Цепи из прозрачного металла

Эк. 1.1 !!!!!!!!!!!!!!!!!! !!!!!!!!! Неописумо слишком гордость Беспристрастие. Сохранять ясную голову важно в любой профессии. Дом. Важное слово. Все ищут его, но мало, кто находит. Это не место, даже не человек. Лишь ощущение того, что именно здесь решается твоя судьба. Многие так и не находят дома именно потому, что боятся. А иногда не понимают, что уже нашли его, и продолжают бежать. Прочь. Мне кажется, все было бы проще, если бы можно было отмечать своего человека специальными чернилами. Или знаком. Какие глупости иногда приходят в голову. +множество Общ.кол: 30< Взрс: +10 Нехват: 4 капс. Запрос?

Они оба почти мгновенно сходятся на том, что принадлежат друг другу, и больше этот вопрос не поднимается. Что уж там, никто даже не пытается это опровергнуть. Зачем? Кто, если не они? Есть вещи, которые не нуждаются в доказательствах, и одна из них - связь Профессора Икс и Магнето. Чарльз никогда не просит показать его знак, а Эрик старается, чтобы у него не появилось этого желания. Не потому что иначе Ксавье его бросит...но вдруг? Если он рядом с Эриком только потому что должен, потому что мир диктует им это? Будет нечестно. И Магнето в который раз с ненавистью смотрит на шесть посветлевших со временем цифр, пересекающих его запястье: Символ миллионов разрушенных судеб, и еще двух, их собственных. Эрик уверен, что когда-то на этом месте он носил другой знак, тот, что получает каждый при рождении, но чёртовы нацисты заменили его своим, выжгли уродские цифры сверху и навсегда отгородили его от нормальных людей. Пока другие искали родственные души, он был в стороне. Кому нужна изуродованная половина, мечущаяся, потерянная и клейменная? Чарльзу оказалась нужна. Он знак не носил, и легко поверил, что именно Эрик держит в руках его будущее. А Леншерр так сильно полюбил его, что, тихо ненавидя себя, фашистов и клеймо, тайно пытался найти в нем хоть что-то, связанное с его любимым телепатом. Хоть и знал, что если связь была, они потеряли ее давным-давно, во времена Холокоста. Два. Один. Четыре. Семь. Восемь. Два. Оборот по кругу. Сначала они были вдвоем с Шоу, потом Эрик был один, потом в его жизни появились Чарльз, Рейвен и Хэнк. Их стало четверо. Позже - семеро, если не считать убитого Дарвина. Восемь и два - десять лет без друг друга. Их история? Или сложить все? Получится двадцать четыре. Если приставить еще две тысячи и отнять единицу, получится на год больше того будущего, из которого к ним когда-то прибыл Росомаха. Или здесь важен порядок? Шифр? Посчитать углы? Эрик с ненавистью пялился на цифры каждую свободную минуту, пытаясь понять, как они связаны с Чарльзом...а связаны ли вообще? Скорее нет. Это ведь не знак. Это клеймо. - О чем задумался? - теплые пальцы коснулись его щеки, и Эрик вздрогнул, повернув голову. Судя по взгляду, Чарльз уже некоторое время смотрел на него. И увиденное его не слишком радовало. - Да ни о чем, - Магнето потянулся, чтобы поцеловать возлюбленного, но тот остановил его, уперев ладонь в обнажённую грудь. - Если это «ни о чем» заставляет тебя так переживать, я хочу знать. Магнето вскинул брови, словно не понимая, о чем идет речь, и Чарльз нахмурился. - Даже не пытайся, - его рука огладила грудь возлюбленного кончиками пальцев, словно подбадривая...поощряя, - Ну же, Эрик. Не вынуждай меня лезть в твою голову. - Ты мне так уже много лет угрожаешь. - Что же поделать, если это единственный проверенный метод? - А ты пробовал другие? - Эрик. Ох уж этот профессорский тон. Леншерр повыше натянул на них одеяло, притягивая телепата за плечи и пряча лицо в его темных волосах, длинных, мягких, очень удобных по ночам, когда Магнето запускал в них пальцы, оттягивал, направлял, вел, задавая темп... - Эрик, даже не пытайся сбить меня своими фантазиями. А то в ближайшую неделю только они тебе и останутся. - Это жестоко! - простонал Леншерр, и телепат хмыкнул, удобнее устраиваясь в его объятьях. Кончики его пальцев коснулись сознания возлюбленного, совсем чуть-чуть, просто развеивая страх и неуверенность. - Я думал о том, как мы влияем друг на друга. - О. - Раньше я считал, что когда получу тебя, то смогу изменить, и ты примешь мою сторону. - Я так же думал про тебя, - они лежали вплотную, и Эрик видел лишь часть его лица, но голос Профессора звучал достаточно расслабленно. Как будто его это не особо тревожило. - Но ведь мы здесь, - Эрик обвел свободной рукой спальню Профессора, - И оба все равно остались при своем. После того, как Рейвен остановила меня, и правительство открыло охоту...я обещал себе, что затаюсь. - К чему ты ведешь? - наконец в голосе Чарльза промелькнуло что-то, похожее на тревогу. Он по привычке потянулся к разуму Магнето и тут же отпрянул, вспомнив, что обещал не делать этого, - Эрик, что ты опять придумал? - Чем больше я с тобой, тем больше мне хочется защитить наше будущее. Перестать скрываться. Сражаться. - Доказать, что наша связь важнее всяких глупых знаков. Сделать что-нибудь, чтобы ты любил меня не только потому что так надо. - Эрик. Ты ведь знаешь, что я все слышу? - Я так громко думаю? - Почти кричишь, - Чарльз обнял его за шею и, притянув, поцеловал так, что Эрик мгновенно забыл обо всех проблемах: и о борьбе, и о судьбе, и о цифрах на своем запястье. - Не думай об этом, прошу. Уйти от тебя я уже не смогу, разве что, пафосно укатить...но я не хочу, понимаешь? Если будет проще, свяжи меня, привяжи к себе цепью, только перестань думать, что ты чего-то недостоин. Мы с тобой связаны. 214782. - Ты не знаешь, Чарльз. *** Благодаря хитрости, у Питера с детства были только самые классные футболки. До того, как научиться воровать, он пользовался тем, что подарила ему природа: стаскивал неугодную вещь через голову, бросал на пол и, обнаженный по пояс, выпячивал грудь, сурово глядя на мать. Стоило взгляду той скользнуть по коже сына, и женщина уже была готова на что угодно, лишь бы он поскорее оделся. В младшей школе многие завидовали Питеру и постоянно просили показать знак на груди. - А вдруг твоя родственная душа - тигр? Или оборотень? - восторженно блеяла ребятня, и Максимофф охотно верил в их предположения, чувствуя себя самым что ни на есть особенным. В средней школе просьб стало меньше, а в старшей они прекратились совсем. Не потому что интерес угас. Просто повзрослевшие дети осознали: то, что они считали таким крутым в детстве, чему так завидовали, глядя на свои невинные кружочки, поцелуйчики и циферки, на самом деле не несет в себе ничего хорошего. Если знак, связывающий тебя с родственной душой, как-то отражает вашу дальнейшую общую судьбу, то что ждет того, чей знак - три длинных, пересекающих грудь полосы, так похожие на шрамы? Питер тоже это осознал. И перестал хвалиться знаком, спрятав его от мира под яркими надписями рок-групп. Когда в его жизни появился Логан, этот хмурый, взъерошенный, крепкий мужчина, глядящий на всех с какой-то слишком древней усталостью, Питер сразу все понял. Три острых, костяных когтя тогда, помнится, вызвали у него смешанное чувство ужаса и облегчения. Все-таки, не тигр. Уже что-то. Потом Логан исчез...и снова вернулся, еще более усталый, более взъерошенный и более несчастный, хрипящий что-то о людях, которые за ним гонятся, и каком-то полковнике. Мать ни за что не разрешила бы пустить его в дом, и Питер долгое время прятал Росомаху в неиспользующемся гараже, заботясь так, как может заботиться парень-подросток о своей новой зверушке. Только Логан не был зверушкой. Он был родственной душой, которой Питер все никак не решался показать знак. Только приносил еду и слушал не очень связные речи о плене, экспериментах и Мистик, которая помогла ему сбежать. Питер знал про Мистик. Все мутанты знали про нее, даже те, кто не смотрел телевизор. Героиня, остановившая от убийства целой правительственной палаты маньяка Магнето. Эрика Леншерра. Худшего отца на свете. Об этом Питер тоже не сказал, но это и не было так важно. Логан долго приходил в себя, и с каждым днем Питер проникался к нему все большей теплотой. Ему нравилась эта суровая внешняя брутальность, за которой на самом деле скрывалось чуткое сердце, нравились его рассказы о прошлом и будущем, нравилось, как он хмурился и ворчал, когда Питер в порыве страсти лез к нему обниматься. Нравилось, как он сам, чуть прищурившись, слушал сбивчивую болтовню Ртути, не прерывая его, как делали все другие. Нравились когти, шрам от которых Питер носил с рождения. Ему нравится Росомаха. Он не хотел его отпускать. Поэтому одной из ночей, когда Логан собирался уйти, Питер просто стащил футболку и встал перед ним, полуобнаженный и решительный. Смутившийся сразу же, как только осознал, что шрамы Росомаха увидел не сразу, и этот изучающий, заинтересованный взгляд предназначался не им. - Раз, два, три, - Питер, чувствуя этот взгляд, дрожащим от смущения пальцем очертил каждую полосу, - Столько же, сколько у тебя когтей. Логан молча смотрел на него, ничего не говоря, и по взгляду его тоже ничего нельзя было прочесть. - Только не говори, что это случайность, я не верю в случайности и... Продолжая молчать, мужчина сделал к нему один шаг, и Питер едва сдержал желание отступить. А лучше убежать подальше и побыстрее от этого взгляда, этого молчания, этого Росомахи, который смотрит на него и не отвечает и...ну что же такое, Питер же бегун, а не телепат! - К тому же, мы оба мутанты, так что...ой. Логан сделал второй шаг, оказавшись к Питеру почти вплотную, и коснулся его груди рукой, мягко огладив шрамы, задержавшись слева, прямо напротив бешено колотящегося сердца мальчишки. Его тяжелый, непонятный взгляд не позволял Питеру отвести глаз, и тот вдруг почувствовал себя ребенком, который слишком много о себе возомнил. Бросил камень в льва. Разбудил дракона. Почти открыто сказал Росомахе, что тот не имеет право уйти. - Хочешь быть моим? - голос хриплый и прокуренный, низкий и пробирающий до кончиков пальцев. - Я не... - Максимофф покраснел, мгновенно представив, что именно Логан может иметь в виду, - Я просто... Росомаха продолжал так странно смотреть, и Питера бросило в дрожь, но он справился со смущением, твердо подумав: Не отпущу. - Если вы очень хотите... - не слишком уверенный голос Питер подкрепил тем, что положил руку на пальцы Росомахи, сильнее сжав их в свою грудь, - Я могу. Только я никогда не... Его смех был для Питера одновременно спасением и...разочарованием, что удивило самого мальчишку. - Я не об этом, ребенок. Хотя, если ты однажды захочешь, я противиться не буду. - Ох... Круто. То есть...короче... Возьми себя в руки, он же смотрит! - Но ты так легко предлагаешь мне принять, что это, - Росомаха постучал пальцем по чужой изуродованной груди, и сердце под его ладонью отозвалось отчаянным стуком, - Связывает нас. Не страшно? - Нет. Почти не соврал. - А мне вот страшно, - вдруг признался Логан и отступил на шаг. А потом еще на один. И скрестил руки на груди. Ограждаясь, - Я устал терять дорогих мне людей. Возможно, кто-нибудь другой сейчас поднял бы футболку с пола, надел бы ее и вышел из гаража, позволив Логану самому решать, но Питер уже все для себя решил. На самом деле, он решил это еще с самого начала, когда Логан вместе с Профессором и тем очкариком в дурацкой панамке пришел к нему в дом и попросил помощи. Уже тогда Питер знал, что поможет, даже если бы они не оказались родственными душами. Он как будто выполнял данное когда-то обещание, хоть Ртуть и знал, что ничего подобного никому никогда не давал и вообще предпочитал обещаниями не связываться. Просто Логан был....его. А он - Логана. Он не мог не помочь ни тогда, ни сейчас. Ведь Росомахе совершенно очевидно снова нужна помощь. Теперь уже он не знал, куда деваться, когда Питер подошел к нему вплотную и взял за руку, погладив костяшки. - Покажи их. Логан невесело фыркнул и выпустил когти. Ртуть с нежностью посмотрел на них, погладил острые кончики и мягко положил чужую руку на свою грудь. Каждому когтю - свое место. И они оба тоже на своем месте теперь. - Видишь? Мне все равно. Я не боюсь их, не боюсь будущего. Я не боюсь тебя, Росомаха. *** Отец говорил Уоррену, что таких как он нужно держать в зоопарке или цирке. Юноша кричал и ругался, сердился, психовал и сбежал однажды. И попал. В цирк. Просто какой-то урод увидел его, сказал другому уроду и третий урод решил, что крылатая зверушка будет отличным дополнением к его зверинцу. Они напали ночью, под покровом темноты, переломали Уоррену крылья и бросили в багажник. Пока Уортингтон пытался осознать, что происходит, и корчился от боли, мучители уже везли его прочь, от города, убежища, где он прятался, и семьи, которая чуть не отказалась от него, узнав, что их сын - мутант. Цирк пах грязью, унижением и отчаянием. Уоррена быстро протащили по коридорам, бросили в какую-то темную комнату, где пол устилала гнилая солома, и оставили истекать кровью, даже не попытавшись помочь. Видимо, знали, что мутанты востанавливаются быстрее людей. Вот только о том, что боль они чувствуют так же, уроды, видимо не знали. Хотя...это же люди. Знали, конечно. Уоррен долго лежал, глотая слезы, чувствуя, как срастаются переломанные кости, а когда уловил запах серы, подумал, что кто-то пытается его поджечь. Удивительно, но...наплевать. Пусть делают, что хотят. За пределами комнаты гремела музыка, голоса и свист хлыста, поэтому Уоррен не сразу расслышал тихий шепот, больше похожий на шипение. - Ты умеешь летать? Уортингтон с трудом поднял голову и отшатнулся бы, если бы не боль в крыльях, приковывающая его к земле. А еще очень захотелось перекреститься, хотя Уоррен никогда не был верующим. - Ты кто?! - видно, сам Дьявол решил подняться к нему из Ада и прочитать лекцию о том, как плохо быть мутантом. - Твои крылья настоящие? - существо пялилось на него из дальнего угла ярко-желтыми глазами и говорило с ощутимым немецким акцентом. Может ли Дьявол говорить с каким-то акцентом? Не будет ли это расизмом? Уоррен попытался встать, чтобы разглядеть существо получше, но от пронзительной боли со стоном рухнул назад, - Настоящие? Не костюм? - Да, - прохрипел Уоррен, вжимаясь в землю и сплевывая сгусток крови, - Чертовски настоящие, мать их. Вновь пахнуло серой, и его плеча что-то коснулось. Юноша дернулся от неожиданности и снова застонал. - Прости, - желтоглазое создание, сидящее возле Уоррена на корточках, виновато спрятало руку за спину, - Я просто подумал, что если у тебя есть крылья, ты можешь улететь. - Куда? - Отсюда. Чертовски логичный ответ. - Ты кто? Это костюм или... В темноте блеснули белые заостренные зубы. - Нет. Я такой же. Такой, как ты. - А, мутант, - Уоррен обрадовался бы встрече с себе подобным, но момент был не подходящий. Он снова попытался встать, и на этот раз почувствовал, что его подхватили тонкие, но сильные руки. Слишком добрый он для исчадия Ада, - И много нас здесь? - Не очень. Хозяин говорит, что много - опасно. - Хозяин? Это владелец цирка? Прежде, чем ответить, парень - а то, что это был все же парень, Уоррен уже не сомневался - помог ему усесться, и сам устроился напротив, скрестив синие ноги в уродливом ярко-красном трико. - Хозяин - это хозяин. Он постоянно кричит и бьет нас кнутом. Ты ему не понравишься. Слишком красивый. Уоррен сделал вид, что не услышал комплимента, хотя бы потому, что это им могло и не являться. - Не понравлюсь? - Он захочет тебя порезать. Он говорит, что уроды не могут быть без шрамов. Такие никому не нравятся. «Еще один больной ублюдок издевается над теми, кто отличается от других», - с яростью подумал Уортингтон, разглядывая грустное лицо мальчишки. Теперь, когда глаза привыкли к темноте, Уоррен мог сказать, что он не такой уж страшный, каким показался в начале. Даже миленький, с острыми, эльфийскими чертами (Уоррен видел такие на рисунках) и большими невинно распахнутыми глазами. Но синий и уши острые. Этого людям уже достаточно, чтобы заклеймить его на всю жизнь. А он ведь совсем юный, может, даже младше самого Уоррена. - Как тебя зовут? - спросил Уортингтон, приготовившись услышать что-нибудь нелепое, по-немецки грубое и плохо запоминающееся, но вместо этого парень ответил: - Курт. И снова улыбнулся. - Но здесь меня все зовут Ночной Змей. Или просто Змей. - А я Уоррен. И кроме этого меня называли только отродьем и чудовищем. Так что, лучше просто Уоррен. Они скрепили знакомство рукопожатием, и Уортингтон с завороженно уставился на трехпалую руку. - Офигеть. - Ой, - Курт попытался одернуть руку, но Уоррен удержал ее в своей, сжав синее запястье, - Прости. Я не хотел. - Что? - Пугать. - Ты не пугаешь. Это круто. Но по лицу Курта было понятно, что он не верит. Человек - мутант - привыкший к боли и оскорблениям всегда с опаской отзывается на доброту. За его спиной мелькнуло что-то длинное, и Уортингтон понял, что его глаза распахиваются еще шире. - Ваау! Можно? Он потянул руку к тонкому хвосту, но Курт отшатнулся, чуть не упав. - Не...не надо. Пожалуйста. Он очень...чувствительный. - Оу. Кхм. Извиняюсь, - неловко, наверное, ему жить с такой хреновиной да еще и...чувствительной? Ох, черт. Мальчишка так смущен... Как бы исправить ситуацию? - Говоришь, отсюда надо бежать? Боль постепенно проходила, и ее место занимали другие эмоции. Например, страх и понимание того, что лучше не задерживаться в этом рассаднике извращенных унижений. Уоррен был готов выждать еще немного - договорить с Куртом - и сматываться отсюда к чертовой матери. А каждое мгновение, проведенное рядом со Змеем, убеждало юношу еще и взять его с собой, - Странно, что они даже не попытались меня связать. - Хозяин послал за этим меня, - Курт махнул куда-то в сторону того угла, где сидел прежде, - Дал веревку и сказал привязать тебя. Но я не хочу. Уходи. - Тебе ведь влетит за это. - Ну и что? - Змей снова улыбнулся. Он вообще достаточно много улыбался для того, кто в жизни наверняка знал одни лишь унижения, - Пути Господни неисповедимы. А боль - мое искупление. - За что? - Уоррен никогда не думал, что так захочет вцепиться в почти незнакомого ему человека. Курт должен пойти с ним. Здесь его не ждет ничего хорошего, - Совсем не обязательно терпеть всё...это. Мы можем сбежать. - Ты предлагаешь мне бежать? С тобой? - Змей выглядел так, будто не был уверен, что все правильно расслышал. Желтые глаза тревожно блестели, и Уоррен, глядя прямо в них, твердо повторил: - Курт, бежим отсюда. Вместе. Змей открыл рот, закрыл, закусил губу и желтые глаза - вот черт - наполнились слезами. - Я всегда думал, что мне некуда...бежать. - Неважно, куда. Важно, что отсюда. Ты ведь умеешь...переноситься? Сможешь перенести двоих? На любое открытое пространство, а оттуда уже я унесу нас. - Но я никогда не переносил двоих и... - Теперь тебе есть, куда бежать, Курт. За мной. Со мной. Вместе. Когда мальчишка сжал его протянутую руку, Уоррен перестал сомневаться, что Змей - именно тот, кого он ждал всю жизнь. Кого все ищут так долго, но порой и за жизнь не могут найти. А Уоррен нашел его здесь. В цирке уродов. Какой номер! Отец был бы в ярости, ведь он всегда пророчил сыну в родственные души красавицу-дочь какую-нибудь бизнесмена, но сейчас Уоррену было абсолютно плевать. Рука Змея, такая теплая, сжимала его руку, и ярко-желтые глаза горели, как маяк в ночи. Уоррен шел на этот свет. Он абсолютно точно знал - они с Куртом родственные души. А мир и судьба...не плевать ли на них? - Что ты делаешь? - шепнул Змей, когда Уоррен потянулся за спину и, поморщившись, вырвал из своего крыла заостренное перо. Придирчиво осмотрел. Улыбнулся. И протянул Курту. - Даже если у тебя есть...что-то, я не хочу знать. Возьми. Змей послушно взял, взглянув непонимающе, а Уоррен поднял их сплетенные руки, обхватил свободной ладонь Курта и положил сверху свою. - Давай. Что-нибудь. Не бойся, я быстро восстановлюсь. Так что, дави посильнее, чтобы след остался. - Но я...Уоррен, - Курт не умело сжимал в трехпалой руке перо и смотрел очень жалобно, - Позволь, лучше я...у меня много шрамов и... - Вот именно, - их действительно было слишком много. Даже в темноте Уоррен видел эти белые полосы, пересекающие синюю кожу, - Хватит с тебя боли, Змей. Я от одного шрамика не умру. Курт под одобрительным взглядом неуверенно коснулся острым краем ладони Уоррена, подумал, и вывел в центре простой, незамысловатый крестик. Уоррен ни одним мускулом на лице не показал, что перо очень больно режет кожу и выступившая кровь - не просто иллюстрация. Нет. Он стойко сдержался и широко улыбнулся, когда на кровоточащий знак Курт положил маленький деревянный крестик, извлеченный из кармана. - Господь тебя не оставит, Уоррен. Он направит Ангела-хранителя, и тот позаботится о тебе. - Лучше я стану твоим Ангелом, - Уоргинтон сжал крестик, чувствуя, как дерево впитывает кровь, - И буду защищать. Однако вместе им выбраться так и не удалось. Хозяин, видимо, понял, что его зверушка слишком долго сидит у пленника, и когда мальчишки уже собирались перенестись, в двери скрипнул ключ. - Скорее, Курт! - шепнул Уоррен. Змей зажмурился, балансируя между отчетливой фигурой и сгустком синего тумана. - Пытаюсь...тяжело перенести двоих...говорил же... Да, говорил. Но Уоррен предпочел проигнорировать. И теперь они расплачивались драгоценным временем, которое с каждым мгновением утекало, как песок сквозь пальцы. Уоргинтон сильнее вцепился в чужие пальцы, показывая, что если бежать, то вместе. И оставаться - тоже вместе. Курт взглянул на него, и синих губ коснулась радостная, благодарная улыбка. Он шепнул: - Спасибо за то, что сделал для меня, Уоррен. Мой Ангел. Но Уоррен ничего не успел сделать, и потому в отчаянии закричал, когда Курт растворился с легким хлопком, а за не успевшей открыться дверью послышался человеческий крик. - Отпусти! Слезь с меня, Змей! Ты у меня за это получишь, мразь! Урод!! Все верно. Курт давал ему возможность бежать. И когда Уоррен выбежал из комнаты, топот ног гремел уже в другом коридоре. - Курт! - крикнул Уоргинтон. Никто ему не ответил. Путь был свободен. Через много лет у Уоррена появится много шрамов, оставленных многочисленными боями на арене. У каждого - своя история, и лишь один в своих рассказах Уоррен всегда будет обходить стороной. С крестика кровь так до конца и не сотрется. На арене Уоррен возьмет себе имя Ангел и начнет методично уничтожать глупых людей, представляя, что это - хозяин цирка, который Уоррен так больше и не смог найти, хоть и пытался, много раз. Каждая победа - то, что Уоррен не смог сделать тогда, в юности. Каждая победа - для Курта. Жаль, что ему это ничем не поможет. Чертовски больно быть Ангелом, который не может защитить даже свою родственную душу. *** Все вокруг влюблены в Героиню, но Ороро влюблена в нее по-особенному. Для всех Героиня - это просто Героиня, а для Ороро - еще и самая прекрасная в мире девушка. У Ороро есть ее плакат. Все в доме, даже самые мелкие, замолкают, когда по телевизору идут новости. Все знают: Ороро ждет, что скажут про Мистик. И если не говорят, она расстраивается, хоть и делает вид, что все в порядке. Увы, говорят о ней все реже. У Ороро есть плакат. Он сделан в ручную, нарисован не самыми хорошими карандашами (теми, что дети смогли украсть для нее) и не передает всего великолепия Героини, но Ороро всё равно гордится. Она бы отдала все вещи в доме, если бы только ей разрешили оставить плакат. И телевизор. После очередного таинственного происшествия, все каналы снова бросились повторять репортаж семилетней давности, и хотя погибли люди, Ороро рада. Мистик снова смотрит как будто бы на нее, и будто бы ей говорит решительно: - ... Мутанты здесь ни при чем. Мы просто хотим жить. Как все. Так за что вы ненавидите нас? За что пытаетесь отобрать самое важное? Эй! Знаете, что самое важное? Надежда. Вы отбираете у самых сильных из нас надежду, что это когда-то закончится. НАДЕЖДУ, что люди и мутанты могут жить в мире. Зачем вы делаете это? Подумайте! И хотя Ороро не нравится это слово: «мутанты», она согласна быть кем угодно, лишь бы быть такой же, как ее Героиня. У Мистик на обеих руках - два тонких белых круга, обвивающих запястья. Их трудно разглядеть, но они точно там есть, и Ороро уверена, что эти следы похожи на кольца электричества. Однажды они встретятся. И тогда Ороро просто подойдет к Мистик и скажет всё, что копилось в ней все эти долгие годы. И руки с белыми шрамами возьмет в свои. Даже в самом страшном сне Ороро не может представить, что однажды они будут сражаться по разные стороны. *** У Алекса и Хэнка был одинаковый знак. Они заметили это давно, еще при самой первой встрече, но сначала не обратили особого внимания. Ну, действительно, неужели у людей не может быть похожий знак? Это же сложное, не до конца изученное явление, а им просто довелось столкнуться с такой вот...необычностью. Все же лучше, чем если бы знак располагался где-нибудь в другом месте, над чем Алекс тоже не уставал подшучивать. Похожи и похожи. Не так уж плохо все. Кажется.  Только их знаки не были похожими. Они были одинаковыми. Абсолютно идентичный темный след, напоминающий синяк, расположенный внутри сгиба левого локтя. Хотя бы черточка, пятнышко, что угодно, даже малейшее различие принесло бы успокоение, но, увы. Одинаковые. И когда молодые люди осознали это, безобидные подшучивания Алекса все чаще начали выходить за рамки.  Просто потому что так не бывает. Не может быть трех родственных душ сразу, тем более, если бы так все-таки было, то получалось бы, что Хавок и Зверь тоже связаны, через третьего? Нет! Саммерс лучше согласился бы быть родственной душой заносчивого, одержимого местью Леншерра, чем этого очкастого мямлящего зануды с руками вместо ног! И Хэнк явно разделял те же чувства, просто не показывал их так открыто.  Они оба с замиранием сердца ждали, когда появится их партнер, и не один не мог предположить, что будет делать другой. Это интриговало. Выматывало. Постоянно сталкивало лбами и сеяло вражду. Алекс, во всяком случае, враждовал так сильно, что даже не пытался расшифровать знак, отдав все силы на это заведомо трудное сражение.  Раз так вышло, что у всех родственные души нормальные, а им за свою, по всей видимости, придется сражаться, Алекс готов был приложить все силы, чтобы не отдавать первенство Зверю.  В юности всё казалось сложнее. И вскоре после того, как их пути разошлись, Саммерс думать забыл о конкуренции. Ведь там, в будущем, было убийство президента, и гонение мутантов, и война, и пускай след на руке не думал блекнуть, Алекс просто смирился с ним и постарался забыть. Они оба выросли. А родство душ и все связанное с ними перестало казаться таким важным.  До этого дня.  - Думаю, ему здесь будет хорошо, - Хэнк, возмужавший, получивший должность профессора, но все такой же мямля и рохля, каким его с теплотой вспоминал Алекс, прищурившись, глядел на Скотта. Тот с помощью разомлевших от его беспомощности девушек - нечестный прием, братец - пытался найти диван, - Я отыщу способ сделать ему прибор, как сделал когда-то для тебя.  - Спасибо, Хэнк, - искреннее произнес Алекс и почти так же искреннее ответил на робкую улыбку МакКоя, которая, впрочем, быстро угасла, - Но я здесь не только из-за его способностей. Как...твой знак?  Не думал Хавок, что через много лет этот вопрос так трудно дастся ему. Хэнк взглянул непонимающе.  - Знак?  - Ты еще не нашел родственную душу?  - А. Нет, - Хэнк снял очки и протер стекла. Ох уж эта его привычка. Он всегда делал так, когда нервничал. Или думал о Рейвен.  О. Да ладно. Все знали, кого именно Зверь мечтает видеть в роли своей единственно идеальной половинки. - А что? Ты нашел?  - Нет. Хуже. Или не хуже. Не знаю. Я совсем запутался, Зверь. Твои мозги бы сейчас очень пригодились. - Конечно...Алекс. Я слушаю. Ты же знаешь, я всегда... - Скотт! - Алекс повернулся к брату, сидящему в окружении болтающих девчонок, и тот скорчил рожу.  - Че?  - Покажи мистеру МакКою то, что показал мне.  Мальчишка закатил бы глаза, если б мог. Но вместо этого пришлось всплеснуть руками и одним движением закатать рукав рубашки. Девушки замерли, потом ахнули и наперебой стали рассуждать, что же это может значить, а Хэнк подошел ближе, на ходу меняясь в лице.  - Матерь Божья.  - У него это появилось буквально вчера, - Алекс думал, что Хэнк за все эти годы хоть что-то нашел и теперь все ему объяснит, но судя по растерянному лицу МакКоя, они были ровно там же, где и почти двадцать лет назад, - Я даже сначала думал, что это просто синяк, но они же абсолютно одинаковые, Хэнк.  - Что же происходит? Что же... - Теперь нас трое. Меченых. Так странно.  - Алекс, все еще страннее.  - Вы закончили? Я могу опустить руку? - всем своим видом Скотт выражал недовольство, но ни один из мужчин даже не повернулся к нему.  - В смысле? - Алекс видел, как рука Хэнка снова дергается к очкам и едва подавил желание схватить ее. Всегда бесило, - Что может быть страннее трех человек с одинаковым знаком?   - Четыре человека. Пять. Шесть, - Хэнк запнулся, вздрогнув, - Десять. Я не знаю точно. Не считал.  - Что не считал?  - Их, Алекс. Таких, как мы. Они будто прибавляются с каждой секундой. Я видел, как у одной девчушки он просто появился. Она так обрадовалась...я ничего ей не сказал, - Хэнк еще раз вздрогнул, и на этот раз Саммерс поборол в себе жгучее желание обнять старого друга. Зверь выглядел по-настоящему, до усрачки напуганным, - Я никому из них ничего не сказал. Может, это не знак вовсе, а болезнь? Эпидемия? По воздуху передается...  - Тогда заразились бы и другие, Хэнк. Нет, тут что-то другое. Может... Алекс даже смог усмехнуться, но в эту наигранную веселость поверил бы только умственно отсталый.  - Если это знак для тех, у кого просто нет родственной души? Тогда все логично.  Да. Чертовски логично. И обменявшись тяжелыми, понимающими взглядами, мужчины отвернулись друг от друга так, будто приняли эту логичную, разумную, правильную теорию. Какое простое, однако, объяснение. Прямо как в каком-нибудь фильме про супергероев. *** - Как в тебе помещается столько слов?  Питер перестал жамкать кнопки игрового автомата, повернулся, наткнувшись на мрачный взгляд, и уже через мгновение сидел на коленях у Росомахи, обхватив мужчину за шею. Тот, уже привыкший к подобным перемещениям, даже не вздрогнул, но и в ответ юношу не обнял.  - А что? Я тебя раздражаю? Вывожу из себя? Бешу? - Питер боднул лбом чужой лоб и попытался поймать взгляд Логана, но тот смотрел не на него, а куда-то сквозь, - Хочешь, чтобы я замолчал?  - Не хочу. Болтай, если нравится. - Тогда что случилось? Звериные позывы? Коготки режутся? Маман снова что-то не то сказала?  - Что? Нет, - как всегда при разговорах о матери, лицо Росомахи приобрело особое, виновато-потерянное выражение, - Миссис Максимофф чудесная женщина. У нас с ней глубокое взаимное уважение.  - Ну да, как же. Она бы меня с радостью заперла от тебя в башне и подсадила какого-нибудь дракона...кстати, у тебя нет знакомого огнедышащего мутанта?  - Огнедышащего нет, но был Пиро, а он... - Ой, всё, старикан. Это вообще-то шутка была.  Логан вздохнул, не ответив. И это испугало Питера сильнее, чем если бы он, как обычно, начал ворчать.  - Эй. Ну чё я опять сделал не так, а? После того, как Ртуть открылся своей родственной душе, он поставил одно-единственное условие, и ему Росомаха явно предпочел бы тысячи любых других. Однако знакомство с матерью прошло достаточно гладко, без истерик и - почти - без рукоприкладства. Питер просто заявил, что он уже не ребенок, и если мать не разрешит оставить Росомаху (да, именно так, «разрешит оставить», как котенка или щенка), то он просто уйдет вместе с ним, и она не сможет остановить давно совершеннолетнего сына. Впервые он был настолько уверен в своих словах, что миссис Максимофф не посмела перечить и, не без сложностей, но смирилась с присутствием Логана, а тот в ответ старался как можно реже попадаться ей на глаза. Им было некомфортно, но оба делали это ради Питера. Взамен Ртуть по просьбе матери даже согласился спать с Росомахой в разных комнатах...первые три дня. Нет, ну на самом деле, они же ничем таким не занимались. Питер просто дожидался, пока мужчина уснет и тихонько пристраивался сбоку, под могучей рукой, которая, кажется, могла одним движением разгрести все его проблемы и страхи. Иногда во сне Логан даже обнимал его, но это всё. Днем Питер позволял себе гораздо больше вольностей: обнимашки, сидение на коленях, размышление о совместном будущем, и это заставляло мать нервно поджимать губы, а Росомаху смущаться, как подростка. Да только плевать. Питер имел право. Логан был его. Эгоистично? Наивно? А не к черту ли? Судьба так сказала. И Питер все реже прятал следы на груди, хотя Логан с матерью уже в два голоса просили его не светить шрамами. Какая разница? Это же не проклятие какое-то, это знак! Знак того, что Логан его и только его! А он - Логана. - Она все-таки что-то тебе сказала, да?  Однажды вечером Питер подслушал разговор на кухне, один из тех, что взрослые устраивают втайне от детей, обсуждая насущные проблемы, обычно связанные с деньгами или теми же детьми. А они обсуждали Питера, и именно тогда Ртуть сделал для себя неприятное открытие: несмотря на возраст, ни мать, ни Росомаха его взрослым не считают. - Мне так тревожно за него, - говорила мама, раздирая в руках салфетку, - Он ведь такой хороший мальчик! - Да, у вас замечательный сын, - в отличие от суетящейся женщины, Логан сидел неподвижно, как каменное изваяние, но Питеру, притаившемуся на пороге, хотелось думать, что в нем сейчас эмоций ничуть не меньше, - Можете им гордиться.  - Не вынесу, если потеряю его. - Не потеряете.  - Вы так уверены, мистер Хоулетт? - да, она вытребовала у него настоящее имя, и это было достижением, на самом деле, - Как тогда объяснить всё...это? - Если вы имеете в виду знак... - Многие почему-то не очень серьезно относятся ко всему этому, мистер Хоулетт, - мама порвала в клочья со салфетку и взялась за новую. Горка из бумажных обрывков на столе всё росла, - Знаете, у меня знакомый всю жизнь носил уродливый след на животе. Все шутил, что его пырнет маньяк. Его парой оказалась хирург. Через некоторое время после встречи, он слег в больницу, и она лично проводила операцию на желудок. Он умер у нее на столе. Со вскрытым брюхом. Прямо по этому шраму. - Понимаю. - Понимаете? - голос матери истерически вильнул, руки смяли салфетку и отбросили в сторону, - Разве? Я двадцать четыре года надеялась, что мой сын никогда не встретит родственную душу! И вдруг он приводит вас, и говорит, что жить без вас не будет!  - Мне жаль, - мать почти кричала, а он говорил спокойно, и тогда Питер, даже, кажется обиделся за такое равнодушие, - Технически, я первый спровоцировал нашу встречу. И мне искренне жаль, если вас это хоть немного утешит.  - Нет, Логан. Не утешит. Я просто хочу перестать бояться, что когда-нибудь шрамы у него на груди станут настоящими. Хочу для своего сына покоя и безопасности. Вы можете обещать, что обеспечите ему это?  - Нет. Кажется, тогда Питер чуть не закричал: «Просто соври ей, идиот!», но вовремя остановил себя, зажав рот рукой. Росомаха говорил так холодно, так спокойно, словно речь шла о покупке велосипеда, а не об их возможном будущем! Ублюдок! Зверюга бесчеловечная... - Со мной у него никогда не будет покоя, но я могу обещать, - продолжил он прежде, чем мать открыла рот, - что скорее сам умру, чем позволю кому-то причинить Питеру вред. А это, поверьте, чисто физически почти невозможно. Вот так, просто. И всё. Больше разговора об этом не заходило, и следующим утром при Питере оба вели себя, как обычно, разве что мать стала чуть мягче, даже предложила Логану за завтраком добавки. Они дали их отношениям шанс, и если бы не случайность, Питер даже не узнал бы об этом! А сам Логан ни за что бы не признался, что Ртуть ему так важен. Он продолжал держать эту маску сурового Росомахи, и в такие моменты, как сейчас, когда между ними стоит нечто большее, чем его обычная хмурость, Питер был готов пойти на что угодно, лишь бы эту маску сорвать.  Нет. Правда. На что угодно.  - Вот ты тут весь такой серьезный, суровый и молчаливый, - юноша прижался к нему, заваливая назад, на спинку дивана, и свернулся на широкой груди, как большая кошка, - А я ведь тебя люблю.  Логан ощутимо вздрогнул и посмотрел на Питера, а не сквозь него. Наконец-то. - Что?  - Ну да. А что, не очевидно? Я как-то особо не скрываю. Маман потому и бесится. Я же типа себе нормально будущее порчу, жена, дети, карьера, бла-бла, да только мне все это не нужно. Я тебя хочу.  - Питер... - Не в этом плане хочу, хотя и в этом, конечно, но ты понимаешь, да? Хочу с тобой быть. И тогда хотел. И сейчас хочу. И ты типа можешь послать меня, но знай, что это разобьет мне сердечко и я буду очень грустить, поэтому если нет ничего, что заставит тебя сделать это, кроме необходимости быть правильным и дурацких законов с родственными душами, то лучше не надо. Да. Уф. Вот.  Питер отстранился и посмотрел на Росомаху. Тот лежал под ним, как дерево, не пытаясь снять юношу с себя или обнять его...Или хоть как-то показать, что услышал его слова. Питер даже подумал ткнуть его, когда Логан все-таки заговорил:  - К чему это? - В смысле? - не понял Ртуть, - К чему я тут распинаюсь тебе, признаюсь в любви или что?  - Всё это. - ...ты дурачок?  - Нет, - руки Росомахи наконец коснулись его, и Питер, подчиняясь им, подался назад. Но отлепляться от Логана не собирался, только перекинул ногу через его бедро, упираясь коленями в диван. Теперь, несмотря на двусмысленную позу, они говорили лицом к лицу, - Почему ты сейчас решил сказать всё...это? Именно тогда, когда я понял, что должен уйти.  - Уйти?  - Это не имеет смысла. - Смысла? - Зачем все так усложнять, Питер?  - Усложнять? - Максимофф ощутил себя глупым попугайчиком, - Усложнять? Это я-то усложняю?! Логан, ты просто...ты...ты...да как ты... - Будет лучше, если я уйду сейчас. Пока ты еще не так ко мне привязался.  - Не так?! - Питера мотнуло в сторону, прочь от Росомахи, по лестнице, к закрытой двери. Потом, как маятник, в другую, столкнув с пустыми коробками. Но не успел Логан встать, Ртуть уже снова сидел на нем, вжимая ладони в широкую грудь, - Не так?! Еще как, пердун ты старый! Лучше бы тогда вообще не давал мне никаких надежд!  - Я подумал, что можно попробовать, но судьба... - Плевал я на судьбу! - мысли пульсировали у Питера в голове, и стучали, кажется, даже быстрее сердца. Поток эмоций сносил крышу: шок, неверие, страх того, что Логан действительно может уйти - опять! - толкали Питера на отчаянные действия, которые в иной ситуации он бы просто постеснялся предпринять, - Плевал я на всё! Смотри. Смотри! Он судорожно стащил футболку и отбросил в сторону, склоняясь над Логаном так, чтобы серебряные волосы коснулись чужого лба, а тело ощутило его, напряженное, почти обнаженное.  - Это тебя остановило в прошлый раз, да? Тебе это нужно? Я могу. Смотри, - Питер схватил руку Логана и положил на свою грудь, провел ею вниз, до впалого живота, и еще ниже, - Я же говорил. Я не боюсь тебя. Это всё твое, Росомаха. Бери!  Пальцы Логана на его пахе сжалась в кулак, словно он боялся касаться Питера, но тот сам толкнулся бедрами в его руку.  - Ну что, что?! - мальчишка тряхнул головой, с отчаянием вглядываясь в суровое лицо, - Ты ведь хочешь меня или нет?! Я для тебя слишком юный? Тощий? Недостаточно красивый?  - Ты прекрасен, - прошептал Логан, и двух этих слов, произнесенных так, оказалось достаточно, чтобы Питер замер, широко распахнутыми глазами глядя на мужчину. И совсем, совсем не дыша. - Правда. Прекрасен, - мягче повторил Логан, возвращая руку выше, на грудь, большим пальцем оглаживая шрамы, так ласково, так заботливо...так, что Питеру стало больно от этой невозможной для Росомахи нежности, - Я не хочу это сломать, малыш. Не хочу сломать тебя. Даже если от судьбы не убежишь, я хочу хотя бы попытаться.  Питер опустил голову ниже, упираясь лбом в грудь Росомахи, и медленно выдохнул, пытаясь справиться с дрожью. Он почувствовал, как руки Росомахи обвивают его и поднимают вверх, словно пушинку. Логан, прижимая его к себе, встал, повернулся и усадил на диван, послушного, податливого. Будто сломанную куклу.  - Я должен, - Как это, чувствовать себя настолько скованным правилами? - И что теперь? Куда ты пойдешь? Тебе даже идти некуда, - это звучало слишком зло? Плевать! Питер чувствовал, что крик разрывает его горло, но только изнутри. Снаружи это звучало нагло. Самонадеянно. Так, как в их первую встречу, только вот совсем, абсолютно, ни капельки не заинтересованно, - Ты же рассказывал о своем будущем, знаешь, что тебя там ждет.  - Да. - Скорее позволишь стереть себе память, чем будешь со мной, а?  - Питер... - Проваливай, - он рывком развернулся и закинул ноги на спинку дивана, хотя больше всего на свете ему сейчас хотелось свернуться в клубок и скулить, как побитая собака, - Забирай монатки и вали отсюда. С маман можешь не прощаться. Еще расстроишься, когда увидишь, как счастлива она избавиться от тебя.  И грубоватый, смазанный поцелуй, похищенный Росомахой на прощание, для Питера уже ничего не значил. Он так и остался лежать на диване, закинув ноги и карябая ногтями шрамы на груди. Даже когда за Логаном закрылась дверь, глаза юноши остались сухими, и ни один звук не сорвался с его губ.  Время детских истерик прошло.  Всё кончено.  Логан сдался, - это Питер осознал очень ясно, - Я не сдался, а он сдался. Не выдержал. Сломался. И теперь мы оба проиграли из-за того, что он оказался слабее, чем я. *** Эрику идут шляпа и темные очки, но совсем не идет грустный вид. Он смотрит на Чарльза сверху вниз, сжимая в обеих руках небольшую сумку. В ней то, что постоянно лишающийся всего Магнето сумел накопить, причем большинство из этого он за последние два месяца получил от Ксавье. Сейчас Чарльз как никогда хочет встать, чтобы обнять его. Эрик чувствует это стремление и делает шаг вперед. А потом еще один. Обратно. Они смотрят друг на друга и понимают, что это не конец. Для них - не конец. Просто временный перерыв, вынужденная пауза. Они оба понимают это.  И все же ни один не решается сказать прощальное слово.   - Ты мог бы... - Чарльз делает в сторону особняка взмах рукой, но та бессильно падает обратно на неподвижные колени. Нет, не мог бы. Рано или поздно они найдут Эрика здесь, и даже то, что он никак не повинен в последних терактах, не спасет его от жаждущих мести людей. Единственный способ - бежать, как можно дальше, бежать отсюда, из страны, где он пробыл так долго, где у него есть всё, чего Магнето так долго желал. Бежать, не оглядываясь, и надеясь, что рано или поздно удастся вернуться. Жаль только, что Чарльз бежать вместе с ним не может. Он ничего не может, только сидеть и беспомощно смотреть, как его любимый человек набирается сил, чтобы уйти.  - Что ж...знаешь...удачи тебе со школой. Всё выглядит очень...многообещающе.  - Спасибо, Эрик. Хэнк думает, что удастся привлечь еще учителей-мутантов, чтобы те на личном примере объясняли детям, как важно контактировать с людьми, а не... - Убивать их. Ага. Помню. Сделаю вид, что не услышал намека.  Чарльз мягко улыбнулся. - Сделаю вид, что не услышал, что ты не услышал...Эрик? Он протянул руку. Магнето вздохнул, опустившись возле него на колени, позволив бледным пальцам коснуться его лица, и закрыл глаза, улыбнувшись тоже. Так было правильно. Так было верно для них и для Вселенной в целом, этого сплетенного клубка из неожиданных, не имеющих едино верного исхода ситуаций, называющегося Судьбой. Но Эрик должен уйти, и клеймо еще больше кажется проклятьем, когда Чарльз берет его за руку, подносит к губам и целует изуродованное запястье.  - Я буду скучать.  Сейчас самое время спросить. Но вместо этого Эрик говорит:  - Прости, что не дал тебе выполнить обещание.  И Чарльз смотрит, ласково и прижимает чужую руку к своей щеке. Ему уже плевать на все обещания. Он просто хочет быть рядом, как и всегда хотел. Трогательный, уютный, любимый Профессор.  - Какое?  - Ты говорил, что останешься со мной навсегда.  Улыбка не сошла с его губ, но приобрела несколько удивленный окрас.  - Я много чего говорил тебе, друг мой, но это было бы...навязыванием тебе своих желаний. И почти невыполнимым обещанием, учитывая, что ты постоянно куда-то исчезаешь.  - Что ж...может, это была одна из тех иллюзий, что окружают личность Профессора Икс?  - Мои слова тебе - не иллюзия, Эрик! Если бы не дети... - Да, да, мое присутствие ставит под угрозу их безопасность, я знаю, Чарльз. Я понимаю. Только когда ты мне это снова повторяешь, а сам смотришь своими огромными слезящимися глазами, легче расстаться не становится.  - Это не расставание, - Чарльз мотнул головой, и темные пряди упали на лицо. Эрик ласково убрал их, заправив за ухо. Теперь-то он имел право это делать, - Мы просто разойдемся на... время.  И пауза между этими двумя словами сказала все за них. - Ты всегда можешь связаться со мной, - ох, пожалуйста, не так жалобно! Сердце Магнето ведь все-таки не из металла, как бы многие не пытались доказать обратное, - В любой момент, Эрик, ты можешь написать, позвонить или... - Нет, нет, тшшш, - Леншерр стер с щеки Профессора одинокую слезинку, все-таки прорвавшуюся через заслон обещаний и слов про «не-расставание», - Не надо. Я здесь. Ты же знаешь, что я всегда здесь, Чарльз.  Он большим пальцем коснулся чужого виска. Телепат слабо улыбнулся в ответ и сморгнул еще несколько слезинок, упавших на руку Эрика.  - Для тебя у меня всегда есть отдельная комната. Однажды они научатся с этим справляться и перестанут испытывать такую невыносимую боль. Если такая их судьба, то однажды, в один прекрасный - ужасный - момент они смогут расцепить руки и искренне сказать друг другу «прощай». Но сейчас? Сейчас Чарльз отчаянно жался к нему, а Эрик сцеловывал влажные дорожки с любимого лица и жадно вдыхал родной запах, понимая, как нескоро он еще снова ощутит его. Сейчас не было ни судьбы, ни знаков, ни клейма, только они, так давно любящие друг друга, связанные, но вынужденные прощаться, уставшие от этого, но снова расстающиеся. Признание не звучит откровением, но все равно каждый раз ласкает слух и сердце. Они говорят друг другу о любви, как в последний раз, потому что не один точно не знает, состоится ли следующая встреча. И когда Эрик думает, что уже не сможет разлучиться, Чарльз отстраняется сам, упираясь руками в плечи. - Иди. Пожалуйста. Ты должен.  Должен. Потому что так начертано судьбой? Но кто ее предсказал? Какие страхи подгоняют Магнето снова оставлять то единственное, что так дорого ему? Он берет сумку, поворачивается спиной, делает шаг прочь, останавливается.  И все-таки решается.  - Чарльз, прежде, чем я уйду...скажи, тебе о чем-нибудь говорит сочетание цифр «214782»?  Мягкий смешок заставляет его развернуться и встретиться со взглядом, полным любви и понимания. - Я думал, ты никогда не спросишь. *** Подростковый возраст - время бушующих гормонов и повышенного интереса к поиску родственных душ, но Питер, в отличие от сверстников, ждал своего партнера не за тем, чтобы связать с ним жизнь. Паркер хотел посмотреть ему - или ей - в глаза и высказать все, что думает об их родстве. С максимально известным ему запасом ругательств. Тетя Мэй всегда деликатно обходила эту тему стороной, а на просьбу какого-нибудь знакомого показать знак Питер делал вид, что оглох. Даже когда Гвен осторожно поинтересовалась, не связаны ли они случайно, Паркер только мотнул головой, дескать, не, можешь не париться. И поплотнее натянул джинсы.  У него на копчике, чуть выше задницы, кривыми, крупными буквами было выведено, как нестирающимся маркером:  «Моя сладенькая чимичанга».