***
Утро оказалось тяжелым. Куда тяжелее, чем я думала. Температуры у меня уже почти нет, и даже нога только чуть-чуть ноет, когда я на нее опираюсь, но самочувствие в целом оставляет желать лучшего: при резких движениях кружится голова, ноги не держат, и руки подрагивают. Но это не отменяет того, что сегодня мне надо быть в школе, чтобы написать контрольную по геометрии, иначе мне придется идти в отдельное от класса время, и там я не смогу списать. Заставив себя выстоять под прохладным душем десять минут, чтобы прийти в себя, я надеваю на себя мягкий серый свитер, чтобы хоть он радовал меня сегодня, и серые брюки, издалека похожие на треники. Спускаюсь вниз, где нахожу Филиппа и Рику завтракающими, а Скруджа в бешенстве носящимся по гостиной и что-то ищущим. Все они выглядят как-то странно, и я начинаю подозревать, что вчера, закрывшись в комнате до прихода Кейси и заткнув в уши наушники, я что-то пропустила. Фил и Рикка молча смотрят в свои тарелки, что для них вообще не естественно, а дядя, кажется, вот-вот что-то разобьет. — Где Гарри и мама? — довольно громко спрашиваю я, чтобы обратить на себя внимание, и Скрудж тут же замирает, бросив на меня злой взгляд. Рикка и Фил тоже поднимают головы, но все они смотрят на меня и просто молчат. Эй, это что, бойкот? Вздыхаю и топаю в сторону спальни Лотты, чтобы проверить, там ли она. Ну не может она уже несколько дней подряд ходить в магазин, потому что обычно она этого не делает. Аккуратно приоткрываю дверь и вижу, что она лежит на постели, завернувшись в одеяло и смотря в одну точку на обоях. Замираю на минутку, но потом решаюсь все-таки подойти и сесть на кровать, получив ее пустой взгляд. — Ты чего? — тихо спрашивает она, осматривая меня, — Тебе лучше? Вчера Гарри сказал нам, что ты очень заболела… Прости, было много дел, я не смогла к тебе зайти, — она говорит это как-то слегка подавленно, и я уже забываю то, что обиделась на нее, и начинаю переживать, — Температура есть? — Маленькая. — И куда ты собралась? — она грозно глядит на меня, но видно, что у нее словно нет сил ругаться и спорить со мной, — Останься дома. — У нас сегодня тест, я не могу пропустить. — Ох, ладно, — отмахивается Шарлотт и переворачивается на другой бог, оказываясь ко мне спиной, — Тогда иди. Хочу спросить у нее, что случилось, но понимаю, что в таком состоянии она вряд ли станет откровенничать. Но я могу все узнать у Рикки или Филиппа, поэтому лучше оставлю Шарлотт в покое. Покинув комнату, возвращаюсь в кухню, где вместо Скруджа нахожу Гарри, но завтракать уже вообще не хочется — настроение и так было плохое, а теперь… — Что случилось? — в упор смотрю на брата, но он лишь фыркает и отводит глаза, — Рик? — и она молчит, — Что за хрень? Они что, теперь оба разговаривать со мной не будут? Я думала, эти глупости остались в подростковом возрасте, когда Рикка обижалась на что-то, а Фил поддерживал ее, только потому, что он типа один из близнецов. Я никогда не понимала логики и списывала это на детство в одном месте, но сейчас-то… Мои отношения с Филиппом — вообще отдельная история. Мы очень близки в последнее время, он, пожалуй, вообще один из тех, кому я доверяю, но я никогда не могу забывать того, что в любой ссоре между мной и Риккой, он встает на ее сторону, не разбираясь. Это его жесткое правило. — Да что я вам сделала? — говорю я чуть громче, но тут же закашливаюсь, — Что вы ведете себя, как два дебила? На этой фразе оба встают, громко скрипнув стульями, берут свои рюкзаки и выходят из комнаты сначала в прихожую, а потом и на улицу, хлопнув дверью. Стою посередине комнаты, пытаясь контролировать набежавшие на глаза слезы, и пару раз медленно моргаю, прикусив язык. Прикрыв один глаз, гляжу на Гарри, что корчит сочувственную гримаску и двигает мне чашку с чаем. — Выпей хоть чая, Дарси, — даже он говорит со мной так холодно, будто я — враг всего народа, и это я уже не могу выдержать. С грохотом плюхаюсь на стул и закрываю лицо руками, чувствуя, как соленые слезы затекают в рот, а насморк только усиливается. Ничего не могу с собой сделать, я правда не понимаю, что со мной не так, почему все, даже парень, который не знает меня и недели, ненавидят меня. Захлебываюсь в своих слезах и вся трясусь ровно до тех пор, пока две руки не обхватывают мои плечи и не привлекают меня к… к Гарри. — Успокойся, — на этом слове резко распахиваю глаза, моргнув, чтобы смахнуть пелену слез, и понимаю, что лежу где-то в районе груди парня, а он обнимает меня и гладит по волосам, — Они отойдут, и все наладится. — Ты их плохо знаешь, — ворчу я тоном маленького ребенка, понимая, что успокаиваюсь, но не желая отрываться от теплой груди парня, на которой мне, мягко говоря, очень комфортно, — Это может длиться месяцами. — Тогда просто забей на этот детский сад, — вопреки моим желаниям, Гарри отстраняет меня и опять сует мне чай, — Пей, а потом поедем вместе в школу. Как ты себя чувствуешь? — Отлично, — вздыхаю я и, взяв чашку в руки, делаю глоток, — Я почти выздоровела. — Ну конечно, нет, — раздраженно бурчит он и встает на ноги, но тут же бросает на меня беглый взгляд, поясняя, — Пойду принесу наши куртки, — чуть-чуть молчит, а потом проводит рукой по щеке и слегка морщится, — И у тебя тут это… косметика растеклась. Гарри выходит из комнаты, а я, сделав еще пару глотков чая, подхожу к зеркалу над комодом и пальцем стираю подтеки от туши, удивляясь вообще тому, что так, как дура, разревелась перед почти не знакомым человеком. Это, вообще-то, не в моем стиле. Видимо, из-за болезни организм дал слабину… Выхожу в коридор и беру из рук кучерявого свою куртку, а он надевает черное пальто и открывает мне дверь. Мы молча выходим, молча садимся в машину и почти так же молча добираемся до здания школы. Один раз он только спрашивает, не дует ли мне из открытого окна, и все. В остальном, мы молчим. Он аккуратно припарковывается на стоянке и выходит, ну и я делаю то же самое. Гарри достает с заднего сидения наши рюкзаки и вешает оба себе на плечи, что выглядит странно и так, будто… мы встречаемся. Наверное, поэтому все на парковке пялятся на нас. Семеню рядом с ним, периодически подпрыгивая, потому что он слишком высокий, и когда он что-то говорит, ветер уносит его слова, и до меня они не долетают. — Что ты сказал? — Я сказал, что сейчас тест, а его пишет весь поток, поэтому нам в одну аудиторию. — Ну рюкзак-то отдай! Гарри притормаживает и смотрит на меня сверху вниз, а потом я замечаю, как его губы подрагивают в легкой усмешке. Он снимает рюкзак с плеча, но, вместо того, чтобы дать его мне, поднимает высоко над головой одной рукой и смеется. — А ты достань. — Ну что за бред? — вздыхаю я, но все-таки разок прыгаю, чтобы отобрать его, — Ладно, — ворчу после неудавшейся попытки, — Хочется тебе, неси. Он одаривает меня победной улыбкой и ускоряет шаг, а я в сотый раз удивляюсь переменам в его настроении. То он, значит, психует, то ведет себя, будто он не человек, а какой-то мраморный памятник, то он милый, то он шутит и улыбается… Как он сам еще не запутался в том, когда у него какое должно быть настроение? Жутко странный парень.***
Сказать, что день проходит отвратительно — ничего не сказать. Тест я пишу, сидя за одной партой с кудрявым, что вызывает бурные обсуждения у всех вокруг, ведь публика еще не забыла драку Найла и Луи «из-за меня». Сам Луи тоже мало доволен происходящим, а Рикка и Фил просто смотрят таким ненавидящим взглядом, которым только они умеют смотреть, нервируя меня и не давая сосредоточиться на заданиях теста. В то же время, и радует меня только одно — я сижу с Гарри. Про его способности в математике я просто промолчу, потому что он, собственно, и решает те три задачи из пяти, что в итоге я сдаю преподавателю. Он же везет меня домой, никак не комментируя происходящее, он же делает мне горячий шоколад и жарит фасоль, потому что дома нет никого, и обеда для нас никакого нет тоже. После всего этого Гарри уходит к себе в комнату, а я решаю пойти поиграть на пианино. Аккуратно сев на скамеечку, вспоминаю одну из песен, что засела у меня в голове (Haley Reinhart — Undone), и, тихо-тихо напевая себе слова, принимаюсь играть ее, скользя пальцами по клавишам и растворяясь в получающейся гармоничной мелодии. Что меня всегда успокаивало, так это музыка. Помню, когда я была маленькой, Лотта пела мне в любой ситуации: когда я плакала, когда я болела или расстраивалась из-за ссор с ребятами. Она просто садилась рядом и своим тонким-тонким голосом мурлыкала красивые взрослые песни про любовь или про войну, и это дарило мне чувство удовольствия и даже счастья. Став старше, я стала играть сама — на гитаре и на фортепьяно. Стала петь и выступать в школе, и это реально то, что приносит мне удовольствие. Сейчас, когда мне плохо, я уже не попрошу Лотту спеть мне, я иду и пою себе сама, сама же себе и подыгрывая. Не знаю, сколько проходит времени, прежде, чем я отрываюсь от инструмента из-за хлопка входной двери и громких голосов семьи. Захлопнув крышку пианино, я встаю на ноги и, натянув рукава свитера по самые костяшки, выхожу в коридор. Вижу там Скруджа и Кейси, что разуваются и снимают куртки, а потом бросают взгляд на меня, оба одинаково щурясь. Они очень похожи друг на друга. — Кто дома? — спрашивает дядя, скрещивая руки на груди, а я, прокашливаясь, отвечаю: — Я и Гарри. — Где близнецы? — ворчит он и сам же прибавляет, — А, неважно. Зови Гарри сюда. В полном непонимании, что происходит, поднимаюсь на второй этаж и стучусь в спальню Гарри прежде, чем войти. Не получив ответа, все-таки захожу и вижу, что он сидит в наушниках и читает, не замечая меня. Подхожу ближе и кладу руку ему на плечо, заставив вздрогнуть. Он поднимает на меня мутно-зеленые глаза и вопросительно приподнимает брови, а я, случайно слегка коснувшись его шеи, вынимаю из его уха наушник и говорю: — Скруджу что-то надо от нас, он просит спуститься. Гарри вздыхает и встает с постели, убрав книжку в тумбочку. Идет следом за мной к двери и в полной тишине спускается вниз, почти беззвучно перебирая ногами. В который раз удивляюсь тому, каким разным может быть этот парень: то он топает так, что весь дом содрогается, то ступает так тихо, что не услышишь его, когда он уже за спиной. — Привет, Гарри, — тихо говорит дядя, указывая нам обоим на диван, где уже сидит, обхватив голову руками, Кейси. Мы садимся рядом с ней, и я чувствую, что не зря переживала утром: что-то происходит. Мои руки начинают подрагивать, и я прячу их за спину, чтобы никто этого не видел, но поздно: всевидящее око по имени Гарри Стайлс, конечно, замечает. Вздрагиваю, когда его горячая ладонь ложится поверх моей ледяной и слегка сжимает ее, словно в знак того, чтобы я не переживала. Это успокаивает. — Вы не замечали в доме в последнее время ничего странного? — откуда-то издалека заходит Скрудж, и мы с Гарри теряемся, качая головами, — Точно? — киваем. Скрудж сверлит нас глазами, а потом смотрит на Кейси и качает головой, но та молчит и не поднимает головы. Дядя вновь переводит взгляд на нас и спрашивает: — Где Филипп и Рикка? — я мотаю головой, потому что понятия не имею, — Вы так и не помирились? — опять делаю головой движение, означающее «нет», и дядя раздраженно вздыхает, — Окей, где Лотта? — Я не знаю, — тихо говорю я, начиная напрягаться, а Гарри уже убрал свою руку. — Она у соседа, — тихо говорит он, начиная что-то понимать, а глаза Скруджа тут же обращаются к парню. — У какого соседа? — Ну… у этого, — Гарри неопределенно машет рукой в сторону дома Дилана, а я едва заметно пихаю его локтем в бок, чтобы он замолчал, — Они общаются, видимо, он вчера приходил… — Да знаю я, что он приходил! — рявкает дядя, и мы все втроем вжимаемся в диван, — Потому что моя жена — шлюха, и пора уже разобраться с этим! Он хватается руками за голову, и кажется, будто он вот-вот ударится ей о стену. Скрудж маячит перед глазами туда-сюда, а потом резко останавливается и садится перед Гарри на корточки, заглянув кудрявому в глаза. — Гарри, ты сын Энн, одной из самых порядочных женщин, что я знаю, — парень отводит глаза, но Скрудж кладет руку ему на коленку, и тот поворачивается обратно, — Скажи мне, ты ведь не глупый, ты ведь видишь, что моя жена изменяет мне. Ты живешь здесь недолго, но ты же видишь это, да? — парень смотрит в пол, и Скрудж прибавляет: — Не ври мне. Моя ладонь находит ладонь Гарри, что все еще лежит за моей спиной, и я мягко накрываю ее своей, словно подсказывая верный ответ. Я просто не выдержу, если Скрудж начнет скандал, потому что я знаю, как он умеет скандалить и как достанется Шарлотт. Конечно, всем известно о романе матери и Дилана, но обычно Скрудж закрывал на это глаза, и один черт знает, что на него нашло сейчас. — Да, я замечал это, как тут не заметить, — сухо говорит Гарри и вытаскивает руку из-под моей, а Скрудж вздыхает, вроде успокоившись, и поднимается на ноги, бросив взгляд в сторону двери. Он словно ждет, что Лотта вот-вот зайдет в дом, но она не заходит. — Верно. Как тут не заметить, — медленно тянет дядя, а потом бросает на нас беглый взгляд, — Идите в свои комнаты, пожалуйста. Мы втроем медленно встаем и двигаемся в сторону лестницы. На Гарри я стараюсь не глядеть, потому что сейчас мне хочется избить его даже больше, чем тогда, когда он ляпнул про признания Найла. Нет, я не понимаю, он что у нас, такой честный, или что? Чего ему неймется, зачем он усугубляет ситуацию? Боже, что теперь устроит Майкл… Обхватив себя руками, молча захожу вслед за Кейси в нашу спальню и тихо притворяю дверь, бросив расстроенный взгляд на холодно спокойную старшую сестру. — Только не реви, — хрипло говорит она, подойдя к окну и зашторив его занавесками, что сшила Шарлотт, — Давно пора было им это обсудить, так тоже не может продолжаться. Вопреки вроде как просьбе Кейси, на глаза набегают слезы, потому что все, чего я боюсь сейчас, это остаться без поддержки Шарлотт, единственного члена семьи, который всегда любил меня и любил, не смотря ни на что. Падаю на постель лицом вниз и забираюсь под одеяло прямо в одежде, очень жалея о том, что Скрудж велел уйти, потому что не могу обратиться за помощью к музыке.Birdy — People Help The People
Внизу слышны тяжелые шаги, крики и какой-то грохот, среди которого я различаю голос Шарлотт. Слушать это нет никаких сил, и я просто забираюсь под одеяло с головой и вставляю в уши наушники с песнями Birdy, которые здорово меня успокаивают. Дрожу, прячась от всего мира в своей постели, и молясь о том, чтобы все было хорошо, и так проходит около часа — я успеваю переслушать весь альбом. Кейси швыряет в меня подушку, и я, выбравшись из-под одеяла, замечаю, что она тоже плакала, по ее красным глазам. Вопросительно приподнимаю брови, а она шепчет: — Он выгнал ее. — Кого? — в непонимании пялюсь на Кейси, а та молчит и лишь всхлипывает, обхватив себя руками. Наконец, она говорит: — Маму. Она собрала вещи и ушла. От неожиданности дергаюсь так, что падаю с постели, и теперь сижу на полу, как дура, хлопая влажными ресницами и изучая уставшее лицо сестры. Ее слова так и стучат в ушах вместе с пульсом, а перед глазами встает пустой взгляд Лотты, с которым я столкнулась с утра. В голове нет ни единой мысли, я только чувствую это желание закричать и разбить что-нибудь от осознания беспомощности и страха потерять единственного родного человека. — А куда она пойдет? — Я понятия не имею, — Кейси изо всех делает безразличное лицо, но я то вижу ее эмоции, не первый день ее знаю, — И мне плевать, если честно. Она это заслужила, и отец прав. Слушать это нет ни сил, ни желания. Вскакиваю на ноги и вынимаю из шкафа старые ботинки, которые слишком теплые для того, чтобы носить их сейчас, но я же болею, значит, мне можно. Беру с полки рюкзак и набиваю его чем попало: пижамой, тетрадками, заколками для волос, косметикой. Туда же летит мой плеер, чистые носки, книжка. Вешаю его на одно плечо и с грохотом спускаюсь вниз, найдя в гостинной Скруджа, что сидит с закрытыми глазами. Плевать на него. Вылетаю в прихожую и надеваю свою парку, после чего оказываюсь на улице и бреду в сторону центра, не зная даже, зачем. Просто сил быть в этом доме с этими людьми у меня нет. У меня вообще нет сил. Я даже на Гарри злиться не могу, хотя, вообще-то, если бы не он, все могло бы быть по-другому, ведь он подлил масла в разгорающийся огонь гнева дяди. Но мне и на него сейчас наплевать, потому что все, о чем я думаю — как я буду жить, если Шарлотт не вернется домой.***
Стою перед дверью большого голубого дома, немного дрожа, потому что куртка промокла, ботинки — тоже. Поступив так же, как сам парень недавно поступил, я зашла в здание школы и в учебной части узнала адрес, который был мне необходим. Переступаю с ноги на ногу, боясь позвонить в звонок, потому что совершенно точно не знаю, что ему сказать. Музыка в наушниках меня не успокаивает, и мне вообще кажется, что я сейчас упаду в обморок от бессилия, но пока вот я стою. Вздрагиваю и дергаюсь, чуть не упав со ступенек крыльца, когда две тяжелые руки ложатся сзади на мои плечи. Вскрикнув, поддаюсь парню, который разворачивает меня лицом к себе и всматривается в мои глаза, подозрительно щурясь. Он бросает спортивную сумку на пол, после чего проводит рукой по моей скуле и заправляет прядь влажных от дождя волос мне за ухо. — Что такое? — голос Луи тихий, и я вижу по выражению лица парня, что я не на шутку его напугала, — Ты в порядке? — Да, мне просто нужно с кем-то поговорить было, вот я и… потому что… ну, ты… — Все понятно, — обрывает он и открывает дверь, пропуская меня в дом. Поднимает свою сумку с пола, а потом помогает мне раздеться и еще раз оглядывает меня. Его глаза останавливаются на моих руках, которые до сих пор дрожат, и я тут же прячу их в карманы брюк, а он закатывает глаза. — У тебя кто-то есть дома? — тихо спрашиваю я, когда парень, взяв меня за плечи, вводит в кухню. — Только две младшие сестры, но их можешь не стесняться — шугану разок, и выходить не будут. А мама, отчим и остальные младшие на отдыхе. — У тебя такая большая с-семья, — шепчу я, садясь за стол, а Луи улыбается, не сводя с меня пристального взгляда. — Ага, — он ставит чайник и садится рядом со мной, — Дома проблемы? Киваю, изучая его ладони, и закусываю губу, потому что, несмотря на то, что шла я к нему за поддержкой, мне вовсе не хочется ныть и жаловаться на жизнь. У всех людей свои проблемы, и странно думать, что ты сам живешь хуже кого-то еще. Для каждого человека его беды — самые тяжелые, и как бы они не утешали тебя, чаще всего они все равно все думают, что это сущая ерунда. — Не хочешь делиться, не нужно, — тихо говорит парень, проводя кончиками пальцев вверх по моей руке к локтю, — Будем молчать, пить чай и грустить, окей? — он заглядывает в мои глаза, и на моем лице даже появляется легкая улыбка. Я не ошиблась в том, что пришла сюда: его непринужденность — то, что мне сейчас нужно, — Один только вопрос, на который мне нужен ответ: ты ушла из дома? — он ловит мой удивленный взгляд и объясняет, — Мне просто надо понять, останешься ли ты на ночь. — Если м-можно, — мямлю я, опуская глаза опять, но боковым зрением вижу, что Луи понимающе кивает. Он делает для нас по чашечке чая и возвращается на прежнее место, а на моих глазах почему-то опять появляются слезы. И чего вот он такой хороший? — Предлагаю перебраться в мою комнату, и можно посмотреть какое-то кино. Как ты на это смотришь? — Луи следит за мной и пьёт чай, ожидая моей реакции, но все, что я могу — кивнуть. Тогда он слезает со стула и подает мне руку, которую я тут же беру, сделав первый и последний глоток вкусного горячего чая. Оставив чашки на столе, мы сначала идем по узкому коридору, потом поднимаемся по лестнице и, наконец, оказываемся в небольшой уютной комнате, интерьер которой выполнен в нежно-голубых тонах. Почти такого же цвета у Луи глаза. Он указывает мне рукой на постель, куда я аккуратно присаживаюсь, а сам достает ноутбук и падает рядом со мной, закинув ноги на деревянную спинку. — А где ты был? — спрашиваю я, — И как тест? — Я был на тренировке, — отзывается Луи, — Тест отлично, он был легким. Он тактично молчит и не задает вопросов о Гарри, за что я ему невероятно благодарна: я бы не выдержала сейчас разговоров об этом кудрявом баране. Пусть он и ведет себя со мной довольно мило, он рушит мою жизнь, может быть, сам того и не желая. — Предлагаю посмотреть мой любимый фильм, — Луи улыбается, набирая в гугле название, — «Бриолин». Обожаю Джона Траволту. Фыркаю и сажусь поближе, чтобы заглянуть в экран, задирая ноги наверх точно так же, как сам Томлинсон. Осматриваю его зеленую толстовку на молнии, из-под которой выглядывает футболка с каким-то странным принтом, потом его джинсы и ярко-красные носки в полосочку. Издаю смешок, глядя на них, на что получаю от парня удивленный взгляд, который смешит меня еще больше. Хохочу, упав с постели во второй раз за день, и катаюсь по мягкому синему ковру, держась рукой за живот. Это, кажется, истерика. Ведь бывает же такое, знаете, когда ржешь и не можешь заткнуться — вот это тот случай. Луи убирает ноутбук и глядит на меня, как на дуру, а потом крутит пальцем у виска и усмехается. — Ты в норме, Дарси Розерфорд? — он сползает ко мне и смотрит на то, как я пытаюсь отдышаться, убирая уже высохшие волосы с лица, — Или ты чокнулась окончательно? — Не знаю, — пожимаю плечами и вновь прыскаю со смеху, на что Луи резко подается вперед и, навалившись на меня всем телом, принимается щекотать. Отбиваюсь от него, брыкаясь и пихаясь руками-ногами, но он слишком сильный, и спихнуть его с себя у меня не получается. Тогда пытаюсь пустить в ход свое «обаяние», но и это не работает. — Эй, ну хватит! — жалобно пищу я куда-то ему в грудь, смеясь, потому что он все еще щекочет меня, — Луи! — Мне куда больше нравится, когда ты смеешься, нежели когда ты грустишь или плачешь, так что не хватит! Он тоже громко хохочет, и мы пихаемся с ним так еще минут пятнадцать, прежде чем оба выдыхаемся и падаем без сил, глядя в потолок. Луи тыкает меня пальцем в ребра и отпускает шуточку по поводу моего лошадиного смеха, а я язвительно шучу над его воплями и визгами. Наконец, он принимает положение сидя и скрещивает ноги по-турецки, глядя на меня сверху вниз. Он пару раз шлепает себя по щекам, чтобы разогнать кровь и усмехается, а потом шепотом говорит: — Хочешь открою тебе маленький секрет, а, Дарси? — он смотрит на меня как-то слишком пристально, и я начинаю подозревать, что что-то не так. — Хочу. — Иди сюда, — он манит меня пальцем, и я тоже сажусь, пододвигаясь к нему чуть-чуть ближе, — Нет, прям еще сюда, — фыркает он, — Такие вещи говорят только на ушко. Подползаю к нему еще ближе и плюхаюсь на пятую точку, заглядывая в голубые, как море, глаза. Он смотрит на меня и смотрит серьезно, а потом упирается руками в пол и откидывается назад, прошептав: — Еще ближе, пожалуйста. Наклоняюсь к нему еще ближе, подставляя свое ухо к его губам, чтобы услышать, что он там придумал, но он одним ловким движением поворачивает мое лицо к себе и мягко касается своими губами моих. От неожиданности я вздрагиваю и теперь чувствую сквозь поцелуй, что он улыбается, а его большие теплые ладони ложатся на мою талию, под свитер, привлекая меня ближе к себе. Сама не понимая, как это вышло, оказываюсь у него на коленях, без прерывания поцелуя, а сам парень отстраняется первым, потому что хочет перевести дыхание. Задорная улыбка появляется на его губах, и я вижу, как он собой доволен, что тоже заставляет меня улыбнуться. Луи мягко прикасается пальцами к моей шее, к месту, где чувствуется пульс, и упирается своим носом в мой. — Знаешь, какой секрет-то, Дарси? Улыбаюсь и качаю головой, но он кладет обе руки мне на шею и не дает отвернуться от него, да и вообще пошевелиться. Теплое дыхание парня согревает мой замерший нос, а запах его одеколона не в первый раз заставляет голову слегка закружиться. — Секрет в том, что ты жутко классная и нравишься мне.