Право первой ночи

В подвалах Малфоя было на редкость холодно, казалось, что именно отсюда в Англию приходит зима. Болтающийся на двух цепях кусок мяса замороженным не выглядел, напротив, он травил байки и все еще назывался Джеймсом Поттером. — А потом я говорю ему: Мундугнус, а чего это твои шаловливые ручонки в моем кармане делают? Кошелек мой ты уже не стыришь, а вот приятное сделать всегда успеешь! Егеря, полукругом сидящие вокруг, загоготали: — Так его, так, пройдоху! — Тут у него глаза из орбит полезли, губа нависла, — сообщил рассказчик, — как это, говорит, кошелька нет, я же тебя, гниду, от рынка пасу, куда ты его дел?! Публика заулюлюкала. Джеймс для пущей драмы звякнул цепями и продолжил: — И тычет в меня моей же палочкой, а я думаю, дам деру, что ли? — Нет-нет, — заголосил кто-то в углу, — Флетчер с компанией могут и шкуру снять, парень! — И я о том же вспомнил, — с жаром воскликнул Поттер, — дернусь, а кошель под шляпой загремит червонцами — и пиши пропало! И тут выходит из кабака мать мадам Розмерты, Дора, ну эта, с огромными титьками и задом с лошадиную телегу… — Трактирша? Да-да, была такая! -… И говорит басом, (а она страшная, просто жуть!) мол, кошель евоный у меня, цитирую, меж грудей, и если вы, шалупонь, хотите его получить, можете попробовать достать! Но предупреждаю сразу, я титьками арбузы колоть могу, кто не ласков будет, пеняйте на себя! А они втроем стоят, слова произнести не могут, ну еще бы, баба эта почти два метра ростом и в обхвате как великан, они ей в пупок дышат. И тут она берет и с Мундугнуса ласково так шляпу снимает, да и пальцем своим сосисочным туньк-туньк его, бедолагу, кокетливо по носу! Понравился, видать! Он ойкает и только его и видели! Одни пятки мелькали по переулку… Конец фразы потонул в истеричном гоготе: пройдоху Флетчера тут не жаловали. — А товарищи его так и остались стоять, не ожидали от начальника такой прыти, так мадам Дора каждого за ручку, как ребенка, взяла и молчком увела в трактир. Я слышал, один так и остался ей по хозяйству помогать, видели его, мешки разгружал постоянно, а вот второй с ней на третьем этаже какое-то время жил, видать, все серьезно у них было. — Свистишь, борзой, — крякнул одноглазый выпивоха, — но складно! Выпьем за Поттера! Все, без исключения, поддержали сей благодарный порыв. Звякнули деревянные кружки, кубки, чарки, брызнула медовуха и огневиски. Джеймсу тоже что-то перепало. Толпа, набежавшая нынче в пыточные застенки, чувствовала себя прекрасно. Замок, как это ни странно, с приходом зимы не мог вместить достаточное количество работящих маглов, егерей, оборотней, эльфов и ремесленников. Люд разбивался по закуткам на компании и с приходом вечера придавался веселым пивным посиделкам. Пустующие тюрьмы и катакомбы были живо переоборудованы под пабы, благо что Люциусу дела до пленника не было. По какой-то загадочной причине, милорд про Поттера начисто «забыл». Но на такой расклад никто не жаловался. Ибо уже не первый раз Поттер выступал «на бис». Вот и сегодня вечером захмелевшая компания чествовала свою новую суперзвезду, которая только и делала, что травила байки самого нелицеприятного содержания. — Заходят как-то в паб эльф, колдунья и кентавр… — Понеслась, — крякнул бородач в углу, на него шикнули. — А бармен и говорит: у нас толерантный бар, сознавайтесь, кто из вас педик, ему я налью в первую очередь! Впервые повисла тишина. — А что такое «толерантный»? — непередаваемо интеллигентным тоном осведомился плюгавый оборотень, сидящий к Джеймсу ближе всех. Поттер звучно выругался про себя. Это же надо, балде, так проколоться! Теперь, выкручивайся, как хочешь! А все потому что у него запас анекдотов иссяк еще в четверг! Он косо взглянул на оборотня и вздрогнул, обнаружив знакомое лицо. Тут же бородач, сидящий в углу, вскочил на бочку и сорвал с себя фальшивую бороду и парик. — Дамы и господа, как можно в век передовых технологий не знать, что такое «толерантный»? — заявил Сириус Блэк. — Это, блин, еще кто? — испугалось несколько человек. — Нет-нет, — замахал руками оратор, — эпоха Просвещения не за горами, не надо обращаться во внешний мир за ответами, спросите себя: кто я? Где-то снаружи зловещий звон колокола возвестил полночь. Полная луна заглянула в окошко и добавила драматизма ситуации. — Мы говорим о толерантности, — погрозил пальцем тишине Сириус, — а толерантность — это терпимость к различиям. Ну же, шевелите мозгами, конюхи! — Черт подери, о чем это он? По углам зашушукались, кое-кто потянулся за палочками. — Месье, вы пьяны или проспали всю ночь на конопляном поле? — Может, вздуем его сейчас? — Да пусть образованный человек скажет, нас полсотни, он один! Еще успеем намять ему бока, — веско заметил толстяк. — Благодарю, — снял шляпу Блэк, — ну так скажите мне, господа, что вас всех отличает друг от друга? Аудитория явно расслабилась. Мало ли какой городской шут пожаловал, бесплатный цирк — всегда приятно, а побить его они, вроде как, уже договорились. Благо, не сильно пьяные нынче. — Я кузнец, — подал голос один из маглов, — милорд ценит мою службу, на все имение у него только я да трое моих работников. Нас хватает. — Значит, маглы? Замечательно! — поощрил лектор. — Еще? Публика пошушукалась. С табурета поднялся грозного вида егерь. — Что ж, покойник, если тебе так интересно, здесь мои ребята из караула. Я лично отбирал их два года назад, и когда ты закончишь клоунствовать, они поднимут тебя на пиках, как кусок бекона. — Наемники из маглов? — прищурился мародер. — Да-да, слышал о вас, лихие вы ребята. — Среди нас и волшебники есть, — рыкнул лидер. — Кто еще? Конюхи-то где? Человек семь подняли кружки, салютуя. — Крепыши, — прокомментировал Блэк, — значит, публика у нас тут разная, да? А оборотней нет? — Ты к чему это клонишь? — встрепенулся один из волшебников, потянувшись к палочке. — Ага, тут кое-кто и из личной охраны, — обрадовался пёс, — элита, значит! Просто отлично! — Оборотень есть, — встал один из гостей, — я магловский учитель в сельской школе. — Это Люпин, — шепнул соседу один из егерей, — он жуть какой умный! — Мы говорим о толерантности, — напомнил Блэк. — Толерантность — это терпимость. Скажите, уважаемые, вас не напрягает выпивать в одном месте с оборотнем? Мужчины растерянно переглянулись. — Оборотни служат в охране, их много на замковых территориях, — пожал плечами караульный, — мы привыкли. Обычное дело. — Какие же вы терпимые! — притворно восхитился Блэк и воздел руки к потолку, будто обнимая всех и каждого. — Господин учитель, вы ведь не состоите на службе у милорда Малфоя? — Нет, — спокойно ответил Люпин, — не состою. — Значит ли это, что вы не получаете зелье для облегчения симптомов ликантропии? — Оно мне не по карману, — грустно вздохнул тот. — Но я даже рад, ведь так приятно раз в месяц лицезреть полную луну, например как сейчас… Все разом взглянули в окно под потолком, где действительно блистала полная луна. Повисло тяжкое молчание. — У него душа поэта, — со снисходительной нежностью пожал плечами Блэк, будто извиняясь. Обезумевшими глазами публика пялилась на Люпина, с секунды на секунду ожидая превращения. По вискам катился пот. В подвальных помещениях все потолки были непередаваемо высокими, коридоры — на удивление узкими, а лабиринты — бесконечными. Люпин медленно поднялся с места, стараясь никого не задеть локтями. — Кажется, мне не очень хорошо, — честно признался он… и оглушительно чихнул. Во мгновение ока были опрокинуты лавки, столы, стулья. Будто завидев дикий огонь, публика высыпала прочь, давя друг друга сапогами, толкая, визжа, ругаясь. У входа образовалась свалка, чугунные воротца были снесены и испуганная толпа рванула наперегонки по извилистым коридорам. — Ты же не обижаешься, Ремус? — притворно озаботился Сириус, — помни, внешность — это не главное! — Ребята, — облегченно выдохнул Джеймс, силясь освободиться от металла, сковывающего руки, — я уж думал, вы в пробку попали на пути сюда или вас понос прохватил! Сколько можно ждать! Друзья кинулись освобождать товарища. — Ты выглядишь, как мечта мясоеда, Сохатый! Перевоплотиться можешь? — Не знаю, наверное. Все болит! — И ничего не помогает! — Ничего, в анимагической форме будешь, как огурчик! — Прорываться надо с боем. Теперь мы партизаны. Люциус знает, кто мы и будет искать. К черту инкогнито. — Не быть мне венгерским атташе, — угрюмо вздохнул Ремус, — ну да в топку карьеру! — Тем более, у тебя отвратительный акцент! — В темпе, в темпе! Танцуем риверданс, ребята! — Мой внутренний ирландец только этого и ждал! — Палочку! — Давай как бы из последних сил! Перевоплотившись, мародеры кинулись по лабиринтам в сторону конюшней и главных ворот. Другого выхода со двора не было. Переполох в окрестностях поднялся нешуточный: испуганные выпивохи взбудоражили всю стражу, перебудили ползамка, и теперь злые сонные егеря рыскали по территории, проверяя подозрительные закоулки на предмет чужаков. — Прежде, чем мы сдохнем, я должен кое в чем признаться, — заявил угольный волкодав, вышибая тушей двери погреба. Так они оказались на улице, в самой гуще караульных и егерей. — Ты опять хочешь толкнуть речь про «мы с первого класса вместе?», я этот плагиат не вынесу! — Стоп, Бродяга, не перевоплощайся обратно, что ты делаешь?! — Нет, я серьезно, пацаны, — обнаружив себя в центре окружения, Сириус снова стал человеком. Горящие факелы и волшебные палочки оказались в опасной близости от беглецов. — Я понимаю, что может, и не заменил вам друга, — отчаянно признался Блэк, — я до сих пор не понял, как вы простили и приняли меня, но что бы ни случилось, знайте, я прикрою! — Это душещипательно, конечно, но… — Сириус, скорее, придумывай что-то, нам сейчас подпалят зад! Джеймс и Ремус, все еще в звериной форме, оказались зажаты где-то в центре толпы. — Я долго считал себя хорошим человеком, — с чувством громогласно признался пес, — но старина Фадж в целом был прав: я преступник и торчу с этого. Я ебанутый на всю голову! И я, мать его, НАСТОЯЩИЙ ТЕРРОРИСТ! С этим шизофреническим и победным воплем Блэк шарахнул в толпу: — БОМБАРДА МАКСИМА!!! Бегите! И разразился безумным смехом. Джеймс разглядел под мантией друга кучу всяких мешочков и склянок, забавно пришитых к поясу. Еще один мешок шустро оказался у Бродяги в ладони. Люпин-оборотень толкнул оленя к конюшне и вместе они чудом забрались на крышу, откуда с грохотом помчались в сторону подлеска. — ДАЙТЕ МНЕ ПЕТТИГРЮ! — орал во все горло сумасшедший, — У МЕНЯ ЕГО ПАЛЕЦ! Я ЗАСУНУ ЕМУ ЭТОТ ПАЛЕЦ В… БА-БАХ! Волшебный мешочек приземлился аккурат у группы оборотней, отбросив их прочь. Весь двор заволокло черной пеленой, от которой слезилось в глазах и свербило в легких. ТРАХ-ТАРАХ! БА-БАХ! БАХ! БАХ! В небо полетела радостная искра, нарисовавшая на угрюмой синеве гигантскую эмблему мародеров: женский детородный орган во всей его эстетике и совершенстве. Караульные у ворот с некоторым почтением сняли шляпы: — Это к урожайному году, хороший знак! Егеря, дежурившие у центрального входа в Малфой-мэнор были прямо противоположного мнения: — Кажется, нам п*зда! Это мародёры! Примерно что-то похожее заметил и Люциус, возвращающийся с вечерней охоты в замок. Прекрасную картину он разглядел еще издалека. Лунатик и Сохатый успешно перебрались через подлесок и замерли среди кустов, наблюдая торжество женской сексуальности в небе. — Рем, это неправильно, мы должны вернуться! — Ты еле стоишь на ногах, он выиграл нам время! Идем! Но тот не сдвинулся с места. — Да сколько ты будешь дуться на него! — прикрикнул Джеймс, слегка боднув товарища, — он не виноват, что так получилось! Он тоже много потерял! Люпин угрюмо замолчал. — Это не тот Сириус, — после паузы заметил он, тоскливо глядя на луну. — Мне не хватает того Сириуса… — Я по-твоему, идиот и не вижу разницы? — ощетинился Сохатый. — Он был в первую очередь моим другом, считай, братом! Ты думаешь, мне легко? Но посмотри, сколько он делает для нас! Он стал нам за эти годы старшим братом, и не говори мне, что наш Сириус сделал бы это лучше, сам знаешь, что нет. Мы были просто три оболтуса, и все. Шутки-прибаутки! А теперь мы делаем настоящее дело, я черт тебя дери, чувствую себя героем, и это странное чувство появляется только с Блэком! — Он придает нам смысл, — нехотя согласился собеседник. — Мы просто глупые дети рядом с ним, я чувствую это… Ты прав. И все-таки нам нельзя возвращаться. Мы не можем так рисковать! — Ох, заткнись! Знаешь, я всегда слушаю тебя, и ты всегда прав. Но это единственный раз, когда это не так! Оборотень замотал головой, но аргументов у него не осталось. Джеймс смягчился: — Ремус, если мы хотим быть похожими на него, нельзя оставлять его там! Если ты хочешь, можешь бежать, но я возвращаюсь! На поле боя дым и грохот стояли невыносимые. Пиротехнические самоделки Сириуса подходили к концу. Но куража он не терял. Ему вспомнилась последняя битва в Министерстве, ее порыв и энергия. Сейчас все было по-другому, но ему нравилось представлять, что где-то за дымовой завесой сражаются Кингсли, Люпин, Грозный Глаз, Тонкс… Наверное, он поехал крышей, но ему будто даже слышались звуки битвы, отраженных ударов, вскрики его друзей… — Не отключайся, дружок, — чумазая физиономия оленя ткнула его в плечо. Крики вокруг стали громче, но адресованы они были вовсе не текущему сражению. В имении, все кто мог, сражались с пожаром. Черный дым заволакивал конюшни и овчарни и рискнул перекинуться на замок. — Ремус поджег все, что можно, надо делать ноги! Сохатый подсадил пса себе на спину, охнул, выматерился, но сделал вывод, что выдержит. — Один за всех и все за одного! — в руках появившегося из дыма оборотня пес разглядел косу для травы. — Опасен! — с завистью заметил олень и рванул прочь. — Да я вообще маньяк, — согласился тот, — уходим, я прикрою! — Мы упустим их, кто-нибудь, — писки караульных тонули в едком мареве и кашле. Царили хаос и неразбериха. — Тушите амбары, ну скорее же! — У нас замерзли колодцы, эти блядские волшебники совсем не помогают! — Где Петтигрю?! — Кто видел мою палочку? — У меня жопа горит, потушите мою жопу! С воплями и оглушительным ржанием прочь от пламени посыпали лошади, коровы и овцы. Кто-то закричал, сминаемый на ходу. Караульные были вынуждены открыть ворота и выпустить взбесившихся тварей, рискующих раздавить все живое вокруг. Эту картину и застал хозяин замка. Люциус остановился у ворот и форменно онемел, когда навстречу, едва ли не лоб в лоб, вылетели олень с собакой на спине, оборотень с косой, едва не лишивший его головы, и целая прорва домашний животных. Малфой едва увернулся от лезвия и впервые в жизни забыл, где у него волшебная палочка. Собака, сидящая на крупе оленя, отдала честь лапой и исчезла за поворотом. Люциус отер потный лоб платком и возвел глаза к небу: там все еще сияла неприлично эстетичная эмблема.