Антарктида

      Меня всегда влекло к безрассудствам. Казалось бы, только ради них и стоит жить. Если ты выжил, то ты молодец, вот тебе доза адреналина, восхищения, успеха и всего прочего. Не выжил — тоже неплохо. Но однажды вот так рискнув, ты понимаешь, что иначе уже не можешь. Вся твоя жизнь начинает состоять из сплошных рисков. Успею ли перебежать на красный, проеду ли тут, повезёт ли здесь?       И сейчас я не знал, как таблетка подействует на меня. Может, я буду жив и здоров. Но это маловероятно. Скорее, провалы в памяти, общая слабость, неконтролируемая речь. Но это всё потом. А сейчас я, после нескольких дней отлёживания в каюте, свеж и готов к труду и обороне.       Проморгавшись и понаблюдав за цветными пятнами перед глазами, с трудом я сел. И первое, что я заметил — это отсутствие дневника на моём столе. Абсолютная пустота. Даже небольшой слой пыли на том месте, где он раньше лежал. Ни одной зацепки или записки, указывающей на то, где он мог быть. Раньше я всегда убирал его в ящик стола. А перед болезнью я, лелеемый собственной глупостью, оставил его здесь. Опять эти мои нескончаемые риски, чтоб их.       Но на столе стояло кое-что другое, до этого здесь не стоявшее. Но всё же знакомое мне. Фотография того самого мужчины. И теперь я отчётливо знал, кто он. Это мой отец. Он так же, как и я, был искателем приключений и географом. Мой без вести пропавший отец-учёный. Кстати, куда более успешный, чем я. И карта моя настенная тоже была от него. И поэтому мама с таким неодобрением относилась к моему увлечению географией и к этой самой карте. Наверное, её сердце не выдержало бы ещё раз, если бы она узнала куда я поступил. Зато всё теперь стало на свои места. Кстати, а где она, моя матушка? Я не знаю.       Дверь отворилась, и на пороге появилась Марго с подносом свежих булочек и кофе. Сегодня на ней было восхитительное чёрное приталенное платье в пол. Сама она улыбалась и словно бы светилась изнутри. Кофе она научилась готовить специально для Сохатого. Но теперь, когда достигла определённого мастерства в этом, радовала всех, кто просил её о чашечке. Сначала выходило скверно, но эта девочка не опускает руки и быстро учится.       Кстати, надо сказать Вальдемару, что я убью его, если он обидит Марго. Сейчас она по-настоящему счастлива, и Сохатый будет последней мразью, если обрубит эти крылья. — Саша, ты уже встал? Как ты себя чувствуешь? Рассказать последние новости? Я вот тебе принесла поесть. Ты же несколько дней ничего не ел, шутка ли, — Маргарита прикрыла дверь ногой, поставила поднос на то место, где ещё недавно лежал дневник, а сама села на край постели. Я лишь улыбался, наблюдая за ней.       Нужно было встать, вероятно, я бы даже смог. Я посмотрел на стол — пачки от таблеток не было, значит, я её убрал, спрятал. А может, Сохатый нашёл и забрал вместе с дневником. Кстати, дневник. Я посмотрел на календарь, где были отмечены цветом дни, когда я должен был писать. Я, к несчастью, совсем не мог вспомнить, сколько я проспал и когда отключился. Не мог я и вспомнить, как это случилось, помню, что мы обсуждали отравление, что меня отправят домой. Домой?       Да, они говорили об этом страшном и невозможном для меня «домой», о вертолёте, что с них хватит, что ваш Александер надоел своими падениями и болезнями. И всё это говорил он. Вальдемар знает, чего мне нужно, без чего я не смогу прожить и что меня может погубить. Знает, что я не откажусь от поездки, знает, что если я решил, то сделал. Но сколько для него открытий приготовлено на большой земле? Что чувствует он, когда понимает, что она близко? Верно, его будоражит перспектива узнать, что происходило, он не зря натаскал столько оборудования, и не зря нам всё время пишут из института все эти инструкции и говорят, чтобы мы были как можно аккуратнее с материалом.       Видимо, мы что-то должны найти, что-то здесь должно быть после того, что случилось. О чём меня никогда не спрашивают и не просят рассказать. Они и сами не знают, но им это интересно, их захватывает сама мысль о неизвестном, неисследованном. И только поэтому мы здесь, лишь поэтому нам дают шанс быть если не первыми, так хоть великими. Но даже тут! Даже здесь мой великий друг не может поделить лавры. Он знает, что он сильнее, он лучше, что он взят не просто так. Вероятно, он слышал, что я отказался отдать ему управление экспедицией. — Саш? Ты в порядке? — я посмотрел на неё, оказывается, я встал посередине комнаты и, обхватив голову руками, бубнил себе всё, о чём думал. — И неужели… Это правда?       Я не мог ответить ей. Не мог сказать, правда это или нет — я не знал, и в этом всё дело.       Марго так и не притронулась к посуде на подносе. — Расскажи о ней. Я вижу, ты выглядишь всё более взволнованным по мере приближения к материку. Почему? Ты чего-то боишься? — я покачал головой. Ничего я не боялся. — Не хочешь… Хорошо, не буду настаивать. — Она как-то вся потускнела, но тут же, взяв себя в руки, снова стала самой собой. — Очень вкусный кофе, кстати. Стащила из кухни, они его для какого-то особого случая, говорят, берегут. — Ты училась варить кофе на дефицитном продукте? — я посмотрел назад. Не заметил, как открылась дверь и вошёл капитан. — Похвально, милая, весьма и весьма, — он переключился на меня. — Вам лучше? — я кивнул. — Маргарита, выйди, нам нужно поговорить, — он странно сверкнул глазами, Марго вышла, оставив кофе на пыльном столе. — Вы вспомнили? — я вновь утвердительно кивнул. — Тогда я наконец могу рассказать вам то, о чём меня просили молчать как можно дольше. — Я могу узнать потом, кто просил? — Нет, извините, — он улыбнулся, оглядывая меня. — Не можете. — Вечно я что-то не могу, — я всплеснул руками, но тут же наткнулся на серьёзный взгляд капитана. — Извините. — Наверное, Вам сейчас всё это покажется пустяком и вообще несерьёзным. Но послушайте и запомните мои слова. Я хорошо был знаком с Вашим отцом. Даже, можно сказать, дружили. Я ещё не был капитаном, а он был молодым амбициозным учёным, готовым рисковать всем и лезть куда угодно. Прямо как Вы. Только он не закончил хорошо. И если Вы хотите остаться живым и относительно здоровым, то вернитесь домой, пока не поздно. Это не угроза, а, скорее, забота. Предостережение. Ведь предупреждён, значит — вооружён? Он бы тоже хотел, чтобы я Вам это сказал. Антарктида хранит куда большие и куда более опасные тайн, чем кажется на первый взгляд. Вам дальше решать, что делать с этой информацией, — капитан вышел, несильно хлопнув дверью.       Но ведь это действительно была угроза. И если он считает, что я такой же, как отец, то должен понимать, что его слова заинтригуют меня ещё больше. Я не привык отступать. Да и терять мне, собственно говоря, нечего. Да, у меня есть беременная сестра, кот. Но также у меня есть полнейшая неразбериха в жизни, сдвинутая система ценностей и любовь, которая не имеет права быть. Даже если придётся погибнуть в Антарктиде. Потому что я уже давно стал частью неё. И это главный её ужас.       Надо забрать у Сохатого дневник. Если добровольно не отдаст, придётся шантажировать. Потому что чем мне ещё заняться, я не знаю. Откат от таблеток ещё не наступил и неизвестно, когда наступит. Слабость в теле не даст бегать по всему кораблю и ввязываться в любые дела. Остаётся только читать, пытаться поймать сигнал радио или спать. Первый вариант, наверное, предпочтительнее. Но за этим опять же надо идти к Вальдемару. Почему весь чёртов мир завязан на нём?       Это вопрос не туда. Не по мне. Для меня сейчас было гораздо важнее — почему от меня хотят избавиться, почему всё это выглядит, как шарада, которую я никогда не разгадаю? Я вышел из каюты и отправился к штурману. — Сколько ещё? — спрашиваю его я. — Уже почти приехали, Александр Григорьевич. Ваша станция будет видна часа через два. Думаю, можно постепенно собирать разгрузку, — он показывает пальцем на точки на карте. Показывает правильно, знает куда надо. — Хорошо, только тут карта немного… Не такая. Смотрите, — я указал на карту, — вот тут менее глубокое место, а вот здесь, — я переместил руку, — здесь сейчас должен быть ледник. Пройдёте в таком трудном месте или пойдёте на крюк? Штурман покачал головой: — Можно попробовать, если чуть сдвинуть курс, то должны. В противном случае, нам придётся… — он замолчал. Я испытующе посмотрел на него. — Я должен знать, что Вы будете делать и как пойдёт судно в самом противном из всех противных случаев. — Вы не капитан, я не могу Вам сказать. — Я руководитель экспедиции, от времени прибытия зависит работа. Я должен знать, когда мы окажемся на станции, — штурман переглянулся с рулевым, тот кивнул ему. Штурман нехотя ответил: — Тогда вас заберёт самолёт, который мы вызовем с другой станции. И, если не будет плохой погоды, — он посмотрел в мутное стекло окна, — а вроде бы пока всё чисто, то вас доставят на нём. — А… — И всё ваше оборудование. — И… — И если нужно будет, будет два рейса.       Я кивнул головой. Я искренне надеялся, что рулевой сможет провести судно между ледником и материком. Теперь же мне нужно было найти Сохатого и обговорить с ним всё, что я успел обдумать сам. Он сидел на полу и рассматривал свои бумажки. Судя по заголовкам, это были планы института. Он показывал мне их когда-то. Институт возлагал на нас огромные надежды. Когда Вальдемар заявил, что ему хочется повторений замеров, они сразу зашевелились. Было ощущение, что они прошлись по всем своим сотрудникам, спросили, чего им хотелось от Антарктиды, и поэтому все дружно сдали свои желания нам, пожелали удачи и отправили, собственно, куда надо. — Ну что, есть там что-нибудь интересное? — я спросил как можно спокойнее. Испытывать его мне не хотелось, я в кои-то веки был серьёзен. Он обернулся. — О, ты ожил. Замечательно. Да вот, посмотри. Ощущение, что они решили благодаря нам вообще всё сделать, — Сохатый отдал мне бумаги. — Биологи охренели, ты только посмотри, чё они хотят. Я такого в городе сделать не могу, а они мне…       Я пробежался по тексту: — Ну, смотри, можно сделать так: вот этим товарищам, — я указал на строчку посередине, — отправим испанские отчёты, я думаю, им подойдёт. Химикам солёность взять несложно, главное, чтобы лодка была нормальная, а не как в прошлый раз, когда мы вышли в море, а у неё вёсла такие, что ими только от комаров отмахиваться, — Сохатый прыснул. — С этим ты разобрался, а вот этим товарищам что скажешь? Они там каждую твою строчку цитируют, им тоже отчёты испанские? — А они перебьются. Но вообще я пришёл не за этим. Через час мы должны прибыть, — он устремил на меня укоризненный взгляд. — Я помню про ключ от домика. Вот он.       Сохатый задумчиво повертел ключик в руках, а затем отдал его мне: — То есть ты мне наврал, что он у тебя дома, да? Ну ты и… — Знаю. Всё знаю, — он кинул в меня ручкой, но промахнулся — Снайпер хренов, пойдём, полюбуемся на безжизненный пейзаж и выпрем из кладовки вещи. Ты же не хочешь всё это в темноте разбирать, да?       Мы вышли на палубу. Сохатый вытащил из недр кармана сигареты. — Вот скажи, пожалуйста, зачем ты тогда по голове меня ударил? Тебе нужно было, чтобы команда меня за совсем больного приняла? Так приняла, вот, теперь домой гонят. Мол, не моё это, больной я. Сохатый не ответил, этого мне стоило ожидать. — Не скажешь? — он покачал головой. — Ну и ладно.       К нам подошёл юнга, притащил ключ от кладовки, отдал честь и тут же побежал дальше — работать, видимо. Сохатый прошёл в кладовку. И тут же выбежал оттуда в приступе кашля. — Шарик, да у тебя аллергия на пыль, видимо. И как ты столько лет проработал биологом… — Сохатый лишь недовольно на меня посмотрел и ещё раз чихнул. — Ладно-ладно. Придётся вызывать на подмогу кого-то ещё, один я всё это не разгружу.       После этих слов я смело шагнул в пространство кладовки и… Не увидел ничего. Глаза ещё не привыкли к темноте, а небольшая линия света от двери освещала пол и кусок каких-то непонятных коробок. В воздухе действительно летала пыль. Возможно, стоило чаще проверять оборудование. Прикинув объем работы, я понял, что вполне могу справиться и сам, если Вальдемар будет помогать мне на выходе. Но достать где-то мокрую тряпку всё же не помешало бы.       Но коробки в углу всё не давали мне покоя. Ну вот как-то не вписывались они в общий интерьер. Поэтому, наплевав на то, что я вроде не должен это трогать, я сделал шаг к ним. И с лёгкостью раскрыл, благо, они были не запечатаны. Там лежали пыльные книги, карты и не пойми что. Но объект, лежащий сверху, привлёк моё внимание больше всех. Был он какой-то до жути знакомой формы. Так и есть — это был мой дневник. И как он только мог сюда попасть?       Ключи нам принёс тот юнга, но хранились они до этого не у него. Тем более, мы даже имён друг друга не знаем. У него не было причин это сделать, только разве что на заказ… У Сохатого алиби, у него, как выяснилось, сильнейшая аллергия на пыль. Без ущерба для здоровья он этого сделать бы не смог. Но, возможно, это был капитан. Ведь ключи всё это время хранились у него, да и эта странная опека… Надо обязательно разобраться со всем этим, но как-нибудь попозже.       Засунув дневник подмышку, я отправился искать Марго себе в помощь, а Вальдемара отправил за тряпкой. Втроём мы управились до темноты. Я и Марго доставали вещи и оборудование, веселясь, шутя и рассматривая не принадлежащее нам старьё. Марго всерьёз не воспринимала истории Сохатого про пробежки с радио по холмам в поисках истины и волны. Сохатый протирал мокрой тряпкой и складировал не наши вещи на полки кладовки. — Как думаешь, сколько ещё? — спросил Вальдемар, запаковывая в свой портфель бумажки и книги, которые читал, заодно распихивая по карманам сувениры, которые он накупил в порту. — Они пошли на крюк или нет? — Не знаю, но по моим расчётам уже должны быть видны хотя бы дома. Помнишь же, их там несколько — метеорологические отсеки, химический и наш. Но их не видно.       Сохатый закрыл портфель, надел пальто и вышел из каюты. Он побежал к носу корабля, там в специальном отсеке лежала огромная старая подзорная труба. Он вытащил её оттуда и со знанием направил на материк. Что увидел он там — я не знал, но он мгновенно отложил трубу в сторону, торопясь закрыл отсек, и побежал в сторону штурмана. Я кинулся за ним. Бегущий Вальдемар — это всегда сигнал тревоги. Но он уже сбегал вниз по лестнице и с горящими чуть красными глазами смотрел на меня. — Видно… Всё видно!.. — говорил он.       Судно замедляло ход, на палубы выбегал экипаж, началась подготовка к выходу и разгрузке. Капитан подозвал меня к себе. — Александр Григорьевич, Вы узнали? — я кивнул головой. — Чудесно, я не сомневался в Вас. У меня есть для Вас важный разговор. Мы, скорее всего, после того, как выгрузим вас, останемся на пару дней. Нужно выпустить пар, немного отдохнуть. Пока ещё тепло, мы можем себе это позволить. — Конечно. Шведская и норвежская станции будут рады гостям, можем даже послать им телеграмму, они понимают русский, представляете? — Представляю. Думаю, мы ненадолго, — он посмотрел куда-то назад от меня. — Эй, аккуратно там, это не картошка! Я сам не знаю, что там, но всё, что лежит в этих коробках, имеет возможность разбиться в два счёта, если вы вдруг уроните это.       Штурман выглянул из окошка: — Разрешите ближе подойти? — Ближе? — капитан посмотрел за борт в сторону материка. — Давай ближе, только так, чтобы не влетели никуда, попробуй. И чтоб трап доставал до земли, — штурман кивнул и снова скрылся.

***

      Все коробки мы перетащили в кладовки станции, сегодня уже не было никаких сил на то, чтобы разбирать всё это по полочкам. Я сел в кресле. Смотрю в потолок, лампочку разбили. И в отчёте не написали. Пятна какие-то на потолке, всё блестит и светится, мне так приятно и смешно. Я не совсем понимаю, в чём смех, в чём такое поднятие настроя. — Мечи стаканы, Ампер. Сегодня можно.       И на стол из шкафа поставились пять стеклянных рюмок и одна чайная кружка. Сохатый разлил сухопутным матросам вискарь. Испанские ребята слушают его кривой английский и с уверенностью считают, что у русских такой обычай — пить до дороги и после. Они рассматривают его, слушают, удивляются. Им хорошо, им интересно. Люди чокаются, не пьют лишь трое — выглядит подозрительно.       Марго с интересом рассматривала стены дома. Все обои были исписаны несколькими поколениями географов, которым то ручку негде расписать, то графомания застукала, то бортовой журнал закончился и остались только стены. Голые, пустые белые стены, которые они постепенно заполняли своими ровными отработанными почерками, подписей не делая, даты ставя редко. Капитан курит на крыльце. Я подхожу к нему, без спичек, как будто ничего не сделал, но в том и провинился. — Вы действительно оставляете Марго? — спросил я его. — До следующего корабля ещё долго. У неё нет с собой даже одежды, кроме той, что она везёт на себе, и пара других комплектов на смену. Вы уверены? Я не совсем могу отвечать за неё.       Он выдыхает, улыбается, оглядываясь на кутящих людей сзади: — Абсолютно. Думаю, это будет хорошим для неё началом работы. Вы так не думаете?       Я покачал головой. Мне не нравилась эта идея. Если тут чуть с ума не сошла Лиза, то куда же Марго? — Это опасно. Это просто опасно. — Не бойтесь. Она справится, — заверил меня он. Некоторое время помолчал и сдвинулся с места. Он отошёл к столу, что-то шепнул на ухо Вальдемару. У того на лице отобразилось некоторое удивление, снова загорелись глаза. Они вышли из домика. Заметно повеселевшие испанцы продолжили без своего временного предводителя и заводилы.       Через два дня мы останемся здесь одни. На ближайшие сотни километров. Мы и она. Антарктида.