Перышко

Арман невесомо погладил Наследника по лопаткам, вороша пальцами перья, теплые, маленькие и иссиня-черные. Вздохнул, осторожно расправил сбившееся к ногам одеяло, накидывая его на плечи, по-детски хрупкие и острые. Наследник был так непозволительно юн, совсем ребенок, и так хотелось выиграть для него время, не ввергать в этот ужас. Но собственные крылья, стремительно седеющие день ото дня, не оставляли Арману выбора. Сколько атак он еще отобьет, прежде чем перья станут совершенно белыми, не способными черпать магию? Наверное, в свое время ему нужно было внимательнее слушать своего Наставника, научиться использовать Источник иначе, не так гибельно для собственного организма. Но он был слишком беспечен, как и все его племя, считал, что прекрасно справится тем, что имеет. Возможно, все бы и обошлось, не случись этой войны, такой долгой и кровавой, вытягивающей всю жизнь из его земли и истощающей магию. В силу своей природной нелюбознательности Арман был далек от политики и о том, что происходит в миру, слышал лишь краем уха. Где-то гремели стычки за территорию, казавшиеся такими далекими и какими-то несерьезными. Мелкие, полуголодные государства приграничья постоянно из-за чего-то спорили, объединялись, распадались. А княжество Анлоэ, сытое и процветающее, являлось древнейшей колыбелью трех рас, средоточием магической силы, и Конклав берег эту жемчужину, ревностно ограждая от любых вторжений. Крылатые были слишком беззаботны, надеясь на военную мощь союзников, и оказались совершенно не готовы к тому, что их предадут. А богатый, почти беззащитный край отдадут на разграбление жестоким, безжалостным завоевателям, пришедшим с другого континента. Но варвары Льдистой земли совершенно неожиданно для себя надолго увязли в кровопролитных боях, с трудом продвигаясь вглубь страны. Как можно было ожидать от изнеженных жителях Анлоэ столь яростного сопротивления? Как можно было догадаться, что Хранители, эта красивая, бесполезная традиция, вдруг станут реальной силой, вдохновителями и отважными защитниками. Что они будут исчерпывать колодцы до дна, живьем сгорая до пепла, опустошая Источники силы навсегда? И блистательный победный марш захлебнулся, растянувшись на несколько лет. На исходе пятой зимы Льдистые появились на границах территории Армана и трех других Хранителей, что делили между собой эту часть княжества. К замку потянулись обозы с беженцами из разграбленных окрестных деревень, а потом окровавленный ворон принес страшную весть — пала Восточная цитадель, а Висенн сгорел в колдовском пламени, так и не успев передать свою силу Наследнику. Запертый в подвале мальчишка, немногим старше Кассандра, зарезался сам, чтобы не попасть в лапы Льдистых. И хоть от Восточной цитадели было два дня лету или четыре дня хорошей конной рысью, Арман забил тревогу, готовя замок к осаде. Летать Льдистые не умели, однако в их распоряжении теперь был колодец силы, пусть без Хранителя, но их маги наверняка знали, что с ним делать. Арман оказался прав: утром в дрожащем мареве рассвета почти одновременно вспыхнуло несколько пространственных порталов. Закованные в тяжелую броню рыцари, сверкая на солнце изогнутыми навершиями острых пик, ступили на землю Южной Цитадели. Осада шла уже четвертый месяц. Тяжело было лишь в первые недели, когда маги Льдистых бездумно, неумело, но упорно тратили силу колодца на простые боевые заклятья. Особенно хорошо у них получался шквальный огненный дождь. Арман держал непроницаемый барьер, вычерпав все реки вокруг Цитадели. Для жителей замка хватало и подземных источников. А вот Льдистым без воды пришлось тяжко, зато и действовать они стали умнее, не полагаясь больше на магию. А вскоре оказалась понятна и причина смены их тактики: шпион из лагеря противника донес, что маги просто исчерпали силу. Но Арман чувствовал — Восточный колодец не опустошен, просто магия ушла с поверхности в недоступные бескрылым глубины. Конечно, ожидавшие легкой победы Льдистые озлились, запороли одного из собственных магов в назидание другим и отправили к замку стенобитные орудия. Арман воззвал к иным силам: рушились близлежащие скалы, каменные холмы бесследно уходили под землю, но стены Южной Цитадели стояли прочно, выдерживая удар за ударом. Ветра тоже покорно стекались к Арману, и на сотни миль вокруг безмолвствовал штиль. Зато воздух вокруг стен дрожал и уплотнялся, становясь непробиваемым щитом, стоило только вражеской стреле, пропитанной горящей смесью, отправиться в полет. Но с каждым днем становилось яснее — дальше Арману не выстоять. Он уже не мог нырять в колодец так глубоко и взлетать так высоко как раньше. Истощенные крылья плохо держали воздушный поток, и закручиваться в штопор, разбрызгивая с перьев драгоценную магию, становилось все труднее. Кассандр смотрел понимающе, вздыхал и тайком натирал ритуальную чашу до блеска, ожидая решения Хранителя. Арман тянул, сколько мог, но настал день, когда он понял — сегодняшняя битва будет последней. С утра он отдал распоряжение быть готовым к выводу женщин и детей из замка. Тайный ход в подземелье вел далеко за территорию Цитадели и заканчивался пока неактивным порталом. Арман не мог рисковать и переправить их прямо с площади — маги Льдистых могли почувствовать эманации и воспользоваться порталом в своих целях. Женщины собрались быстро и организованно, словно сидели на сложенных тюках с самым необходимым все эти четыре месяца. Заминка вышла лишь с сопровождающими — никто из гарнизона не хотел покидать стен замка добровольно. Арман выбрал самых молодых, вчерашних мальчишек, а затем позвал Кассандра. Ничего не подозревающий мальчишка выскочил с чашей в руках, но, услышав, что Арман отправляет его во главе отступающего отряда, не сдержался и закатил истерику. Хранитель и в лучшее время не умел справляться со слезами юного Наследника и уже хотел по-простому влепить Кассандру оплеуху, когда с замковой стены раздались крики. Арман поспешил наверх. Его глазам открылось поистине невероятное зрелище: Льдистые отчаянно рубились с невесть откуда взявшимся войском Крылатых. Арман смахнул с ресниц нежданную влагу, жадно вглядываясь в родные цвета щитов: золотые искры на лазурном поле. А потом опомнился и убрал запретную магию, позволяя бойцам Анлоэ использовать свое преимущество. Крылатые один за другим раскрывали свои кожистые крылья, с радостным гиканьем взмывая в воздух. Только их предводитель, огромный рыцарь, закованный в тяжелые латы, остался на своем могучем жеребце. Впрочем, действовал он так умело, что от его мощи и напора захватывало дух. Не уступал Льдистым и в мастерстве верхового боя, и в рукопашной, когда конь под ним пал, изрезанный вражескими мечами. В тот миг, когда рыцарь оказался на земле, Арман сжал каменную ограду так, что кладка закрошилась под его пальцами. Но небесно-голубой плюмаж, словно заговоренный, взлетал над кровавой сечей-то тут, то там, и Арман напряженно вёл его глазами, не в силах ничем помочь. Всё, что он мог — попросить своего лучшего лучника прикрывать эту могучую, странно бескрылую спину. К вечеру того же дня Льдистые были отброшены от стен Цитадели, впрочем, для бегства их осталось не так уж и много. Арман смотрел, как гаснут порталы один за другим, и в неверии кусал губы. Неужели все закончилось? Перед победителями с радостными криками распахнулись ворота, и пока внизу, в большом зале, хлопотали, размещая спасителей, Арман ждал предводителя Крылатых в своем кабинете. В камине потрескивал огонь, на небольшом столике меж двух кресел стоял поднос с простой, но сытной едой. В руках Арман вертел толстостенный бокал с вином и размышлял, что давно уже ему не приходилось встречать столь долгожданных гостей. Он даже этикет позабыл и слегка волновался, с чего стоит начать беседу, пока в дверях не застыла могучая фигура. Арман улыбнулся, одернул себя, что из-за маски этого не видно, и сделал приглашающий жест. Вблизи воин оказался еще более впечатляющим: даже без доспехов и сапог с кованными подбойками, в простой рубашке и плотных штанах, он был выше Армана на полголовы и несоизмеримо шире в плечах. Но ступал он тяжело и как-то неуверенно. Арман обеспокоенно спросил: — Вы не ранены? Крылатый отрицательно мотнул головой, подходя ближе и вступая в круг света, и Арман наконец смог разглядеть его лицо. Несмотря на усталость, ранние морщины и седину на висках, предводитель был очень красив. Арман помимо воли отметил высокий лоб и правильные черты, которые не портила ни многодневная щетина, ни мелкий шрам у брови. И задохнулся узнаванием, увидев на мощной шее свой давний подарок — перо в серебряной оправе. Встретил взгляд светло-серых глаз, смотревших внимательно и немного обреченно, словно ожидая приговора, и едва смог выдохнуть: — Вы… Ты? Ройз? Крылатый склонил голову так знакомо, давно позабытым жестом, что кольнуло у сердца. Как же он был непохож на того юного бездельника, который целую вечность назад признавался Арману в любви. И в то же время — похож. Неожиданным румянцем на впалых, небритых щеках, тем, что смущенно прятал глаза и, похрустывая суставами, лихорадочно сгибал и разгибал пальцы, не зная, куда деть руки. — Ты ждал меня? — голос у мужчины оказался хриплым, сорванным на поле боя, и в нем слышался глухой звон столкнувшихся мечей. Арман поежился от проскользнувшей в вопросе уверенности, словно Ройз не спрашивал, а утверждал, но тут же опустил невольно приподнявшиеся крылья. Это все нервы, утешил он себя, чудится непонятно что. Он — Хранитель, он на своей земле, у своего Источника, никто не в праве от него что-то требовать, только просить. Потому ответил с вызовом: — Конечно нет. Хотя немного покривил душой. Того дерзкого мальчишку он все-таки запомнил, и, возможно, первую пару лет действительно ждал. Что тот однажды не выдержит и завалится в его покои, смущенный, растрепанный, будет снова извиняться, обещать любовь до гроба, и смотреть, смотреть украдкой. Этот взгляд, жгучий, по-взрослому жадный, полный темного огня, Арман зачастую ощущал и на площади в толпе Крылатых, подозревая, что мальчишка тайком за ним смотрит. От этого на душе становилось тепло и отчаянно-весело. Но потом его незримое присутствие исчезло, и Арман забыл, оставил в прошлом сладким воспоминанием, как и многое другое, случившееся за долгие годы. — Конечно, — эхом повторил за ним Ройз, нервным жестом пригладил черные с проседью волосы, убранные в низкий хвост, и, растеряв всю решимость, тяжело осел в предложенное кресло. Арман поспешил наполнить его кубок вином и придвинул ближе. Его собственный так и стоял нетронутым — маска мешала пить. Проследил, как Ройз сделал небольшой глоток и небрежно сказал, поощряя к разговору: — Тебя не было слишком долго. Ройз виновато пожал могучими плечами и ответил глухо, не оправдываясь, а лишь констатируя: — Жизнь. Я ведь ушел тогда из Цитадели. Крутился вокруг тебя три года, поднакопил деньжат и ушел. На границах всегда нужны воины. А там… Как-то оно само получилось. От десятника до сотника… Пока в одном бою мне здорово не повредили крыло, и я не смог больше летать. Хотел уйти на покой, вернуться сюда… — Ройз машинально повел рукой, указывая на башню Цитадели, видимую из окна, — но меня не отпустили. Оказалось, у меня и правда неплохие способности к воинской службе, к командованию… И я нужен Крылатым. А потом так лихо все закрутилось, что я не мог. Понимаешь? Арман понимал, он сам был прикован к Цитадели, связан клятвами и ответственностью. А потом из обрывков сказанных фраз, из того, что Арман сам видел там, на замковой стене… Словно разноцветные кусочки детской игрушки вдруг встали на свое место, собираясь в полную картину. И он ошеломленно спросил: — Погоди, так ты — Ройз Однокрылый? Легендарная личность, отменный полководец, сумевший погасить не одно восстание на границах. Тот, под чьим крылом объединились несколько кочевых племен Диких и приняли присягу Конклаву. Тот, кто разработал новую систему укреплений, знаменитую своей неприступностью и простотой в строительстве. Тот, кто почти два десятка лет заседал в военном совете Конклава от имени Крылатых. И это — тот самый мужчина, что сейчас сидит в кресле перед Арманом? Непостижимо. Вероятно, все так живо отразилось на лице Армана, что Ройз смущенно кашлянул: — Было дело. Но это уже в прошлом. Когда Льдистые напали на Анлоэ, я сложил свои полномочия и ушел из Конклава. Политик из меня оказался никудышный. Вновь стал тем, кем привык быть, кем ты видишь меня сейчас. — и, предугадав невысказанный вопрос, что легко читался в глазах Армана, добавил: — А второе крыло… Я его отрубил. Оно только мешало в битве. Они еще немного помолчали. Арман играл бокалом, разглядывая, как сверкают на гранях отблески огня, и думал о сказанном. О том, что встреченный так давно, аж в прошлой жизни, мальчишка исполнит первую половину своей клятвы так блестяще. Станет не просто воином, а одним из самых лучших, живой легендой, полководцем. Впору уж самому Арману чувствовать себя недостойным внимания такого человека. И будет ли оно теперь, это внимание? Если да, то как теперь вести себя, как держаться, о чем говорить? Можно ли отказать тому, кто сегодня спас целый город? Арман не знал ответов и просто ждал, что случится дальше. Ройз сидел вполоборота и, прищурившись, смотрел в камин, позволяя разглядывать точеный, как для медали, профиль. А потом, застав Армана врасплох, неожиданно повернулся и поймал в капкан цепким взглядом, спокойным и уверенным: — Арман… Я пришел навсегда. Ты… Когда-нибудь ты позволишь мне снять твою маску? Все-таки просьба, а не приказ. Арман выдохнул облегченно и проглотил уже просившуюся на язык колкость. А потом встал, будто кто-то его под руку толкнул… В конце концов, это такая малость. Подошел ближе к Ройзу, взялся за свой металлический намордник, но сразу отстегнуть его не смог — маска была старой, а Арману некогда было следить за ней. Потому снаружи она была покрыта налетом ржавчины, механизм постоянно заедал и с ним приходилось попотеть, вот как сейчас. Арман вздохнул, подозревая, что опять сломает парочку ногтей. Ну действительно, пора бы уже свести ржавчину маслом. На его руки легли чужие пальцы, горячие, твердые, мозолистые. И легко отогнули мешающие застежки. Но Арман придержал их, не позволяя убрать маску. — Не торопись. Я разрешил снять ее, но не увидеть мое лицо. Ройз послушно замер и мягко улыбнулся, а Арман пожалел, что должен закрыть эти удивительно теплые глаза, искристые и такие понимающие. Ройз снял со своих волос широкую плотную ленту, протянул ее вперед и склонил голову, чтобы Арману было удобнее надеть и закрепить ее, как повязку. Арман разгладил ткань, чувствуя, как под ней трепещут прикрытые веки. — Надо же… Цвета Южной Цитадели. — Да, я купил ее перед отъездом. Чувствовал, что она может пригодиться. Ведь ты такой… неприступный, Арман. Ты даже имя мне сказал с большой неохотой. Вот уж вранье и выдумки. Впрочем, Ройз был тогда слишком юн, горяч и переполнен самыми противоречивыми эмоциями. Обычную настороженность к незнакомцу принял за надменность и напридумывал боги знают что. Арман усмехнулся и погладил Ройза по твердой груди, слева над плоским темным соском, что просвечивал сквозь неплотную ткань. Ощутил под рукой сильные, глухие удары, и то, как сбивается верный ритм сердца могучего воина. Провел вверх до ключицы, видневшейся в широком вырезе рубашки, но до темной, горячей даже на вид кожи так и не дотронулся. Огладил рельефное плечо, а потом заскользил вниз по рукаву до самого запястья, прослеживая рисунок выпуклых мышц. Завернул обтрепанный манжет, нашел под ним сжатый кулак и надавил, заставляя разжаться. А потом поднес широкую ладонь к своему лицу, прижался щекой, сдержав невольный порыв по-кошачьи потереться о шершавую кожу, и сказал: — А ты подготовился к долгой осаде, Ройз Однокрылый? Ройз дернулся, будто его ударили, а потом обхватил лицо Армана обеими руками, скользя ими, исследуя, словно пытаясь увидеть. Невесомые касания вдоль бровей, прямых и шелковистых, а дальше — нежная кожа век и жесткость длинных густых ресниц, острая линия скул, тонкие трепещущие крылья носа, маленькая ямочка над верхней губой и наконец сами губы: полные, чуть обветренные и жаркие. Арман чувствовал, как в них пульсирует кровь, чутко отзываясь на движения сильных пальцев, что притрагивались невесомо, нежно и благоговейно. — Если б я уже не любил тебя, то влюбился сейчас второй раз, — нарушая тишину, произнес Ройз, и его голос сорвался на шепот. — Ты совершенен, Арман. Странно слышать от меня такое, да? Арман чуть отстранился, разбивая волшебство момента. Но такова уж была его натура — язвительный и ироничный, немного циничный. Обычный реалист-одиночка, долгое время живший без любовной привязанности. Он не мог поверить в сильные чувства, возникшие спонтанно, из-за одного только взгляда. А уж тем более, что эти чувства продержатся так долго. Шутка ли, без малого тридцать лет. — Странно любить того, кого ты даже не знаешь. Я могу быть совсем другим. Не тем, кого ты помнишь или кого нарисовал себе в воображении, будучи совсем молодым. Ройз хрипло рассмеялся и отпустил Армана, отступая на шаг. И Арман вдруг покачнулся, словно остался без твердой, надежной опоры. И почему-то так легко было представить, что в этих руках он всегда будет под защитой, наконец сможет хоть немного расслабиться, перекладывая часть своей ноши на эти широкие плечи. К счастью, Ройз не видел его беспомощного трепыханья и наверняка глупого выражения лица. Он просто стоял, уважая желание Армана держать дистанцию, и не делал попыток на сближение. Но голос, по-прежнему хриплый, немного виноватый, с ноткой мольбы, убеждал в обратном — он не оставит Армана просто так. — Да, наверно я дурак, но… Скажи, у меня есть шанс? — Не знаю, Ройз. — Арман вздохнул, встряхнув головой и прогоняя мимолетную слабость. Интерес, легкое желание — да, это было. Но Ройз хотел серьезных отношений, и это пугало. Заставляло прятаться и отступать, скрывать свое смятение за отговорками. — Позволь, я просто поухаживаю за тобой, как за дорогим гостем? Арман прижал маску к лицу, намереваясь застегнуть ее, но Ройз, уловив движение, перехватил его руку за запястье. И Арман, сдерживая распахнувшиеся от неожиданности крылья, неприятно поразился тому, как этот бескрылый ловок и как потрясающе владеет своим телом. Настоящий воин. — Оставь, я могу и так, — Ройз указал на ленту, плотно обхватывающую его глаза. — А ты, наверное, жутко устал от этого намордника? И снова эта робкая, просящая интонация с искренним переживанием и теплотой, перед которой невозможно устоять. Особенно когда речь идет о том, кому ты сам обязан своей жизнью. У Хранителя имелась масса недостатков, но неблагодарность не входила в их число. — Ройз, ты усложняешь мою задачу. Ну что ж… Ты — мой гость, и я повинуюсь. — Арман шутливо отвесил поклон, раздумывая, как бы половчее выполнить то, что он задумал. Первым делом гостя следовало накормить. И это оказалось не так уж и сложно, хотя Арман опасался, что мужчину придется кормить с ложечки как младенца. Но Ройз справился, он просто пренебрег этикетом и брал еду руками. Арману оставалось только следить за вином в кубке и вовремя его подливать. Заодно и сам поел с большим аппетитом. Впервые за долгое время можно было не торопиться и наслаждаться вкусом каждого блюда. Ройз, кажется, слышал его довольное чавканье и едва заметно улыбался. И за эту мягкую улыбку Арман был готов простить ему глупую выходку с повязкой. Когда они закончили с трапезой, в смежной с кабинетом спальне уже исходила горячим паром ванна, приготовленная расторопными слугами. Несмотря на временную слепоту, Ройз двигался легко, словно был привычен полагаться во всем на своего спутника. Арман проводил его, подвел к лохани, взял за запястье и помог ощупать край бортика. А потом и низкую скамейку с душистыми притираниями, и стопку пушистых полотенец, отглаженных до хруста и еще теплых. Ройз кивнул, подтверждая, что все понял, взялся за нижний край рубашки, и, комкая, его произнес: — Ты уходишь? Арман и правда уже стоял в дверях, собираясь оповестить об этом Ройза, чтобы тот перестал уже мучиться, снял дурацкую повязку и вымылся от души. Но от этого неловкого вопроса, тихого голоса, мягкого и доверчивого, что-то дрогнуло в собственной груди. Арман вздохнул и сварливо ответил, отгоняя непрошенную слабость: — Хорошо, я останусь. Буду караулить великого полководца от страшной напасти. Подливать горячей воды, чтоб не простыл. Ройз на пару секунд замер, и наверно даже затаил дыхание, пытаясь разгадать, шутка ли это. А потом вдруг рассмеялся, как всегда глуховато, но совершенно искренне: — Хорошо. Но лучше вымой мне волосы. Надо признать, Арман на Ройза не глазел, как собирался. Ему это показалось бесчестным и все-таки чересчур. Поэтому повернулся лишь тогда, когда услышал тихий всплеск. Лохань была большая, рассчитанная на средних размеров Крылатого, поэтому Ройз, несмотря на свои габариты, прекрасно в ней уместился. Хотя если бы крылья имел — наверное было б сложнее. А так — только колени торчали, ну и конечно голова, шея, грудь чуть ниже ключиц и мощные руки, расслабленно легшие на борта. Все очень пристойно, за небольшим исключением… Арман подошел к Ройзу со спины и щедро сыпанул пахучей смеси в лохань. Та тут же вспенилась, скрывая все, что можно было бы углядеть сквозь прозрачную воду. Вот теперь действительно можно вздохнуть спокойно и приняться за дело. Арман стянул верхнюю накидку, оставшись в легкой рубашке и штанах, потом подумал и снял заодно и рубашку. Наверняка к окончанию водных процедур он вымокнет почище самого Ройза, а ему еще потом до своих покоев добираться, через весь выстуженный коридор. Крылья, конечно же, так легко от воды не убережешь. Арман с сожалением раскрыл их и снова спрятал за спиной. Но, несмотря на все неудобства, что порой были от них, Арман ни за что бы не смог от крыльев избавиться. А вот Ройз… Ему пришлось. Арман посмотрел на черноволосую макушку, которая торчала над пеной, вздохнул и встал на колени рядом. Ройз, почувствовав его присутствие, отлепился от бортика, приподнимаясь, и одним движением перекинул свой спутанный хвост с груди за спину, чтоб Арману было удобнее. Оказалось, что волосы у него совершенно прямые, если распутать и отмыть до скрипа, густые и жестковатые, как лошадиная грива. И держать их в руках — одно удовольствие, как тяжелое, гладкое полотно. Но чтобы добиться такого результата, Арману пришлось изрядно потрудиться. Сначала он нанес густую маску, предохраняющую волосы от повреждения, и частым гребнем аккуратно их вычесал. Чего только там не попадалось: и сухие палки, колючки, и металлическая стружка, и крохотные кусочки выделанной кожи. Удивительно, что с таким наплевательским отношением у Ройза волосах не завелось ничего живого. Арман уловил легкий запах, а потом увидел жирную пленку на коже, и понял, что по-своему Ройз все-таки за своим колтуном ухаживал. Втирал неразбавленное средство от насекомых в корни, тем самым еще больше запутывая. Арман улыбнулся такой бестолковости и взялся за шампунь. Пришлось пять раз слить воду с кувшина, прежде чем с волос перестала течь грязь. Арман даже слуг позвал, чтобы принесли еще бадьи с чистой и теплой водой. Ройз терпел все стоически: не шипел, ни когда пена попадала в лицо и щипала глаза сквозь ткань, ни когда Арман довольно жестко прохаживался пальцами в спутанных волосах, тщательно промывая их. Или когда вертел Ройза, заставляя то так, то эдак наклонить голову. Наконец Арман вытер взмокший от усилий лоб и легкими движениями нанес завершающий бальзам, что должен был придать волосам блеск и послушание. А потом так массажем увлекся, перебирая каждую прядку и разглаживая от корня до самых кончиков для лучшего впитывания, что даже не заметил, как бессовестно водит руками по широкой смуглой спине. От полного фиаско его спасло лишь то, что волосы у Ройза такие короткие, до лопаток. Сунься он ниже — и вряд ли можно было бы их мытьем оправдаться. Сам же Ройз сидел тихо, сгорбившись, прижав колени к груди и затаившись как мышь. Арман понял, что пора отстраниться, но отказать себе в прощальном поглаживании не смог — пробежался пальцами по выступающим позвонкам согнутой шеи до того местечка, где расходятся выпуклые лопатки. Ройз чуть сдвинулся, и из воды показались короткие обрубки крыльев. Несуразные, всего в полпальца длиной, испещренные шрамами, тем не менее, своей подвижности они не утратили. Плотно прижались к спине, выдавая эмоции Ройза — ему было стыдно и неловко. Арману стоило прекратить эту пытку, встать и уйти наконец. Но он как завороженный склонился ниже, почти касаясь обрубка кончиком носа, судорожно вздохнул, не решаясь двинуться дальше. И услышал ответный вздох, что стал для него спусковым крючком: Арман прижался ртом к истерзанной коже. Влажная, невозможно горячая, до странности нежная, она сама ложилась под его губы, словно требовала попробовать ее на вкус. И Арман, решительно заглушая доводы рассудка, еще вяло трепыхавшиеся по краю сознания, широко лизнул, собирая горьковатый осадок купальных трав и чуть солоноватый — самого Ройза. Ройз отозвался низким полувскриком, полустоном: — Арма-а-а-н… — Молчи, — рыкнул тот повелительно. Он точно знал, что хотел сделать сейчас, и никто не посмел бы его остановить. Мягко выцеловывал неровные борозды, старательно облизывал их, вплетая чуть-чуть магии, чтобы рубцы разгладились и поблекли. Удивительно, что раньше Ройз не воспользовался услугами Хранителя. Конечно, обычно они не занимались такой ерундой, но для великого полководца могли бы сделать исключение. Болваны! А куда смотрели все эти высокооплачиваемые лекаришки, что толпами ошиваются вокруг высокопоставленных господ? Арман чувствовал, как пульсирует боль в скрученных жилах, как ноют спиленные кости и беспокойно дергает стянутая кожа. Разве можно позволить этому сильному, полному жизни телу так мучиться, незаслуженно терпеть муки день за днем? Арман злился, двигался все быстрее, тщательно вылизывая, щедро расходуя магию, и, совершенно себя не контролируя, вдруг укусил за лопатку, прямо у основания левой культи. Почувствовав кровь на языке, он ошеломленно отпрянул, совершенно не понимая, откуда пришла эта ярость, такая полная, всеобъемлющая и поглощающая. Забытый им Ройз вскочил, крутанулся, расплескивая воду, сгреб Армана в объятья и безошибочно поймал его рот своим собственным. И тут же, не давая опомниться, надавил, заставляя впустить свой язык. Испуганный, оглушенный, плывущий в дурмане странных чувств Арман и не думал сопротивляться. А когда Ройз отпустил его, покачнулся и вцепился в крепкие предплечья сам, удерживая равновесие. Крылья беспомощно хлопнули за спиной, обдавая их брызгами, и опали. Арман бурно дышал от нехватки воздуха, медленно выплывая из полуобморочного состояния и с отчаянной решимостью понимая, что внезапная атака Ройза повлекла за собой ожидаемые последствия. Подрагивающее в предвкушении тело, подгибающиеся от слабости колени и бьющееся в спешном ритме сердце… О, да… Арман был совсем не против продолжения, напротив, он его страстно жаждал. Затуманенным взором он призывно посмотрел на Ройза. Тот стоял в двух шагах недвижно, словно превратившись в соляную статую, и ничего более не предпринимал. Но жар его тела, неровное дыхание, которое он с трудом сдерживал, сжатые кулаки и восставшее естество в темном курчавом паху — все это буквально кричало о том, как тяжело дается ему это мнимое спокойствие. Почувствовав взгляд, Ройз чуть склонил голову, ожидая дальнейшего, и Арман подивился такой покорности. Неужели бравый полководец в душе до сих пор тот мальчишка, готовый с радостью подчиниться своему Хранителю? Хорошо, он готов принять эту игру. И со смешком потянулся к сухим, обветренным губам, шепча в них: — Ты же понимаешь, что это еще ничего не значит, Ройз? Ройз уловил это движение, подался навстречу, и улыбнулся в поцелуй: — Того, что ты желаешь меня, Арман, уже достаточно. Они столкнулись зубами, отступили, чтобы соприкоснуться нежнее, увереннее, более правильно. Мягкими движениями касаясь, узнавая друг друга изнутри, переплетая языки, и совершенно неважно, на чьей территории, не соперники, но партнеры. Страстные, умелые, готовые слиться в едином безумии. Которое пока еще тлело, вспыхивая ярче с каждым выпадом языка, с каждым коротким судорожным вздохом, с каждым пропущенным ударом сердца. И было совсем неважно, кто из них первый отстранился и подставил горло под жалящие поцелуи, а кто скользнул рукой вниз между тесно соприкасающимися телами и требовательно сжал твердую плоть. Но от покачнувшейся под ногами нетвердой опоры очнулись оба — лохань была не предназначена для столь активных действий. Арман хрипло рассмеялся, прижался лбом к плечу Ройза: — Обними меня. И, почувствовав силу стальных обьятий, сдаввших его ребра, взмахнул крыльями. В два сильных рывка он донес их до кровати, уронил Ройза на простыни, придавив сверху собой и распластанными крыльями. Ройз поймал губами трепещущие у лица перья и благоговейно выдохнул: — Как давно я не чувствовал этого… Арман извернулся, выпутываясь из мокрых штанов, и снова прильнул к бескрылому, потерся обнаженными бедрами и стервозно спросил: — А это? Ройз застонал и властно притянул его к себе за затылок, отвечая движением губ. И Арман покорился, перекатился на спину, на расправленные по широкой кровати крылья, принимая на себя тяжесть большого жилистого тела, раздвигая ноги и закрывая глаза. Теперь его горло метили зубы, прикусывая не до крови, но болезненно-остро, спускаясь вниз, к выпуклым ключицам. А затем по вспухшим следам скользил широкий влажный язык. Арман шипел от прикосновений щетины, что царапала искусанную, ставшую очень чувствительной кожу, но отстраниться не мог — слишком сладко, слишком жарко, слишком томно ему было. Искусные твердые пальцы гладили бока, мокрую от пота грудь, задевали соски шершавыми мозолями, и от этой жалящей ласки тоже хотелось сбежать. Арман стонал и всхлипывал, извивался, терялся в сильных ощущениях, уворачивался и снова льнул, выпрашивая еще и еще. А Ройз неумолимо двигался дальше, ниже, по впалому животу, судорожно дергавшемуся под его ладонями, будто от разрядов тока. Обвел языком влажную лунку пупка, губами прихватил гладкую кожу под ним, оттягивая и отпуская, наслаждаясь хриплым стоном. А потом остановился, замер, выдохнул сквозь зубы и вжался лицом, ныряя в густой яркий запах, в островок неожиданно мягких, словно нежнейший пух, волос. Нашел наощупь, поцеловал истекающую соками плоть и потерся небритой щекой о внутреннюю часть бедра. Арман такой изощренной пытки не вынес, вскрикнул, дернул за волосы, заставляя оторваться, и впился злым, отчаянным поцелуем, перемежая его с невнятными проклятьями. И Ройз послушно отступил, любовно зализывая треснувшую под таким напором нижнюю губу Армана, соглашаясь, возвращаясь в роль ведомого. Арман с силой повел плечами, махнул расправленными крыльями и кувыркнулся, переворачивая их обоих, меняясь местами. А затем, словно боясь, что Ройз передумает, скользнул рукой вниз, меж застывших в напряжении бедер, взял в руку твердое, трепещущее, отчаянно нуждающееся в ласке и внимании. Погладил большим пальцем навершие, размазывая выделения, осторожно сжал в кулак и задвигал им резко, сильно, безжалостно, заставляя Ройза хрипло стонать и беспомощно выгибаться навстречу. Ловил его рывки своими бедрами, прижимал к простыням, потираясь вкрадчиво и невесомо, заставляя замирать в предчувствии мимолетного желанного касания. А когда Ройз в нетерпении начинал хрипеть и рваться, вновь отпускал, возвращая свой бешеный ритм. Но, истязая Ройза, ловя его низкие стоны и вскрики, полные сладостной муки, Арман и сам долго не продержался. Осел на локтях, вжимаясь лбом в пульсирующую жилку на мощной шее, и с облегчением ощутил пальцы Ройза на собственной болезненно разбухшей плоти. Ройз держал совсем иначе — мягко и бережно, сжимая так правильно, чутко реагируя на малейший вздох, на трепет ресниц. И было в этом столько любви, бесконечного терпения и понимания, что Арман забыл все, что умел, что хотел показать. И просто открылся навстречу, отдался весь, до конца и без остатка, и, следуя за глухо взрыкнувшим Ройзом, выплеснул себя в блаженном крике. Крылья его на миг вытянулись в струну, а затем обмякли, укрывая обоих тяжелым, живым покрывалом. Влага быстро испарялась с разгоряченных тел, и сердце под его щекой стучало все ровней и размеренней. Утомленный двумя битвами Ройз заснул быстро и крепко. Арман приподнялся на локтях, с некоторым трудом развязал шелковую повязку и осторожно снял ее. Поцеловал закрытые глаза, разгладил пальцем усталую складку меж бровей, коснулся расслабленных губ, ловя спокойное дыхание. А затем наскоро расчесал пятерней свои длинные мягкие локоны и переплел их этой злосчастной лентой. Снова лег Ройзу на смуглую литую грудь и, зевая, шепнул: — Никаких слов и обещаний, мой победитель. Мы просто попробуем.