Солнце и Луна ушли... будет ли рассвет?

      Слишком шумно. Слишком ярко. Слишком много всех.       Невыносимо.       По самому сердцу чей-то смех, и стынет внутри боль. Будто ножом, острым лезвием до крови. Свыклась. Притерпелась. И смирилась.       Жизнь идет своим чередом.       Только боль в душе расплавленным комком жжет так, что сил терпеть все меньше. Миру ее слезы ни к чему. Миру до ее боли нет дела. Жизнь продолжается для всех. Эребор восстает из руин, отстраиваются и восстанавливаются коридоры и ярусы Одинокой. Гномы вернулись в старый дом, и он оживает, расцветает вновь, стряхнув с себя пыль и запустение. Ее народ радуется, спешит жить… свадьбы играют под сводами Горы. И детские голоса вновь звенят вокруг… а их родители с надеждой смотрят в будущее. У них, у их детей, оно есть.       А у нее его нет. Все, что остается – просто дотерпеть, дожить до конца. И уйти. Тихо. Незаметно. Не тревожа никого. Зачем же, в самом деле? Ее боль только ее ноша.       Дис плотнее кутается в черный вдовий покров и жалеет, что не может скрыть под ним лица. Гномы перед ней расступаются, кланяются и колют спину взорами – жалостливыми, любопытными… жадными. Мать героев. Сестра Дубощита. Кровь Трора Великого… приживалка при дворе короля Даина.       Приживалка. Тень у трона.       Даину она извечное напоминание. Живое доказательство – корона на челе кровью и смертью добыта… ее сыновей и брата. Благодарен должен быть. Золотом осыпать. Холить и лелеять в благодарность. И она последняя из прямых потомков Рода Дурин.       Не была бы сестрой двоюродной, силой женой бы взял.       А так ждет. Ее смерти. Когда она сломается.       Никак дождаться не может.       Только то Дис держит. Понимание, что пока жива – память о ее семье жива. И король за ее спиной видит тени ушедших. А умрет она… и забудет Даин с превеликим облегчением обо всем. И все забудут. И могильный склеп погрузится в Тьму. Никто не зажжет лампад. Никто не зажжёт свечу на могильных плитах, согревая огнем ушедших. Двери закроют от всех. Замуруют навек. Для надежности. Чтобы никто не осквернил покой мертвых…       Как говорил новый королевский советник? Торина с Сердцем Горы похоронили, а ворье-то бесчестное… обязательно кто-то да попытается гробницу вскрыть и украсть Аркенстоун. Лучше бы замуровать от беды королевскую гробницу. Стража у дверей ее ненадежна… и напрасно сыновей ее похоронили там же. Не рода они королевского, и в жилах их текла иная кровь. Кровь их отца… да что теперь? Тревожить могилы ушедших нельзя.       Ненависть… что такое ненависть на углях стылой боли? Даин лишь глянул на побелевшую как снег Дис и резко оборвал советника.       – Довольно! Не сметь говорить о том!       Но советника не отставил. И слушает его охотнее, чем Балина, сына Фундина. Оно-то и понятно…       Дис, и все те, кто пошел за ее братом и сыновьями, для Даина равно неудобны. И избавиться от них враз нельзя. Народ не поймет, заподозрит корысть короля, слухи пойдут тотчас… власть пошатнется. Смерть и тихое изгнание в Синегорье или в иные земли не те варианты по тем же причинам. Лучше держать подле, на глазах… у трона. Но все одно, дал им понять, что да как. Да и трудно было не понять.       Все они мешают, а Дис особенно. Но пока Даин не решил, что делать… пока, но это маленькая отсрочка.       … Пройти шумные коридоры, спустится на ярус ниже и за все время пути не поднять взгляд. Пусть подданные нового короля кланяются, пусть смотрят, лишь бы не пытались задержать, остановить. И коридоры остаются за спиной. Теперь пройти Золотой ярус, через его центр – с его фонтанами и прекрасными каменными деревьями и лавочками. Здесь так свежо, так дышит все жизнью… а всего ничего прошло со времени дракона… а молодые гномы и их избранницы уж вновь встречаются здесь.       А ее мальчики не любили…       Ярус остается за спиной и вот осталось лишь спустится на еще один лестничный проем, свернуть и… вот она. Гробница.       Дис замирает на несколько мгновений перед дверями, смотрит на них… будто набираясь сил. Стражник у дверей стоит на вытяжку у створок и молча ждет.       – Откройте двери, – негромко говорит Дис, и страж повинуется тотчас.       А за створками дверей гробницы все тонет в чернильной тьме. Не видно даже ступеней. Будто черная дыра… пропасть перед ней. А там, в этой тьме, лежат ее мальчики.       Дис достает маленький фонарик из корзинки на сгибе локтя и, зажгя свечу в нем, бестрепетно переступает порог во тьму, что тут же расступается перед ней и светом фонаря. Ступени ложатся под ноги и в полной тишине она спускается вниз.       Лестница кончается, и Дис немедля делает шаг к первой гробнице в усыпальнице. Торин. А чуть позади, по обе стороны – они. Фили… Кили… Боль сжимает тисками сердце, но глаза остаются сухими. Слез не осталось. Кончились. Но боль осталась с ней… и не уйдет никогда…       – Солнышко… – почти беззвучно выдыхают губы, и ладонь трепетно ложится на мраморное надгробие, ласково оглаживая ее край…       Золото кудрей, мягкая улыбка, прищур серых глаз… со шкодливыми, затаенными, серыми искорками озорства. Ее сын, ее мальчик… умный, храбрый, добрый. Такой гордый, такой упрямец. Вылитый Фрерин… но до странности похожий на отца…       Вили она отпустила давно. Много лет назад…       Дис достает из корзинки небольшую свечу с бронзовой круглой подставкой и в тишине, поставив фонарь у ног, зажигает свечу на надгробии сына. Пусть согреется огнем живым… пусть тепло этого огонька достигнет Чертог Всеотца и душа ее сына почувствует ее тепло и свет. Почувствует, что она любит его.       Но рядом, в каких-то четырех шагах, лежит и Кили. Как можно обогреть одного и оставить без тепла другого сына? Младшего. Неслуха неугомонного. Как можно то матери? Нет, никак нельзя. Даже на миг лишний запоздать себе непростительно. И Дис поспешно достает вторую свечу с подставкой, зажигая ее от огонька первой, шагает к своему младшему мальчику, обходя могилу брата…       Ему она тоже зажигает Свечу Любви и Памяти. Вот только… не всегда. Забываются свечи.. и Дис едва ли может себе признаться отчего – от обиды. Винит его невольно, хоть и зла не держит. Воины умирают. А ее мальчики были воинами. Но какими же молодыми! Какими юными они были! Сколько пожил Торин, сколько прожили Балин и Двалин? А они… они… что они видели?       Несправедливо. Жизнь несправедлива. Но винит она все же Торина…       Был бы жив – не простила.       Но он тоже здесь. Мертвый.       Она обходит могилу брата, обещая себе после и ему зажечь Огня. Делает шаг за его гробницу и… чуть не роняет свечу, зажженную для Кили. Дис потрясенно замирает…       На каменных плитах пола сидит зареванный, беззвучно плачущий мальчик. Совсем еще кроха. Таких еще зовут топтышками. Сидит, слезами заливается, ладошками щечки оттирает от градом текущих слез… и глазенки перепугано смотрят на нее. Дис, не помня себя, опускается рядом, не глядя поставив свечу на надгробие Торина.       – О, Махал… как ты здесь очутился, малыш? – мягко говорит она и осторожно подхватывает малыша на руки.       Тот тут же обвивает ее шею ручонками, горько вздыхая, и весь он дрожит. Конечно, оказался совсем один в темноте. Как не испугаться такому крохе?       – Тш-ш-ш… тише, маленький… все хорошо, не бойся, – ласково говорит Дис, а ручонки обнимают, а тельце малыша, дрожа, прижимается… и в сердце боль отступает, зажигая тепло и нежность…       – Папа… па… – хнычет малыш на руках.       – Ну, не плачь… ты же у нас вон какой гном! Мы найдем твоего папу…       Дис встает, держа малыша на руках. Что же делать… нельзя тут такому крохе. Как он тут оказался…       А как же Кили?!       Дис спохватывается, поспешно переставляет свечу на надгробие могилы сына, и, извиняюще коснувшись кончиками пальцев мраморной плиты, спешит прочь. Про Торина она забывает…       Подхватив фонарик, Дис спешит к лестнице, держа ребенка на руках. Она быстро подымается по крутым ступеням и толкает створку дверей, выходя на площадку перед гробницей. Стражник у дверей растерянно смотрит на малыша у нее на руках.       – Как в гробнице оказался ребенок? – спрашивает Дис, в которой в мгновение подымается гнев. Так, значит, стражи Даина хранят покой потомков Дурина?!       – Госпожа, я не знаю! При мне никто не входил в гробницу, клянусь Всеотцом Махалом!       – Вот как, – ледяным голосом роняет Дис, обжигая его яростным взглядом. – Посмотрим, что скажет король на это!       Она, уже не слушая – и не желая слушать, – оправдания испуганного стража, идет прочь, держа на руках ребенка. Даину она скажет все. И, конечно же, позаботится о ребенке – его родителей найдут, обязательно… да что же у него за мать и отец, если они так за малышом смотрят?!       Кое-кто не заслуживает такого счастья…       И Дис бездумно, повинуясь порыву, ласково-утешающе гладит вздрагивающего, всхлипывающего после долгих слез ребенка.       Она подымается на Золотой ярус и почти сразу слышит перепуганный мужской голос:       – Утер! Утер! Вы не видели мальчика?... УТЕР! – черноволосый гном с нелепыми косами морийца мечется среди толпы и все встревожено оглядываются на него и начинают растерянно оглядываться в поисках того ребенка, которого он зовет и ищет…       – Па… – со всхлипом бормочет малыш на ее руках.       Дис смотрит на потерянного морийца, что растерянно оглядываясь находит их взглядом и растерянно замирает.       Они смотрят друг на друга.       – Бофур, – холодно выдыхает она.       Один из тех, кто выжил… вместо.