Антарктида

      Почему-то сразу накатило чувство вины и стыда. Вот вечно так с Сохатым. Ничего ещё не сделал, а тебя уже обвинили в предательстве родины и всего живого. Но я же не предавал! Я же здесь и живой вполне себе. И он. Ну, почти живой. Так он же и знал об этом… Зачем же…       Из соседней комнаты появляется вконец усталый Вальдемар. Знаете состояние, когда уже не можешь злиться и просто опускаешь руки? Так вот Сохатый перешагнул его и понёсся в ещё большие его дебри. Но ладно бы он только нёсся — один — так нет, он ещё дохераллион людей с собой тянет. Он несколько раз громко чихнул, вытер нос рукавом и сел рядом со мной. У него такие красные глаза и столько надежды в них. Ух, вампирюга. Вампирюга с аллергией на свою буйду. — Я же живой, а они… они… Мудаки они, — Вальдемар будто забыл, что сам же им в этом и помог — убедиться в том, что он в мире ином. — Ты-то хоть веришь, что я живой? Веришь? — Верю, верю, конечно, — уже сомневаюсь, но не столь важно это. — Успокойся. — А впрочем так даже лучше. Сдохли так сдохли. Никаких претензий и подозрений, — Сохатый отстранился. Вытащил из кармана клетчатый платок, протёр им глаза, а затем высморкался. Извинился и позорно сбежал, поджав хвост. И меня это взбесило. Ладно, хорошо, смиримся мы с тем, что с ним не всё в порядке, но я это знал. Ещё когда был молод и юн — я это знал. Не знал бы — удивлялся. Но нет. Я не удивляюсь и вполне себе это принимаю.       Вот и кому из нас после такого голову лечить надо? Обоим по существу. Нет, я, конечно, всё могу понять. Он человек, а не робот, и сдаёт всего второй раз. Ну так пусть хоть признает это. Почему я должен его разгадывать, как чёртов ребус, при этом выслушивая, что я тупой. Нет, простите, я на это не подписывался. В рабство меня тоже не продавали. Так что, увольте.       Пойти сейчас разбираться к Вальдемару, что теперь да как, было равно самоубийству. В известность он не поставит, но потом даст понять, что будет дальше. И что «дальше» не будет. После сегодняшнего точно нет.       Я, наверное, его никогда понять в полной мере не смогу. Ведь когда я после больнички к нему пришёл, он так гордо сказал мне, что семь лет как мёртв. А теперь он этому не рад. Конечно, кому понравится, чтоб вся страна об этом знала? Только особым личностям, наделённым эгоистичностью даже после смерти.       Снова звонит телефон. Поднимаю трубку. Молчание. Затем робкое: — Можно Александра Григорьевича? Это я, Алла. — Здравствуй, — отвечаю я, и она начинает медленно, очень медленно говорить. — Я тут новости смотрела, нет, ты представляешь? Я пойду в институт! Я всё им скажу! Вы же живые, я же… — и Алла говорит всё тише и тише, связь пропадает, потом снова, — …меня? Саша! Ты уснул там? К вам вообще дозвониться можно будет? — теперь пропадаю я. И связь тоже.       А тем временем нам завтра быть на судне, уже и правда пора отбывать. В общежитии тишина, испаночки больше не заходят, чай уже не греет. И Сохатый куда-то ушёл, а я тут отчёты не досмотрел. Я вышел из комнаты, глянул в окна: судно, окутанное туманом, стояло на привязи; девушка в платье и шляпке сбегала вниз по трапу. С ужасом я заметил, что это очень знакомая мне девушка. Я прошёл по коридору, иногда смотря в окна, а девушка всё ещё была у пристани. Выйдя из общежития, я ещё немного помедлил, боясь, что мне показалось. Сохатый, разумеется, как всегда куда-то делся в самый нужный момент.

***

      Я взобрался на судно и в очередной раз заметил, что здесь никого нет и даже в боцманской темно. Я завернул на главную палубу. Кто-то за углом шумно вздохнул. Я вжался в стену, боясь, что меня могут заметить. В кармане после нашего с Вальдемаром похода по лавочкам всё ещё лежал ножик. Я понимал, что, скорее всего, им я не воспользуюсь. Взяв себя в руки, я сказал себе, что я умный и взрослый человек, я ничего не боюсь и вообще я без пяти минут профессор, который в принципе-то и себя бояться не обязывал. Но никого за углом не было. Я ещё раз обошёл судно. В капитанской тускло горел свет, я осторожно постучал. Мне ответили, что можно войти. — А, это Вы, — будто меня ожидавший, сказал капитан, — я уж думал, что Вы спите и Вам не сказали. А Вы всё же пришли. — Позвольте, позвольте… О чём мне сказать должны были? — я вспомнил о том, что я здесь по существу из-за того, что мне показалось, что Марго бежала. Но её туфли стояли на полу, а маленький рюкзачок висел на гвозде, вколоченном в стену. Значит, без вещей? — Так всё же о чём? — Я просил Марго забежать к Вам, прежде чем она отправится покупать книги. Не зашла? — я помотал головой. — Ладно, расставила приоритеты. Что же я хотел… А… Вот, — он достал из ящика стола какую-то весьма массивную папку. Я прищурился. Ужаснулся. Он открыл папку и начал медленно перебирать листы. В проёме двери показалась девочка, отец кивнул ей, и она снова убежала. — Вы знаете этого человека? — лицо показалось мне знакомым, но что-то меня смущало в нём, хотя я ещё не понял, что именно. — Знаете или нет? Это очень важно в первую очередь для Вас.       Я задумался, но память отказала мне в танце со мной, и я не решался подойти к этой капризной даме. Да, я помню этого человека, но не могу понять, кто это. — Вы, как я понимаю, его не помните? — Я не знаю. Я где-то видел его, но никак мне не приходит в голову где. Может, Вальдемар Тимофеевич знает или помнит… Я — нет… Совсем нет.       Капитан смотрит на меня. Видимо, этим взглядом он пытается что-то донести, и до нормального человека дошло бы, а вот до меня совсем не доходит. — Вы устали. Скажите, Вы перенесли вещи из гостиницы? Мы выходим в море рано, Вам стоило бы подготовиться. — Нам нужно всего несколько вещей, это недолго.       В тусклом свете лампы лицо капитана играло бликами. Он явно был чем-то обеспокоен, ему что-то нужно было сказать мне, и он пытался. Но мы распрощались. Уходя, я ещё спросил мужчину: — Так кто это? — Он не ответил. — Подумайте, завтра я дам Вам копию фотографии, может, утром Вы вспомните.       Но до утра ещё надо было дожить. Мою душу охватил какой-то неясный мне порыв, что я вышел на палубу и стал рядом с перилами. Тёмная гладь воды завораживала. Это как тот приём с бездной, когда стоишь на краю и хочешь прыгнуть, хотя понимаешь, что это конец.       Говорят, что на то, как течёт вода, можно смотреть бесконечно. Так вот, мне кажется, что ночь — это и есть бесконечность. Я стоял и смотрел. Стоял и слушал. Вспоминал, как в детстве я хотел быть моряком. Как папа. Мама говорила, что он был моряком дальнего плавания, но сейчас всё сильнее понимаю, что это сказки для маленьких детей. Хотя правда до сих пор не ясна. Но я бы хотел, чтобы моя жизнь была похожа на воду. Такая же тягучая и основательная. А то в последнее время я всё больше жалею, что живу по принципу «дают — бери, бьют — беги». Потому что я брал, когда давали, сам отдавал, когда просили, и лишь потом на секунду задумывался, а зачем мне это. Но забивал и на это и продолжал впустую. Питер был моей последней опорой. Вода и камень. Твёрдо, надёжно, уверенно. То, чего мне не хватает.       Утро я встретил на корабле. Уже на рассвете забрёл в чью-то каюту, дрожа от холода. Температура ночью в Южной Америке не жаловала. И вырубился. А пробуждение вышло каким-то похмельным. Хоть я и не пил. Ладно, может и пил, но только в своих мечтах. Чья была каюта? И хорошо ли, что её хозяин до сих пор не объявился? Эти вопросы я постарался выбросить из своей головы и выбраться к людям. Как бы я ни хотел встречаться с Сохатым, встреча с ним была неизбежна. Я уже не маленький мальчик, чтобы заниматься глупостями и прятаться. При всей этой внешней безалаберности повзрослеть мне пришлось. Седьмое чувство подсказывало, что эта встреча изменит мою и не только жизнь. И, к сожалению, а может и к счастью, так и случилось.       Кто-нибудь, наверное, спросит, с чего это я решился на такой шаг? Я и сам не понял, когда это произошло. Каюта оказалась пустой, здесь никто не жил, моя была соседней. Почему ночью я не дошёл до своей, мне было не понятно. Первое, что я понял, что вещи я не забрал, а мы, возможно, уже в открытом море. Второе — это то, что если мы вышли, то, скорее всего, меня нашли. Сохатый нахал — это да, эгоист — тоже да, но оставить меня не мог.       На свою дурную голову я ещё и не узнал конкретное время отплытия. Меня прямо распирало от желания выйти, но сделать я этого не мог. Я посмотрел на часы и с облегчением заметил, что ещё не так уж и поздно. Встав, не почувствовал привычной качки. Дверь каюты казалась мне закрытой, хотя при попытке открыть поддалась. Мы всё ещё стояли в порту.       Я сбежал вниз по трапу и как можно быстрее пошёл к общежитию. Мне улыбнулась уже знакомая испаночка, и мне страшно захотелось совершить над ней маленькое извращение. — Do you speak English, nice lady? — она посмеялась, и я, не решившись блеснуть акцентом, продолжил. — Тогда I terrible want to kiss you, — предупреждающе произнёс я, и она, быстро сообразив, что я ей сказал, попыталась уйти, но я как тогда, дня три назад, удержал её и притянул к себе. Её накрашенные губы соприкоснулись с моими. Она попыталась найти место, куда деть свои руки, и в итоге опустила их. Я отошёл от неё. — Sorry, — произнёс извиняющимся тоном. — What is your name? — Фиделия — ответила она. Преданная, значит. — And you? — Александр, — сказал я и открыл дверь нашей комнаты. Вальдемар всей своей могущественностью спал на моей кровати, подложив под голову пару своих свитеров. Я аккуратно потрепал его по плечу. Он не отреагировал — тогда я пнул кровать и он замычал. — Вальд, мы отбываем через час, бери всё своё барахло и на выход.       Из-под одеяла послышались бурчания. Я подошёл к столу, собрал в рюкзак книги, чертежи, из шкафа вытащил два обещанных одеяла, одно сложил в рюкзак к Сохатому. — Ампер, чё вот тебе не спалось? Я ждал тебя, а ты свалил куда-то, ничего даже не сказав.       Ампер. Надо, что ли, привыкнуть, но не могу. Дверь открывается, влетает, да-да, именно влетает Марго, тянет меня куда-то. Я успеваю схватить рюкзак, показываю Вальдемару, чтобы тоже поторапливался. Громкое: «Ключ сдай на вахту!» — и меня уже выводит на улицу дочь капитана. — Саша, там… — запыхалась, — всё отвязалось.       Мгновенно доходит смысл произошедшего. Бежим к причалу, Сохатый догоняет нас, отдаёт мне свой рюкзак — тот опасно звенит, значит, колбы. Химик хренов, мог бы и оставить. Сохатый вытаскивает на берег лодку, садится в неё, протягивает руки Марго, и та принимает его помощь. Я протягивают ей вещи, она аккуратно ставит их на пол, и я прыгаю в лодку. Трое в лодке в погоне за судном. Восхитительно, просто великолепно.