Из девочки в леди Долохову

      На глаза упал солнечный луч, и я недовольно поморщилась, решив спросонья, что домовик опять расшторил окна слишком рано. Я захотела перевернуться на другой бок, завозилась, но плечо вдруг обожгло болью. Я тут же распахнула глаза и, ничего не понимая, начала себя осматривать.       Помимо чужой ночной сорочки, я обнаружила на плече повязку, пропитанную какой-то мазью. Беглый взгляд по комнате, и я поняла, что нахожусь не в Тихом замке. В ту же секунду я вспомнила всё, и резко села на постели.       Моё волнение так быстро и внезапно возросло, что мысли пришли в полный беспорядок. Где я? Где мои дети? Что произошло, когда я потеряла сознание? Да, там, кажется, был Темный Лорд… При условии, конечно, что он не был моей галлюцинацией. Возможно, что я вообще нахожусь в руках повстанцев! Но, оглядев спальню и себя ещё раз, я тут же отбросила эту безумную догадку. Мои раны были залечены, волосы расчесаны и аккуратно заплетены в косу, и кто-то заботливый даже приготовил для меня одежду – на шкафу висело шерстяное платье в клетку, а у постели я обнаружила домашние туфли. Да и комната, в которой я находилась, никак не напоминала пристанище узницы – свет, проникающий через огромные окна, заливал богато, но со вкусом убранную спальню.       Я встала, обнаружив, что у меня всё-таки немного ноет затылок – последствия удара об стену – и подошла к окну. Мне открылся прекрасный вид на заснеженный сад, парковый ансамбль и леса на горизонте. Судя по тому, что я находилась достаточно высоко, а справа виднелась каменная кладка крепостной стены, я догадалась, что нахожусь в замке и, скорее всего, в одной из башен. Наверняка, в замке должны были находиться домовики. Я хлопнула в ладоши.       Тут же явилась домовая эльфийка в накрахмаленном полотенце, которая склонилась в нижайшем поклоне, чиркая по полу огромными ушами. - К ваши услугам, мэм, - пропищала она. - Где я? – хриплым ото сна голосом спросила я. – Где мои дети?       Я положила руку на горло, ощутив дискомфорт и вспомнив, как Малфой пытался меня придушить.       Эльфийка, видимо, была настолько вымуштрована, что расторопно призвала щелчком пальцев стакан горячего молока без всякого приказания, словно читала мои мысли. - Вы в Лестрейндж-холле, мэм, - склонилась она, протягивая мне стакан, стоящий на серебрянном подносе.       Я с благодарностью забрала молоко и сделал большой глоток. Наверно, это питье для меня приготовили заранее – я ощутила привкус укрепляющего зелья, а по горлу стало расползаться приятное тепло. - Ваши дети, мэм, в столовой, за завтраком.       Я машинально взглянула на часы, которые заприметила на столике у окна. Был девятый час. - Быстрее, я хочу их видеть, - тут же выпалила я. – Помоги мне одеться…       Эльфийка не обманула ожиданий, и была так ловка, что я только подивилась, как это она управляется без палочки с пуговками платья и с лентами корсажа. Впрочем, я тут же подумала, что в доме Лестрейнджей другие домовики попросту не выжили бы. - Беллатрикс! – осенило меня. – Темный Лорд, Астерион, Дельфини? Они целы? - Не беспокойтесь, мэм, - только и сказала эльфийка.       Но я не могла не беспокоиться. Я должна была всё узнать немедленно, но прежде всего – обнять Рогнеду, Эвана и Эндрю, поцеловать Летицию! Каждый новая мысль, пролетающая в моей голове, отдавалась уколом в сердце. Боль от потери Антонина, стыд от предательства Драко, живое напоминание о котором нашло воплощение в моей младшей дочери, страх за маленьких осиротевших Лестрейнджей и за домашних – за Настю, Гиббона и Кортни…       В столовую я практически бежала, насколько мне позволяло моё ослабленное состояние. Хотя, надо признать, чувствовала я себя не так уж и плохо – спасибо крепкому здоровью и возрасту. В Холле я бывала редко, и ориентировалась не очень хорошо, но, тем не менее, то и дело пыталась обогнать эльфийку, которая показывала мне путь. Когда передо мной, наконец-то, показались двери столовой, украшенные чеканными рисунками, повествующими о славных подвигах многочисленных предков, моё сердце не выдержало, и я попросту ворвалась внутрь. - Мама! - Мамочка!       Увидев живых и здоровых Эвана и Рогнеду, которые бросились ко мне, я не выдержала, и весь страх и напряжение, скопившиеся за несколько дней, вырвались бурным потоком слёз. Я схватила их, прижала к себе, упала на колени, рыдая и осыпая своих чад поцелуями. А когда и Эндрю, опираясь на стулья, подошел ко мне, я, кажется, совсем забылась. Целовала его худенькое личико, гладила мягкие волосы, вовсю тискала Эвана, радуясь тому, какой он у меня всё-таки крепкий и здоровый мальчик, не могла налюбоваться на огромные голубые глаза Рогнеды, взяв её бледное, с редкими веснушками, лицо в руки.       Можно бесконечно долго рассуждать о смысле жизни, думать, какие мои поступки имели большое значение для общества. Я уже сделала не так уж и мало – рискуя жизнью защищала детей Темного Лорда, например. И мне предстояло сделать ещё больше – основать фонд помощи жертвам декабрьского переворота, стать главной попечительницей первого приюта для детей-волшебников, а также провести последующие десятилетия при Беллатрикс, с которой мне ещё предстояло породниться, что, согласитесь, тоже немалого стоит. Пройдут годы, и, пользуясь лояльностью царственного семейства, которой я прочно заручилась после переворота, я стану одной из наиболее деятельных и влиятельных дам высшего общества. Похвастаюсь, что обо мне даже напишут пару книг, а в возрасте ста двенадцати лет я издам свои мемуары в двух томах, в которых буду рассказывать, как на моих глазах росли и набирались могущества Великий Темный Принц и леди Дельфини, Авгурей Темного Лорда, а также походя давать советы светским леди касательно дома и благотворительности. Словом, без приукрашивания могу сказать, что я ещё сыграю свою роль, и останусь в памяти многих как выдающаяся женщина. Но сама я всегда буду говорить, что смыслом моей жизни были мои дети, а потом и их дети. И что истинным моим призванием было материнство и поддержание домашнего очага. Всё остальное было уже после этого, на следующих ступенях. - Сильвий, Энтони, идите уже ко мне! – сквозь слёзы выдавила я, протягивая руки и к старшим детям героического Рабастана, которые тоже находились в столовой.       Они так же получили от меня порцию поцелуев и объятий. И будут получать все те последующие годы, что я буду трястись над ними, как заботливая наседка. Уже к закату моей жизни, когда на мой сотый День Рождения в Тихом Замке появятся почти девять десятков бывших воспитанников приюта юных волшебников и со слезами поблагодарят меня за участие в судьбе каждого из них, я пойму суть предсказания сибирской старухи – «детей у тебя будет с сотню». Я не обладала особенным талантом в магии или зельеварении и была вовсе не так умна, как обо мне обычно отзывались. Я обладала только одной способностью, которая была заложена во мне на генетическом уровне и передалась совершенно непонятно от кого – я умела любить и заботиться, и я была готова помочь любому нуждающемуся ребёнку. Антонин не ошибся во мне, когда увидел, как я бросилась под копыта коней, чтобы спасти чумазого мальчишку.       И правда, у меня было четверо родных детей, но если считать Патрика, моего брата, которому я заменила мать ещё будучи восемнадцатилетней девчонкой, если вспоминать троих братьев Лестрейндж и их сестричку, очаровательную Мериголд, и всех тех, кого я устроила в приют, чьи таланты и начинания я поддерживала, за чье устройство на достойную работу я хлопотала, кому я давала искренние советы, наверно, с натяжкой можно было сказать, что я к старости стала в какой-то степени матерью для многих. - Леди Ди, сейчас-то что вы плачете, Мерлин и Моргана, - вздохнул Рудольфус, вставая из-за стола и помогая мне подняться. – Всё закончилось. Вам теперь полагается улыбаться.       Рудольфус, как обычно, лгал с непроницаемым выражением лица. Конечно же, ещё ничего не закончилось. Но наступил долгий благодатный и мирный период. Мы выстояли, мы справились с испытанием. Каждый из нас потерял близких и родных, и декабрьский переворот вошел в историю как день, напоивший землю Салазаровых Топей кровью чистокровных волшебников.       Заслонив собой наше будущее – наших детей – смертью храбрых пал Рабастан Лестрейндж. Подарив Астериону и Дельфини несколько спасительных минут форы, погиб юный Вильгельм Мальсибер. Эдвард Гиббон отдал жизнь, до последней капли крови защищая подступы к детской, в которой находились дети, женщины и старики. Слишком много смелых и сильных волшебников погибло в те дни и у стен Цитадели Змея, и в Министерстве Магии, и в Хогвартсе. И хотя казни виновных продолжались ещё три дня, и в течение последующих месяцев всех, кто был связан с сопротивлением, ликвидировали, это не могло вернуть нам павших. Высший свет овдовел, и каждая из нас, в память о родных, или попросту отдавая честь погибшим, сменила блестящие яркие шелка на траурный черный туалет. Магическая Британия умылась слезами. И, что страшнее всего, погибло страшное количество мирных людей. Только из тех, кто был со мной в детской Астериона и Дельфини, от сердечного удара скончалась пожилая леди Мальсибер, погибла в огне её невестка, не способная отпустить уже бездыханное тело сына, скончалась в родах средняя сестра Лагерты, разрешившись близнецами – слабеньким болезненным мальчиком и мертворожденной девочкой. Юная мисс Фоули, невеста Патрика, осиротела, за несколько часов потеряв всю немалочисленную родню и оказавшись на моём попечении. И много ещё таких примеров, слишком много, чтобы я назвала их все… - Леди Ди, да уймитесь же вы, наконец, и выгляните в окно! – ахнул Рудольфус, когда я вместо того, чтобы успокоиться, бессильно упала ему на грудь.       Но в этот раз судьба была ко мне милосердна. Я ещё неоднократно буду облачаться в полный траур, под конец жизни вовсе приняв его, как обычный туалет. Но не в этот раз. Переворот прокатился по Магической Британии страшным, уничтожающим ураганом, но меня лишь обдало сильным ветром. Подойдя к окну, я первым делом услышала отборную ругань, обращенную к Кайлу Кортни: - Blead, да убери ты руки, наконец! Сам в состоянии передвигаться!       Я не сразу его узнала из-за множества повязок на голове. Но когда он спешился, распахнул мантию, видимо, запыхавшись после стремительного полета на крылатом коне, и поднял лицо, подставляя его крупным хлопьям снега, я вскрикнула, зажала рот рукой, и отшатнулась от окна. Шок занял мгновение, и когда мои дети тоже кинулись смотреть в окно, я уже развернулась и, подобрав юбки, побежала прочь из столовой.        Иногда на то, чтобы осознать, что любишь человека, недостаточно даже прожитых вместе лет. Видя его каждый день, ты не можешь понять, что чувствуешь, ведь он всегда рядом, и ты воспринимаешь его как должное. Но когда его вдруг вырывает из твоих объятий какой-то весомый и страшный повод, – например, война или смерть, - пустота ощущается в полной мере. И ты понимаешь, что на самом-то деле уже давно нет тебя, и нет его, а есть пара.       Я так стремительно сбежала по лестнице, что несколько раз едва не упала. Моё тело вдруг наполнилось силой и энергией, а за спиной будто выросли крылья. Вылетев в галерею первого этажа, залитую ярким солнечным светом, лившемся через эркерные окна, я круто остановилась как вкопанная, потому что в другом её конце уже стоял он, как мальчик взвившийся по парадному крыльцу Лестрейндж-холла.       Навсегда запомню эти минуты. Ослепляющий свет, искрящийся иней по периметру окон, и стремительных стук моих каблучков. Одно мгновение, словно я аппарировала на середину галереи, и я с разбега кидаюсь на его шею, роняя с плеч шотландский платок, в то время как железные объятья стискивают меня, словно тисками, и он кружит меня. Запах его кожаного жилета, сигар и почему-то гари. Холодная после мороза небритая щека, к которой я прижимаюсь своей раскрасневшейся щекой. И хриплый голос над ухом: - Я же дал слово. И я вернулся.       Я обнимаю его так крепко, как только могу, не чувствуя саднящей боли в плече. Голова кружится, когда я отстраняюсь, чтобы заглянуть в его лицо, провести ладонями по его несчастной забинтованной голове, увидеть блеск в голубом глазу – второй скрыт под повязкой и, видимо, травмирован. Ещё пять минут назад, когда я обнимала своих детей и рыдала, я выплескивала страх и пережитое. А теперь по моему лицу градом катились слёзы счастья, и я то смеялась, то начинала всхлипывать, и судорожно целовала его куда могла достать – в щеки, в лоб, в нос с небольшой горбинкой, и в горячие, жадные до моих поцелуев, губы. - Это какое-то чудо, - бормочу я, заикаясь и запинаясь. – Жив… жив…       Мои руки трясутся, и все тело бьет дрожь, и я не могу перестать заливаться слезами, а Антонин смотрит на меня, как на душевнобольную, как смотрел неоднократно за годы нашего брака. - Пэнси, ты рехнулась, разве я мог погибнуть? – наконец, выдает он, залихватски ухмыляясь. – Да не родился ещё тот человек, который мог бы меня победить! Вот они все у меня где!       Он потрясает сжатым кулаком, а я опять кидаюсь ему на грудь, обнимаю что есть сил, и целую. Ноги подкашиваются, в голове шумит, перед глазами всё плывёт. - Я… люблю тебя… - выдыхаю я едва слышно, всхлипывая и постанывая. – Антонин, я люблю тебя! Моргана, как я тебя люблю!       Теперь черед моего благоверного удивляться. Он шокировано смотрит на меня, единственная открытая моему взгляду бровь ползёт вверх, и он слегка морщится, словно боится, что ослышался. А меня вдруг разбирает безумный хохот, так не к месту ворвавшийся в этот драматично-романтический момент, и я повторяю это слово ещё раз, и ещё! - Люблю! Люблю! Люблю!       Как просто! И почему я не могла сказать раньше? Антонин опять подхватывает меня своими сильными руками, крепко целует, и, немного подняв, хорошенько встряхивает. - Дьявол, за это стоило сражаться! Вот моя награда! – восклицает он. – Моя девочка, я бы ещё раз через всё прошел, чтобы услышать это!       Ощущение распирающего грудь счастья настолько велико, что я продолжаю хохотать, как ненормальная, когда откуда-то появляется Кортни. - Сэр, ваши раны, вам лучше не поднимать тяжелого… - робко, но настойчиво вставляет он. - Да пропади ты, бесовское отродье! – смачно выплевывает Антонин. – Тяжелое! Это моя жена, будь ты неладен!       Антонин всё же ставит меня на пол, но продолжает крепко и по-хозяйски обнимать, в то время, что я льну к нему и кладу голову на его плечо. Кортни бросает на меня страдальческий взгляд. - А, так это ты его надоумила за мной ходить, как за дитем? – тут же догадывается Антонин. – Великий Салазар, а я-то думаю, что он так ко мне привязался…       Как выяснилось позже, заклинанье Драко действительно попало в Антонина и, размозжив его маску, могло бы стоить моему мужу жизни, если бы Кайл не успел использовать один мощный щит в последнюю секунду. Скорость его реакции и верность, как обычно, поражали. И как бы Антонин ни бранился, желая показать, что он-де и сам бы справился, и ни в какой помощи никогда не нуждался, а Кайлу он всегда оставался очень признателен, и в дальнейшем помог ему достичь очень больших высот.       От Кайла нас отвлекает топот и радостные крики наших детей. И когда Антонин отворачивается к ним, я быстро сжимаю руку Кайла и шепчу «спасибо». Тут не надо громких слов, а награды будут позже. Просто спасибо. Он и сам видит, как много значит его поступок, и сколь много он дал нашей семье.       Рогнеда с Эваном довольно дружно волокут за собой Эндрю, и вот уже Антонин сгребает их троих в охапку, поднимает и встряхивает точно так же, как и меня минутой назад. Дети смеются, обнимают его что есть сил, Рогнеда уже трещит без умолку о наших приключениях, а Эван умоляет рассказать о том, как Антонин сражался с грязнокровками.  - Как, как, - усмехается Антонин. – Я ещё и в Министерство заглянуть успел, чтобы и там их всех выжечь, потому и задержался. Салазар, знал бы я, что какой-то недоумок наплел вашей матери, будто бы я мертв, поспешил бы… - Это Драко Малфой соврал! – спешит сообщить Рогнеда. – И я сломала его палочку за это! - Вот как? Ты ж моя умница, - Антонин чмокает дочь в щеку. – Воином будешь. Ну, а ты, Эван, чем занимался? - А я его колотил, - гордо сообщил мой сын. – А Эндрю даже книжками в него кидался. И Сильвий с Энтони помогали, и даже маленький Руди. - А потом мы бежали из замка по настоящему тайному ходу! - И спрятались в лесу, и даже без шарфов! - А там был пожар! - И магглы! Ну и я как кинул в одного рыжего маггла палкой! - А вот и нет, это я кинула и попала! - А вот и да! - Мы отвлекали их от Астериона, но не вышло…       Я плелась вслед за Антонином, на руках которого сидели наши дети, и любовно смотрела ему вслед. Мой муж, отец моих детей, мой победитель...  Нет, этот день нельзя было назвать хэппи-эндом, и наш с Антонином брак не стал вдруг безупречным. Хотя, признаюсь, когда вечером того же дня уже в Тихом Замке, воссоединившись с отличившимся в боях за освобождение Цитадели Патриком, мы все собрались в гостиной, я думала, что теперь наступит пора вечного счастья. Даже к Летиции, дремлющей у меня на руках, я прониклась нежностью и любовью.       Впереди было ещё много трудностей и потрясений – как счастливых, так и страшных. Каждый из наших детей, на которых мы с Антонином любовно смотрели, взявшись за руки, готовил нам по сюрпризу один краше другого, да и между нашей супружеской четой возникнет ещё немало споров и ссор… Впрочем, как и в каждой нормальной семье, скажу я вам. Но в этот вечер мы не думали об этом. Мы просто наслаждались нашим счастьем и друг другом, строили планы на будущее и ласкали наших детей. Мы были обычной семьей.