Ну почему не со мной, ну почему ты с другой?
Ханбин застегивает ширинку, взглянув через зеркало на лежащую в постели женщину, и зачесывает пальцами назад влажную от пота чёлку. От него пахнет сигаретным дымом, сексом и её парфюмом, отчего Ким морщит нос — он ненавидит, когда эти запахи смешиваются и превращаются во что-то грязное и порочное. Она, Кан Мира, лежит обнаженная под тонкими простынями и беспристрастно наблюдает за эстетично перекатывающимися мышцами Кима на спине и руках, пока он застёгивает кожаный ремень. От неё пахнет сигаретным дымом, сексом и его единичным парфюмом, который она сама заказывала несколько месяцев назад в Сеульской лаборатории, потому что на обычную туалетную воду у Ханбина аллергия, и ей безумно нравится, когда эти запахи смешиваются, тогда она понимает, что он принадлежит ей. Они абсолютно из разных миров. Мира — замужняя богатая женщина тридцати пяти лет, имеющая за плечами собственную косметическую компанию, отца магната и фиктивного мужа, на которого ей даже больно смотреть, не говоря уже об интимной близости. Ханбин — зависящий от её денег тридцатилетний подхалим, любовник и просто человек, которого она безгранично любит, несмотря на их возрастную разницу и разное положение в обществе. Она светская львица, а он обычный парень, подаривший ей себя. Так Мира считает. Она ослеплённая чувствами женщина, одаривающая своего возлюбленного деньгами, вниманием и собой. Ханбин же принимает всё без колебаний и зазрений совести. Он говорит ей, что любит, что живёт ради неё, вот только всё это бессовестная ложь, не причиняющая ему никакого морального дискомфорта. На самом деле ему откровенно плевать на Миру, на её мужа, на её трепетные чувства. Его магнитом манит лишь её состояние. Чего греха таить, благодаря её деньгам он живёт припеваючи, не зная, что такое тяжкий труд и работа, в принципе. У него есть хорошая машина, которую Мира подарила на его двадцати семилетие. Однокомнатная квартира, в которой живёт Ханбин и в которую приходит Кан для регулярных измен, дарящих ей безмерную свободу. Дорогой гардероб, придающий его внешнему виду презентабельности. Безлимитная карта пусть и на её имя. И потаскуха, с которой в постели можно развлекаться сколько угодно и как угодно. Чем не Рай? Ханбину плевать, что он поступает как меркантильный ублюдок, пользующийся женщиной и не дарящий ей хотя бы искренней любви. Плевать он хотел на эту бессмысленную любовь, что приносит только океан боли и страданий. И на кодекс чести плевать, как и на гордость, которая кроме нищеты и кучи проблем ему в прошлом ничего не принесла. Да и на лежащую в постели Кан ему плевать, но из-за её денег он делает вид, что любит и боготворит эту женщину. Нет, ему не омерзительно от самого себя. Ханбину хорошо. Он завтракает в высококлассных ресторанах, а на запястье носит Ролекс, с чего бы ему грустить? Вот только есть у Кима одно единственное правило, которому он не собирается изменять: после секса с Мирой в её левой квартире, ему нужно срочно уйти и выветриться. Ему тошно от неё и хочется избавиться от надоедливого запаха её духов. Поэтому Ханбин поспешно одевается, забивая на душ и потное тело, к которому неприятно липнет одежда, и прячет засосы на плечах под плотной тканью толстовки. — Снова уходишь? — со вздохом спрашивает Мира, досадуя от того, что их время так быстро закончилось. Ханбину же плевать, он быстро собирается, не забывая положить в карман джинс сигареты, ключи, телефон и карточку, попутно сверив время на настенных часах. Она уже должна была вернуться с работы. — Мне нужно заехать к Юл, потому что она болеет, — на ходу придумывает причину. — Да и тебе лучше лишний раз перестраховаться. Ты ведь должна вернуться к мужу, — напоминает Ханбин, даже не обернувшись. Мира кривит губы, мгновенно ощутив волну раздражения, и скидывает с себя простыни, потянувшись за халатом. Своей наготы женщина не стесняется, наоборот — гордится плавными изгибами и красивыми формами. — Снова эта Юл, — фыркает Кан, но сразу же добавляет, чтобы не слышать от своего любовника упрёка насчёт подруги детства: — Ненавижу мужа. Ханбин, наконец, поворачивается к женщине и сладко ей улыбается, обволакивая её хрупкое доверие плотным слоем лжи. Ему нет никакого дела до того, что Мира ненавидит мужа, но он безупречно делает вид, будто удручен этим. В несколько шагов Ханбин преодолевает расстояние между ними и кладёт шершавые ладони, скользнув под шелковую ткань халата, на обнажённые бока Кан, смотря на неё так, словно она для него весь мир. Так, словно она у него вместо сердца. И где он научился так красиво лгать и превращать ложь в чужих глазах в правду? Ханбин уже и не вспомнит. — Ты должна его ненавидеть, сладкая, потому ты моя и любишь ты меня, — приторно произносит мужчина с обворожительной улыбкой на устах и большими пальцами круговыми движениями прорисовывает на белоснежной коже Миры витиеватые узоры. Ощущая, как тепло разливается под рёбрами тягучей негой, Кан привстаёт на носочках, ласково целуя любовника в уголок губ, и, отпрянув, нагибается, чтобы собрать свои вещи. — Если бы я развелась, то ты женился бы на мне? — огорошивает своим вопросом женщина, не смотря на Ханбина, скидывает с плеч халат и надевает бельё на сочные бёдра, пряча интимную зону за чёрным кружевом. У Кима все внутренности сжимаются от толстого намёка, а воздух застревает в горле. Сердце в груди болезненно сжимается — Ханбин точно не планирует и не хочет становиться Мире кем-то большим, чем любовник. Умело взяв себя в руки, он остаётся непроницаемым внешне. — Пытаешься себя утешить? — вопросом на вопрос отвечает мужчина, застёгивая на красивом запястье дорогие часы. Хорошо, что он не надел водолазку, которую планировал, ибо дышать становится всё труднее — воздух как будто бы затхлый. То ли его ложь начинает разлагаться, то ли парфюм Кан становится невыносимо вонючим. — Мне больше ничего не остаётся. — У тебя возникнут проблемы, если ты расторгнешь ваш фиктивный брак. Он ведь создавался на определённых условиях? — уточняет Ханбин, припоминая что-то такое. Когда они стали с Мирой ближе, когда женщина начала делиться с ним сокровенными тайнами, нечто подобное она упоминала. В их брачном контракте слишком много табу и слишком большая неустойка, если его расторгать, поэтому Ким никогда не беспокоился на тему узаконивание их отношений. Кан идеальный вариант для него. Любящая, готовая отдать последние копейки, чтобы сделать ему приятно, но связанная по рукам и ногам, благодаря чему Ханбину не пришлось бы волноваться о возможном «новом уровне отношений». Пак расстроено выдыхает, заканчивая с переодеванием, и выпрямляется, пригладив по талии изумрудное платье. Ей хотелось бы остановить время и продлить свидание с возлюбленным, но он прав. Скоро неприкаянный муженек спохватится её и будет бить тревогу в колокола. А Мира не хочет, чтобы в последствии каких-то сомнений мужа кто-нибудь из её семьи узнал о Ханбине. Тогда им двоим несдобровать. Страшнее всего для неё потерять его. — Иди первый. Я приеду через три дня к тебе, — улыбается Кан, подойдя к своему любовнику вплотную. Ханбин ничего не отвечает, трётся носом о её густые волосы, задержав дыхание, чтобы не ощущать запах её ментолового шампуня, и смачно чмокает в губы, туша в Мире остатки негодования из-за расставания. У него будут целых три дня для того, чтобы насладиться тем, что приносит ему настоящее счастье. Попрощавшись с любовницей, Ханбин направляется быстрым шагом на парковку. Ему не терпится поскорее уйти отсюда и избавиться от тяжести в груди. Ким не осуждает себя за скверные поступки, не считает себя в чём-то виноватым. Это закон жизни — на верху «пищевой цепи» находятся безжалостные и хладнокровные. У тех, у кого есть всё — добиваются этого далеко не добродушием и честностью. А Ханбину есть о ком заботиться, ради кого необходимо становиться сволочью и меркантильным ублюдком. И ему плевать, что, благодаря своей цели, он пользуется Мирой. Выйдя из лифта в большой холл, где за высокой стойкой сидит в качестве вахтёра женщина средних лет, Ханбин выпрямляет спину и вежливо здоровается с ней. — Добрый вечер, — приветливо отзывается она и поправляет неухоженные волосы, кокетливо сверкая глазами. Она давно пытается произвести на Ханбина впечатление и привлечь его внимание, несмотря на то, что на её безымянном пальце Ким давно заметил обручальное кольцо. Усмехнувшись своим мыслям, мужчина выходит на парковку. Уже сидя в машине, Ханбин включает зажигание и бегло смотрит на фотографию, приклеенную на панели, на которой изображены он на пятнадцать лет моложе и две смазливые девчонки, к одной из которых он, собственно, и направляется. — Снова эта Юл, да? — вздыхает, припомнив слова Миры. Ещё несколько минут он неподвижно сидит, опустошенно глядя перед собой, и пытается привести мысли в порядок, а потом, тряхнув головой, обхватывает пальцами руль и выжимает педаль газа. Снова или нет, но она единственная, кто может касаться его души.***
Я зажимаю между плечом и ухом телефон, чтобы помешать овощи на сковороде, пока под ногами суетливо бегает Конор, пёс моего друга детства, выклянчивая какой-нибудь вкусности. Рабочий день сегодня выдался особенно тяжелым, поэтому безумно хочется отдохнуть и в качестве релаксации посмотреть какой-нибудь романтический фильм. Я работаю детским доктором, поэтому зачастую испытываю большой стресс, ведь работа очень тяжелая и кропотливая, и посему я старательно отвлекаю себя просмотрами кино, прочтениями книг или болтовнёй с подругой. Сегодня как раз такой вечер, когда я остро нуждаюсь в покое, но есть кое-что, что продолжает меня тревожить. Точнее, кое-кто. — Ты меня слышишь, Юл? Вместо того чтобы ждать у моря погоды, тебе стоит обратить внимание и на других мужчин, — упрекает меня на том конце провода Ким Сола, выуживая своими слова из моей груди недовольный вздох. Я прекрасно понимаю, что она попросту беспокоится обо мне, но то, куда она лезет — запретная зона. Зудящее сердце может сжимать в своих пальцах только он, лучший и одновременно худший человек в моей жизни — Ким Ханбин. Сола — ходячее нравоучение. Она не упускает возможности напомнить мне, насколько глупо я себя веду, смотря исключительно на друга детства, ведь во мне он не нуждается, как в возлюбленной. Но говорит девушка об этом не с целью надавить или сделать больно, а потому что действительно переживает за меня. Если подумать, я никогда не замечала за ней никакого коварства, что априори располагает к дружбе. Поэтому у меня не выходит по-настоящему разозлиться или обидеться на неё из-за того, что она всячески пытается убедить меня сходить на свидание с каким-нибудь мужчиной. Ей легко говорить, она любит взаимно — её отношения с приятелем Ханбина Ким Чживоном только прогрессируют. — Я не жду никого и ничего, — ворчу и закатываю глаза, будто она может увидеть моё лицо через трубку. Помимо Солы среди моих друзей есть ещё и, коллега по совместительству, Пак Субин, так же яростно доказывающая, что лучше всего стереть из сердца неразделённые чувства к Ханбину, будто это вообще возможно, и начать отношения с каким-нибудь моложавым и перспективным парнем, но почему-то никто не хочет слушать, почему я не могу. У меня зудит в сердце от одного его имени, дыхание спирает от его присутствия и рассудок пьянеет похлеще, чем от выдержанного виски. И вот это их кислотное: «Вы всего лишь друзья» проникает под кожу острым лезвием, распарывая переплетённые вены и вызывая вечное кровотечение. Очень просто рекомендовать кому-то что-то, не побывав в чужих шкурах. Ведь с берега акула не кусается. А насчёт того, что я ничего не жду от Ханбина — это правда. У него своя жизнь, не похожая на мою, другие приоритеты и совершенно холодное сердце, которое я как бы ни пыталась не могу затронуть, а у меня — своя, состоящая из работы, заботы о его собаке и мучительно долгих размышлений. Я уже давно смирилась быть для него просто другом, поэтому заполняю себя по максимуму редкими встречами, чтобы дышать хотя бы ими. — Рассказывай мне тут. Так и помрешь старой девой. Или ты надеешься, что он вдруг передумает и перестанет мутить с той светской львицей ради того, чтобы быть с тобой? Ханбин слишком любит деньги, чтобы саморучно всё бросить, — фыркает в трубку Ким. Правда режет на живую, подобно свежему мясу. Я не горю желанием отвечать, потому что и сама всё это прекрасно знаю. Мне остаётся только втихомолку страдать от такой действительности, окуная в чан с кислотой своё сердце, лишь бы не забывать эти чувства. Я сама не хочу оставлять эту любовь, родившуюся во мне ещё пятнадцать лет назад, когда порог детского дома переступил угрюмый, недавно потерявший родителей, мальчишка с глубокими и отчуждёнными глазами. Если бы мне нужна была помощь, чтобы забыть о нём, я бы попросила сама. — Ни на что подобное я не надеюсь, — выключив плиту, вздыхаю я. На самом деле мне может и хотелось бы надеяться хоть на что-то, но по натуре я реалистка. Меня жизнь научила тому, что никогда не стоит ждать от кого-то чего-то. Никогда. С тех пор, как поняла, что родители из приюта не заберут. С тех пор, как поняла, что никому не нужна. — Ладно, всё равно бесполезно уговаривать. Просто знай, что я хочу, чтобы ты была счастлива, а с ним ты просто превращаешься в безликое существо, — ласкового говорит Сола, смягчившись. Настроение значительно портится после её слов, потому что девушка Чживона наступает на самое больное. С самого детства я отличалась от многих детей в приюте своей активностью, жизнерадостностью и тягой к приключениям. Я была заводилой, душой компании, но моя судьба оказалась той ещё сукой с отменным чувством юмора. Когда-то, будучи брошенным ребёнком, я смогла перебороть тоску и агонию в сердце, двигаясь в будущее с позитивом, но Ханбин всё испортил. Растоптал цветы, что за долгие годы я смогла вырастить внутри себя. Теперь во мне почти не осталось того огненного запала. Теперь я только и напоминаю выжатый лимон. Теперь я карабкаюсь в руинах к нему навстречу, даже если его присутствие причиняет исключительно боль. Я уже устала мусолить за сегодня эту тему, поэтому хочу попросить Солу оставить этот разговор, прекратить сыпать соль на рану, но меня прерывает пиликанье домофона. Пульс учащается, потому что пароль от входной двери кроме меня знает только один единственный человек. — Я тебе перезвоню, — отрезаю, ощущая, как нарастает под кожей тяжёлое счастье, и кладу трубку, игнорируя эмоциональное и возмущенное на том конце: «Он пришёл?». Бросаю ненужный больше телефон на стол и, не удержавшись от широкой улыбки, спешу в прихожую, где застаю Ханбина, вешающего ключи от машины на крючок. Внутри всё волнительно дрожит, потому что, наконец, я его хотя бы вижу. То время, которое он отсутствовал, похоже на вечность, в которой я пытаюсь жить, хватаясь за что-то незначительное и блёклое, но трудоёмкое, чтобы занять себя до предела. Оно похоже на адский котёл, в котором вываривают моё сердце, чтобы к следующему его визиту положить постылый орган перед ним на стол. И вот этот «следующий визит» настал. Следом за мной в прихожую вбегает развесёлый пёс, встречая своего хозяина. Собаку породы бишон фризе Ким отдал мне почти пять лет назад, потому что Мира на дух не переносит животных, а я наоборот — даже рада, ведь Конор мне всегда напоминает о нём. Боюсь, что вычеркнуть его из своей жизни равняется самоубийству души. Я не готова к этому, я не хочу этого. — Ого, ты стал таким толстым, Конор, — восклицает Ханбин, присев на корточки, и гладит питомца по голове. Я не должна так думать, но сейчас он выглядит очень домашним и уютным, отчего тепло накрывающими волнами разливается по внутренностям. — Привет, Юл, — его тон меняется с веселого на нежный и такой, что у меня выворачивает душу трижды, а то как он вдруг смотрит мне в глаза, подняв голову, — делает мне одновременно больно и приятно. Больно, потому что в этой чувственности нет правды. А приятно, потому что я всё-таки обманываюсь. — Тебя не было четыре дня, — срывается. Я даже не знаю, почему говорю именно это. Может, дело в том, что знание причины его отсутствия занозой сидит в глубине сердца, а может, я просто жду очередную ложь, чтобы себя успокоить. Я не научилась до сих пор контролировать агонию, которая пожирает меня каждую секунду, но при этом я смирилась с тем, что он никогда не бывает честен со мной. Ханбин громко выдыхает, словно вскользь попрекая меня за никому не нужное любопытство, и выпрямляется. А я только задыхаюсь, ибо кислород совсем не поступает в лёгкие, будто равнодушие человека напротив его выжигает. — Я был занят, — коротко и без лишних разъяснений отвечает Ким, бесчувственно улыбнувшись, и, обойдя меня, проходит вглубь квартиры. Он не намерен мусолить эту тему и обсуждать причины моего глубокого одиночества за последние четыре дня, потому что не нужна ему лишняя морока. Зачем забивать свою голову чужими глупостями? Моими глупостями. Сердце в груди сжимается настолько сильно, насколько возможно стиснуть от злобы кулак, глухой болью пронзая до лопаток. Я знаю, почему его не было. Знаю, где он пропадал четыре дня и ни разу даже не написал. Он был, действительно, занят. Занят чужими губами, чужими объятиями, чужим телом. Он был занят Кан Мирой, вычеркнув на мучительно долгие четыре дня меня из жизни. Прихожу в себя только тогда, когда понимаю, что сжимаю зубами щеку с внутренней стороны, глуша бешенную злость и ревность под рёбрами. Вот же заноза! Но я всё ещё Лим Юл. Лим Юл, которую Ханбин знает, как ворчливую и вредную лучшую подругу. Он знает, что после его совершенно неинформативного ответа я до него докопаюсь. Поэтому я тушу в себе горечь от обиды, притворяясь очень озабоченной своим вопросом, и иду за Ханбином. — Что, все девяносто шесть часов трахал свою богачку? — бросаю ему в спину, замечая, как он передёргивает плечами из-за вопроса. Останавливается и поворачивается, исказив лицо в гримасе отвращения. — Вот знал же, что какую-нибудь глупость сморозишь, — ворчливо подмечает Ким и входит в кухню, вероятно, убегая от этого разговора. Я же спешно следую за ним. — Ты не отвечал на мои сообщения, мистер-любовник-светской-львицы, — фыркаю. — Может, мне что-то срочное надо было. Мужчина закатывает глаза и вальяжно усаживается за стол. Так, будто он здесь хозяин, а не я. Так, будто он главный, а я — нет. Сердце колотится где-то в горле, но я упорно игнорирую его существование. — Давай, закроем эту тему, ладно? — строго осаждает меня взглядом, закидывая ногу на ногу. — Я голоден. — Там, где ты был занят, не кормят? — саркастично хмыкаю, ежась из-за того, как сильно тянет от солнечного сплетения до копчика, но всё равно послушно достаю две тарелки, чтобы накрыть на стол и на себя, и на него. Несмотря на то, что мне мерзко и противно от одной только мысли, что его губы полностью пропитаны её поцелуями, а кожа — её запахом, я всё равно хочу сплюнуть гордость в раковину и обнять Ханбина, вот только ему этого не надо. Мои чувства только усложнят ему жизнь, поэтому я держу их в себе и молчу о них. Всё моё тело уже онемело, да настолько, что торчащий в спине нож, воткнутый туда стараниями Кима, не чувствую. Тогда, почему он приходит ко мне? Да потому что я его семья. С Ханбин я познакомилась пятнадцать лет назад в детском доме при христианской церкви Полного Евангелия Ёыйдо. Я жила в этом приюте столько, сколько себя помню, потому что моя мать, как выяснилось три года назад, умерла от передозировки, когда мне было два с половиной года, а отец, если и был, то не знал о моём существовании вообще, а вот Ханбин попал туда в возрасте пятнадцати лет. Его родители попали в авиакатастрофу, а единственный родственник, который мог забрать мальчишку к себе, свинтил в Японию, бросив племянника в приюте. Я и ещё одна девочка, Джэрим, жили в том месте дольше всех по сравнению с другими детьми, поэтому мы привыкли встречать новые лица и пытаться наладить с ними контакт. С Ханбином было то же самое. К нам привели щетинившегося на весь мир мальчишку, который смотрел на меня затравлено и злобно, словно это я была виновата в том, что он остался один. Мне его боль была неизвестна, потому что о своих родителях я ничегошеньки не знала, поэтому мои попытки сблизиться с ним оказались тщетны. Что бы я ни делала, как бы не пыталась отвлечь от горечи — он меня игнорировал. Зато чувства Ханбина смогла понять и разделить Джэрим, испытав такую же потерю в возрасте семи лет, чем и привязала к себе Кима. Ей хватило одной фразы, чтобы он полностью открылся ей. Если вспомнить всё, то можно сказать, что именно происходящее во время проживания в приюте перестроили меня. И причиной выступает далеко не жестокость сирот. Между нами тремя столько всего приключилось: и дружба, и первая любовь, и первый поцелуй, и секреты, и предательства, и разочарования. Я верила в Джэрим больше, чем в себя, а в итоге она ловко вырвала из моей груди сердце, растоптав его, что стало для меня огромным потрясением. Я полагалась на неё, зависела от неё, а она решила сыграть на моих чувствах. Тогда-то я и поняла, что надеяться можно только на себя. Именно поэтому свою любовь к Ханбину я переживаю сама, не перекладываю бремя этих чувств ещё и на него. — Я, знаешь ли, там, где был, получал кое-что намного интереснее, чем хавка, — не остаётся в долгу Ким, выдернув своим голосом меня из размышлений. Бросаю на него короткий взгляд, вяло улыбнувшись, и заодно решаю сделать к ужину кофе. От его слов в горле завязывается тугой узел, а сгусток слабостей, плотно прилегающий к сердцу, надавливают, чтобы мне было желательно побольнее. Ничего не могу произнести, поэтому, проглотив вязкую слюну, включаю чайник, накладываю еду по тарелкам и достаю две большие кружки: одну — чёрную, свою, а вторую — с изображением довольного кота с огромными яйцами и провокационной надписью сбоку. Ханбин выбирал её сам, и, чёрт возьми, это так похоже на него. — Чем собиралась заняться? — спрашивает мужчина, когда делает вывод, что выиграл в этой битве сарказмом. Ставлю перед ним тарелку, попутно выхватывая взглядом, как он со скучающим видом вырисовывает какие-то рисунки пальцем по поверхности стола и улыбается чему-то своему, и возвращаюсь к столешнице. — Ничем, — коротко отвечаю, насыпая на дно кружки молотый кофе. — Ты надолго? — мой голос предательски подрагивает, но я старательно играю невозмутимость. Мне очень хочется упасть на пол и скрутиться, ведь ноги ватные, а под рёбрами неприятно колет, вот только я не могу себе позволить слабость. Потому что Ханбин воспользуется этим. Несмотря на то, насколько мы близки — он, как и Джэрим, способен меня предать. — Планирую где-то к девяти поехать на одно пати к малому Бобби. Я заливаю в кружки кипяток и, повернувшись, ставлю одну на стол перед ним. — С каких это пор ты стал тусоваться со студентами? — и выгибаю бровь для убедительности. Я смотрю на него до тех пор, пока он не поднимает на меня глаза, отчего я вздрагиваю, словно сетчатку обжигает зрительный контакт, и опускаю взгляд на кружку с пошлой надписью, которая гласит: «Такому грех не дать». А ведь Ханбин и правда думает, что такому как он грех не дать. Об этом кричит его излишне самоуверенное поведение с женщинами. Это со мной он простой и обыкновенный, а с другими представительницами слабого пола Ким Ханбин тот ещё альфа-самец. Молчание затягивается — друг пристально смотрит на меня, будто чего-то ждёт, и пальцем ритмично отстукивает по столу. Я же пытаюсь отвлечь себя от нарастающего нервоза размышлениями, не глядя на него. О том, что Ханбин, моя первая и последняя на сегодняшний день любовь, является безнравственной сволочью, я знаю не понаслышке. Знаю, что он напрочь лишен морали. Знаю, что я для него ничего не значу, а приходит он ко мне лишь потому, что это удобно. Знаю, что он всегда лжёт. Знаю, что, если придётся выбирать между мной и деньгами, он выберет второе. Знаю, что он никогда не поймёт меня, если я вдруг решу поделиться скопившимися за столько лет чувствами к нему. Ханбин называет то безумие, что между нами, дружбой, а я вообще никак не называю — мне бы оправиться от этого дерьма, но нет, оно ещё больше засасывает. — Родители Донхёка попросили Бобби, чтобы тот приглядел за ним, поэтому он будет там, — наконец, поясняет Ким, нарушив молчание, которое, честно говоря, уже начинало давить мне на плечи. — Так, значит, ты едешь, чтобы составить компанию Чживону? — уточняю, присаживаясь напротив Ханбина. Несмотря на то, что аппетит с его приходом немного притупился, живот всё-таки требовательно заурчал, напоминая о том, что с обеда в нём не было ни крошки. — Поедешь со мной? — предлагает Ким, когда я принимаюсь за еду. Нахмурившись, всем своим видом показываю, что его затея неудачная, и неопределенно дёргаю плечами. О чём он вообще? Я никогда, повторяю, никогда не хожу по всяким мероприятиям с ним, где так или иначе вьются потенциальные его любовницы. Видела своими глазами и всего один раз в его объятиях только Миру, что пронзает насквозь меня до сих пор, а знаю я о многих. Иногда Чживон рассказывает Соле, а Сола мне. Поэтому идти и собственноручно издеваться над собой я не намерена. — Да брось, посидим вчетвером, попьём пиво, пока мелкие развлекаются. — Вчетвером? — Да, Сола тоже сказала, что будет, — словно подтверждая свои слова, кивает Ханбин и обезоруживающе улыбается, заметив, что я заинтересовано смотрю на него. Поджимаю губы, пытаясь не выдать вмиг сорвавшееся с петель сердце, и какое-то время молчу. Четыре дня — слишком много, чтобы насладиться несколькими часами вместе. Это может быть моей ужаснейшей ошибкой, ибо я привыкла жить в неведение, чтобы не ломаться окончательно, чтобы не выплёвывать сердце ему под ноги. На любых вечеринках случается такое, что к парням, которым «грех не дать», подходят разномастные девушки, поэтому стать свидетелем того, как Ханбина снова уводит другая — вполне ожидаемо. И, честно говоря, я сама не знаю, какая у меня может быть реакция. Смогу ли я пережить такой день? Но несколько часов и правда мало, чтобы надышаться им. — Ну, поехали. Я уже жалею о том, что согласилась.***
Как выглядят в моей голове студенческие вечеринки? Так как сама я никогда в жизни на них не бывала, то приходилось делать выводы из рассказов друзей, сериалов и книг. Когда все тусовались, я сидела в общаге и боялась носа высунуть за дверь, чтобы не увидеть, как в какую-нибудь из соседних комнат пьяная девица затаскивает такого же пьяного Ханбина. Мне всегда проще дышится от незнания, поэтому я предпочитала топиться в книгах, чем в ревности и боли. Ну так вот. Вечеринки в моих представлениях — это сборище подростков, с подскочившим градусом в крови и бурлящими гормонами. Вечеринки — это беспорядочные поцелуи, короткие юбки и грязь. Во всяком случае, Ханбин точно с каждого такого мероприятия уходил с одной девчонкой, как минимум. Но вечеринка сокурсников у Донхёка, за которым приглядывает Бобби и Сола, — это музыка, игры и танцы. Человек, конечно, достаточно, чтобы на следующий день кого-то не вспомнить, но спиртного не так много, потому что для веселья оно не необходимо. Мы, взрослые, оставив студентов в большом зале, сидим в кухне с разливным пивом и закусками, вспоминаем свои проведённые годы в колледже. — Хорошо, между прочим, что я решил не поступать в университет, — отнекивается Ханбин, когда Чживон рассказывает о выпускных экзаменах, которые вытрепали ему все нервы. — И правда, зачем тебе университет, если бабки ты зарабатываешь своим членом. В университете только в мозги вклад делают, — фыркает Сола, перехватывая запястье Чживона, когда тот пытается закрыть ладонью ей рот. Ну, она всегда говорит правду в лицо, как и своё мнение. Именно поэтому порой мне реально хочется её удавить. Потому что честность в моей ситуации крайне губительна для моего сердца и души. — Она меня ненавидит, — притворно оскорбляется Ханбин, взглянув на Бобби. Я, вцепившись зубами в стеклянный бокал, смеюсь и поджимаю к груди коленки, упираясь пятками в края стула. Если меньше зацикливаться на мыслях, что у меня есть к Киму чувства и они не взаимны, то боль не такая яркая. И тогда проще всего притворяться, что шутки о нём и его пассиях, правда, смешные. — Нет, просто её женскую гордость задевает, что ты мутишь с замужней бабой, — оправдывает свою девушку Чживон. Бобби — это человек противоречие. Когда я впервые увидела его, то подумала, что он курит на переменах, катается на байках, зажимает по углам каждую вторую девчонку и матерится через слово. Поэтому я была в полнейшем шоке, когда узнала, что первая по успеваемости во всём университете Ким Сола встречается с ним. Но через какое-то время Ханбин нас познакомил, и я поняла, почему она выбрала Чживона. Дело в том, что он невероятно отзывчивый, добрый и заботливый парень. Я даже на какое-то мгновение позавидовала Соле, ведь она не знала и не знает, что такое любить мерзавца. Наш разговор так и обрывается на высказывание Бобби, ибо в кухню вваливается поддатая девчонка с раскрасневшимися щеками и немного смазанным макияжем. На каком-то интуитивном уровне меня внезапно пронзает нехорошее предчувствие, отчего под рёбрами убогий мешочек скукоживается, а тело покрывается мурашками. Невольно поджимая пальцы ног и смотрю на студентку. — Упс, — расплывается она, перекинув за плечи длинные чёрные волосы. Кошусь на единственного человека, чья реакция меня волнует, и хочу провалиться сквозь землю, потому что Ханбин, откинувшись на спинку стула, блуждает по стройной фигуре незнакомки любопытным взглядом. — И что это за кошечка у нас тут заплутала? — произносит он, заставив меня изнутри вывернуться раза три. Она не успела открыть рот, а он уже с ней флиртует! Четыре чёртовых дня Ким кувыркался с красивейшей женщиной, а теперь смотрит на малолетку голодными глазами, будто уже пару месяцев ни с кем не был. Он что, никогда не бывает сексуально сытым? — Уйми своё либидо, — недовольно говорит Сола, косясь на меня. Я, сильнее стиснув зубами бокал, продолжаю безмолвное наблюдение. Просто если сейчас что-нибудь скажу, то сдам себя с потрохами. Даже внутренний голос содрогается, поэтому я не рискну ничего озвучить. Ханбин её игнорирует, всё ещё глядя на студентку. Та, в свою очередь, игриво улыбается и опирается плечом о косяк. Ведётся, чёрт возьми. — А я и не знала, что в этом доме спрятали такого симпатягу, — мурлычет девушка, а я чуть дёргаюсь, кое-как взяв себя в руки. Внутри меня замирает всё: дух, сердце, кровообращение, контроль. Я жду. Сама не знаю, чего, но жду. Лучше мне сейчас просто встать и пойти, допустим, в туалет, но я как будто к стулу приросла. Вот прямо сейчас в меня полетит булыжник, разобьёт мне все рёбра, превратит в кровавую кашу те чувства, которые прячутся за ними, но я всё равно неподвижно сижу и жду удара. Я даже не пытаюсь быть готовой, чем больнее, тем лучше. Чем сильнее боль, тем больше заглушена любовь. — Не хочешь выпить? Со мной, — расковано предлагает студентка, ничуть не смущаясь того, что помимо них ещё есть три свидетеля. А вот и камень. — Конечно, хочу. Он выдирает из моей груди сердце одним рывком, встаёт и уходит, оставляя после себя огромную кровоточащую дыру.