Трижды давным-давно

　 　Льюис — город, в котором легко спрятать величайшую тайну столетия. Он также идеально подходит для бесцельных вечерних прогулок: если пройти мимо поля для бейсбола и свернуть на запад, то попадёшь на аккуратный мостик, с которого открывается неплохой вид на залив. В центре городка, как водится, улица крошечных частных магазинов соседствует с кладбищем. Пара часов езды на велосипеде вдоль особняков в районе «Волчий ручей» — и окажешься в царстве супермаркетов, кинотеатров и макдональдсов. Ещё час — и доберёшься до целого проспекта ночных клубов и тату-салонов. 　　Сложно сказать, где начинается Льюис и где заканчивается всё остальное. Другие звуки, не свойственные городу, умирают на опушке леса — если зелёные садовые насаждения, за которыми никто больше не ухаживает, вообще можно назвать лесом. Другие запахи стираются поднимающимися от реки химическими испарениями и тем самым ароматом водорослей, который, раз учуяв, никогда не забудешь и ни с чем не спутаешь. Другие краски вымываются дождём — именно дождь встретит вас в Льюисе первым, раньше туристических проспектов, кафе быстрого питания и даже раньше бездомного пса, клянчащего на платформе подачки. Дождь — не городская константа. Скорее, его визитная карточка. Он любит встречать новичков сыростью и обманчиво низким небом. «Протяни руку — и коснёшься пятки бога» — вот что следовало написать на щите перед въездом в город. Но верить ему и в этом случае нельзя. 　　Киносура живёт здесь уже лет тридцать: иногда она теряет счёт годам, а иногда помнит каждый день так ясно, словно пересматривает происходившие в нём события по телевизору. В углу её комнаты стоит один такой: она смотрит по нему документальные фильмы про космос и улыбается, стоит ведущему рассказать ещё несколько фактов о газовых гигантах или белых карликах. 　　 Мать Киносуры была звездой. Не одной из тех, что приезжают в Льюис в поисках отдушины, подальше от назойливых фанатов и папарацци, которые не дают прохода ни в Беверли Хиллз, ни на Бродвее, ни в Вегасе; или других, тихих, способных смешаться с толпой в любой момент, потому что до совершенства отточили свой актёрский метод. Она была звездой, упавшей с неба — буквально — в объятия юноши, отправившегося искать своё счастье. 　　Подобное, конечно, случается только в сказках. Но дело в том, что реальная жизнь гораздо больше похожа на сказку, чем кажется на первый взгляд: в ней тоже много боли, и препятствий, и совпадений, а магия — всего лишь один из инструментов, как гравитация или налоги. Киносура давно поняла: всё зависит только от точки зрения. Иногда звёзды — это газовые гиганты, а иногда — девушки, попавшие в беду. Иногда принцесса — не более, чем слово, а иногда — наследие, от которого так просто не убежишь. 　　Киносура была наполовину звездой, — неважно, красным гигантом или белым карликом, или молодым жёлтым светилом — и каждую ночь сияла, вбирая в себя всё простое и всё сложное, что мог дать ей этот мир, так похожий на Волшебную страну и одновременно с тем так не похожий на неё. Но стоило на небосводе появиться её дальней родственнице, местному солнцу, и кожа Киносуры становилась холодной и твёрдой, сердце её тускнело, и принцесса засыпала глубоким сном, от которого её не пробудил бы даже поцелуй. 　　 Ночью — человек, днём — каменная глыба, место которой в тёмной бездне космоса, в вечном движении к центру Вселенной, или на мраморном постаменте посреди городского сквера. 　　Человек способен привыкнуть ко всему, и Киносура постигла и эту способность. Когда небо начинало светлеть, и в преддверии рассвета восток окрашивался в розовые и сиреневые цвета, Киносура находила место, в котором могла бы спокойно поспать. Иногда это были прогулки и парки, иногда — заброшенные дома и овраги. Каждое утро она чувствовала, как камень прорастает сквозь её кожу, и старалась не думать о том, где может проснуться. Её, наверное, хранила сила, полученная отцом в дар от одного колдуна: та самая, благодаря которой принцесса точно знала, куда нужно идти, и однажды должна была найти мечту своего сердца. 　　В последние годы Киносура по большей части мечтала о рассветах. Потерянные вещи, которые раньше мы воспринимали как должное, частенько становятся наваждением. Потерянное, в конце концов, и привело её в Льюис, штат Делавэр — первое поселение европейцев в Новом Свете. 　　Киносура приплыла туда на корабле: там она слушала шёпот морских волн и удивлялась тому, как много они могут рассказать. Течения приносили истории с берегов на противоположном краю земли, пересказывали их, подобно самим людям, кое-где теряя смысл, забывая детали, придумывая драматические повороты. У историй тёплых течений конец всегда был хорошим. У холодных — поучительным. Киносура рассказывала им сказки, которые она слышала за Стеной, — о ведьмах, бессмертии и силе любви — и океан нёс их дальше, к неизвестным берегам. 　　Теперь она любила приходить ночами на пляж, вдыхать солёный воздух — совсем не такой, как в Волшебной стране, потому что там он мог запросто тебя удушить — и слушать волны. А ещё она смотрела на звёзды. 　　Ей нравилось ощущение колкого песка под футболкой, нравилось, как морская вода приятно холодит пальцы, нравилась лунная дорожка, по которой нельзя было пройти, даже если очень захочешь. В Волшебной стране все лунные дорожки вели на Луну, а там не было ничего, кроме времени: замороженного, расплавленного, порубленного на куски и расфасованного по корзинам стоимостью в одну фалангу пальца. Теперь времени у Киносуры было предостаточно, пусть дни её и делились на два, отсеивая свет и оставляя только ночную тьму. 　　 Киносура поднималась на маяк и навещала старую лампу, спасшую тысячи жизней, которой тоже было о чём рассказать. Иногда они светили вдвоём: Киносура добавляла в свет маяка чуть больше радости, чем там уже было, и огни с проплывающих мимо кораблей мигали в ответ чуть ярче, чем обычно. Старому маяку нравилось внимание. 　　Киносура бродила по дорогам и тропкам, заглядывала в окна, аккуратно, чтобы никто не заметил, наблюдала за чужой жизнью. Она кипела повсюду даже ночью. В некоторых местах — особенно ночью, и это приводило Киносуру в восторг. В Волшебной стране всю ночь не спали только звёзды и безумно влюблённые. 　　 В одном из баров на побережье — «Девятом Облаке», с радужными флагами на фасаде (хотя флаги там были повсюду, куда не кинь взгляд) — Киносура познакомилась с демоном. Он не был на него похож. Если честно, он не был похож даже на вампира, хотя имидж плохого парня был явно продуман, начиная от тёмных очков (зачем они в ночном баре, в самом деле?) и заканчивая плавными, почти ленивыми движениями, которые, конечно, были обманчивы. 　　Он сидел на стуле у барной стойки, стоявшем ровно посередине зала, и должен был стать центром внимания, но вместо этого вокруг него словно само собой образовалось пустое пространство. Только бармен изредка вторгался в этот своеобразный вакуум и подливал в бокал для шампанского что-то тёмно-красное и искрящееся. 　　Киносура не была уверена, что заставило её присесть за стул слева от незнакомца: отцовская сила, твёрдо знавшая, что будет лучше для своего носителя, или любопытство. Последнее в ней с каждым днём только росло, как древнее чудовище с неутолимым голодом, которое невозможно победить даже зачарованным оружием или острым словом. 　　Незнакомец повернул в её сторону голову, еле заметно, и тихонько вздохнул. Возникший словно из воздуха бармен вопросительно поднял брови, посмотрев на девушку, и та выпалила первое, что пришло ей в голову: 　　— То же, что у него. 　 　Бармен немного удивлённо взглянул на сидевшего рядом с Киносурой джентльмена, словно до того не замечал его присутствия. Мужчина в тёмных очках рассеянно помахал ему рукой в шутливом приветствии. 　　В пузатом бокале, который бармен вскоре поставил перед Киносурой, оказался вовсе не алкоголь. 　　— «Доктор Пеппер»?*********** — Киносура приподняла бровь и усмехнулась. — Серьёзно? 　 　— И вам добрый вечер, — буркнул незнакомец. В голосе слышалось что-то шипящее, почти как пузырьки в газировке. — Есть какая-то просьба? 　 　— Простите? 　　Незнакомец поводил плечами, словно готовящаяся к прыжку хищная кошка, и подхватил свой бокал почти незаметным движением руки. 　 　— Никто просто так ко мне не подсаживается. Либо счёты, либо просьбы. И вы не похожи на тех, кто приходит за первым. Остаётся второй вариант. 　　Киносура задумалась. Какого рода просьбы обычно сыплются на подобных персонажей? 　　— Купите мне выпить? — полувопросительно произнесла она. 　 　Мужчина повернулся к ней в пол оборота. Даже сквозь тёмные очки она чувствовала его взгляд. Через секунду он тихо рассмеялся, и смех его совсем не был похож на человеческий. 　　— Из всех возможных... — пробормотал он в бокал, но закончить мысль не успел. 　 　— Ты не говорил, что знаком со звездой, — на свободный стул справа от демона опустился человек, производивший самое безобидное впечатление из всех, что когда-либо доводилось видеть Киносуре. У него были светлые вьющиеся волосы и по-настоящему добрая улыбка. Одет он был в бежевый свитер, подобных которому Киносура не видела на посетителях этого бара ни до, ни после. 　　Мужчина в тёмных очках резко повернулся к девушке всем корпусом и, чуть опустив тёмные очки, окинул её куда более внимательным взглядом. Киносура успела подумать, что от подобного у неё должны бы забегать по коже мурашки, но, когда каждое утро превращаешься в камень, становишься менее восприимчивой к подобным вещам. 　　— Это не ведущая того кулинарного шоу, которое ты... 　 　Мужчина в свитере легонько подтолкнул соседа в плечо и указательным пальцем одной руки указал в потолок, а второй пододвинул к себе коктейль, из которого торчало невероятное количество разноцветных зонтиков и перекрученных трубочек. 　　Незнакомец с «Доктором Пеппером» по инерции посмотрел вверх, а потом снова на Киносуру. 　　— Ты звезда? 　 　Та почувствовала себя так, словно только что соврала кому-то очень важному, вроде премьер-министра всей галактики, и пожала плечами. 　　— Виновна. 　　Девушка поймала невесть как оказавшуюся в её бокале трубочку губами и сделала глоток. 　　— Похоже на начало анекдота. Заходят как-то в бар звезда, демон и ангел... 　　Киносура вдруг отчётливо поняла, почему глаза за тёмными очками показались ей такими странными. 　　Оказалось, что ангелы и демоны могут быть не только случайными собутыльниками, но и прекрасными собеседниками. 　　Уже почти убегая из «Девятого облака», Киносура вдруг спросила: 　　— И всё-таки, почему «Доктор Пеппер?» 　　— Ему просто нравится цвет, — ответил ангел прежде, чем демон успел раскрыть рот. 　 　В то утро Киносуре впервые приснился сон: в нём её новый знакомый демон уговаривал расцветшие на подоконнике белые розы срочно поменять цвет на красный. Потому что всё должно сочетаться.************

***

　　Киносура не должна была так сильно удивляться, когда, проснувшись однажды ночью, увидела рядом со своим постаментом Элейн. 　 　Это был, конечно, не её постамент в том самом смысле — он ей не принадлежал. Просто так случилось, что он пустовал, и Киносура решила, что стоит на нём прикорнуть. И делала это достаточно часто для того, чтобы хотя бы про себя называть его «своим». 　　　Все статуи из небольшого сквера у реки вывезли десять лет назад — местный совет посчитал их чересчур абстрактными — и с тех пор их так ничем и не заменили. Киносура возвращалась сюда, когда ей нужно было хорошенько подумать: погружённая в мысли, она не всегда вовремя замечала, что солнце уже восходит. Именно в этом сквере её впервые и сфотографировали. 　 　Камера принадлежала подросткам, приехавшим в Штаты по студенческому обмену: они вбирали в себя всё, что могла преподнести им знакомая только по голливудским фильмам страна с жадностью, достойной самой Киносуры. Она так же не могла насытиться этим миром за Стеной, в котором на первый взгляд не было ничего интересного. Она находила радость как в простых, так и в сложных вещах. Даже такой маленький городок, как Льюис, не переставал её удивлять. 　 　Каменная статуя девушки, постоянно менявшей не только позы, но и дислокацию, стала темой соседских пересудов. До слухов о «Каменной деве» — более интересного имени для неё не придумали — Киносуре не было никакого дела. Истории о самой себе она получала из первых рук. 　 　Элейн увидела сестру на одной из таких фотографий в Интернете: группе друзей, приехавших в Льюис из Мичигана, удалось отыскать «Каменную деву» в том самом месте, где её сфотографировали впервые. На этот раз она не стояла на постаменте, а лежала на нём, свернувшись калачиком, но не узнать её было невозможно. 　 　— Доброе утро, — радостно возвестила Элейн и тут же заключила сестру в крепкие объятия. Звёзды скучают совсем не так, как люди: вечность откладывает на сознание особый отпечаток. Впрочем, раньше они думали, что звёзды, равно как и дети звёзд, не умирают. Только стареют так медленно, что человеческому взгляду кажутся вечно молодыми. Ведь там, наверху, время играет иное значение, но понять, какое, невозможно, пока не отправишься в небо. Но дети звёзд, конечно, могли умереть. Нужно было только сделать выбор. 　　В прошлый раз они виделись так давно, что даже воспоминания о встрече были зыбкими и нереальными, плотно покрытыми лондонским туманом. Может, это судьба всех воспоминаний, стоящих бок о бок со смертью. 　　Элейн стояла на похоронах рядом с каменной статуей сестры: служба началась ранним утром, через час после рассвета, и Киносура провела её в объятиях своего наследственного проклятия. До того дня они думали, что за Стеной они будут вечны и неприкосновенны. 　　Об их брате говорили много хороших слов. Собственные прощальные речи сестёр остались при них, так никогда и не произнесённые вслух. Дети звезды скорбели по-своему, отчаянно веря, что где-то над ними сейчас зажглась ещё одна звезда, которая будет иногда поглядывать на них одним глазком. 　　Седой старик в чёрном костюме, поверх которого был накинут бирюзово-синий, совершенно неуместный шарф, завидев Элейн, остановился, как вкопанный. В глазах его застыло удивление пополам с узнаванием, и он подарил Элейн и Киносуре грустную улыбку прежде, чем молодая девушка, совсем на него непохожая, потянула его к машине, аккуратно произнеся «Пойдём, пап». 　　 Двадцать лет спустя сёстры сидели на лавочке у реки, в маленьком городке на побережье и никак не могли наговориться. Над их головами, в тёмной небесной вышине сияли знакомые звёзды.

***

　　Когда-то Киносура боялась собственной тени. Братья и сёстры смеялись и поддразнивали её за это. Но Киносура не ошиблась: тень эта принадлежала одной из старых ведьм, о которых мама рассказывала им страшные сказки. Элфин мечом пригвоздил тень к солнечным часам, когда увидел, как ведьма тянет из сестры силы — по капле, тонкими ниточками света. В тот день маска героя сильнее всего походила на его настоящее лицо. 　　С тех пор Киносура запрятала своё любопытство так глубоко, как только сумела. Больше она не рвалась в конные и пешие прогулки с отцом, не прыгала в воду с разбега, не залезала на деревья и не собирала волосами всю паутину в тайных коридорах замка. Киносура сделала вид, что мечтает стать королевой. Ведь быть королевой — значит, быть сильной и ничего не бояться. 　　Она сделала вид, что это не свет любопытства заставил её последовать за братом и сестрой за Стену, навстречу неизвестному миру. Ведь только найдя королевский рубин, можно было стать королевой. А именно этого Киносура жаждала всем сердцем. 　　Вовсе не шёпота незнакомых волн. Не грязи незнакомых дорог под ногами, не злобного ветра в лицо, не неприступных гор, не пещер, полных сокровищ. И уж тем более не целого нового мира, о котором в Волшебной стране ходило столько слухов. 　　Может быть, каменная кожа была наказанием. Даже если обманываешь себя самого, это не делает обман чем-то правильным. 　　Киносура ступала по земле за Стеной с такой великой аккуратностью, будто земля могла в любой момент развернуться и поглотить её. А потом так и случилось. 　　Бездна разверзлась под старшей дочерью Ивейн и Тристана в тот момент, когда её сердце прощалось с братом. Но в бесконечную темноту отправилась не Киносура. Туда провалился её обман. 　　Страх, конечно, остался: от него так просто не избавишься. Он был с ней тогда, когда она взошла на борт первого самолёта. И когда полночи проговорила с незнакомцем в деревушке посреди ничего, совершенно забыв, на каком именно находится континенте. И когда глядела на огни города с вершины Эмпайр Стейт Билдинг — высоты Киносура тоже побаивалась. 　　Она продолжала бояться, но это не мешало ей утолять любопытство. Страх придавал переполнявшему её счастью особый привкус, как острый сезонный соус — лепёшкам в честь Дня Мёртвых. На праздновании последнего она побывала незадолго до того, как обнаружила, что перестала опасливо оглядываться через плечо. Киносура больше не боялась собственной тени. Ей можно было перестать убегать. 　　И Киносура остановилась. В маленьком городке, в котором — так уж случилось — новое появлялось само собой.

***

　 　Киносура встретила бога в четверг. Она запомнила это потому, что в привокзальном кафе по четвергам подавали сырники с джемом. А вот число напрочь выветрилось из её головы. Может быть, даже смылось дождём. Если уж быть совершенно честной, Киносура и месяц не помнила. Только то, что это была очередная весна. 　　Она стояла у края перрона на единственном вокзале в округе. Поезда отсюда походили на то, что, должно быть, увидели в них первые держатели железнодорожных акций: монстрообразных гусениц, обладающих чудесной способностью изменить мир. Мир действительно немало изменился с тех пор: механические гусеницы сменились механическими каретами, а потом и птицами. 　　Когда-то гусеницы завораживали Киносуру: и обычные, и окутанные белесым паром. У обычных были пушистые спинки и угрожающая окраска. У механических — успокаивающий голос, раздающийся из-под брюшка. Колыбельная железной дороги. Принцесса попыталась прикинуть как давно слышала её в последний раз, — наверное, в тот год, когда приезжала на похороны — а потом вспомнила, что время теперь не столь уж важно. 　　Циферблат вокзальных часов, такой старый, что годился в прадедушки даже ей, неодобрительно косился на творящийся внизу хаос. До отправления ближайшего поезда оставалось полчаса. 　　За полчаса на вокзале можно сделать уйму самых разных вещей. 　 　Можно улыбаться прохожим, которые, в большинстве своём, слишком торопились, чтобы улыбнуться в ответ. Можно сражаться с автоматом, держащем в заточении банки газировки и сладости в шуршащих упаковках — подобно Дон Кихоту. У Киносуры, правда, не было напарника на маленьком ослике, да и вместо копья в руке она сжимала распрямлённую купюру. Вот только автомат не желал сдаваться и постоянно выплёвывал банкноту обратно в ладонь. 　　Можно также праздно шататься и не бояться, что кто-нибудь тебя в этом уличит. Вокзал был нейтральной территорией. Здесь не было места праздношатанию: оно тут же превращалось в ожидание чьего-то прибытия, будь то поезд, люди, или газетчик. 　　Киносура заметила его после неудачной стычки с автоматом. Она вряд ли обратила бы на незнакомца такое пристальное внимание, но он сжимал в руке компас. Киносура знала этот компас: в конце концов, она сделала его сама. 　 　В этой стране даже сказочным принцессам нужно как-то зарабатывать на жизнь. Поначалу Киносура пела в переходах: голос у неё был похуже, чем у самого младшего её брата, но люди, тем не менее, подбрасывали ей несколько монет. Теперь она уже не помнила, сколько сменила подработок и почти полноценных работ, вроде ночного кассира в «Тако Белл» или ночного сторожа в провинциальных музеях. Компасы она стала делать, кажется, в 80-е, сразу после того, как вернулась в Новый Свет из Лондона. 　　Ей нужно было отвлечься, и работа руками успокаивала её лучше всяких таблеток и даже лучше бесцельных прогулок под луной. Для того, кто всегда точно уверен в правильном направлении, даже если находится в шахте глубоко под землёй, где из освещения только ненадёжные фонари, компасы были делом само собой разумеющимся. Конечно, не все из тех, что сделала Киносура, были обычными. 　　Из-под её пальцев выходили компасы, которые находили ближайший ручей быстрее, чем север, или такие, которые всегда указывали в сторону дома. Было и несколько таких, которые могли указать на мечту твоего сердца. Или на то, что удовлетворило бы более простое желание. Стрелка ещё одного компаса, который Киносура сделала для смеха, всегда указывала на ближайшую ванну, в которой плавал хотя бы один резиновый утёнок. 　　Компас в руках смуглого мужчины на платформе был одним из тех, что указывал на мечту сердца. По странному стечению обстоятельств этот же компас был куплен в магазине под названием «Сундук» девушкой с вороньими перьями в причёске. Хозяйка этого заведения ошибалась на его счёт, впрочем, мечта чьего бы то ни было сердца — довольно тонкая материя, чтобы с первого взгляда узнать инструмент, способный её разгадать. 　　Мужчина хмурился, глядя под поднятую крышку компаса. Киносура, конечно, не могла к нему не подойти. В конце концов, она сама когда-то воспользовалась таким же компасом. Он и привёл её в Льюис. 　　Девушка заглянула через плечо незнакомца: для этого ей пришлось привстать на цыпочки, уж очень владелец компаса был высоким. Стрелка вертелась, как бешеная, изредка останавливаясь, подрагивая, а потом продолжая свой безумный бег. 　 　— Это означает, что мечта вашего сердца сама вас отыщет, — Киносуре вдруг некуда стало девать руки, и она поспешно сунула их в карманы куртки. — Такое случается, если она уже начала поиски. 　　Мужчина поднял на Киносуру глаза, и она вдруг почувствовала себя всемогущей, словно только что раскрыла все тайны Вселенной. Конечно, владелец такого компаса не мог быть обычным человеком. За Стеной их вообще, кажется, было меньше, чем могло показаться на первый взгляд. 　　Незнакомец будто совсем не удивился словам Киносуры и тому факту, что случайная прохожая говорит о таких вещах, как мечты сердца. Может, он живёт в каком-нибудь крупном городе, и к нему каждый день подходят странные личности с табличкой «Конец близок!» на груди. 　　— Или что я её уже нашёл, — мягко ответил он, убирая компас в карман. Он не улыбнулся, но улыбка отчётливо слышалась в его голосе. 　　— Или так, — озадаченно кивнула Киносура. — Ждёте кого-то? 　 　Мимо них промчался поезд: прядь волос Киносуры попала ей в рот. Состав стал замедлять свой ход только спустя несколько секунд, когда девушка решила, что стоять так близко от путей — не самое лучшее решение. 　　— Уже нет, — ответил мужчина и кивнул в знак прощания. 　 　Киносура вернулась к сражению с автоматом, но краем глаза всё равно углядела, как из поезда выскользнула девушка с вороньими перьями в причёске и позвала владельца компаса по имени. Они ушли с вокзала вместе, и тот, кого назвали «Тенью», ни разу не оглянулся. Так уходят все, чья дорога ведёт во тьму. 　　Банка «Доктора Пеппера» наконец выпала из автомата. Киносура тут же открыла её и рассеянно подумала, что знает, кто в этом году так рано привёл в Льюис весну.

***

　 　Киносура обожала смотреть фильмы, но только на ночных сеансах в кинотеатрах. Домашний телевизор — далеко не то же самое, хотя современные магазины и предлагали навороченные системы, обещавшие поразительные впечатления. Киносура к ним не прислушивалась. Больше всего в кинотеатрах ей нравилось чувство общности: ощущения от происходящего можно было разделить с абсолютно незнакомыми людьми, а ещё можно было наблюдать за противоположными реакциями и через них находить что-то новое в себе. 　　Она встретила Робина на сеансе «Мужчин в трико».************* Более ироничного знакомства и придумать было нельзя. 　 　После ангелов, демонов и богов Киносура не очень удивилась бессмертной персонификации мистера Локсли, прицельно кидающей попкорн в экран и отпускающей искромётные шутки. 　　После сеанса они сидели на втором этаже кинотеатре, в круглосуточном кафе, где скучающая официантка читала роман, и через пару часов Киносуре показалось, что она знала Робина всю жизнь, просто каким-то непостижимым образом умудрилась о нём позабыть. 　　— Мы столько чувств видим в кино, возвышенных, совершенно реальных, так ведь? А после выходим в мир и не можем прочувствовать то же самое, как бы ни старались. Может, эмпатия такая сильная штука, что никакой личный опыт с ней не сравнится. 　　— ...или? — протянула Киносура. 　 　— А может на самом деле есть люди, которые способны на эти самые реальные в мире ощущения. Вот только они не ходят в кино стабильно каждую пятницу. У них каждую пятницу новое приключение. Пусть это даже только сидение на лавочке у заправки. 　　— Поход в кино — тоже своего рода приключение 　　— И это тоже правда! 　　Киносуре вдруг отчаянно захотелось выпить. Желательно, «Доктора Пеппера». Чёртовы демоны и их чёртова эстетика. 　　— Слушай, а я не мог где-то увидеть тебя прежде? — Робин помахал рукой официантке, но та так и не оторвалась от книги. 　　— В Интернете, — рассеянно проговорила Киносура. — «Каменная дева», слышал о такой? 　 　— Ты — «Каменная дева»? — Робин стукнул ладонями по столу, и официантка вздрогнула, наконец заметив постояльцев. — Этот городок становится всё лучше и лучше! 　　По мере их разговора Робин всё больше и больше становился похожим на Кэри Элвиса, игравшего Гуда на экране. Когда Киносура всё-таки выпалила это вслух, он только отмахнулся: 　　— Происходит каждый раз, стоит мне сходить в кино. Хорошо ещё, что это были «Мужчины в трико». Представь только на моём месте Рассела Кроу!************** 　　Киносура подумала, что, если когда-нибудь кто-нибудь додумается снять кино о застрявшем во времени мифическом герое, то это чувство растерянной вечности должны были передать музыкой. Только в кино — да, наверное, в органных залах, Киносура не была уверен наверняка — музыка могла быть идеальным средством выражения вечности.

***

　 　Рубину Штормхолда никто за Стеной по-настоящему не нравился. Ни Робин Локсли — или как там его называют в песнях сейчас? — ни коллекционер, который положил камень под стеклянный колпак, ни алхимик, признавший в нём философский камень. Последнее было даже несколько унизительно: ну кто ещё пытается создать философский камень, когда химия шагнула так далеко вперёд? Рубин Штормхолда винил во всём эти книжки про волшебника со шрамом в виде молнии. Как-то ему пришлось посмотреть экранизации двух книг подряд, болтаясь на шее девицы, которая стянула его из витрины магазина. Она же и уронила его в канаву, когда вместе с подругой пыталась вытащит прозрачный камень из оправы. Наверняка надеялись продать цепь и рубин по отдельности. 　　Уходя под воду, рубин Штормхолда приветствовал обернувшую его тишину. Он уже достаточно насмотрелся на этот мир. Пришло время отыскать наследника короны, раз он так бездарно справляется с этим сам.

***

　 　Эта ночь была такой же обычной и такой же удивительной, как и все ночи в Льюисе. Киносура сидела на пляже и смотрела на звёзды. Иногда она жалела, что больше не может их слышать. С другой стороны, она всё равно знала, что они ей скажут. Это была секундная слабость. 　　 Киносура прислушалась к океану: сегодня волны его повторяли песню, услышанную где-то на севере. В ней пелось о долге и выборе, и ещё о любви. Все песни на свете на самом деле о любви. Будь это любовь к мужчине, женщине, стране или целому миру. Киносура мурлыкала про себя песню волн и принялась пропускать песчинки сквозь пальцы... а потом заметила его. 　　Рубин Штормхолда лежал совсем рядом, в песке, недалеко от брошенной кем-то банки кока-колы. Мир за Стеной словно спрашивал её: «Эй, ведь это твоё? Забирай, мне чужого не нужно!» 　 　Киносура могла бы сделать вид, что не заметила его, не узнала без золотой цепи, отвлеклась на закат, от которого перехватывало дыхание. Но она со вздохом подняла камень — он всегда был таким тяжёлым? — и положила в карман. Киносура, давным-давно переставшая быть принцессой, не стала смотреть, как под её пальцами рубин обретает былой цвет. 　 　Следующим вечером она купила билет до Лондона — с пересадкой в Нью-Йорке. Через несколько дней Киносура и Элейн, потерявшиеся в мире смертных принцессы, стояли у прогала в Стене. Чуть позади них неуверенно топталась Морег. 　　За прошедшие — сколько, семьдесят лет? — мало что изменилось: камни были всё так же холодны и вечны, и покрыты изумрудным мхом, только тропинка утопла в высокой траве, да стражей нигде не видно. 　　В сказках не бывает случайностей, даже если герой там — старшая дочь короля, и по ту сторону Стены, конечно, шумела и искрилась Волшебная Ярмарка. 　　Принцессы взялись за руки — Элейн схватила за рукав джинсовки Морег — и сделали шаг. Воздух Штормхолда с непривычки обжёг их лёгкие. У палатки, в которой зеленоглазый улыбчивый мужчина торговал магнитами, краснопёрыми шляпами и сувенирными стрелами с накорябанными на них названиями забытых богами городов, типа Льюиса, штат Делавэр, их ждали братья и сёстры. 　　Корона Штормхолда блестела на волосах второго сына Тристана Торна — того, чья доброта и мудрость объединили все земли Волшебной страны. Он поклонился, увидев рубин Штормхолда в руках сестры, и корона с тихим звоном упала в траву, прямо ей под ноги. 　　Одной рукой Киносура подняла тяжёлый венец, а второй протянула рубин брату, и, едва его пальцы коснулись камня, тот засиял, подобно звезде. 　　Элейн со смехом выхватила корону из рук Киносуры и нахлобучила её на голову смущённой Морег. 　 　— Ты уверена? — тихо спросил полноправный король Штормхолда, глядя на то, как Элейн принялась по очереди примерять золотой венец на каждого встречного. Некоторые вещи всё-таки никогда не меняются. 　　Киносура улыбнулась, широко и искренне, как когда-то улыбался её отец, и ответила: 　　— Сияй. 　 　Они перешли сквозь проход в Стене под утро, босиком по мокрой от росы траве. Когда солнечные лучи упали на кожу Киносуры, дочери Полярной звезды и обычного паренька из Застенья, она повернула голову и стала смотреть, как над Стеной поднимается ленивое белое солнце. 　　Впереди её ждало ещё множество рассветов.