In Time

Централ-сити, квартира Лизы — 5:10 p.m. — Три дня, Ленни, — Лиза скрестила руки на груди и раздраженно побарабанила пальцами по плечу. Лен подчеркнуто медленно закрыл книгу, которую пытался читать. За две недели он так и не нашел в себе сил домучить «Лолиту»: каждый абзац вызывал чувство гадливости и едва ли не обреченности. Он всегда старался обходить стороной тему соулмейтов в литературе — не важно, была ли она представлена в приторно-розовом свете любовных романов или же изжелта-сером обнажающей реальность драмы. Сейчас — меньше, чем когда-либо — ему нужно было напоминание о том, что даже самые гнилые души могли быть связаны с чужими, и что даже инициации порой оказывалось недостаточно, чтобы оправдать то, что не могло и не должно было работать. — Три дня я терпела твою хандру, — Лиза недовольно поджала губы. — Единственная причина, почему я не высказала все, что о тебе думаю еще позавчерашним утром… Лен отложил книгу на столик и сел на диване. Он мог бы избежать скандала, если бы ушел сейчас, посреди разговора, и не возвращался минимум несколько месяцев. Ему хотелось поступить именно так: закрыться наглухо, потому что так было проще и привычнее, но он не мог не понимать, что проблемы это бы не решило. — …была в том, что я была чертовски уставшей, а ты — чертовски пьяным. — Я не был пьян, — уточнил Лен с подчеркнутым спокойствием, которого не ощущал уже несколько дней. Подспудное чувство тревоги не покидало его ни на минуту, белым шумом наполняя сознание, мешая сосредоточиться даже на самых простых задачах. Он не мог избавиться от постоянного напряжения, от неясных сомнений, которые не получалось облечь хоть в какую-то форму. Контроль утекал как вода сквозь пальцы, и Лен ненавидел это чувство, как ненавидел болезненное томление, которое было тише, едва заметным, но при этом ничуть не менее настойчивым. Лиза смерила его взглядом, в котором ясно читалось, насколько ее не впечатлила его ложь. Но он не лгал — по крайней мере, не в этом. В тот день Лен достал бутылку с виски уже под утро, надеясь, что хотя бы алкоголь поможет ему уснуть: он чувствовал себя смертельно усталым, но сон отказывался приходить. В конечном итоге ему все же удалось задремать, вот только на следующий день легче предсказуемо не стало. Лиза глубоко вздохнула и села в кресло напротив него. Выражение ее лица немного смягчилось, но на нем все еще ясно читался упрек. — Ты облажался, Ленни, — сказала она без обиняков. — И сам прекрасно это знаешь. Лен прикрыл глаза. Разумеется, он знал. Откровенность — даже перед самим собой — не была его сильной стороной, но даже он не мог не признать дурной привычки нападать первым, едва почувствовав опасность. Он держал свой гнев на коротком поводке, чтобы не потерять голову, но никогда не скрывал его. Точные, острые удары неминуемо находили свою цель. И в тот день целью стал Барри, не сделавший ровным счетом ничего, чтобы все это заслужить. И Лен чувствовал эффект от своих слов: смятение и липкий страх, скручивающийся внизу живота, подступающую к горлу желчь и резь в глазах. И это было подобно удару под дых, худшим из возможных сценариев. Он был так зол на самого себя — за то, что позволил себе отпустить контроль и попасться в очевидную ловушку. Когда это случилось? Неужели ему довольно было шага навстречу — того, что Барри впервые смотрел на него с открытым желанием во взгляде, не пытаясь спрятаться за злостью или маской самоуверенности? Он не мог позволить Барри узнать всю правду — только не так, и потому ушел, не дожидаясь его возвращения, чувствуя себя опустошенным и в то же время до краев наполненным чужой болью. Лен потер грудную клетку: то место, где под тонкой шерстью свитера угольно-черный круг его метки кровоточил алым. Его движение не укрылось от острого взгляда Лизы, и мгновение спустя на ее лице отразилось понимание. — О, Ленни, — выдохнула она. — Почему ты ничего не сказал?.. — Кому? — Ему, — Лиза покачала головой. — Думаешь, он не имеет права знать? Лен сгорбился и положил руки на колени, сцепляя пальцы в замок. Не ему было лишать Барри этого права, как не ему было отнимать выбор — возможность принять собственное решение. Их связь никогда не была проблемой для Лена — его не беспокоило чужое мнение и сомнительное «хобби» Барри, и даже его наивность и настойчивое желание видеть лучшее в людях. — У него достаточно проблем и без того, я не хочу… — Избавить его хотя бы от части? — ядовитым тоном перебила Лиза. — Давить. — Давить, — повторила она. — Ты это сейчас всерьез? — Сказать ему сейчас — значит подтолкнуть к тому, к чему он не готов, — Лен свел брови у переносицы. — Ему страшно, Лиз. Я знаю это. Чувствую это. — Конечно ему страшно. Как и тебе. — Это не так, — процедил он сквозь зубы. — Так. И это нормально, — на лице Лизы мелькнуло усталое раздражение. — Послушай, ты ведь хочешь, чтобы у вас все получилось? Хотел ли он? Лен долгое время не позволял себе даже останавливаться на этой мысли. В этом не было смысла. Еще год назад притяжение между ними ничего не стоило. Барри видел в нем нечто, что ему нравилось — нечто, что он был обречен любить, но он хотел вытащить это наружу, наплевав, что будет с остальным. Лен не мог ему этого позволить. Но это было тогда, сейчас — время и обстоятельства убрали многие преграды на их пути, некоторые — лишь на короткий срок, но этого хватило, чтобы ослабить его бдительность, вынудить вступить на расчистившийся путь — впервые без плана, не просчитав возможных последствий. Глупо и опрометчиво и совсем на него непохоже. Лен еще мог отступить, но бежать от проблем было не в его правилах. Избегать их в первую очередь — возможно, но этот вариант он уже упустил. Он не был уверен, что принял бы то же решение, если бы дал себе время все взвесить и обдумать… Возможно. Вероятно, потому что где-то в глубине души все же верил в то, что результат того стоил. А значит… — Разумеется, хочу, — его голос прозвучал не так уверенно, как хотелось бы, но это не было ложью. — Тогда не жди, что он сделает все за тебя, иначе тебе не понравится результат. Ты не хочешь говорить ему о том, что вы соулмейты? Хорошо, твое дело, — голос Лизы был резким, но не злым. — Но не отталкивай его, Ленни. Он и так вынужден думать, что ты оставишь его ради кого-то другого — ради твоего «настоящего» соулмейта. И учитывая то, как ты себя ведешь? Ты не сильно-то убеждаешь в обратном. Лен выдохнул сквозь зубы. Он предпочитал игру слов и недоговорки открытой лжи, но, может быть, в этот раз его привычная тактика была неуместна. Он не знал, изменилось бы что-то, ответь он на заданный Барри вопрос — выбери он неискренние слова ободрения вместо молчания или даже нейтральное «может быть». Но он не сказал ничего, и не было никакого смысла сожалеть об уже случившемся. — Ты чувствуешь его? — спросила Лиза, когда молчание начало затягиваться. — Прямо сейчас? Лен зажмурился и потер веки кончиками пальцев. Глаза казались воспаленными и слишком чувствительными, и виски едва заметно начинали пульсировать болью. Он чувствовал Барри: отголоски, которые сложно было отделить от собственных эмоций, особенно сейчас, но если прислушаться, он ощущал под кожей тихую пульсацию нервного возбуждения, ожидания и надежды. Сомнение. Желание. Может быть, последнее было его собственным. Он не собирался отвечать Лизе, но, должно быть, что-то отразилось на его лице, что сказало ей достаточно. — Ну вот и хорошо, — сказал она удовлетворенно, поднимаясь с кресла. — И, к слову, это первый и последний раз, когда я даю тебе подобного рода советы. Я серьезно. А теперь иди и позвони ему. Лиза скрылась на кухне, и через несколько секунд послышался шум чайника и звон посуды. Лен сидел неподвижно несколько мгновений, затем поднялся на ноги и подошел к подоконнику, на котором лежал его заряжающийся мобильный. Он отсоединил телефон от провода и некоторое время просто бездумно вертел его в пальцах. За окном уже стемнело, но улицы освещали яркие предрождественские декорации. Мельтешение перед глазами только усиливало головную боль. Лен нашел номер Барри в контактах и, нажав на кнопку вызова, поднес трубку к уху. Второй гудок — сердце пропустило удар в заимствованном удивлении. На третьем раздался щелчок, и на другом конце провода послышались отдаленный шум чужих разговоров и звон стекла, а затем неуверенный, но полный надежды голос Барри: — Лен? — Я хочу с тобой увидеться.