Игра

Они ворвались в его номер, хихикая и шикая на друг друга: пришли похвастаться новыми очками. То есть, Софи пришла похвастаться новыми очками, а Мэйси прихватила свои старые, уродливые, для “фону.” Продемонстрировали с подобающим шиком, и он знал, что сейчас попросят примерить его собственные, на которые они уже давно точили зубки. Все потому, что достоверно поняли, что в этот раз он ‘играет’. Игра у них была такая. То есть, опять оговорка: игра была у Софи и Мэйси, придумали они ее специально для него, но сам он играл не очень часто, редко даже. Когда у него не было соответствующего настроения, понять было нетрудно, - и они не приставали, поскольку умны были не по годам. Да и игра была такая, где настроение - самое главное: дурачиться с взрослым интересным дядей, притворяясь маленькими девчoнками, которыми уже не были, но подразумевая взрослость, которая совсем новая была, долгожданная, восхитительная, освободающая. Для них, но не для него, совсем наоборот... С Мэйси, кстати говоря, у него все было в порядке; Мэйси была свой человек, рубаха-парень, толковая, смешная, напоминала Берри в ее лучшие моменты. Но Софи... На Софи он боялся смотреть. Не то, чтобы боялся…просто никак не мог к ней привыкнуть. Точнее, ему часто казалось, что привык уже, все, но потом всегда выяснялось – нет, ничего подобного. Уж очень быстро она выросла - за одно лето, как говорится, что в их случае означало - в перерыве между сезонами. И вот ей восемнадцать, и она одного роста с ним, а в макияже тянет на все тридцать. Но это как раз не страшно, это хорошо, к этому привык уже, даже немножко и к кривлянию и пошлятине перед камерами и журналистами, со скрежетом зубов, a точнее - бросил смотреть... Главное, что выросла и как актриса - в роли Сансы она впечатляет: сильная, взрослая женщина с карактером, наравне с самим Мизинцем…Только чепуха все это. Все представления о ней надо пересматривать периодически. Жутко раздражает…Он не любит перемен. Он покосился осторожно на кресло, где сидела Софи; кажется, приготовился, но не помогло. Очаровательная остроскулая мордочка с длинноватым носиком, как у лисенка, светилась самым искренним восторгом, и забавная улыбочка, въевшееся в щечку, pезанулa ему по глазам – опять, и он был вынужден переключиться на Мейси. Слишком яркая? Чушь же…На ней ни капельки грима, волосики собраны в смешной кулек на макушке, очки эти глупые. Черт знает, что такое. Как будто включили в комнате передвижной светильник, и взгляд сам невольно следует за ним, как наученный опытом седой мотыль - осторожнo и издалека. Господи, откуда у него такое в голове только берется?.. Или вот, пожалуйста, еще, свежая мысль: макияж ей не идет, превращает ее в совсем другую женщину... Главным образом – постарше и гораздо опытней, кaкой она когда -то, возможно, будет, но теперь, на сей момент, самая настоящая версия ее – та, которая сидит в кресле, компактно съежившись в клубок, охватив себя длинными тонкими руками, радостно хихикает над шутками Мейси и сама рассказывает что-то незлобноe и смешное…И он ее такой почти никогда не видит, слава семерым. И так слишком часто.