Дороги, которые мы выбираем

      Вернувшись в университет, она уже целенаправленно пошла к дощечке с информацией о факультете «Изящной словесности», а потом в указанную там комнату. Прежде чем войти, Рыска придирчиво оглядела себя. Ведь там, наверное, сидят учёные мужи, может профессора какие. Убедившись, что выглядит она вполне прилично, хоть и по-походному. Но все вещи чистые. В своё время выбранные Альком, а его вкусу она доверяла. К тому же, она не на занятия пока. Постаралась вспомнить, чему так старательно учил её Альк с его этикетом, чтобы соблюсти все правила приличия. Чтобы, случайно, не вылезла из неё весчанская неотёсанность. Затем отряхнула с себя несуществующую пыль и вошла.       Разговор с сидящими там, очень милыми, кстати, людьми, позволил выяснить несколько интересных вещей. Прежде всего, что денег на учёбу в университете ей хватает. Даже если заплатить сразу полностью за всё обучение целиком. И на это уйдут не все её пятьдесят златов, и даже не половина, а меньше. Вообще-то, платят чаще по полгода. Учатся там пять лет. Занятия должны начаться через месяц. И она вполне могла бы поступить сюда на обучение. У неё аж кончики пальцев закололо от мысли, что она может здесь учиться. Ей думалось, что всё как раз удачно складывается. Она могла бы приступить к обучению уже в этом году. Правда, до начала надо пройти вступительные испытания. Несмотря на то, что учёба платная, брали туда не всех. Тут как раз ей этот месяц и пригодится для подготовки. Но одна она принимать это решение не хотела. Всё-таки надо посоветоваться с Альком. Раз они теперь одна семья (ну станут же), значит эти пятьдесят златов теперь не только её, а общие. А так как сумма на обучение нужна немаленькая, надо обязательно вместе принять это решение. К тому же, там есть разные схемы оплаты. В этом он точно лучше разбирается. Да и подготовиться поможет. Но, прежде чем говорить Альку, она должна побольше узнать и принять решение, что же она хочет. И точно ли она хочет именно этого. Поэтому, она всё подробно поспрашивала что и как там изучают. И чем больше она спрашивала, тем больше ей туда хотелось. И её всё-всё устраивало. Правда она переживала за вступительные испытания, но верила, что сможет подготовиться.       Выйдя из комнаты после беседы, она счастливо улыбалась. Ей было приятно и то, что она вроде бы всё правильно сделала и даже умудрилась понравиться господам учёным, которые с ней говорили. Но больше всего её грела мысль, что она будет здесь учиться. Теперь ей предстояло отстоять своё решение перед Альком.       Она долго обдумывала, как обосновать Альку то, что ей необходимо учиться. И пока шла, и когда вернулась в съёмную комнату, придумывала разные доводы этого. Поэтому, как только Альк вернулся, она сразу, не откладывая, огорошила его своим решением и принялась горячо доказывать, насколько необходимо ей получить образование.       — «Нет, не ту фигню, что у коровы».       — «И что ты ржёшь, между прочим?»       И думая, что ну вот оно, началось, приготовилась к тому, что Альк против и сейчас начнёт жёстко высмеивать её затею. Вроде того, что «зачем женщине образование?», «Только напрасный перевод денег», «И всё-равно, всё впустую. Женщина же. А их уровень это — «Да», «Нет», «Фи», «О-о-о», «Неужели», «Хи-хи». Она уже серьёзно приготовилась отстаивать свой выбор. Приняв соответствующее выражение лица и открыв было рот, Рыска готова была уже ринуться в бой, но…       Но неожиданно столкнулась с тем, что Альк оказался совсем не против получения Рыской университетского образования. Он был немного удивлён, но похоже доволен, а ёрничать он стал совсем по другому поводу. Не над собственно образованием, а над выбором факультета, называя его «бла-бла-бла» факультетом. Он даже попробовал её переубедить. Не слишком настойчиво, правда. Но на «Изящной словесности» Рыска стояла твёрдо и непоколебимо, даже не особо утруждая себя аргументами. Так-то она их заготовила, но для отстаивания нужности учения вообще, а на «Изящную словесность» просто хотела и всё.       Принятое Рыской решение Алька порадовало. Что стало ясно, когда они сели ужинать. Он достал бутылку вина, жутко хорошего по его словам. И предложил отметить это событие.        Возвращение Крысолова они ожидали, проводя дни в многочисленных хлопотах и делах. Им, а особенно Альку, на ближайшее время предстояло много разнообразной суеты. Начиная от того, что надо было проколоть Рыске уши, до организации свадьбы. Кроме того, купить корову, подготовить Рыску к вступительным испытаниям и т. д. И это ещё Шарес с Исенарой не приехали.       Подготовку к поступлению Рыска решила не откладывать в долгий ящик. Альк сходил, узнал требования, прикинул, что всё реально. И они приступили. В последующие дни стало понятно, что Альк, кажется, нашёл следующую тему для своих шуточек, на которой он собирался оттачивать своё чувство юмора. Это оказалось горячо отстаиваемое Рыской «бла-бла-бла образование». Именно так он его в последнее время и называл. Несмотря на внутреннее одобрение её решения, внешне он продолжал высказывать пренебрежение к нему. Не отказывая себе в удовольствии позубоскалить. Поначалу Рыска довольно остро реагировала на его подколки, а потом научившись отвечать, стала реагировала куда спокойнее, с лёгкой ноткой снисходительности. Вроде, «Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало». И своё «бла-бла-бла», точнее «изящную словесность» в обиду не давала, в ответ нападая на его бесчеловечную «мерзкую Пристань» называя её «мельницей судеб». Про «мельницу судеб» Альк даже не спорил. И в словесных перепалках про нужность того и другого, Рыска смело стояла за словесность. Говоря, что «словесность» поэзия и проза, она пробуждает в людях добрые чувства, и направлена на воспитание души. Не зря же она с саврянкой занималась. А его Пристань «ужас что с душами, тех же путников, делает».       Как-то Рыска вполне серьёзно спросила его, не собирается ли он опять пойти в Пристань, чтобы путником стать? Может не сейчас, а потом когда-нибудь, когда всё позабудется? И не в эту, а в другую какую-нибудь, в саврянскую, например? И очень была рада тому, что он ответил, что не собирается, и ответ его звучал очень категорично.       А в один из вечеров, когда у Алька было разговорчивое настроение, он, уютно обняв Рыску и расположившись в широком кресле, изложил ей свои мысли по поводу Пристани. Чтобы она уже не беспокоилась по поводу, что он туда когда-нибудь захочет вернуться.       Он сказал, что, хотя, конечно, пути Хольги неисповедимы, но путь в Пристань ему заказан.       Он говорил ей: — Если я не хочу превратиться в крысу. А я не хочу! Поверь! Я туда не вернусь.       Далее Альк сказал, что наставники не стали делать его путником, потому что не могли его контролировать. И дело не в том, что конкретные наставники, проголосовавшие за превращение его в крысу, плохие, нет. Просто противоположное решение нарушило бы, по-видимому, принципы Пристани. И тут неважно какая Пристань, ринтарская, саврянская, принципы у всех одинаковые.       — Дело в том, что им не нужны лучшие, им нужны верные, — Альк замолчал, ненадолго задумавшись.       — Я был тогда молодым и глупым и этого не понимал.       Он говорил, что стань он путником и войдя в силу, он стал бы слишком независим. А им таких не надо.       Вообще, он в тот вечер много говорил об этом, Рыске показалось не только, чтобы её убедить, но и для себя. Ему зачем-то это было нужно. Ему оказалось важно высказаться кому-то близкому по столь важному для себя вопросу. Несмотря на то, что Альк говорил спокойным, даже тихим голосом, Рыска чувствовала его напряжение и боль.       — Да я теперь и сам понимаю, для них это был бы слишком большой риск, — продолжал Альк. — А теперь, после того, что я сделал… Мы сделали… Они тем более мне не поверят. Не поверят в мою преданность. И они убедились, что меня не контролируют.       Они никогда не сделают меня путником… У меня и раньше было мало шансов. Они же понимали от чего я убежал именно в Ринтарскую Пристань. Я убежал от влияния, в том случае дедова, а вообще — от любого. Я хотел независимости, и это… ну было, наверное, понятно. И со временем я не изменился. Наоборот. Им такие не нужны.        Он печально покачал головой.       — Так что шансов, что меня сделают путником и тогда было мало, а сейчас их нет абсолютно. То, что я совершил — это табу.       Крысолов он немножко романтик, да. Но он им безусловно верен. Как и мой дед. А я нет. И я ясно дал им это понять. Они никогда не простят того, что я сделал. Неважно сколько лет пройдёт.       Они только с Райлзом ошиблись, он тоже оказался им не верен. Ошибаться они, конечно, ошибаются. Но я-то этого и не скрывал. У меня не было шансов на самом деле. Крысолов он похоже действительно верит, что может быть по-другому.       Я нет!       То, что он сказал, его выверенные логичные, но полные горечи слова, пробежались холодными крысиными лапками по душе Рыски, опять вызвав протест против бесчеловечности Пристани. Нет, ну как так можно? Рыска не знала, что сказать, только прижалась к любимому покрепче.

***

И опять замок. Кабинет Хаскиля

***

      А в это время в замке, в круглом кабинете Кшиштофера Хаскиля сидел его давний друг, и между ним и старшим Хаскилем происходил оживлённый диалог. Вислав пришёл с пол-лучины назад, и они всё это время обсуждали животрепещущую для обоих тему — ринтарцев.       Вислав жил в соседнем замке, находящемся сравнительно недалеко от замка Хаскилей и кроме того, что они были ближайшими соседями, их связывала многолетняя дружба. Они были почти одного возраста, вместе учились, примерно в одно время начинали свою карьеру, правда, по разным направлениям, также в одно время входили в силу. Ну и немало помогали друг другу. Кроме этого, они были почти родственниками. У Виса было два сына и так случилось старший, Лех, был женат на дочери Хаскиля и Таш носил фамилию Вислава (фамилия, конечно, язык сломаешь). В общем, обычная история. Кшиштофер и Вислав часто делились друг с другом сокровенным, как личным, так и политическими взглядами, обсуждали порядки в стране, законы, то чем не делились с другими. Они знали, сказанное за пределы их кабинетов не выйдет, будет понято так как нужно и не будет использовано во вред, за столько лет убедились в этом. Они понимали друг друга. Настолько близкий друг у Кшиштофа был всего один. Оба дорожили этой дружбой и доверием, которое было между ними.       Сейчас они говорили о пассии внезапно объявившегося будучи уже оплаканным сына хозяина замка. Точнее говорил в основном, конечно, Кшиштофер, Вислав больше слушал, лишь иногда вставляя свои замечания. Кшиштоф рассказывал, что не успел он нарадоваться внезапному возвращению сына, как подлая ринтарская полукровка, увязавшаяся за ним, просочилась в их семью, и одурманив его сына, утащила его в свой, трижды клятый Ринтар. И ладно бы из знати была, а то так, выскочка какая-то, без роду без племени.       — Любовь у них видите-ли! А, ведь, я с ней разговаривал, объяснял, что такой брак поломает моему сыну карьеру и жизнь. Если бы она хоть немного его любила, она бы ко мне прислушалась, уехала и не цеплялась бы за Алька. Но ей, по-видимому, наплевать и на его карьеру, и на положение в обществе и на самого Алька и его поломанную жизнь! Решила просто воспользоваться моим сыном для достижения своих целей, а что с ним станет, что он из-за этого брака потеряет, ей всё равно. Ведь она ему и близко не ровня. Ты только подумай, она даже не благородного происхождения! А туда же, фамилию Хаскиль захотела. Неслыханная наглость! — запальчиво говорил Кшиштоф.       Он замолчал, задумчиво глядя перед собой остановившемся взглядом и тихо, и как будто неуверенно продолжил:       — И ладно бы только это. Она же его в свой Ринтар утащила. Он же только-только из этого злосчастного Ринтара вернулся в родное гнездо. И тут, — его голос опять сделался громким и обвиняющим, — Не успели ещё у матери слёзы радости на глазах обсохнуть, как он, скаканул за этой пигалицей, махнувшей хвостом, и умчался из родного дома опять в её Ринтар. Даже не попрощался паршивец. Опять бросил семью. Ну ты подумай!       Потом его голос опять стих и в нём зазвучала искренняя обеспокоенность, — Его уже так долго нет. Боюсь он там решил остаться. И как-то мне так беспокойно из-за этого. Тревожно, как бы они с ним опять чего-нибудь не сделали.       Увлёкшись Кшиштофер от ринтарской полукровки перешёл на ринтарцев и Ринтар говоря о своих застарелых полуосознанных страхах. О том, что ринтарцы чуть не отобрали у него сына навсегда. Причём не просто отобрали, а унизительно и подло, чуть не уничтожили и что тому чудом удалось спастись. Удобно не вспоминая о той, благодаря кому сыну удалось спастись.       — Хоть я и не люблю эту Пристань в принципе, — говорил старший Хаскиль, — Но считаю, что в Саврии бы такого не произошло.       — Зря, конечно, он им поверил, — горячо поддержал его Вислав.       — Точно! — воодушевлённый дружеской поддержкой зло продолжил Кшиштоф, — Он разорвал ради них семейные узы и отказался от своего положения в обществе. У него же здесь было замечательное будущее и блистательная карьера! Ну да ты знаешь. А они отплатили ему чёрной неблагодарностью, фактически уничтожив. Хотя я уверен, он и у них был лучшим учеником.       Хаскиль горько покачал головой вспомнив, то время, когда он узнал о случившемся с Альком по окончании учёбы.       Вислав сочувственно кивнул, сказав, что ринтарцы вообще не знают благодарности, и не заслуживают доверия. Наверняка и к Альку отнеслись предосудительно, потому что он саврянин.       Так слово за слово они перешли к обсуждению ринтарцев. Каждый спешил высказать всё что накипело. Оказывается, и у Вислава были свои обиды на ринтарцев.       Получив возможность высказаться по больной проблеме, да ещё и получив в ответ поддержку, Кшиштоф расслабился и пропустил в разговоре опасный момент, после которого разговор свернул куда-то совсем не туда и пошёл в опасном направлении. От простого ворчания на предстоящие изменения и новую власть, собеседник перешёл к чему-то, что должно отвернуть Ринтар и Саврию друг от друга.       Неожиданно осознав о чём говорит собеседник, Кшиштофер похолодел. Попахивало заговором знати. Его эмоциональные высказывания о ринтарцах, а точнее о ринтарской девчонке, посмевшей предъявить права на его сына, ничего общего не имели с тем, что говорил сейчас Вис. Это же совсем другое. Слова собеседника, высветили в новом свете всё то, что накопилось в его душе. В этом безжалостном свете всё стало чётче, резче и он как бы увидел всё то, что его волновало под другим углом, по-новому. И, честно говоря, мелковато оно было по сравнению с тем, что он сейчас услышал.       Да он не слишком любит ринтарцев и Ринтар, но положа руку на сердце, это из-за Алька, и касалось это прежде всего его девчонки. И связано, ну если быть с собой уж до конца честным, со страхом потерять сына. К ринтарцам, в принципе, он никаких особых претензий не имеет, кроме сына. Ну люди как люди. И некоторые их представители вполне достойны занять достаточно высокие посты во власти, да потеснив при этом некоторых, недостаточно соответствующих этим местам саврян. Но никогда, даже в страшном сне он не хотел сейчас, чтобы разразилась новая война с Ринтаром. Да и воссоединение Саврии с Ринтаром — это благо для обоих стран. Удачное политическое решение, выгодное обоим тсарствам, особенно сейчас. А конфликт и разругаться вдрызг, это сейчас наверно худшее, что может произойти. И в этом случае война неизбежна. И хотя для Виса война — это профессия, но неужели он не понимает, что это катастрофа? С каждым словом друга, у Кшиштофера как-будто ломалось что-то внутри. Это — катастрофа! Надо срочно остановить его!       — Подожди! То, что вы хотите сделать, ввергнет наши тсарства в пучину новой войны, и эта война будет гораздо более кровавая, чем предыдущие. И ты хочешь сказать, что это будет благо для нашего тсарства?!       — Мы не боимся войны. Наша армия сильнее ринтарской. Мы же никогда их не боялись, с чего бы нам бояться их сейчас?! — фыркнул Вис.       Ну что ж, вполне в стиле военного, с тоской подумал Хаскиль.       — Да сейчас война не принесёт нашей стране ничего хорошего, только сильно ослабит. И это в том случае, если мы выиграем. А ненависть к нам ринтарцев возрастёт в разы, после того-то как они поверили в наши благие намерения. А кровная месть, знаешь ли, страшная штука. Таким образом вы своими действиями отрежете даже возможность примирения.       — Кшиштоф, ты не прав. Да возможно нам придётся нелегко, но примирение с ринтарцами и их благие намерения – это миф. Они и сейчас не испытывают к нам ничего кроме ненависти. Поэтому в отношениях ничего не изменится. Не веришь? Проедься по их городам и вескам. Ты встретишь там всё ту же неистребимую вражду и ненависть. Сейчас они притихли, но не более того. Они ждут подходящего времени, чтобы воспользоваться нашим доверием и исподтишка взять над нами верх. Их знать уже готовится занять ключевые посты в объединённом тсарстве, их тсарь готовится стать верховным тсарём объединённого тсарства, их соглядатаи будут на законном основании следить за нашими наместниками, министрами и т.д.. И тогда вернуть наши позиции будет гораздо сложнее. А про нашу слабость, это не более чем пораженческие речи. Мы сумеем победить Ринтар, это я тебе как военный говорю.       Сердце старого Хаскиля сжалось от переживаний за своего сына, хотя он и понимал, что Вис сильно преувеличивает отрицательное отношение ринтарцев к саврянам, хотя в какой-то степени, надо признать, в этом он был прав. Поэтому отодвинув на время вопрос об отношении представителей двух тсарств друг к другу, он опять перешёл к войне.       — К тому же никто не поручится, что войной с Ринтаром всё ограничится, увидев наше ослабление, нас скорее всего пожелают испытать на прочность и другие соседи, желая урвать свой кусок пирога, — продолжал доказывать Хаскиль.       И тут старший Хаскиль неожиданно понял, что ничего против ринтарцев не имеет. Люди как люди. Ну так, может быть к одной конкретной полукровке. И то в свете открывшейся ему информации и возможности новой войны его сильно отрицательные чувства к пассии сына как-то измельчали, показались надуманными и незначительными. По поводу отрицательного отношения, как ринтарцев к саврянам, так и саврян к ринтарцам, да, сейчас это есть, но, в общем то, это дело времени и умелой политики. Уж ему ли об этом не знать.       И Хаскиль предпринял ещё одну отчаянную попытку воззвать к разуму и благоразумию старого товарища.       Между ними завязался спор, сколь бессмысленный, столь и беспощадный.       Вислав как будто слушал слова, но не слышал их. Он отвечал, как будто заученными фразами. Там, где он не знал, что возразить на аргумент Кшиштофера, он мог процитировать, по-видимому, своего лидера. Все аргументы разбивались о то, что ринтарцы – это воплощение зла, хитрости и коварства, порождение Сашия. Что никогда им не сравняться с саврянами, и нельзя допускать равных прав с ними. Иначе это принесёт неисчислимые беды саврянам и Саврии.        На протяжении всего спора Кшиштофер пытался понять, что же ему теперь делать. Ситуация была настолько паршивой, что правильного решения просто не существовало. С доводами Вислава он был не согласен, их планы приводили его в ужас. Попытка переубедить друга не удалась. В принципе он даже частично понимал те чувства, что двигали другом. Также он понимал, то что чтобы он ни сделал, это будет предательство. Если как положено законопослушному гражданину, главе рода, приближенного к тсарской династии, донесёт на друга, он выполнит свой долг перед тсарской семьёй и Саврией, но при этом предаст друга. И он не имел иллюзий, что сделают при этом с другом. А если не донесёт, то предаст свою страну, свой род, дело всей жизни, в общем, всё чем он так гордился всю свою жизнь. И приняв очень непростое для себя решение, Кшиштоф торопливо прервал друга на полуслове.       — Вислав, стой! Всё, молчи! Я не хочу больше ничего об этом слышать! Никаких имён, и конкретики. Не хочу знать, как вы собираетесь это делать. Давай договоримся, ты ничего мне не говорил, я ничего не слышал.       Наступило тяжёлое молчание. Вислав поняв, что неправильно расценил предыдущие речи друга и сказал ему слишком много, помрачнел. Он поднял тяжёлый взгляд на Кшиштофера и смотря ему в глаза спросил: — Значит, ты против нас?       Выдержав этот взгляд Хаскиль молча кивнул.       — И что теперь? Что ты намерен делать? – сухо спросил Вислав. Что что, а держать удар он умел.       — Вислав. Я не буду скрывать, я категорически против того, что вы задумали, но во имя нашей дружбы, то что ты мне сказал, останется между нами. И хорошо, что ты не успел сказать многого. Я должен рассказать о заговоре. Но… Я не могу… Не могу быть твоим палачом. Но прошу тебя, одумайся. То, что вы задумали чудовищно. Чудовищно неправильно.       В принципе Кшиштоф не верил, в то что у заговорщиков что-нибудь получится. Но это само-собой не отменяло предательства от сокрытия информации. К тому же он прекрасно понимал, что грозит Вису, когда всё вскроется. Нервно сглотнув Кшиштофер продолжил:       — Я не сдам вас. Единственное, что я могу и буду делать, попробую отговорить тебя от этого безумия. И буду надеяться, что у вас ничего не получится. – «А если вам это всё же каким-то чудом это удастся, мне останется просто убить себя», – подумал он про себя, не став добавлять это вслух. — Буду надеяться, что у вас не получится даже начать, что-то делать, что замысел умрёт на корню. Потому что если не получится, когда вы уже начнёте, то я думаю ты сам понимаешь, что грозит зачинщикам. Я прошу, если ещё не поздно откажитесь от этого. Или, хотя бы, ты не участвуй.       — Поздно, — ответил Вислав. — И ты можешь думать про это, что тебя угодно, но я не откажусь.       Потом они ещё какое-то время говорили, ни в чём друг друга не убедили, и прекратив споры, пришли к соглашению. Кшиштофер, никому ничего не говорит, про Вислава и его сотоварищей. Вислав – никому из заговорщиков не говорит о том, что Кшиштофер знает. Никаких клятв на крови сооружать не стали, полагаясь на старую дружбу и порядочность друг друга. …       Первый раз они расставались вот так, отводя взгляды, держась отстранёно и стараясь смотреть куда угодно, только не в глаза. Сухо попрощались, лишь в самый последний момент Кшиштоф сильнее обычного сжал руку другу и поднял на него глаза и тихо сказал:       — Может передумаешь, Вис?!       Тот отвёл глаза, и старший Хаскиль почувствовал почти осязаемое предгрозовое напряжение между ними, и как молния прозвучало тихое, но твёрдое, — Нет!       Хаскиль резко отвернулся, крепко сжав зубы, руку собеседника он тоже выпустил и сжал кулак. Вислав не оглядываясь, с видом очень спешащего по делам человека, пошёл к своей карете.       У старшего Хаскиля что-то мерзко ныло в груди, он с болью проследил за мужчиной, садящимся в карету. Возможно, он его больше не увидит. Тот сам суёт голову в петлю, а он ничего не может с этим сделать, только наблюдать. Эх, старина, куда же ты вляпался?! А куда вляпался ты – Кшиштофер Хаскиль? – подумал он. Божиня! Кто бы мог подумать, что посиделки с лучшим другом могут закончиться ТАК?!       Карета давно уехала, а Кшиштофер, как-то внезапно постаревший, всё ещё неподвижно стоял на крыльце. Он весь как закаменел, и только ветер трепал его седые косы. Ворона, шумно взмахнув своими чёрными крыльями, полетела вверх. Он бездумно проследил за ней взглядом. Потом посмотрел на вечереющее небо с легкомысленно бегущими по нему лёгкими облаками. И на душе у него стало пронзительно тоскливо, может он завидовал беззаботности и легкомысленности облаков. Потом он опустил голову, тяжело вздохнув. «Ничего уже не будет как прежде». Дав распоряжение прислуге не беспокоить его, он стал медленно, тяжело, ссутулив как от неподъёмной тяжести плечи, подниматься по лестнице. …       Утром Анжи обыскалась мужа по всему замку и всерьёз всполошилась, когда обнаружила закрытую изнутри дверь кабинета и несмотря на все попытки достучаться или дозваться хозяина кабинета, ответом ей была гробовая тишина внутри. Пришлось звать слуг, чтобы вскрыли дверь, а потом вызывать лекаря, когда она обнаружила бесчувственное тело своего Кшишека, в окружении пустых бутылок и не тронутой закуски, и домашними средствами не смогла вернуть его в чувство. Хорошо, что лекарь был толковый и качественно справился со своей работой, вернув непонятно где витавшее сознание хозяина замка в его тело.

***