Игра Канарейки

Сим беру тебя, дабы владеть тобой и оберегать тебя, беру на долю хорошую и долю плохую, долю самую лучшую и долю самую худшую, днем и ночью, в болезни и здоровье, ибо люблю тебя всем сердцем своим и клянусь любить вечно, пока смерть не разлучит нас. Старинная венчальная формула

      Бессильная тупая ярость клокотала внутри Канарейки. Откуда её вдруг взялось так много и разом, определить она не могла. Чтобы как-то остудить голову, эльфка опустилась под воду полностью. Уже остывшая вода плеснула через край. Выходить из маленькой каморки за комнатой атамана, в которую перетащили бадью, не хотелось.       Уже было за полночь.       Биттергельда и Элихаля хорошенько накормили и напоили, а затем в сопровождении разогретых доброй порцией водки четверых «кабанов» отправили обратно в Новиград. У этих двоих всё-таки есть работа, а она, как говорится, не ждёт.       На прощание Элихаль сунул в руки Канарейке пару баночек гламарии, загадочно подмигнул и запрыгнул на лошадь.       Канарейка вылезла из воды, замоталась в простыню. Даже в тусклом свете лампадки было видно, что шрамов за последний месяц у неё заметно прибавилось. Эльфка надела рубаху, стала по привычке глухо застёгивать пуговицы на вороте.       На мгновение она замерла.       Печати, оставленной Гюнтером О’Димом, не было. Даже следа на светлой тонкой коже ключицы не осталось.       Атаман в первый раз просил что-то у Эльзы. Не приказывал - именно просил.       Они находились в комнате Ольгерда. Он сам стоял у окна, положив руку на эфес своей карабелы.       Ольгерд фон Эверек считал, что выбрал правильно. Но его выбор оставался предложением – Эльза имела полное право от него отказаться.       Сама женщина сидела на длинной лавке, пытаясь совладать со своими мыслями и придумать, куда деть руки.       – Я думала, тебе нет до нас дела, – наконец сказала Эльза, чуть не сбившись на «вы».       Атаман повернулся к окну, будто не хотел видеть собеседницу. Это было бы самым грубым проявлением неуважения, если бы дворянская кровь фон Эверека ещё хоть что-то значила и они находились не в разграбленном имении, хозяин которого уже несколько месяцев лежал в земле. Но находились они именно в нём, и атаман повернулся к «кабанихе» спиной – в вольной реданской компании это означало безоговорочное доверие.       Вот только Ольгерд фон Эверек был бессмертен, и Эльза знала это. И доверие это было дешёвкой.       – Именно поэтому я и прошу об этом именно тебя.       Эльза понимала, что Ольгерд фон Эверек не станет выкладывать ей все карты, что не скажет настоящую причину. Её это жутко раздражало.       – Атаман, почему ты не попросишь Птаху?       Вопрос был опасный и наглый, Эльза почти пожалела, что задала его.       У Ольгерда был ответ. Но сообщать его «кабанихе» он не собирался.       – Потому что это – моё решение.       Дверь каморки скрипнула, в комнату вошла Канарейка с полотенцем на шее и мокрыми волосами, но уже наведённым эльфским макияжем. Она показалась Эльзе какой-то необычно привлекательной. Раньше «кабаниха» не замечала такого за убийцей.       Эльзе нравилась эльфка, и ей было даже немного её жаль. Знала бы она, сколько девиц ярче и красивее неё было у атамана «кабанов». А Канарейка, хоть и задержалась возле фон Эверека дольше их всех, но всё ходила вокруг да около, строила из себя независимую и сильную. Эльза, хоть и сама была такая же, прекрасно знала, что мужичьё любит глупых и слабых баб, которые не бросаются на меч.       – Ольгерд, печать исчезла, – серьёзно сказала Канарейка, оттягивая ворот рубашки.       Атаман повернулся к ней лицом, протянул с ухмылкой:       – Ну не прямо же сейчас, милая.       Эльфка зло сверкнула серыми глазами и только теперь заметила Эльзу.       – Не буду мешать. – Канарейка направилась к двери, но, когда она схватилась за ручку, атаман вдруг сказал громко и строго:       – Стой.       Звучало почти как приказ.       Канарейка, вскинув брови, повернулась к нему.       – Что у тебя на лице? – спросил Ольгерд, смотря куда-то в пол, а не на эльфку. И снова отвернулся к окну.       Эльза почувствовала себя свидетелем того, чего видеть не стоило.       Канарейка расплылась в самодовольной кошачьей улыбке.       – Ничего.       – Атаман, я пойду... – неуверенно протянула Эльза.       – Иди, – Ольгерд шумно выдохнул. – У тебя есть время до моего возвращения.       Эльза встала и, стараясь не смотреть ни на эльфку, ни на атамана, быстро вышла из комнаты.       – Смой это, – снова почти приказал Ольгерд.       – Не-а, – протянула Канарейка, подошла ближе к атаману, дотронулась до его плеча.       Он напрягся.       – Гламария?       Эльфка хихикнула, попробовала развернуть атамана к себе лицом. Но он, естественно, был сильнее, не поддавался.       – Ты идиотка, – сказал он. – Чего ты добиваешься?       – А ты всё ещё не понял?       Ольгерд с силой сжал эфес карабелы.       – Поэтому ты каждый раз проставляешь к моему горлу нож? Это у тебя игры такие?       Канарейка молча обняла его сзади.       Ольгерду очень сложно было держать себя в руках. В этой сраной мази, похоже, были ещё и афродизии. Атаман уже давно не чувствовал ничего подобного.       – Потом будет больно только тебе.       – Какой ты, оказывается, благородный рыцарь, Ольгерд фон Эверек. Обосраться можно! – засмеялась Канарейка.       Ольгерд свёл брови. За его спиной послышался плеск воды.       С минуту атаман через окно глядел на ночное небо. На нём было так много звёзд, что в неразберихе рассыпанных белых огоньков невозможно было вычленить хотя бы одно созвездие.       – Я смыла, можешь выдохнуть.       Атаман обернулся. Гламарию, может, она и смыла, но афродизии определённо остались витать в воздухе.       – Ничего ты не понял, Ольгерд фон Эверек, – Канарейка утёрла лицо полотенцем и рассмеялась заливисто. – Я хотела только поиздеваться над тобой.       Значит, так?       Атаман мгновенно оказался возле эльфки, стоявшей в другом углу комнаты. Острие её собственного кинжала упёрлось в основание позвоночника.       Теперь уже Канарейка почувствовала те самые афродизии. Это же были они?       У эльфки вдруг закружилась голова.       Атаман тоже не вполне себя контролировал, он с жаром и жадностью стал целовать Канарейку.       Ольгерд недавно заметил, с каким неестественным, больным удовольствием и азартом Канарейка бросается в бой. Заметил, как боится и трепещет, когда приставляет нож к горлу, даже если это горло бессмертного. Как она похожа на него самого много лет назад – как силы к жизни она ищет в угрозе смерти.       И от этого шельмовского кинжала, приставленного к основанию позвоночника, у эльфки по спине бегали мурашки.       Свободной рукой атаман провёл по шее Канарейки, дотронулся пальцами до гладкой тонкой кожи на ключице и опустился ниже, расстёгивая пуговицы, открывая маленькую грудь эльфки.       У Канарейки вырвался стон, Ольгерд заставил её молчать, углубив поцелуй. Эльфка схватила полы кунтуша атамана и стала отступать назад, к кровати, утягивая Ольгерда за собой. Возле постели он отпустил кинжал, тот звякнул, упав на пол.       Обеими руками атаман взял эльфку за плечи, не разрывая поцелуя, усадил её на кровать.       Канарейка дышала быстро и тяжело.       Ольгерд легонько толкнул её назад, эльфка легла на матрас уже в нетерпении, клокочущем в груди.       Но атаман вместо того, чтобы грубо и неистово взять её прямо здесь, словно бы с заботой укрыл полураздетую эльфку пледом, отошёл к столу и нарочито медленно налил себе вина.       – Ольгерд... – выдавила Канарейка, свернувшись калачиком, от напряжения сжимая и комкая простынь. – Aep arse, что за хуйня?!       Атаман ухмыльнулся самодовольно, глотнул вина, не отрывая взгляда от Канарейки, обставил кубок в сторону.       – Я очень мстительный, знаешь ли. Ненавижу, когда надо мной издеваются.       И атаман очень неторопливо, как обычно, держа руку на эфесе карабелы, вышел за дверь.       Канарейка пыталась восстановить дыхание, перебирая то ли вслух, то ли про себя самые грязные выражения, все из которых тем или иным образом говорили о том, какой Ольгерд мудозвон.       Ольгерд с силой ударил кулаком о стену. Костяшки пальцев закровоточили. Он ударил второй рукой, стал бить и пинать стену, вымещая злость: злость на самого себя, на то, что не смог сдержаться, на то, что в итоге поступил с ней как настоящий урод.       Все руки были в крови, каждый удар оставлял тёмное пятно на стене дома. Но злость в атамане всё не заканчивалась, не подходила к концу, её хватало на каждый следующий удар.       – Ольгерд, – произнёс знакомый голос. Маленькая рука с паутинкой шрамов легла на его плечо.       – Ты успокоился?       – А ты? – резче, чем стоило, спросил атаман.       Несколько секунд был слышен только шум трепещущих на ветру листьев. Атаман даже успел подумать, что она вернулась в дом.       – Почему ты ушёл?       – Я же сказал.       – Это неправда.       Ольгерд, все ещё стоявший спиной к эльфке, повернулся.       – Неправда – то, что ты себе придумала. У меня каменное сердце...       – Я уже это слышала, – холодно прервала Канарейка. – И не забыла. Но ты способен к жалости. К симпатии.       Ольгерд не ответил. Тень от тёплого света, падающего из окна, удлиняла и синяки под глазами, и носогубную складку. Он становился похожим на невозможно усталого старика.       – Ты держишь меня за идиотку, Ольгерд фон Эверек. Думаешь, что я такая кретинка, позволяю себе думать о каком-то продолжении? Думаешь, если трахнешь меня, я не отвяжусь и потащу тебя под венец?!       Атаман молча смотрел на Канарейку. Она всё правильно поняла. И имела право злиться на него.       – Да, я именно так и думаю. И ты – первая, кому я не хочу позволить обманываться.       – Я не обманываюсь. – Большие эльфские серые глаза смотрели прямо и серьёзно.       – Я тебя понял, – сказал Ольгерд.       – Если ты сделаешь так ещё раз... – с угрозой начала Канарейка, но под конец фразы отвела взгляд и попунцовела.       С минуту они молчали. Ольгерд смотрел в звёздное небо, эльфка – себе под ноги.       – Раз у меня исчезла печать, мой контракт с О'Димом выполнен. Я помогла Геральту исполнить твоё третье желание и «влюбилась в кого-то не такого смертного».       Атаман прыснул.       – Что-то в вашем контракте только ты работаешь.       Канарейка улыбнулась как-то грустно, наклонила голову:       – Иди спать, атаман. – Поймав хитрый взгляд, улыбнулась: – Без дополнительных процедур. Просто спать. На рассвете выезжаем.       Блатхе наконец вспомнил, что люди называют его маем – последним месяцем весны. Вспомнил так качественно, что пот со всадников лился в три ручья. Атаман даже снял кунтуш и утирал лоб его рукавом.       Рубашка прилипла к спине, солнце жарило так, что хотелось содрать с себя кожу. Поднимавшаяся из-под копыт пыль иссушивала воздух, резала лёгкие.       Когда тракт свернул к Оксенфурту, прохладный ветер с Понтара остудил тело и мысли.       Они были совсем близко, оставалась всего какая-то пара миль. И всё выходило так просто, ничего не вставало на пути и не мешало.       Был ли в этом замешан О’Дим, просчитавший каждый шаг, чтобы Канарейка и Ольгерд смогли добраться до цели?       Лавку, втиснувшуюся между двумя богатыми особняками, они тоже нашли почти сразу. Замыленные стёкла, сквозь которые не было видно ничего, удивлённо глядели на узкую улочку, ведущую к рыночной площади. И «Алхимия» тоже была неподалёку.       – Злой и добрый жандарм? – усмехнулся Ольгерд. Это были первые слова, которые он сказал Канарейке со вчерашней ночи – собирались, завтракали и ехали они в полной тишине. Атаман спрыгнул со своей чубарой кобылы.       – Ну и кто же из нас добрый?       Пан Мацлович не любил таких посетителей. Колокольчик над дверью с их приходом звучал не так звонко и радостно, как обычно, и кажется, даже как-то вызванивал нотки похоронного марша. Во всяком случае, очень подозрительный и в крайней степени осторожный пан Мацлович так считал.       На пороге стояли два посетителя – оба выглядели довольно угрожающе, оба – при оружии и каким-то неестественным количеством шрамов. Мужчина был очень высок, широк в плечах, в его глазах было что-то пугающее и жуткое, лицо оставалось полностью бесстрастным. Девушка скорее всего только выглядела как девушка, а на самом деле ей было лет двести – потому что она эльфка. Пан Мацлович не был глуп и знал это. Эльфка улыбалась как-то хищно и зло.       Пан Мацлович не был глуп, поэтому боялся. От испуга его маленькие круглые очки съехали на кончик носа, пан Мацлович чуть не задел рукой чернильницу, не залил учётную книгу.       Разбойники.       Как пить дать, разбойники.       А что может понадобиться разбойникам в такой маленькой конторе по продаже билетов, кроме жизни его, пана Мацловича?!       Сложно было не заметить, что усатый клерк лишь при виде Ольгерда и Канарейки стал жаться в угол, прикидываться мебелью, дрожать и только не обоссался. Пугать его было ни к чему.       – Позавчера господин Сеимус Тальесин перевёл на счёт вашей конторы довольно крупную сумму, – начал атаман. – Мы хотели бы знать судьбу этой суммы.       Клерка забило крупной дрожью, он промямлил:       – А с какой целью, милсдари?       – Мы – его друзья. Хотим удостовериться, что деньги дошли, – спокойно продолжил Ольгерд.       Канарейка сделала круг по маленькой тёмной комнате, зашагала к столу пана Мацловича.       – Дошли, – проглотил клерк.       – Ещё было бы неплохо узнать, куда же он взял билеты, – проронила как бы между прочим эльфка.       Клерк сглотнул, его очки совсем сползли с носа и упали на стол. Пан Мацлович неловко поймал их руками, уставился в столешницу. Ему никогда ещё не было так страшно.       – Как зовут? – спросил плечистый мужчина, держа руку на эфесе своей карабелы. Она была острая, пан Мацлович видел это даже несмотря на то, что сабля была спрятана в ножнах.       – Ежи… Ежи Мацлович.       – Мы ничего здесь не тронем, – начала эльфка, подходя вплотную к столу. Пан Мацлович не осмеливался поднять на неё взгляда. – Если ты скажешь, что просим.       – Может быть, даже тебя, – холодно добавил рыжий мужчина.       Пан Мацлович взвесил все «за» и «против». Он хорошо помнил того, о ком спрашивали эти разбойники. Сеимус аэп Тальесин и ему самому не понравился – нильф долго расхаживал по конторе, брызгал слюной, тряс деньгами и угрожал. Говорил, что, возможно, такие или какие-то подобные милсдари объявятся. Предупреждал, что ни в коем случае не стоит говорить, куда он купил билеты.       Чтобы дать себе ещё немножко подумать, пан Мацлович принялся листать учётную книгу.       Эльфка с мужчиной переглянулись, будто расслабились.       – Если он тебе угрожал, я могу оставить с тобой в охрану своих людей, – произнесла эльфка, глядя пану Мацловичу в глаза.       В конце концов, это нильф уже должен быть в Новиграде. А эти двое сейчас прямо здесь, со своим оружием.       – Он взял билет на «Королеву Элиссу». Отплывает с вечерними колоколами.       Эльфка вдруг дёрнулась, чертыхнулась и метнулась к двери. Спутник проводил её взгялдом, бросил пану Мацловичу на стол пару монет и уверенной походкой вышел за дверь.       – «Своих людей»? – усмехнулся Ольгерд. Яркое солнце на мгновение ослепило его, поэтому он наткнулся на ощетинившуюся Канарейку, вытащившую оружие.       Когда зрение снова вернулось к атаману, он нахмурлся и молча вытащил карабелу из ножен.       – Этого приблуду убить. Суку оставить живой. И торопитесь. У нас мало времени! – крикнул рыцарь Ордена Пылающей Розы своим солдатам.       Их было не меньше дюжины.