Грабители (Robbers)

Сразу после их отъезда дом кажется еще больше, чем был. Логан начинает приводить сюда девушек, а Эрик — брать Чарльза в город. Они обедают в ресторанах и ходят в кино, целуются на заднем сидении машины посреди пустой автомобильной стоянки. Не слишком романтично, но таков уж Эрик, и Чарльз совсем не против. Иногда они обсуждают Алекса и Шона. Чарльз, Эрик и Логан сидят в гостиной, окруженные собаками, и Чарльз слушает истории обо всех мальчишках, включая Армандо. — Алекс — просто ненормальный, — говорит Логан, отхлебывая пиво. — Однажды — помнишь, Эрик? — однажды, в одно из самых первых ограблений, он ужасно перенервничал и начал палить в стену, когда я похлопал его по плечу. Чарльз улыбается и склоняется в объятия Эрика, Саксон кладет голову на его ногу. — Боже, а Армандо, — продолжает Логан. — Мальчишка умел пить. Они все — не слишком образцовая, но семья, и Чарльз, сам того не заметив, стал ее частью. Рука Эрика обнимает его, и он пьет дорогое шампанское прямо из горлышка бутылки в старом паршивом домишке, вымокшем от дождя, — он никогда не чувствовал себя счастливее. Но Эрик все еще не оправился. Иногда Чарльз замечает, как он смотрит в сторону ныне пустующего третьего этажа. Как он идет наверх и бродит по пустым комнатам. Белье на постелях там все еще в беспорядке — с последней ночи, которую Алекс и Шон здесь провели. Как-то он застает Логана с Эриком за беседой — они вспоминают Азазеля. Внезапно Чарльз понимает, что Эрик теперь теряет все так же, как когда-то потерял он сам. Чтобы развеселить его, Чарльз предлагает им всем сходить в кино на новый фильм с Кларком Гейблом. Поехать на денек в город и развеяться. Они занимают места в углу последнего ряда — никто не обращает на них внимания. Чарльз держит Эрика за руку на протяжении всего фильма и даже не смотрит на экран — гладит пальцами вены и шрамы, думает о времени, проведенном вместе — уже восемь месяцев. Уже восемь месяцев Чарльз влюблен в этого упрямого и смешного человека. Фильм заканчивается. Заканчивается и все остальное. Они возвращаются на стоянку — всего в двух переулках от кинотеатра — вокруг них толпы народа, они почти пришли. Почти пришли, если бы не внезапный звук выстрела из пистолета. Чарльз теряется в шуме и панике. Бег до машины превращается в неясное пятно из воплей и характерного рыка автомата Томпсона. Эрик хватает Чарльза за руку и силой засовывает его в автомобиль. Он кричит Логану заводить мотор и ехать, просто ехать. Так быстро, как только возможно. Куда угодно — домой, во Флориду, в Калифорнию, на Аляску. «Просто вези нас, мать твою, отсюда прочь!» Они в машине, и из-за головокружения Чарльз ничего не видит. Он только держится за руку Эрика и дышит, дышит. На скорости восемьдесят миль в час их выносит из Бруклина. Грохот выстрелов остается позади. Логан выжимает максимальную скорость — сто десять миль в час — и Чарльзу кажется, что он летит на крыльях прочь из Нью-Йорка. Заднее стекло машины осыпается, пробитое пулей, и Чарльз пригибается к полу. Они теряют своих преследователей на забитых черными кабинами такси улицах. Преследователи — без сомнения, агенты Бюро. Джон Маккоун, Рэй Левин. Мойра Мактаггерт — охотится за мужчиной, укравшим ее жениха, Джонатан Страйкер — за человеком, убившим его сына. Чарльз смеется. Ветер продувает машину насквозь и бросает челку ему на лицо, и он смеется. — Им нас не достать! — восклицает он, отпуская руку Эрика и сжимая спинку переднего сидения. Логан с ухмылкой оборачивается, Чарльз улыбается ему в ответ. Он чувствует себя поразительно живым и возбужденным, и, наверное, именно так чувствуют себя после удачного ограбления Эрик с ребятами. Теперь это ощущает и он. Чарльз смотрит на Эрика с глупой ухмылкой на лице, потому что теперь он понимает всю прелесть. Теперь он точно понимает. Но все, что он видит, когда оборачивается — Эрика, всем весом привалившегося к задней двери, и его рука там же, где Чарльз оставил ее, — вытянута вдоль его тела. Вторая зажимает живот. Его рубашка в красных пятнах, а серая ткань пиджака — в грязно-коричневых. Рука почти черная от крови, текущей сквозь пальцы, в выразительных светлых глазах — животный страх. Чарльз не может дышать. — Эрик. Нет. Нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет. Пуля угодила ему в живот. Бюро Расследований засадило пулю ему в живот. Эрик смотрит ему в глаза, легкий ветер ерошит волосы на его макушке, и Чарльз, громко выдыхая, наклоняется вперед. Берет руку Эрика в свою, накрывает второй ту, что на животе. — Нет. Нет, мы унесли ноги. Мы выбрались оттуда, Эрик. Все позади. Эрик с Логаном играют с ним злую шутку. Это кетчуп. Томатный соус, который Логан умело закрепил под рубашкой Эрика. Машину встряхивает, когда Логан поворачивает, и Эрик кашляет. Кровь стекает по его подбородку, пенится в уголках рта. — Все в порядке. Я в порядке, Schatz. Все будет хорошо. Все будет хорошо. Их руки липкие от крови, в воздухе снова этот отвратительный медный запах. — Прекрати, — просит Чарльз. Он держит лицо Эрика в ладонях, багряные пятна скрывают под собой веснушки. Скрывают весну, которую видит в них Чарльз, под густой алой кровью. — Прекрати, пожалуйста, — снова просит он. Это не должно было случиться. Они поужинали и отправились в кино. А сейчас они должны были вернуться домой, закрыться в спальне и заняться сексом. Заняться любовью. Они должны были провести вечер так же, как проводит его любая пара в этом забытом Богом городке. Такие вещи не случаются со счастливыми парами. Чарльз плачет — слезы текут по его лицу, капают с подбородка прямо Эрику на рубашку, и он слышит неясный стук собственного сердца. — Чак, у вас там все в порядке? — не оборачиваясь, спрашивает Логан. Он жмёт на автомобильный гудок — звук отдается громом в ушах Чарльза — и тут Эрик тоже начинает плакать. — Нет, нет, пожалуйста, не плачь, — Чарльз стирает его слезы большим пальцем. С трудом вдыхает и целует его, чувствуя вкус меди, соли и попкорна из кино. Во всем этом виноват Чарльз. А ведь он даже не смотрел фильм. Он отклоняется, и Эрик гладит его по волосам, нежно проводит костяшками ладони по его щеке. — Нет, — просит Чарльз и целует его. Целует лоб и щеки, смазывает с них пятна крови. Нет, с Эриком все будет в порядке. Эрик притягивает его голову ближе к своему лицу. — Посмотри на меня, Schatz, — глаза Эрика большие и влажные, и их цвет — холодно-серый-бледно-голубой одновременно. В этих глазах все еще есть надежда. Они все еще жизнерадостные — как и всегда — и Чарльз задыхается от плача, когда Эрик говорит: — Я люблю тебя. Я так тебя люблю, мой бритишбой. — Я знаю, — голос Чарльза срывается, его руки дрожат. — Я тоже тебя люблю. Я люблю тебя. Пожалуйста... Пожалуйста, не делай этого. — Чак? Эрик? — спрашивает Логан. — Все будет хорошо, — Эрик закрывает глаза и тяжело дышит. Чарльз смотрит вниз — Эрик пытается зажать рану в боку. Чуда не произойдет. Кровь сохнет в морщинках его губ. Они довезут Эрика до дома, и Чарльз зашьет рану в его животе зубной нитью и старой швейной иглой. Он поправится. Все будет хорошо. — Мы планировали состариться вместе. Они умрут глубокими стариками в их собственном доме где-то в Южной Америке. Венесуэла. Колумбия. Боливия. Или в какой-нибудь стране, оканчивающейся на «а»: Аргентина, Гвиана. У Эрика останется маленький шрам на животе, похожий на ожог от сигареты, и они, видя его, будут вспоминать, как Бюро чуть было не достало их. Чуть было не. Чарльз рыдает. Он полностью теряет контроль над собой. — Мы провели так мало времени вместе, — говорит он. — Ты обещал мне, что все будет хорошо. Мы оба знаем, как это закончится. Нет, мы не знаем. Эрик обнимает Чарльза за шею. Морщинки собираются вокруг его глаз, когда он улыбается и отвечает: — Я знаю. Я знаю, Чарльз. Весь мир Чарльза рушится на заднем сиденье дюзенберга, несущегося со скоростью сто миль в час. Слезы душат его, и он не может говорить. Отвратительный жалкий спазм сжимает его дыхательные пути каждый раз, когда он пытается произнести хоть слово. — Я люблю тебя. Я не хочу, чтобы это так закончилось, — Чарльз плачет. — Они не заберут тебя у меня. Они не смогут. Эрик целует его — это конец всему. Внезапно — после показа кинофильма — мир Чарльза взрывается. — Ты заставил меня почувствовать жизнь, Чарльз Ксавье, — их лбы прижаты друг к другу. Чарльз улыбается сквозь слезы, чувствуя соль на губах. — В тот день, когда я впервые тебя увидел. Ты и твои губы, голубые глаза и британский акцент. — Когда я вижу тебя, мне кажется, будто я чего-то да стою, — говорит Эрик. Плечи Чарльза вздрагивают от тяжелых вздохов — кажется, что каждый орган стонет от нехватки кислорода. Кажется, что он задыхается — будто его ребра сжимаются вокруг легких, а сердце бьется в желудке и в глотке одновременно. Будто каждая часть его тела пытается остановиться и замереть. Остановить мир, чтобы ничего не случилось. — Пожалуйста, Эрик. Пожалуйста, не уходи. Не так. Не так. Не на заднем сиденье автомобиля, везущего их прочь из Нью-Йорка. Не с пулей в животе, выпущенной из оружия федерального агента. — Прости, — говорит Эрик. — Я люблю тебя. С тобой все будет хорошо, Liebling. Schatz, я люблю тебя. Мы увидимся снова. Я обещаю тебе, бритишбой. Он ухмыляется, произнося это дурацкое прозвище, и Чарльзу приходится улыбнуться в ответ. Все будет в порядке. Изо рта Эрика хлещет кровь, но все будет в порядке. Глаза Эрика закрываются. — Нет, — просит Чарльз. Он держит голову Эрика — тяжелый мертвый вес в его руках. Ветер треплет волосы и бросает челку ему в глаза, и Чарльз кричит: — Нет, вернись! Нет, Эрик! Я все исправлю, пожалуйста, вернись. Он отпускает его лицо и гладит его живот — ладони тут же пачкаются в липкой крови, голова Эрика падает ему на грудь. Тело Чарльза не слушается его. Чарльз все исправит. Эрик больше никогда не обнимет его. Чарльз все исправит. Чарльз даже не следил за сюжетом фильма. Он просто хотел порадовать Эрика, ведь Эрик так любит фильмы с Кларком Гейблом. *** Они хоронят его на заднем дворе. У дерева с двумя пулевыми отверстиями, похожими на крошечные глаза. Они привозят мраморную статую льва и ставят ее там, где должна быть голова — если бы она не была шести футами ниже. Они покупают семена нарциссов — весенних цветов — и сажают их по обе стороны от мраморного льва. Чарльз не думал, что дом может стать еще более пустым, чем был, но он стал. Как-то Логан приводит девушку по имени Кайла — она индианка и очень мила. Логан говорит, что они хотят отремонтировать дом. Вернуть его в первоначальное состояние, стереть следы разрухи и плесени. Все кончено, здесь больше не скрываются преступники. Эта страница книги действительно дописана. Банда Леншерра больше не совершит ни одного грабежа. Иногда Чарльзу интересно, что думают обо всем этом в Бюро. Но он не хочет, чтобы они знали, что сделали. Не хочет, чтобы они чувствовали себя удовлетворенными. Спустя три недели после того, как Эрика больше с ними нет, Логан дает Чарльзу адрес миссис Эдди Леншерр. — Тут ехать около четырех часов, — Логан хлопает Чарльза по плечу. — Автострада J. Я уверен, эта женщина просто не может дождаться встречи с тобой. Чарльз садится рядом со львом — осторожно, чтобы не повредить желто-оранжевые цветки нарциссов. Держа бумагу с адресом в одной руке и ключи от машины в другой, он рассказывает Эрику, что собирается навестить его мать. Мать и его младшую сестренку. Он освобождает руки и прижимается ими к земле. Они могли взять от этой жизни все. Они стояли на вершине мира, но одна пуля сбросила их вниз. Логан вытер кровь с лица Эрика мокрым полотенцем. Чарльз не смог себя заставить сделать это. — Я скучаю по тебе, — говорит Чарльз. Он хочет вернуть и изменить все те моменты, когда он злился из-за того, что больше не играет роли. Не играло роли никогда. Он хочет стереть их все и вернуться обратно на старт — к Максу Эйзенхардту. Он останавливается у дома Эдди Леншерр в два часа пополудни в воскресенье. Это большой побеленный дом в деревне в нескольких дюжинах миль от Бостона. Он словно ожившее воспоминание из детства Чарльза в Озерном краю, и Чарльз представляет, как Эрик с любовью выбирал его для своих родных. Эдди Леншерр — маленькая женщина шестидесяти лет, и когда она открывает дверь, Чарльз видит на ее лице слишком знакомое ему недоуменное выражение. У нее такие же прямые брови, такие же холодные глаза и тонкие губы. Она спрашивает с акцентом: — Могу я вам помочь? Чарльз пытается сглотнуть комок в горле. — Меня зовут Чарльз Ксавье, — говорит он. Этих слов достаточно, чтобы недоумение на лице Эдди сменилось радостью, и она притянула его в крепкие объятия. Чарльз даже не собирается спорить, когда она говорит: — Входи, mein Schatz, входи же. Schatz. Дом чист и красиво обставлен; Чарльз вот уже месяцы как не сидел на удобном диване. Эдди устраивается рядом с ним и берет его руки в ладони. — Что привело тебя сюда, Чарльз? — спрашивает она. — И где ты потерял моего мальчика? Придется отшлепать его — за последние недели от него не пришло ни одного письма. Чарльз смеется. Он никогда не увидит Эрика и его мать вместе. Он никогда не увидит лица Эрика, когда Эдди начнет рассказывать про его детские годы. Плечи Чарльза опускаются — он не знает, как сказать ей об этом. Он смотрит на ее милое лицо и на ее седеющие каштановые волосы, и говорит: — Мне так жаль, миссис Леншерр, — кусает губу, чтобы не заплакать, и повторяет: — Мне так жаль. Она, прикрыв рот рукой, в ужасе смотрит на него. Ее сын мертв. Ее маленький сынишка. Ее глупый, глупый маленький сын. Чарльз обнимает ее, и она плачет в его плечо. Он гладит ее по волосам и шепчет утешительные слова, хотя по его собственным щекам катятся большие холодные слезы. Она рассказывает обо всем сестре Эрика — Аде — красивой семнадцатилетней девушке с волосами ниже плеч и румянцем на щеках — и кажется, что весь дом стонет от боли утраты. — Вот, Schatz, ты возьмешь это с собой, — говорит Эдди, доставая фотоальбом. Она листает страницы, и на каждой из них — фотографии Эрика. Они все черно-белые и в сепии — под некоторыми из них подписано «Макс». Чарльз чувствует, как ребра сжимают его легкие. — Я не могу взять его, миссис Леншерр. Он ваш сын. Я не могу отнять у вас его фотографии. Она трясет головой и прижимает альбом к его груди, пока он, наконец, не берет его. — О, Herzchen. Ты бы знал, что он писал о тебе в письмах. «Мама, я кого-то себе нашел. Тебе он понравится. Он британец. У него большие голубые глаза, мама». — Даже не сомневайся в этом, молодой человек, — говорит она. — Мой сын любил тебя больше всего на свете. Даже больше, чем свою старую глупую мать. Чарльз не знает, жалеет ли он, что приехал. «Мама, кажется, я влюбился. А как вы с папой чувствовали любовь»? У него теперь — все фотографии Эрика. От самых детских до последнего года. «Мама, помоги. Я боюсь напугать его». Чарльз познакомился с матерью Эрика и его сестрой, но теперь он так грустит, что не уверен, стоило это того или нет. Он прощается, целует Эдди и Аду в щеку, и его карманы набиты письмами Эрика. — Не забывай писать мне, хорошо? — просит Эдди. — Тебя любил мой мальчик. Так что ты и мой мальчик тоже, и я хочу знать, как ты поживаешь. Он кивает. — Да, да, конечно, я буду писать. По крайней мере, раз в месяц, обещаю. Она улыбается и обнимает его — ее руки поразительно крепки для такой маленькой леди. — Не будь таким Dummkopf, — говорит она. — Иди и живи своей жизнью, Schatz. У твоих ног весь мир, все, что тебе нужно сделать — понять, как жить в нем одному. Чарльз не хочет понимать, как жить в нем одному. У его ног весь мир, но с Эриком они держали этот мир в руках. *** Чарльз рассматривает буквы на львиных лапах, и уже почти ночь, так что ему приходится подсвечивать себе свечой. Логан и Кайла наблюдают за ним через кухонное окно. Они проделали огромную работу с домом. Первый этаж больше не воняет старыми трубами, а подвал, наконец, сухой и чистый. — Я и не знал, что ты был таким сентиментальным дураком. Когда Чарльз перечитывает надпись у подножия статуи, у него в груди что-то набухает, как надувной шар. Он кладет руки на землю и водит ими, не обращая внимания на грязь, и кажется, что они с Эриком так близко, что полтора метра почвы между ними ничего не значат. Несколько месяцев назад Чарльз сказал, что им всем известно, как заканчиваются такие истории. Что им известно, как это произойдет. Что Эрика заберут от него. Заберет пуля или полицейский автомобиль. Но, несмотря на это, ему тяжело. Тяжело так, что, кажется, Чарльз не справится с этим. «Мама, я так его люблю. Я хочу, чтобы он был счастлив. Я хочу сделать его таким счастливым, что он забудет обо всем плохом. Таким счастливым, что он забудет, что мир нас ненавидит». Неважно, был ли мир у их ног или в их руках, потому что мир их ненавидел. Чарльз пакует чемоданы в конце июня. Двадцать восьмого июня — ровно два месяца с того дня. Самое тяжелое — встать на колени перед могилой Эрика и сказать «прощай». Чарльз прощается с прахом и землей, а не с тем красивым человеком с фотографий в его карманах, но все же он говорит: — Прощай. Я знаю, что ты всегда со мной. Но... тут, где ты покоишься, Liebling, Schatz — прощай. Логан заключает Чарльза в крепкое медвежье объятие. — Пиши мне, понял? Ты знаешь адрес этой сраной дыры, и я хочу быть в курсе, что ты где-то там, что ты жив, Чак. Он бы не хотел, чтобы ты совсем раскис. Чарльз складывает в чемодан простыни, на которых спали они с Эриком, и уезжает. Он пересекает Атлантику и покупает дом с тремя спальнями в десяти минутах езды от Уитби. Дом небольшой, но славный. Сад расположен с южной стороны, а скрипящие половицы напоминают ему о Миддлтауне. Но он пустой. Интересно, чем заняты в эти дни Алекс и Шон? Через день после приезда Чарльз отправляет по письму Логану с Кайлой и Эдди с Адой. Двадцать второго июля Бюро Расследований убивает Джона Диллинджера в Чикаго, Иллинойс. Событие отмечают даже в британских газетах, цитируя Дж. Эдгара Гувера: «Со смертью Флойда, Нельсона и Диллинджера наша единственная крупная цель — Эрик Леншерр». Они даже не знают, что поразили цель несколько месяцев назад. «Бюро Расследований отдает все силы, ограждая мирных американцев от преступных элементов», — цитируют Гувера в «Гардиан». — «Хотя банда Леншерра в последние месяцы затаилась, мы продолжаем активный поиск и идем по их следам, чтобы заставить их заплатить за все преступления, совершенные против Соединенных Штатов». Через неделю Чарльз получает письмо от Логана, в котором тот красочно описывает, как бы хотел отрезать нытику Гуверу его болтливый длинный язык. Время лечит. Это то, что сказала мать Чарльза, когда его отец скончался. Но это неправда. В конце августа Чарльз бросает камни в воду с причала Уитби. Он никого не знает в этом городе. Он никого не знает по эту сторону океана. Прошел ровно год с того дня, как они с Эриком впервые встретились — Чарльз листает фотоальбом, сидя на постели. Он пьет прямо из хрустального графина, чувствуя боком тепло лежащего рядом шерстяного пальто Эрика. Чарльзу кажется, что его внутренности разрывает щипцами. Он подписывает конверт для молодоженов мистера и миссис Хоулетт и засовывает в него два письма. Первое — для Логана и Кайлы. Они знакомы всего несколько месяцев, и Чарльз посчитал бы их решение идиотским, если сам не был на их месте. Второе письмо — для Эрика. Для льва, охраняющего его череп и кости. Чарльзу нравится верить, что, хотя прах Эрика смешан с землей, он все еще наблюдает за Чарльзом и его маленьким домиком в Северном Йоркшире. Что он улыбается своей акульей усмешкой, и в уголках его глаз собираются морщинки. Он был грабителем банков, но он был хорошим человеком. Хорошим человеком, которого Чарльз любил. «Эрик», — сказано в письме. Девять вечера, но все еще светло. Чарльз идет по пляжу босиком. Вокруг никого нет. «Я скучаю о тебе, — говорят размазанные чернильные строки. — Я думаю о тебе все время. Ты — единственное, о чем я думаю. Я ничем не могу отвлечься от мыслей о тебе». Из-за отлива вода не достигает его ног, и Чарльз подходит ближе. Он курит первую за долгие годы сигарету, кашляет и кашляет, пока вкус табака, наконец, не становится таким же приятным, каким он был когда-то во времена его юности. «Ты был идиотом. Я был идиотом. Мы оба были идиотами, надеясь, что история может закончиться хорошо. Я не боюсь смерти». Чарльз находит в песке голубоватый панцирь и перекатывает его в ладони — это береговая улитка. Глаза Эрика были такого же цвета. Чарльз выкидывает ее обратно в море. «Я не боюсь смерти. То, чего я боюсь, это... ничего. Я имею в виду, я боюсь ничего — пустоты. Я боюсь конца. Боюсь, потому что каждый из нас вмещает в себя так много... все. Я не знаю, что делать, когда наступает конец». Чарльз садится на песок у самой воды. «И это пугает меня». Чарльз выпускает дым в сторону Северного моря. Он ужасно скучает по мелочам — по теплу Эрика в своей постели, даже когда ночи становятся жарче, по саркастическим комментариям и ухмылкам. Скучает по тому, как Эрик держал его лицо и целовал так, будто ничто в этом мире больше не было важно. Даже тридцать тысяч долларов в Первом Национальном Банке. Чарльз поднимается и выбрасывает сигарету в песок. Вода доходит до его коленей. Бледный свет луны как раз над его головой, и он заходит дальше в воду. Она холодна, несмотря на теплую погоду, и волны плещутся о его тело. Они толкают его в грудь и пытаются отнести обратно к берегу. Говорят, нельзя умереть от разбитого сердца. «Навсегда твой» Но можно умереть оттого, что разбитое сердце делает с тобой. «Чарльз». ——