно в мягкое одеяло. Руки тянутся к отросшим темным прядям, игриво теребят хохолок на самой макушке, скользят по бледному лицу. Мукуро так идет улыбка, он сам сейчас так прекрасен, что Тсунаеши не сдерживается, забывает и о природном смущении, и о сомнениях, и об остатках страха. — Я люблю тебя, — незамысловатые слова срываются с губ, но мгновенно превращаются в ключ, способный открыть не одну дверь в душах влюбленных. Савада поворачивается к Мукуро, затем беспечно и дерзко забирается на его колени, раскинув ноги, прижимаясь к телу любимого так сильно, как никогда до этого. Тсунаеши ведет, голова его кружится, и ему отчаянно хочется сотворить что-нибудь этакое, что-нибудь такое, чтобы показать свои чувства Мукуро. Савада целует вампира, тот отвечает ему, руки бестолково блуждают по телу, пока не натыкаются на преграду в виде форменных брюк. Тсунаеши сглатывает, но чуть приподнимается и сам расстегивает сначала пуговицу, а затем и молнию на штанах Мукуро, чувствуя, как вампир проделывает то же самое вместе с ним. — Не боишься? — слишком смешливо спрашивает Рокудо, но сейчас ему это простительно. — Сюда в любую минуту могут прийти зрители… — Плевать, — выдыхает Тсунаеши, которому сейчас нет никакого дела до всего остального мира. — Я же с тобой… — Это точно, — самодовольно усмехается Мукуро, и обхватывает пенис Савады, заставляя того задыхаться от остроты ощущений. Короткий поцелуй-укус в шею заставляет несколько капелек крови выступить и поползти по обнаженному плечу, скомканная рубашка оказывается на другом краю скамейки, сиротливо белея в мгновенно тающих сумерках. Послушная воле вампира тень укрывает его и любовника от всего мира, позволяя двоим насладиться друг другом. Патрулирующий город Хибари чувствует дурманящий аромат самой желанной в мире крови и криво усмехается, пытаясь сохранить остатки хорошего настроения, гордости и уверенности в себе. Вампир знает, что его враг сумел добиться своего, обошел его на этом жизненном испытании, заполучил то, что Кея так долго считал своим. Данное обещание не позволит ему даже попытаться отобрать у Рокудо его игрушку, а необходимость ежедневно видеть Саваду и счастливого соперника в школе, будут причинять Хибари немало досады. Что ж, эту войну он проиграл, и с этим придется смириться. Лишь одно не дает Кее покоя, теребит его сознание: он никак не может понять, в каком месте ошибся. Существует возможность, что Хибари так и не узнает: все дело в отношении.