All my friends and I have got a lot of troubles

Гангстеры не плачут. Они вообще никогда не проявляют никаких эмоций. Сейчас Коун бы с большим желанием оспорил это. Вообще, он бы с радостью оспорил многие вещи, которым научил его Дерик, но сейчас у него просто нет сил. Нет сил даже на то, чтобы убежать дальше, поэтом парень останавливается и захлебывается в собственном дыхании. Кажется, еще немного и сердце выскочит из грудной клетки наружу, с легкостью ее пробив. Где он? Кажется, на свалке. Уже стемнело, но в темноте МакКэслин видит как кошка. Он садится на кучу старых покрышек и вытягивает худые ноги. Огонек зажигалки ненадолго освещает его лицо, покрасневшее и опухшее. В глазах полопались сосуды и кажется, что белок стал полностью красным. Наверное, интересно узнать о случившемся? Вы сами напросились, учтите. Думаете, что всем в Коламбусе так же везет, как повезло Оленёнку? Ко всем так же подходят самые крутые ребята и просто так берут к себе в команду, у всех родители в них души не чают? Это настолько же бессмысленно, как и считать, что любая система тел находится в равновесии. Если бы все было идеально, равновесно, по формуле, мир бы никогда не существовал. Увы, существует и вторая сторона медали, не такая яркая и презентабельная, как та, что досталась Джозефу. Коун очень любит своих родителей. Наверное, куда больше, чем квантовую физику, если это вообще возможно. А вот они не отвечают ему взаимностью. Пристрастие к выпивке окончательно превратило их из людей в животных и предоставило парню право на самостоятельное существование. Лет с одиннадцати он был сорняком, чужим среди своих. И если счастливые Эшли и Брендон могли забить на учебу, но их родители нанимали им репетиторов, и они быстро втягивались, то МакКэслин всего должен был добиваться сам. А потом это ему надоело. В жизни нескладного темноволосого мальчишки появился Дерик Уибли, хулиган и бунтарь, который посылал к чёрту все и всех, хоть как-то не подходивших под его критерии и внутренние, им же и созданные правила. И их стало двое. Два кошмара учителей, которым было абсолютно наплевать на то, что им скажут. Они заявлялись в школу с пивом, устраивали рок-концерт на крыше, где основным хитом было знаменитое Blink`овское «Shit, piss, fuck, cunt, cocksucker» и унижали других. Унижали потому, что нравилось, когда о них говорили со священным ужасом и восхищением. Их считали скверной из скверны, самыми отвязными раздолбаями и тупицами, каких создала матушка-природа, но это было далеко не так. Вдохновленные Бойцовским клубом, они всего лишь предпочли саморазрушение самосовершенствованию. Но если в Дерике было что-то совсем отбитое и ненормальное, что заставляло его не дорожить даже собственной жизнью, то Коун все еще боялся. Боялся и надеялся на то, что когда-нибудь отец спросит его, что же с ним творится. Что мать все-таки обнимет его и скажет: «Сынок, пожалуйста, не расстраивай нас.» Но этого не происходило. Родители все так же работали за гроши, а потом эти же гроши и пропивали. А сегодня случилось то, из-за чего сердце хулигана и дебошира, кажется, пропустило один удар. Заскочив домой за своей гитарой, он вдруг заметил, что в комнате стало как-то пустовато. И только через пару минут до него дошло, что все книги, которые он ревностно охранял, на которые копил по несколько месяцев, а потом вычитывал от корки до корки, вдруг пропали. Зато родители сегодня пили не какое-то дешевое пойло, а текилу. МакКэслин младший достал из кармана нож и стал молча швырять его в диван. Сделав около полусотни дырок и ни капли не успокоившись, он начал избивать стену. Это всегда помогало выпустить пар, но сказывалось на опухших и разодранных в мясо кулаках. В порыве своей ненависти он сначала не услышал криков из соседней комнаты. А когда услышал, было, кажется, уже поздно. Его отец сидел со стаканом мутной жидкости и глядел осоловевшими глазами на посиневшее тело своей жены. — Какого хуя здесь вообще творится?! — Надо же помянуть ее. Светлая… память. — невнятно промямлило жалкое подобие человека из угла. Кажется, впервые за последние десять лет Коун заплачет. Он сжал уже сбитые в ничто кулаки и, собрав всю силу и ненависть, ударил своего так называемого «родителя». — Горите в аду! Горите в аду, тупые скоты, я больше никогда не вернусь сюда! Ты, сукин сын, сдохни, сдохни, сдохни! — крикнул он, бросая последний взгляд на то, что больше не считал домом. С днем рождения, Коун МакКэслин. С девятнадцатым днем рождения. И сейчас он сидит на свалке, давится отвратным куревом и мечтает только об одном: чтобы сейчас его не нашел Дерик. В таком жалком состоянии, омерзительным даже самому себе. Десятая, одиннадцатая сигарета. Окурки он тушит о бледное запястье даже не морщась от боли. Но это не поможет спасти его окончательно закоптившуюся душонку. Он был святым покровителем разгрома. Богом разрушения и деморализации, но сейчас он утратил свой нимб и рассыпался тысячей осколков, будто то зеркало, раньше висевшее на шее у Тайлера. Он просто треснул и медленно разваливается. Дерьмо. Дерьмо. Дерьмище. Сейчас можно и заплакать. Слезы эти жгучие, кажется, разъедающие кожу до самых костей. Они сжимают горло свинцовым кольцом и душат, заставляя беззвучно кричать в пустую темноту. Это слезы человека, который, кажется, собрался сдаться. — Эй, сучка, ты это чё? Знакомая фигура довольно-таки быстрым шагом приближается к Коуну. Попадос. Кажется, его нашли. И сейчас будет самое постыдное: рассказывать о своей боли и страхах тому, кого считаешь своим богом. Перед которым даже обмолвиться об этом стыдно. — Дерик, я… — Я внимательно тебя слушаю. Не тяни кота за яйца. Что произошло? — Неважно. Неважно, слышишь? Давай забьём. Смотри, я все тот же Коун-разрушитель-твоей-мамаши. У меня все заебись, друг. Уибли подходит еще ближе и хватает темноволосого за плечо, даже не замечая шипов на кожаной жилетке. — Ты мне сейчас все расскажешь, сучий потрох. Я тебе, блять, друг или тряпка для пола с носовым платком в придачу?! И приходится повторять, задыхаясь от стыда и страха. Давясь слезами и боясь посмотреть на того, кто все еще держит его. Как будто выворачиваешься наизнанку и даешь кому-то основательно покопаться в твоих шрамах. Выслушав всё, блондин отпускает уже онемевшее плечо друга и задумчиво говорит: — Я знаю, что тебе сможет помочь. — Что? — с надеждой в голове спрашивает Коун, хлюпая носом. — Много бухла. Прямо сейчас. — Нет. Хуй тебе. Я больше не пью! — Кто тебе сказал, что я буду это слушать? — в голосе слышится издёвка. Дерик достает из кармана куртки флягу с коньяком. Она его верный спутник еще с тех пор, как друзья выпустились из школы. — Пей всё. — Нет. Дерик, нет! — Пей, сучка! Сейчас же! Коун давится и отчаянно пытается выплюнуть, но Уибли оказывается куда сильнее и настойчивее, чем тот мог предполагать. — О боги. Блять. Адовая хуйня просто. Ебаный в рот. — Я же говорил, что сразу отпустит. А теперь слушай меня сюда, нытик. Дерик берет ладонями голову МакКэслина и направляет его взгляд на себя. — Даже если весь, сука, ебаный нахуй мир от тебя отвернется. Даже если все скажут, что ты последнее дерьмо, будет по крайней мере один человек, который всегда сможет стать твоей поддержкой. Я здесь. Здесь, блять и никогда никуда не исчезну. Пойми, что я не откажусь от тебя ни при каких обстоятельствах. Верь мне, ублюдок! — на последних словах он срывается на крик и эхо подхватывает его, повторяя на все лады и распугивая стаи ворон. — Верю. Честно, бро, — заплетающимся языком выговаривает Коун, все еще стараясь держать лицо друга в фокусе, но это у него слабо получается. — Я люблю тебя, ебаный, Коун, блять, МакКэслин. Уибли резко и порывисто целует друга, крепко прижимая его к себе. Он как будто боится, что парень не поверит, что подумает, мол, Дерик уйдет. Что кинет его как все. Коун отвечает ему с охотой. Возможно, это все можно будет потом списать на целительное и волшебное действие коньяка, но они оба знают и чувствуют, что это не так. Отстраняются друг от друга только тогда, когда совсем заканчивается воздух. — Навсегда, сучка. — Навсегда, Мама Джун. И оба сразу же орут: — Воняешь как групповуха бомжей в ботинке со ссаниной! — Вот такая у них романтика, — смеется Эшли, сидя на ветке раскидистого дерева, скрытая от чужих глаз, — Джош, у тебя, часом, не встал твой дружок? И, не дождавшись ответа, спрыгивает и убегает от разъяренных парней, сверкая нарисованной на шортах шестицветной радугой.