Буря в глубине шторма.

      - Хей, Макс! – крик достигает ушей светловолосого худого паренька, когда он только ступил на проезжую часть, поэтому обернувшись и увидев мчащего в его сторону растрёпанного друга в цветастой куртке и развязавшимся длинным шарфом, делает несколько шагов в обратном направлении, навстречу.       Запыхавшийся Анатолий, не растерявший и крупицы извечной радости, источает сплошное жизнелюбие, хотя дурацкий шарф одним концом обвился вокруг тощего колена, а наполовину расстёгнутая куртка почти съехала с одного плеча, совершенно не защищая от промозглого осеннего ветра.       Широкий улыбающийся рот приоткрыт, выпуская мелкие облачка пара.       - Я думал ты уже ушел, Толь. – Тихо произносит Максим, кутаясь с носом в синий вязаный шарф, согревающий теплом острый упрямый подбородок, красивый вырез полных губ и кончик носа, который, кажется, вскоре отвалится на морозе, если он не поспешит домой. Тёмная куртка почти не греет, заставляя передёргивать плечами и смотреть на полураздетого друга с отчаянным ужасом, подмерзая и за него тоже.       - Макс! Вот ты не прав! Когда это такое было? – высоким, всё ещё ломающимся голосом восклицает обвиняемый, не отвлекающийся от застёгивания многочисленных ремешков и молний на салатово-розово-желтом коротком пуховике, параллельно успевает ещё что-то искать, проверяя многочисленные карманы. Звякнули в левом ключи. В правом подгрудном – мелочь, а из внутреннего вообще вынырнула подтаявшая шоколадная конфета, угодив под жёлтые высокие кроссовки прямо в небольшую лужу.       Телефон – подумал светловолосый, как раз перед тем, как кареглазый и рыжеватый Анатолий, быстро проговорил:       - Кажется, телефон на зарядке в классе забыл! Блииин – почти проскулил он и уставился широко распахнутыми глазищами на ежащегося на ветру товарища. Умоляюще сложил тощие лапки и, заискивающе заглядывая в почти чёрные глаза напротив, кажущиеся намного глубже и темнее чем у него самого, вопросил, - Пойдём со мной? Белый, ну пожаааалуйста – тянул он, бессовестно крепко ухватив почти несопротивляющуюся жертву за край рукава и подтолкнул в направлении школы, из которой недавно вышли, не успев пройти и квартала.       Максим Белый, обучающийся в 10-Б, одноклассник и лучший друг шумоголового Анатолия Весникова-Смогова лишь кротко вздохнул, увлекаемый всё дальше от дома пёстрым и болтливым созданием, по какай-то невероятной ошибке, бывшим мужского рода и, главное, образа действий…       Белёсое облачко пара вырывается изо рта.       …В отличие от него самого.       ***       Нельзя сказать точно, когда всё это началось. Было ли это лето с его полуголыми пляжами или же студёная зима, накрывающая сверкающими каплями вихры волос, но одно лишь знал Максим так ясно, что отпираться перед самим собой было бессмысленно.       Ему, пусть тихому и неконфликтному, любящему хорошие книги и предпочитающему их общество людям, но мужчине, нравился другой мужчина. Темноволосый и льдистоглазый, высокий и мощный, словно дикий конь, взиравший на него со страниц любимой книжки, так нравившейся маленькому Максиму в детстве, он был кошмаром школьной жизни.       Парень не мог сказать точно, была ли агрессия этого красивого, поистине завораживающего и харизматичного молодого мужчины ответом на его тайно ускоряющиеся биения сердца, стоило только зацепить взглядом крепкую фигуру в одном из школьных коридоров, или нет, но…       Тычок в плечо прервал ленивые размышления, заставляя Максима резко вынырнуть из воспоминаний, отбросив волнующие образы. Усилием удержав равновесие и инстинктивно отступив с траектории повторного замаха, в который раз он мысленно поблагодарил сестринского жениха за науку. Злость накатила внезапно и оглушительно, ведь Толик так не шутил никогда, да и не мог ударить его с такой силой, пусть худощавого, но никак не хрупкого, а значит, это сделал…       Взгляд льдистых, насмешливых глаз почти напротив, если, конечно, привстать на носочки. Возвышающаяся широкоплечая фигура была до боли в недавно потревоженных кулаками рёбрах знакома, но неожиданна – определённо, особенно в соответствии с мыслями, кружившими в светловолосой черепушке.       Мгновенно охолонувшие эмоции разбились брызгами о граниты прибрежных скал реальности.       Никита?       "Как не вовремя", почти смиренно проносится в голове Белого, когда он на автомате уклоняется от стремительно несущегося ему в лицо кулака, тут же вскользь подставляясь под выпад коленом. Нужно разрешить всё быстрее, холодно. Обжигающая боль импульсами будоражит молодую кровь, грозя плеснуть адреналина, возможно побудившего бы дать сдачи. Ох, как ему хотелось раз и навсегда выбить спесь из самодовольного золотого сынка! Стоит только решиться, отречься от роли незаметного лопуха ботаника, показав своё настоящее лицо, а не покорно сворачиваться клубочком на земле, терпя побои, пока лучшие друзья Никиты, такие же «золотые» дети Олег и Дима, держали рвущегося вперёд бессильной пташкой Толика, зажимая ему рот злополучным шарфом. Предусмотрительные. Не хотят больше ходить с прокушенными до крови ладонями и расцарапанными руками.       - Хворост, пни его что ли?! – низкий рокочущий голос отзывается дрожью в избитом теле, нагнетая только отпустившую злость, вливающую в хребет новые силы. Но обращение не достигает нужных ушей, поэтому Никита окликает друга громче. - Хворостов!       - Иди на хуй, Форк! Хочешь, сам и пинай, – едко отзывается Олег, сверкая светло-карими, почти желтыми глазами в сторону разгорячённого черноволосого Никиты и, перехватывая туже конец шерстяного вязания, немного толкает мечущегося и захлёбывающегося криком Анатолия. – Мы тебе не прихвостни безмозглые.       Короткий замах и остроносый ботинок вонзается под треснутое ребро Максима, заставляя его свернуться ещё компактнее и побледнеть.       Никита Форкий, ученик 11-А класса удовлетворённо улыбается, принимая интенсивную бледность замершего под ногами ботаника в свои заслуги. Смотрит внимательно, пристально изучая алеющие закушенные губы и болезненный пятнистый румянец на высоких скулах. Светлые, разметавшиеся вокруг головы недлинные пряди упали и на лицо, чёлкой накрывая глаза. Наверняка зажмуренные, – с внутренним жестким ликованием думает гроза школы, мыском ботинка задевая гладкий подбородок, не замечая, как красноречиво бегают желваки впалых щёк и поблёскивают гневные штормовые глаза.       - Оставь мальчишку, Ник, – примиряюще произносит Дмитрий Ламирский, сын прокурора города, крепкий, можно сказать плотно сбитый парень с вьющимися рогаликами чёрными волосами и большеватым, на взгляд Максима, носом. И глаза у него невнятные, напоследок заключает он, пытаясь принять более приемлемую позу, но вновь получает ногой в бок и решает не гневить и так взвинченного старшеклассника. – Нам уже давно пора домой. – Мягко проговаривает бугай, отпуская из захвата щуплый торс цветастого парнишки. – Можешь остаться, если хочешь уже завтра валяться с ангиной или бронхитом, но на меня можешь тогда не рассчитывать. Завтра итоговая контрольная, мне нельзя пропускать.       Пока Дима говорит, поправляя на, обескураженном этим действием Толике одежду, Никита и Олег Хворостов сверлят друг друга глазами. Два пышущих жаром зверя готовы кинуться друг на друга при малейшей возможности, но сильная привязанность оставляет их ноги на месте, будто сковывая. С детского сада, ведь, вместе, припоминает внимательно наблюдающий за развитием событий, восстанавливающий дыхание Белый, всё-таки садящийся и приваливающийся спиной к плитам невысокого забора.       - Олег, не зарывайся. – Тихо, но угрожающе шипит льдистоглазый, немного склоняя голову к левому плечу. Понятное близким предостережение.       О, так в раю разлад.       Хворостов лишь вскидывает подбородок, неопределённо мотнув головой.       Даже Максим знает, что друзья Никиты не одобряют его поведения и соглашаются закрывать глаза на такие набеги варварства лишь потому, что считают друг друга, если не семьёй, то братьями точно.       Это выручит парня и сейчас.       Но, прежде, чем кто-нибудь из конфликтующих сторон открывает рот, Дима достаёт из кармана знакомый светловолосому телефон и вручает в подрагивающие руки, повторно опешившего десятиклассника.       - Не теряй больше. – Мерно произносят узковатые губы Ламирского. – Пойдёмте уже, а то и вправду отморозим себе всё, почём зря.       Взъерепененный Форкий подхватывает под мышки худощавого и избитого ботаника, усаживая того на невысокий парапет.       Не прощаясь, Никита быстрым размашистым шагом выходит за распахнутые ворота. За ним, догоняя, отправляются друзья, оставляя парочку десятиклассников зализывать раны и утешать друг друга.       Анатолий Смогов приближается, присаживаясь на холодный камень рядом с другом, всматривающимся в серое безмолвное небо.       Спокойные лица обоих, только на одном к завтрашнему утру расцветёт синяк.       Максим резко выпускает воздух из лёгких и тихо произносит:       - Закурить бы.       Толик молча, лезет в нужный карман, вытаскивая на свет пачку чёрной верджинии и зажигалку. Как он только запоминает где что в этом безумии карманника.       - Чего на этот раз не врезал? – устало спрашивает у пострадавшего товарищ, несколько минут спокойно смотрящий на неловкие попытки прикурить сигарету и, вырвав из цепких пальцев желтый пластиковый цилиндр, поднёс огниво к кончику белой табачной трубки.       Максим затягивается и расслабленно закидывает голову назад, упираясь светловолосым затылком в камень забора. С каждой затяжкой облик зачмырённого ботаника тает, как и белёсый дым от сигареты. Изменяется поза, манера движений, выражение покоцанного лица и главное, взгляд.       Буря мечется в глубине расширившегося зрачка.       - Жалко стало. – Лениво прозвучало в ответ.       Уточнять подробнее никто из них не стал.