There is serenity

Они отступали, из последних сил огрызаясь бластерным огнем. Аайла хорошо гоняла своих ребят — ни один из выстрелов не пролетал мимо цели. Но врагов было больше. Намного, намного больше. Намного больше, чем мог уничтожить один уставший джедай и двадцать...нет, уже восемнадцать не менее усталых солдат. Дроиды шли, синхронно щелкая металлическими суставами. Их было — сколько? — десятки, сотни, тысячи? Один из них падал, шипя, дымясь и взрываясь, а на его место вставали двое-трое-пятеро. Катились танки, легко ломая местные деревья, больше похожие на переросшую траву. Аайла прыгала, крутилась, переворачивалась, отбивая заряды, и чувствовала, как — пока незначительно и незаметно — начинают дрожать ноги. Прыжок-взмах-отклониться. Что-то чиркнуло по щеке, ударяя в голову болью, обдавая лицо горячей кровью. Всего лишь осколок. Хорошо. Слева, запрокидывая голову, хрипя и царапая ворот брони, осел на землю Весельчак — три рыжих зарубки на шлеме, алый серп на правой стороне щитка... а вот багровая, черная, быстро расползающаяся клякса точно по центру грудного щитка — не рисунок, нет. С такими ранами нужна бактокамера. Бактокамеры здесь нет. Не жилец. Семнадцать. Выстрел слева — там, где больше не прикрывал Весельчак — обжег руку. Аайла коротко прошипела ругательство на хатессе, развернувшись и с размаху швырнув силовую волну. Прозвучал не один взрыв — три рядом, подряд. Рука начала неметь. — Генерал, нас теснят к пропасти! — раздался в гарнитуре напряженный и глухой голос одного из рядовых. — Я вижу спуск, — это был уже Блай. Его голос звучал спокойно. — Отставить панику. Дроиды там не пройдут. — Сколько — времени? — в промежутках между прыжками голос звучал рвано, но Аайла надеялась, что коммандер ее поймет. — Расчетное — пятнадцать минут и двадцать три секунды. С ранеными, — уточнил Блай. — Без... — Первыми — двое — потом — их — один — здесь. Отводим. Аайла позволила себе сделать один глубокий вздох, замирая и прислушиваясь к Силе — и швырнула свое тело вперед, в строй противника. Люди замешкались бы от неожиданности. Но люди могли бы и понять ее план. Жестянки продолжали идти вперед. Первый ряд рассыпался дымящимися, рваными, искореженными осколками. Танк, потерявший правую сторону колес, закрутило на месте, повело в сторону. Густая, сочная трава с неслышимым вздохом опала пепельной пыльцой. Сердце рвануло мимолетной, бессмысленной жалостью — под волной огня в серый пепел вместе с травой рассыпался черный скелет неведомой птицы, последним бесполезным жестом защиты прикрывающей свое гнездо. Там, под пеплом, лежали крохотные тельца, обгоревшие до красной полопавшейся кожи, обуглившиеся, открывшие клювы в последнем жалобном писке, слипшиеся в единый ком со своей матерью и со здешней землей. Ненужные, случайные жертвы катящейся по планетам войны. Волна Силы несла ее, позволяя не думать о мелочах вроде направления и силы удара, а просто отпустить свое тело в танец боя — неостановимый, пока рядом есть враг. Глаза случайно — и намертво — отпечатывали в сознании детали. Самые важные. Необходимые. Она знала, что не забудет этих птиц, сколько бы ей самой ни осталось жить. Тот, кто бил из бластера поверх ее головы, по бокам и в стороны, прикрывая — привык драться бок о бок с ней, привык к ее стилю боя. Каждый удар был точен и верен, каждый — выверен по ее движениям. Кажется, она догадывалась, кто это. Жестянки замешкались, встали, сбиваясь в кучи. Похоже, пришел приказ на перегруппировку. Еще чуть-чуть, и они перейдут в атаку. Самое время для небольшого представления. У ее груди огненной, алой вспышкой расцвел взрыв, разрывая синюю кожу. Струями рванула в стороны темная кровь. Аайла вздрогнула всем телом, откидываясь назад. Она надеялась, что среди противников не найдется того, кто умеет отличать иллюзии, даже такие наскоро собранные, от реальности. «Давай же!» — мысленно закричала Аайла, падая, перекатываясь в кусты и напрочь забыв о коммуникаторе. Да если б и вспомнила — сведенное усталостью, больное горло все равно сейчас могло только просипеть. Но тот, за спиной, похоже, каким-то чудом услышал, понял, озарением угадал план, который вспышкой возник в ее голове, едва она услышала о пропасти. Аайла лежала, уткнувшись в траву, и видела, как удаляются, смещаются левее, и дальше, и дальше, бластерные выстрелы. Солдат стрелял с двух рук, часто и нервно — казалось, туда отходят, после неудачной попытки прорыва, несколько человек. Если джедай убит, у отряда нет шансов выстоять. Дроиды это понимают не хуже, чем люди. Вдогонку «отступающим» отправили только одну часть, остальные отошли и заняли позиции поодаль. «Только бы не заметили, не попытались добить, прошли мимо», — затаив дыхание, думала Аайла. Земля была мокрой и пахла огнем и железом. Жестянки шли, громыхая металлом, искря побитыми боками, не задерживаясь ради такой мелочи. Солдат отбивался тяжело, она слышала это. Кажется, он был ранен, а может и не один раз. Он нашел хорошее укрытие, но его теснили все дальше — ближе к пропасти. Ей нужно было время. Им всем — нужно было время. Капали секунды, и она видела — почти-глазами — как спускаются на тросах по отвесному склону первые парни. Как на фиксации опускают на площадку раненых, и по белой пластиковой броне течет — капает в пропасть — алая кровь. Как стоят, напряженно вглядываясь в визоры, последние, оставленные в прикрытии. «Только держись, только держись...» Трава под щекой была горячей и сухой, трава впитала в себя и масло, и кровь, трава погасила огонь. Аайла лежала, прижавшись щекой к земле, и видела, как прямо перед ее носом сидит, осторожно высовывая нежные усы из прочного панциря, какое-то местное насекомое. Дальше, в проплешине травы, лежало то, что сегодня утром — да что там, два часа назад — было солдатом. Она не могла его опознать — в месиве пластика, металла, развороченного мяса и костей смешались различия и знаки отличия. Такие раны оставляет разрывная — но Аайла никак, никак не могла припомнить, в какой момент по ним шмальнули из этой дряни и кто не успел увернуться. А вспомнить казалось ужасно важным. Жестянки шли мимо, и она не могла пошевелиться, не могла повернуть голову, не могла отвести остановившийся взгляд. Среди алого, еще не заветрившегося мяса, среди белых кусков брони, чуть ниже грудной клетки, раскрывшейся чудовищным цветком, выложенные замысловатыми петлями, перламутрово светились кишки. Дальше можно было смутно разглядеть откатившийся шлем — скорее всего с головой внутри, отсюда не разобрать.Скоро война уйдет отсюда, утихнет — и это все станет частью этого мира. Пищей для зверей и птиц, землей и травами. Это место затянет трава, и новые птицы выведут новых птенцов в брошенном шлеме. Последние дроиды наконец миновали ее, и Аайла смогла расслабить мышцы, сведенные судорогой от долгой — какой же долгой, как ей показалось! — неподвижности. Но прошло только десять минут из шестнадцати — тридцать секунд на непредвиденные обстоятельства нужно оставить парням. Она неслышно собралась, перекатываясь за ближайшее дерево и вставая под его прикрытием. Нужно было торопиться — солдат отстреливался совсем тяжело, неверно и редко, а до него еще нужно было дойти. Она тенью скользнула вслед жестянкам — не-я-не-видите-меня-тут-нет-никого-нет. Если бы даже визоры дроидов обернулись назад, они бы заметили только смутное, неотслеживаемое колебание воздуха на ее месте. Но опасность сзади оценивалась ими как незначительная, и визоры смотрели только вперед — насколько она успела разобраться в логике этих жестяных коробок, дело обстояло именно так. Она должна была успеть. ...Пятый. Его звали Пятый: за вечный несчастливый обычай выживать одному из своей четверки и прибиваться к четверке чужой. От этих случаев у него остался шрам поперек головы и второй — через левую бровь. Он рисовал две желтые звездочки на правом наруче и одну — на левом, и никому не сознавался, что это значит. У него на Корусанте, по слухам, есть девушка. То есть была. Теперь уже — была. Деревья закончились скоро. Дальше, до самого обрыва в пропасть, скальный выход тянулся, усеянный валунами побольше, поменьше, мелким щебнем — и дымящимися обломками дроидов. Солдат сражался храбро — но силы были слишком неравны. Его теснили все ближе и ближе к краю, и временные укрытия среди камней были плохой защитой от массированного огня. — Ложись, — спокойно выговорила она в коммуникатор, глубоко вздыхая и крепко упираясь ногами в землю. Дроиды начали разворачиваться на звук голоса, но не успели. От ее рук рванула в стороны волна Силы, сносящая все на своем пути. Швырнула ближайших дроидов, сминая следующих их тушами, цепляя стоящих дальше, придавая ускорение. Жестянки скользили, тщетно пытаясь удержаться на покатом склоне, цепляясь за камни, утягивая их за собой. Металлическая, каменная, воздушная волна обращалась в обвал, в лавину, в слитное единое целое, ссыпающееся в пропасть. И она только изо всех сил, зажмуриваясь и позволяя Силе свободно хлестать сквозь себя, надеялась, что скала, в которую вжалась маленькая человеческая фигурка — пока еще живая, да, живая еще! — устоит, удержится, укроет и убережет. Когда она открыла глаза, склон был пуст. Ни одного дроида, ни крупного обломка, ни куска. А человек на скале безжизненно обвис на тросах, которые удержали его от падения вместе с лавиной. По его лицу, залитому кровью, было непонятно, жив ли он, или же импровизация генерала стоила ему жизни. Никогда еще дорога не тянулась так долго — и не была такой короткой. Аайла встала на колени, коротким взмахом лайтсабера обрубая тросы. Блай не одобрил бы подобное расточительство. Но сейчас Блай был в обмороке. Аайла придержала его, наваливаясь всем телом, иначе он ссыпался бы на камни прямо так, как висел — лицом вниз. Он был намного тяжелее ее, а последний фокус с волной, кажется, выпил из нее последние остатки сил. Аайла растерянно смотрела на залитую кровью бело-желтую броню, пытаясь оценить видимые повреждения, и ничего не могла понять — когда он с видимым трудом открыл глаза. — Три попадания в брюшину, плечо — царапина, но может быть трещина, — будничным тусклым голосом отчитался он. — По голове прилетело камнем, ребро...кажется, сломано, пробило легкое. Рад, что вы живы, генерал. Аайла закусила губу. Как она могла не подумать — ведь он же и правда, в самом деле принял за чистую монету ее маленькое представление. Ведь он не смог бы увидеть в Силе, что она жива и даже не ранена серьезно...какой же дурой она была. Он готовился умереть здесь, на этом пятачке. — Простите меня, коммандер, — прозвучавший голос был безжизненным и чужим. — Я должна была... — За Республику, — движение глаз можно было расценить как короткий военный кивок, но сил, чтобы держать голову, у него не было. — Спасибо...за парней, генерал. — Я - тебя - тут - не - брошу, — выдохнула Аайла, чувствуя, как горячей волной, вместе с вспышкой чистой ярости, подступает к ней второе — сотое? — дыхание. — Нерационально, — поджал губы он. При выдохе на них пузырилась свежая алая кровь. — Вероятность выживания... — Отставить, — почти прорычала она. Она чувствовала, что сейчас она балансирует на краю, на самой грани — но бросить сейчас того, кто уже почти три года бессменно прикрывал ей спину, она не могла. Как бы...нерационально это ни было, каков бы ни был шанс на выздоровление — без бакты и с пробитым легким... не имеет значения. Рано или поздно дроиды отправятся сюда — проверить, почему не возвращается отряд. И к тому моменту здесь не должно быть уже никого. Когда она попыталась встать с грузом больше собственного веса, ей показалось, что ноги сейчас выломятся в обратную сторону. Или сломается пополам спина. Она глубоко вздохнула и попыталась снова. С третьего раза ноги все-таки выпрямились в нужное положение. Она тяжело оперлась на конфискованное у своего коммандера оружие и сделала шаг. Еще и еще один. Лекку тяжело болтались, падая на лицо и закрывая обзор, шею и грудь заливал пот, кажущийся не то раскаленным, не то ледяным. Спину она быстро перестала чувствовать. «Встречайте живой груз, парни», — выговорила она в коммуникатор перед тем, как пойти. Но она была совсем не уверена, что груз сможет добраться до нужного места по самому краю пропасти — и дойдет живым. Поэтому когда ее подхватили сильные руки, перехватывая и принимая бессознательного Блая — она слабо удивилась, плохо соображая, где она и что происходит вокруг. Наверное, если б по дороге на нее напали жестянки, она бы не успела даже понять, что произошло. В небольшой пещере было прохладно и влажно. Там пахло водой и затхлостью, а еще — кровью, рвотой, крепким мужским потом. Парни сидели, прислонившись к стенам, и их похожие смуглые лица были одинаково мрачны. — Запросили помощь, — отчитывался Колос, бывший в их отряде за медика и оставленный Блаем за старшего. — Будут завтра...если буря не помешает. Набрали воды. Пригодна. Бакты нет. Бинты кончились. Лекарств нет тоже. Пятеро легких — перевязали, дождутся. Коммандер...ну вы знаете. Знаток... — Колос отвел глаза. — Он отключился, когда мы спустились сюда. Может быть, вы... Аайла проглотила воду, которую до того держала во рту, и заставила себя встать на непослушные, негнущиеся ноги. — Пойдем посмотрим. Знаток был совсем плох. Он сидел у стены, обнимая себя поверх повязки, плотно охватывающей торс. Его лицо казалось серым, словно из него выпили все краски. Аайла взяла его за холодную безжизненную руку, но он продолжал смотреть прямо перед собой, как будто ничего не замечая вокруг. — Больно, — с усилием, глухо, будто сквозь вату, выговорил он. — Где именно? — осторожно уточнила Аайла. — Везде, — покачал головой Знаток, и ей показалось, что у него побледнели губы от усилия, затраченного на эти слова. — Что...с тобой случилось? — еще раз попробовала спросить Аайла. Знаток попытался привычно пожать плечами, но от этого простого движения его лицо перекосило от боли. На бледном до серости лбу выступила крупная испарина. — Об скалу...волной...швырнуло, — наконец выговорил он, хватая воздух ртом, как рыба, и глаза у него закатились, будто он изо всех сил пытался не потерять сознание, но у него это не получалось. Аайла закусила губу. — Броня в осколки, — негромко договорил Колос из-за ее спины. — Но он, кажется, цел, ушибы только... Помогал раненых спускать, а сейчас вот... — Слабак я, — едва слышно прошептал Знаток, скрючиваясь в ледяной, дрожащий мелкой дрожью клубок. — Такая...малость... Аайла заставила себя улыбнуться. — Ты молодчина. Я могу только гордиться таким солдатом. — Больно... — выдохнул Знаток, не жалуясь — сообщая. Аайла положила руку ему на лоб. Собственная рука показалась ей горячей, как головня. — Сейчас ты уснешь... и больно не будет. Обещаю. Знаток поднял на нее глаза — карие, как у всех клонов, но сейчас почти черные и глубоко провалившиеся, полные муки и понимания. — За Республику, — выдохнул он, и слабая тень былой ехидной улыбки мелькнула по его губам. — И за вас, генерал. Аайла закрыла глаза, слушая чужое сознание и чужое тело, выравнивая дыхание — чужое и свое, вводя чужое сознание в глубокий транс, похожий на сон, а потом — с трудом вырываясь из него сама. Осознав себя в реальном мире, она отстранилась от Знатока. Он лежал на боку, подобрав ноги к животу, больше похожий на ледяные здешние камни, и его дыхание практически прервалось. Казалось, одно ее прикосновение, как в страшных сказках, превратило тяжело раненого в свежий труп. Спиной Аайла почувствовала недоумение и тщательно скрываемое неудовольствие Колоса — и сдержанно пояснила, не оборачиваясь: — У него...внутри все всмятку. Каша из печени, разрывы кишок...и, кажется, поврежден позвоночник. Поправить это я не могу. Я не целитель. Если он доживет до утра, это будет чудом. — Как скажете, генерал, — голос Колоса остался таким же ровным, и Аайла испытала мгновенную вспышку горькой обиды. Порой ей казалось, что ему было бы привычнее — да и проще тоже — рядом с генералом, которому нет дела до своих солдат. Лишь бы не с ней. Или, может быть, Колос подозревает, что на самом-то деле ей тоже все равно. А все, что она делает — это только... во благо Республики, для поддержания воинского духа или еще чего подобного. Хотелось оправдаться, объясниться...но она никогда не была сильна в речах. Аайла посидела на пятках еще минуту, потом заставила себя встряхнуться и встать. Нет времени жалеть, сожалеть и обижаться. Оставался еще Блай. Пока еще живой. Если она сможет помочь хотя бы ему, будет уже очень хорошо. — Он без сознания, генерал, — негромко сказал кто-то из парней, что дежурили рядом. Аайла опустилась возле него на землю. К счастью, дышал коммандер настолько ровно и настолько глубоко, насколько это вообще возможно при таких повреждениях. И руки у него были совсем не такими ледяными, как можно было ожидать. Лицо его было слишком, подозрительно-спокойным, губы и щеки — все в потеках и корке запекшейся крови, а булькающие хрипы в груди внушали всего лишь тревогу, а не твердую уверенность в стремительном приближении пиздеца. Есть шанс, что внутреннее кровотечение каким-то чудом приостановилось само. Хотя бы на время. Хотя бы до завтра. Если завтра придет помощь. Если... Не думать об этом. Аайла коснулась его лба рукой, пытаясь оценить серьезность повреждений. Но во время вхождения в транс что-то пошло не так. Сказалась ли ее запредельная усталость или же недостаточный навык целительства — к которому, честно говоря, она никогда не имела особенной склонности? Но вместо мягкого отрешения от окружающего мира она почувствовала, что проваливается, падает куда-то, стремительно мчится вниз, будто падая с огромной высоты. «Пиздец. Я все испортила, — подумала она, борясь с подкатывающей паникой. — Все напутала и все испортила. Я отсюда не выйду, а он умрет от кровотечения...» Она пыталась остановиться, задержаться, хотя бы замедлить падение — или по крайней мере успокоиться. Но ничего не получалось сделать до тех пор, пока ее — ту-которая-осознавала себя — вдруг рывком не зашвырнуло в тело. Свое? Да. Привычные шрамы, привычный цвет кожи, привычная одежда, лайтсабер привычно оттягивает пояс. Только вокруг место, где она никогда не была раньше: высокие и тонкие деревья, похожие на желтую траву, песок под ногами, торчащие из земли огромные скелеты. Пересохло горло, хочется пить — до рези во рту, до безумия. Та-она-там не пила уже несколько дней, не ела — еще дольше. Она, как дикий зверь, сторожко крадется среди этой переросшей травы, и враги со всех сторон, а воды нет и нет. Она с силой кусает язык — и безумно, неистово блаженствует от соленой жидкости, брызнувшей в горло. Она грызет язык, терзая его — и глотает собственную кровь, и восторг от утоляемой жажды заглушает дикую боль. Она хохочет — сумасшедше, визгливо хохочет, вскидывая к небу окровавленный рот — когда в спину ей летит заряд живого огня. Один, второй и третий, и каждый прошивает тело смертельной, непереносимой болью. Та, сумасшедшая Аайла с планеты-с-травой, падает на землю и долго, мучительно умирает, извиваясь и дергаясь среди белого песка. Она переживает эту агонию вместе с ней, и только, беспомощно проваливаясь снова и дальше, понимает — у той Аайлы были по-тви’леккски заточены зубы. Она — на Корусанте? Интерьер смутно знаком, но опознать его она не может — слишком высокая точка обзора, отсюда она никогда не смотрела. Она пытается развернуться — и понимает, что не может этого сделать. Скашивая глаза, она смотрит вниз, в стороны — и видит каменные ноги и светильники в руках статуи. Теперь она — статуя? Что ж, по крайней мере сейчас не придется опять умирать… и то хорошо. Она радуется этому, наверное, минуту или две — пока не слышит, что издали, откуда-то из коридора, закрытого углом стены, раздается шум боя. Она пытается вырваться из камня, но камень сейчас — ее тело. Приближается бой, все ближе и ближе шаги. Кто же это, кого теснят?.. Кит. Она только успевает понять это — не успевает ни разглядеть его противника, ни всмотреться в картину боя — как синий меч — проклятье, синий джедайский меч! — взмывает вверх, и заворачивает замысловатую петлю — и перерубает его пополам. Кит всплескивает руками, будто пытаясь удержать выпадающие из живота внутренности, роняет меч — и разваливается, как дурацкая пластиковая игрушка, оплавленная до черноты. Его противник выключает меч — и уходит, а она кричит, кричит безостановочно, беззвучно и безумно, глядя на то, как тускнеют, проваливаются, высыхают его огромные глаза, как становится древним пергаментом кожа, как истлевает одежда — и только скелет, выбеленный ветром скелет из двух половинок и россыпи костей, лежит на алом ковре... Она — дерево. Высокое и зеленое дерево, древнее и беспомощное. Она видит, как крадется и прячется там, далеко внизу, ее учитель и друг — Квинлан Восс. Он похож на дикого зверя, на хищника, что объявил охоту на своих охотников. Он чуток и внимателен, он неслышно раздвигает заросли — и не видит, что там, с другой стороны залива, чей-то бластер осторожно выдвигается из стеблей камыша. Она бессмысленно и безнадежно пытается кричать, пытается предупредить его — но он не слышит, и не чует опасности, и не замечает ничего, пока вспышка огня не бьет его в спину. Он падает лицом вниз, раскинув руки, и вода смыкается над ним. Она — снова она. Она ранена, она зажимает рану левой рукой. В правой у нее лайтсабер, и он кажется ей тяжелым, как бревно. Ей оторвало левую грудь, срезало осколком под основание. Из раны, криво замотанной разорванной одеждой, хлещет кровь. Она — и она-сама, и она-там — прекрасно понимает, что далеко с такой раной не уйти, но продолжает упрямо шагать вперед по неровной болотистой почве. И почти как избавление она принимает, когда вроде бы твердая и надежная кочка под ногами хлюпает — и стремительно уходит на дно, утягивая ее за собой в трясину. Она кричит, кричит и кричит, пока вода не заливает рот — но никто этого не слышит. Она умирает снова, и снова, снова — сама по себе, или переживая смерть тех, кто ей дорог. Она теряется в этом ужасе, в беспричинности, бессмысленности, безнадежности этих смертей — пока в Храме, разрушенном и залитом кровью, не видит отпечатанные на стене строки Кодекса. There is no emotion: there is peace. Нет эмоций — есть покой. There is no ignorance: there is knowledge. Нет неведенья — есть знание. There is no passion: there is serenity. Нет страстей — есть ясность мыслей. There is no chaos: there is harmony. Нет хаоса — есть гармония. There is no death: there is Great Force Нет смерти — есть Великая Сила. «Я... забыла. Забыла, кто я. Забыла, как я должна себя вести, — думает она-не-она, тяжелый камень из храмовой стены. — Это никуда не годится». Она повторяет заученные еще в детстве строки, и раз, и второй, и третий — столько, сколько требуется, пока в ее сердце не возвращается спокойная собранность, а глаза не начинает туманить привычный холодок транса. «Кажется, я нырнула слишком глубоко или не туда, — думает она. — Время возвращаться». Она выныривает гораздо дольше, чем падала — тяжело, медленно, преодолевая сопротивление, не позволяя страху, панике, памяти о боли взять верх над покоем, обретенным с таким трудом. Она поднимается, восходя все выше, и когда до точки перехода остается совсем чуть-чуть, жуткая мысль заставляет ее оцепенеть. А что, если это все было предвидением, образами грядущего будущего?.. «Значит, так, — думает она, с вызовом вскидывая голову к пустому, одноцветно-серому небу. — Значит, так». «Делай, что должно, — думает она, и под головой у нее лежит чей-то наплечник, а спину укрывает чья-то куртка. — Делай, что должно, и будь, что будет». «Будь, что будет». И ветер, влетающий в пещеру, пахнет морской солью.