— Где моя палочка? — Видимо, я её пропил... — Как пропил?! Чем я колдовать буду?!! — Пальцем, как и все истинные маги.
— Авада Кедавра, ...лять! — гаркает вконец взбешённая Цуру. — Работай давай, хренова магия вне Хогвартса! Процесс освоения навыков работы с чакрой шёл... Шёл. Поднять в воздух тучу песка и снести средних размеров скалу из песчаника у Цуру получилось почти сразу после того, как Гаара объяснила основные принципы и показала, как с песком работает она. А после недели тренировок пустыня и вовсе ластилась игреневым котёнком и ощущалась такой же привычной и послушной, как собственные лапы и хвост. С воздушными техниками, фуутоном, говоря языком шиноби, джинчуурики помочь не могла по причине отсутствия у неё подобных навыков, так что тут Цуру пришлось напрягать память и экспериментировать самой. В процессе тщательного перетряхивания воспоминаний Цуру вспомнила, чем кисть из белки отличается от кисти из колонка (объяснять Гааре, какое отношение к изобразительному искусству имеет некий Учиха Итачи, пришлось довольно долго), как происходит заход на сальхов и почему стальные струны от акустической гитары ни в коем случае нельзя ставить на классический инструмент. В общем, всё, что угодно, но только не то, что действительно было нужно. В итоге, в последние несколько дней шутки про Шерлока Холмса и захламлённые чердаки приобрели для Цуру жутковатую актуальность. Вот почему, почему, спрашивается, в конце концов, она всё-таки вспомнила порядок ручных печатей для Чидори (обезьяна, дракон, крыса, птица, бык, змея, собака, тигр и снова обезьяна, если что), но совершенно ничего не могла вспомнить о природном преобразовании чакры?! Помимо досады на собственную память Цуру было немного обидно, что ни одно из хобби прошлой жизни не пригодится ей в нынешней. По крайне мере, сходу Цуру не смогла придумать ни одной ситуации, в которой ей могут понадобиться навыки фигурного катания, игры на гитаре и рисования. Разве что... Цуру на секунду представила, как вместо того, чтобы просто раздавить противника песком, Гаара сначала избивает его пустым футляром от гитары (элементарное уважение к инструменту должно оставаться таковым даже в мире шиноби), потом вскрывает горло остро заточенным лезвием конька и напоследок, как финальный аккорд, втыкает в глаз кисточку. Картинка вышла настолько сюрреалистичной, что Цуру с трудом сдержала несколько истеричный смешок. — Добрый день, Цуру-сан! — радостно возвещает Гаара, с негромким сухим шелестом появляясь на гребне ближайшего бархана. — Добрый, — соглашается Цуру и ложится на живот, подбирая передние лапы под себя. Гаара всё понимает без слов — ловко соскальзывает с песочной горки, подходит вплотную и, запустив тонкие пальцы в золотистую шерсть, забирается к биджуу на макушку. Цуру бархатисто фыркает, тревожа дыханием песок, и прикрывает глаза. — Ты сегодня отлично сработала: я даже не почувствовала, когда ты начала медитацию. Долго просидела? — Почти полчаса, — уныло сообщает Гаара. Цуру негромко хмыкает — сначала попытки джинчуурики попасть в собственный внутренний мир, не выдёргивая насильно биджуу в реальный, неизменно оканчивались неудачами, несмотря на то, что Гаара отдавала тренировкам все свои силы. Первая удачная медитация случилась лишь спустя полторы недели и заняла больше часа. Через месяц головоломных тренировок Гааре удалось сократить необходимое время до тридцати минут, и она явно не собиралась останавливаться на достигнутом. С местным календарём вообще вышла интересная ситуация: Цуру прекрасно понимала, что он будет отличаться от привычного ей, но всё-таки... В местном году было двенадцать месяцев, совершенно одинаковых по продолжительности — тридцать один день. Измерялись они луной: каждый месяц делился на две недели до полнолуния, три дня полнолуния и две недели после полнолуния. То есть полнолунием были пятнадцатое, шестнадцатое и семнадцатое числа каждого месяца, а «полулунием» — восьмое и двадцать пятое. Годы, в свою очередь, объединялись в циклы по двенадцать лет, и каждому году в цикле соответствовал свой зверь: первым шёл кабан, потом крыса, бык, тигр, дракон, змея, лошадь, коза, обезьяна, петух и замыкала собака. Год кабана первого цикла ознаменовал новую эпоху — эпоху скрытых деревень. Тогда состоялось первое собрание пяти Каге, а ещё Суна, Коноха и другие скрытые деревни подписали договоры о службе со странами, на территории которых находились. Что же касалось названия месяцев, то тут использовали или порядковые числительные или зверинец из годового цикла. То есть — январь — первый месяц — месяц кабана, февраль — второй месяц — месяц крысы и так далее. В общем, сплошное шикамаровское mendōkusei. — Цуру-сан... — тянет джинчуурики, заставляя Цуру нервно дёрнуть ухом — в последний раз этим вот самым тоном Гаара стребовала с биджуу обещание каждый вечер рассказывать ей какую-нибудь историю. — Чего тебе, маленькая вымогательница? — беззлобно ворчит Цуру. — Караван из Тацумы пришёл, — восторженно сообщает Гаара. — Ага, — как можно безразличней соглашается Цуру. — Ну, Цуру-сан! — Ладно, ладно. Давай угадаю — Яшамару купил это твоё тесто... — Суна-кинкато! — Но забрать ты его не успела потому что... — Там Темари и Канкуро! — Границ не имеет наглость твоя. — Так вы согласны?!✽✽✽
— Да, куда я денусь из этой песочницы? — еле слышно выдыхает Цуру, приоткрывая дверь и выглядывая в коридор. Об архитектурном стиле Суны Цуру знала только со слов Гаары, но даже так выходило... интересно. Сунагакуре но Сато была Столицей Земли Российской местного разлива, то есть имела радиально-кольцевой тип планировки. Добавить к этому общее географическое положение, климат, невозможность с первого взгляда отличить резиденцию Казекаге от склада истоптанных ниндзя-ботинок, и становилось понятно, отчего суновцы в своё время будут так удивляться курортно-прогулочной Конохе. Не покидая порога комнаты, Цуру оглядывает небольшое круглое помещение, соотнося увиденное с описаниями своей джинчуурики: винтовая лестница из тёмного дерева, ведущая на первый этаж; рядом с дверью в комнату Гаары ещё две точно такие же — в комнаты Темари и Канкуро, и арочный проход в гостиную. Кухня, ванная комната и комната Яшамару находились на первом этаже. Ещё раз внимательно осмотревшись, Цуру, сжав кулаки, решительно перешагивает через порог, а в следующее же мгновение с трудом подавляет в себе желание ломануться обратно — один из огоньков, мерно пульсировавших этажом ниже, приходит в движение. — И чего тебе ровно не сидится, любимый дядюшка, — недовольно ворчит Цуру, едва успевая нацепить на лицо как можно более нейтральное выражение. — Ты за сладким, Гаара-тян? — интересуется Яшамару, встречая Цуру на первом этаже. «За кислым, блин, — мрачно думает Цуру, утвердительно кивая, — к вискарю». Мужчина мягко улыбается, разворачивается и скрывается за дверью, ведущей на кухню. И только тогда Цуру позволяет себе глубоко вздохнуть. Она выравнивает дыхание, считая вдохи и выдохи, успокаивает нервы и мысленно благодарит Рикудо-как-там-его-дальше за хороший самоконтроль — подавлять желание вцепиться Яшамару в горло ей до сих пор трудно. Подняв руки на уровень глаз, Цуру замечает, что они изредка мелко подрагивают. Постреакция. По дороге на кухню Цуру пытается вспомнить всё, что ей известно о старших брате и сестре Гаары, с которыми она за прошедшие два месяца каким-то чудом ни разу не пересеклась. Её джинчуурики этой темы тщательно избегала, предпочитая обсуждать всё, что угодно, но только не своих родственников, поэтому Цуру приходится вновь в срочном порядке перетряхивать память. В более старшем возрасте Темари и Канкуро явно будут считать Гаару абсолютно неконтролируемой и неуравновешенной, и нельзя сказать, что у них не будет основания — к тринадцати годам непосредственного и любознательного ребёнка почти полностью заменит опасная хищная тварь с кучей комплексов и огромным эго. Но вот как они относились к джинчуурики в детстве, Цуру вспомнить не может. Не считать же за показатель мелочную выходку Темари с чернилами двухмесячной давности? Когда Цуру, наконец, добирается до кухни, ориентируясь не сколько на мерцание сгустков-огоньков, сколько на слюновыделительный запах жарящегося мяса, там её встречают не только брат и сестра Гаары, распространяющие вокруг себя ауру угрюмости, но и кошмар почти любого русского человека — палочки для еды. Цуру чуть прищуривается и негромко хмыкает. Если Яшамару таким образом пытается подтвердить какие-то свои подозрения, то он крупно просчитывается — играть по чужим правилам Цуру не собирается. Бросив на Темари и Канкуро мимолётный взгляд, Цуру делает в сторону стола пару шагов и почти мгновенно жалеет об этом. Ощущения такие, словно схватив за шиворот, кто-то резко опускает её с головой в старую зацвётшую болотину. Подозрение, раздражение и обида смешиваются в дикий коктейль, мешая нормально дышать. Цуру сжимает кулаки так, что ногти впиваются в ладони — если такое происходит каждый раз, как Гаара появляется в комнате, совсем неудивительно, что девочка предпочитает голодовку трапезе в подобной атмосфере. Вот только Цуру — не Гаара. Цуру — серединка на половинку: немного здорового эгоизма и цинизма от детдомовской девочки Славы и безоговорочная верность и преданность тем, кого считает семьёй, от Песчаного енота Шукаку. Там, где джинчуурики опасливо замирает, её биджуу делает то единственное, на что способна, то, что делает всегда. И старается делать это как можно лучше. Не обращая внимания на скрестившиеся на ней внимательные взгляды, Цуру спокойно подходит к столу, в одну руку берёт глубокую тарелку с рисом и мясной подливкой, в другую вазочку со сладостями и под озадаченное яшамаровское: «Гаара-тян?..» выметается из комнаты. Оставляя любимых родственников в состоянии, близком к выпадению в глубокий и нерастворимый осадок. Но только в комнате Гаары, поставив обе тарелки на стол, Цуру позволяет себе сползти по стене на пол, мелко похихикивая: в голове упорно крутится мысль, что она забыла пожелать приятного аппетита. Несколько раз шумно вдохнув и выдохнув, Цуру поднимается, стряхивает с шорт прилипшие к ним мелкие золотистые песчинки, перебирается на кровать и прикрывает глаза — стоит поменяться с джинчуурики местами, пока рис не успел остыть. Сознание, несколько секунд побалансировав на грани, уступает воле, и Цуру с готовностью проваливается в обступающую её со всех сторон уютную темноту. Оказавшись во внутреннем мире, Цуру на несколько секунд прикрывает глаза, привыкая к более яркому освещению, а когда открывает... То, что она видит, мозг поначалу отказывается однозначно интерпретировать: Гаара, кажется... танцует?..