***
Соблазн — самое подлое и неуемное чувство, которое только может испытывать человек. Я говорю это авторитетно, имея соответствующий жизненный опыт. Может, он губителен только для слабых людей, не знаю. По крайней мере, в моем случае он потеснил даже материнскую любовь. Соблазн точил меня, как вода точит камень, и на каком-то этапе я сдалась, что привело к фатальным и губительным событиям. В своё оправдание скажу, что удержаться было крайне тяжело. Пожалуй, даже невозможно. С того вечера я виделась с Малфоем каждый вторник у Крэббов, каждую среду в Лестрейндж-холле, где он обедал у своей тетки, и каждую субботу на Лютной аллее, куда я ходила за покупками, а он — в клуб, где состоял вместе с отцом. — Пэнси, ты не хотела бы вспомнить юность и погулять в лабиринте? — спрашивал Драко в саду Крэббов, у которых был небольшой, но непроглядный декоративный лабиринт. — Пожалуй. Раньше тебе никогда не удавалось пройти его первым, дам тебе реванш, — улыбалась я. Мы исчезали в лабиринте, и Крэббы не могли нас видеть. Тонкие, ловкие пальцы перехватывали моё запястье с браслетом, когда-то подаренным мужем. Сильная рука обвивала мою талию в узком корсете, и губы, горячие и мягкие, осыпали надушенную шею, а затем и лицо жаркими поцелуями. Только юбки шуршали, сминаясь о ровные ряды подстриженных кустов, да слышался сдавленный смех — мы медленно, но верно продвигались в центр лабиринта. Бокал сладкого шампанского в моей руке, вкус шампанского на губах Драко, его лучистые глаза и совершенное счастье. Мгновение счастья, которое мы вырвали у судьбы. Украли. Обед в замке Беллатрикс. Дорогие приборы, чинное поведение, изысканные блюда. Богатый, красивый дом, послушные и совершенно очаровательные дети, влиятельные хозяева, Темный Лорд во главе стола и мой муж рядом со мной. — Леди Долохова, вы не передадите мне соус? — Разумеется, мистер Малфой. Тяжелый фарфор в моей руке, наши пальцы соприкасаются на мгновение, и от этого по телу словно жаркая волна проходит. Я — глаза в стол, он — уже беседует с тетушкой. И только его взгляд, ласкающий и в то же время деланно небрежный, то и дело возвращается ко мне. Косая аллея — место шумное и суетливое. За покупками со мной увязывается Лагерта, которая хочет купить что-то ко Дню Рождения Энтони. — О, я забыла кое-что! Ступай, я тебя догоню! — Хорошо, дорогая. — Полли, помоги мадам Лестрейндж с пакетами, я без тебя справлюсь! Несколько стремительных шагов вниз по улице, только первый снег шуршит под сапожками, поворот налево, в Лютный, третья дверь по левой стороне… И вот я уже в его объятиях, а древняя старуха, получившая свой галлеон, шаркает в кухню старого дома. Скидываю капюшон мантии, подставляя лицо алчущим губам. Желание так велико, что нет больше сил сдерживаться. Тело горит, как в лихорадке, перед глазами пелена, и все, чего хочется — ласкать его, любить его, принадлежать ему и растворяться в нём. Времени мало, не более четверти часа. Все урывками, как обычно, в страхе и волнении. Но соблазн так велик, что страх отступает на второй план. Насытиться невозможно — он нужен как воздух. Только с ним чувствую себя живой, счастливой, свободной. Кажется, что смерть наступит мгновенно, как только я покину его. Но выбора нет — несколько страстных поцелуев, жаркие объятия, и вот я уже должна идти, чтобы не быть замеченной. Тело объято похотью, мозг — безумием, и я не могу думать о том, что ко мне приставлен конвой в виде домовика или, возможно, за мной следят люди моего мужа. Хочется плюнуть на все и просто поддаться соблазну, чтобы наконец-то расстегнуть его рубашку дрожащими пальцами, провести ладонями по молочно-белой коже, поцеловать бьющуюся на шее жилку, избавить его от одежды и исследовать все его безупречное тело. Поддаться его напору, сорвать с себя платье, остаться обнаженной и беззащитной в его власти, без пути назад… — Пора, — с безнадежностью в голосе говорит Драко, и морок спадает, и передо мной вновь лишь жалкая гостиная бедной лачуги. — Нет, я не хочу, — шепчу я, прижимаясь к нему, ища в нем защиты от убивающей меня повседневности, от мрачного мужа и сковывающих меня обязательств. — У нас будут проблемы, — шепчет Драко, с нежностью заглядывая в моё лицо. — Я умру, — бормочу я невнятно. — Если не смогу быть с тобой… Придумай что-то, Драко! Я ведь люблю тебя… Слова слетают с языка так легко и так быстро, словно так и должно. И ведь я действительно верю в то, что говорю, действительно люблю его в эту минуту. За что? Почему? Неужели только за красоту и нежность? Не знаю и не хочу думать. Знаю лишь то, что мне очень хорошо с ним. Желаю лишь одного — отдаться ему наконец-то и больше никогда не покидать его объятий. — Ты правда меня любишь? — с неверием в голосе переспрашивает Малфой и берет моё лицо в свои руки. — Любишь? Его бледное лицо раскраснелось из-за мороза на улице и наших страстных объятий, длинные, подошедшие бы девушке, ресницы дрожат — Драко беспокойно смотрит на меня и шумно дышит. — Да, — выдыхаю я, сдаваясь на его милость. Его губы находят мои, и теперь все неважно. Мне мнится, будто этим поцелуем мы скрепляем какую-то клятву. — Тогда я найду способ, чтоб мы были вместе, — убежденно заявляет мне Драко. — Но сейчас ты должна идти, любимая, чтобы мы могли встретиться ещё… — Ты найдёшь способ? Позаботишься об этом? — с надеждой в голосе твержу я, когда Драко провожает меня до дверей. — Да, не беспокойся — я позабочусь об этом, — кивает Малфой. И я верю ему. Целую в последний раз и покидаю с мыслью о том, что скоро мы все исправим, что скоро все будет как нужно и как должно было быть — мы будем вместе. И, разумеется, у меня не хватает мозгов прикинуть, что это невозможно. И что Лагерта не такая дура, чтобы в третий раз поверить, что я исчезаю случайно… Морозный воздух приводит меня в чувства. Едва я ступаю на улицу, как сказка разрушается. Я вновь оказываюсь одна в сплошном холоде и одиночестве, а Драко нет рядом. Я успокаиваю себя тем, что это только временно и моё счастье уже близко… Когда передо мной оказывается Лагерта. — И что же ты искала в Лютном переулке? — вопрошает она подозрительно. Глаза Лагерты светлые, но более темные, чем у Драко. Я отстранённо думаю о том, что ей идёт её шубка из белого меха. — Да так, мелочь для Антонина, — вру я. Полли, держащая в ручонках уйму пакетов, смотрит на меня с большим сомнением. Лагерта тоже не кажется убежденной, но все же беззаботно улыбается и предлагает мне зайти в магазин мадам Малкин. Я думаю, что я самая умная и что все идёт как нужно.Глава 36. Опять чужие
26 января 2017 г. в 02:01
Выкинутого мною младенца было решено назвать Септимусом. Под таким именем и был захоронен маленьком гробике на старом погосте в отдаленном углу именья. Что за ирония — из всех моих детей в честь моего отца был назван лишь мой мертвый сын.
С того дня, как мы с Антонином похоронили нашего ребёнка на погосте Тихого замка, мы практически не разговаривали. Я была уверена в том, что Антонин винил в гибели мальчика меня — это читалось в его глазах. И, полагаю, его убивало моё спокойствие — я ведь почти не плакала. Впрочем, это ведь простительно, не так ли? Четвертый месяц это слишком мало, чтобы смертельно горевать по ребенку, с которым уже успела сродниться, но слишком много, чтобы совсем не испытывать горечи. Полагаю, не будь у меня уже троих детей и Патрика я бы на самом деле очень переживала. Но, к счастью, моё сердце было полно любви к живым детям, а мысли — заняты ими. Мне было жаль того ребёнка, но все же не настолько, чтобы я волосы на себе рвала. Зато мне было стыдно осознавать то, что окружающие испытывали куда большее потрясение, чем я.
Например, я впервые увидела слезы, блеснувшие в голубых глазах моего мужа в ту ночь, когда я отдыхала после трудов целительницы надо мной, а Антонин, сам не свой, сел рядом с кроватью на колени и опустил голову мне на бедра.
— Как я хотел этого ребёнка, как он был мне нужен, — сдавленно простонал он, страшно скривив лицо — мне показалось, что он чуть не плакал, обнимая мои ноги.
Я нерешительно провела рукой по его волосам.
— У нас есть Неда с Эваном и Эндрю, а также Патрик, — прошептала я севшим голосом. — Нужно найти утешение в заботе о них.
Антонин поднял голову и удивленно на меня посмотрел.
— Неужели тебе совсем его не жаль? — сокрушенно спросил он.
— Это был мой ребенок, как бы я к нему ни относилась, но такого я совсем не хотела, — с напором проговорила я.
Но Антонин, кажется, остался при своём мнении. С тех пор между нами как кошка пробежала — Антонин словно и смотреть на меня не желал. Лагерта как-то имела неосторожность обмолвиться, будто Антонин говорил Рабастану о том, что его убивает то, что я даже не рыдаю.
Ну не плакала, и что с того?.. Не девочка уже… Да, грустно. Да, обидно. Да, я не хотела такой участи для невинного малыша, и даже ощущала некоторую вину за его смерть — если бы я надела платье с более короткой юбкой, то, возможно, не упала бы. А с другой стороны, я не хотела нового ребёнка, что греха таить. То, что я свыклась с его скорым появлением, вовсе не означало того, что я вдруг воспылала желанием поставить окончательный крест на своей жизни вне дома, поправиться после родов, разрываться между четырьмя малолетними детьми и списать Драко Малфоя со счетов. Дети это прекрасно, но я никогда не принадлежала к тому сорту женщин, которые ставят их на первое место, вовсе забывая про себя. Детей от мужа я больше не хотела, от Драко не могла их иметь и вполне довольствовалась своим уже имеющимся выводком. Точка. И Моргана мне судья…
Всё это было бы не так огорчительно и тяжело, если бы не тот факт, что со дня трагедии никто не знал, как ко мне подойти. Лестрейнджи и другие не представляли, как со мной говорить, мои дети были так подавлены, что им казалось, будто и я горюю, и вообще в доме была до тошноты мрачная обстановка. Я хотела поскорее забыть о постигшей нашу семью неприятности и рвалась из дома прочь. Но Лагерта явно ощущала неловкость передо мной от того, что все её чада живы и здоровы, а у Беллатрикс в доме и у самой шли бои местного назначения — она не переставала пилить несчастного Рудольфуса. Потому я стала часто бывать у той своей подруги, у которой не хватало такта чувствовать себя неловко или держать на лице лживую маску сочувствия.
Милисента только что родила своего первенца — чудесную девочку — и попросту не могла заставить себя грустить. В доме Крэббов царила настолько светлая и радостная атмосфера, что для меня было настоящим удовольствием бывать у них. Малышка Беатрис (имя, ставшее весьма популярным) была такой сладкой и очаровательной, что я не могла на неё налюбоваться и с радостью нянчила её.
Я знала, что по вторникам у Крэббов ужинает Драко Малфой и, совершенно разочаровавшись в своём браке и решив, что раз за шесть лет совместной жизни мы с Антонином так и не сблизились, теперь этого совсем глупо ожидать, в один из вторников я осталась на ужин. И в тот день совершила грех, но пока что в мыслях — я поймала себя на том, что теперь ничто во мне не возражает против романа с Драко. Остальное было лишь вопросом времени.
— Леди Долохова, какой приятный сюрприз! — обрадовался Драко.
Я заметила волнение в его глазах — это была наша первая встреча после трагедии, случившейся две недели назад, и он ещё не знал, как вести себя со мной.
— Привет, Драко, — по-свойски поздоровалась я.
Надо сказать, что выглядела я слишком уж радостно для женщины, недавно потерявшей ребёнка. Вместо траура на мне было платье из дорогого синего шёлка, волосы не были забраны в небрежный пучок, а были убраны в высокую прическу с кокетливо выбившимся локоном. Что уж там, под моими глазами даже не залегли мешки от неиссушимых слез — вместо них на моем лице красовался макияж.
— Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался Малфой.
— В самом деле, за последние месяцы меня столько раз спрашивали об этом, что я уже сама вхожу в хандру, — заявила я с оттенком иронии. — На деле весьма неплохо.
Уставшая от траурной атмосферы дома, измаявшаяся от скуки и одиночества, я дерзко смотрела в серые глаза Малфоя, словно бросая ему вызов. Драко казался удивленным, но легкое изумление быстро сменилось азартным выражением. Вечер начался.
Последующие часы я пила много вина, громко смеялась над шутками, сама травила какие-то байки и затевала все более дерзкие разговоры. Драко поддерживал все темы, предложенные мною, сам распевался соловьем и делал то, что умел лучше всего — всячески очаровывал наше маленькое общество.
Уехать от Крэббов пришлось раньше, чем хотелось бы — из-за малышки Беа они ложились спать раньше. Но моей душе не хватало веселья и радости, и я с жадностью поддерживала все разговоры Драко, которые тот заводил, стоя со мной перед камином. Когда мы разошлись по домам, было уже около одиннадцати. Мне повезло, что Антонин ещё не вернулся из Цитадели Змея, и вопросов ко мне не возникло. Собственно, я сомневалась, что они возникли бы, будь мой муж дома…