Представьте себе, что вы один под сенью цветущих вишен. Люди считали, что от этого можно лишиться рассудка.
Когда Анго представлял себе их жизнь без Портовой Мафии, Министерства Внутренних Дел и Вооружённого Агентства, он видел Одасаку небритым писателем в какой-нибудь Богом и людьми забытой рыбацкой деревушке, с тлеющей сигаретой в руке, в протёртых джинсах, клетчатом пиджаке и почему-то дурацкой кепке. В его мыслях он писал, сидя на берегу в шезлонге. Вокруг него носилась шебутная ребятня, а старые, пропахшие рыбой, морем и потом мужики ругались возле рыбацких лодок и поносили на чём свет стоит мир, правительство и сотовые телефоны. Себя он видел скучным офисным клерком. Всегда в чистом, выглаженном костюме, сверкающих ботинках и с дурацким портфелем, переполненным в теории важными, на деле же совершенно бесполезными бумагами. Бумаги эти пестрели частыми столбцами цифр, зубодробительными отчётами и унылыми планами. От него самого пахло кофе, одеколоном и слегка — нервозностью. Когда он думал о Дазае, он думал об опасности, торфяном скотче и сигаретном дыме. Думал о долгих вечерах в Lupin, о жестокости Портовой Мафии и безрассудном благородстве Агентства. О шахматных партиях, драках, погонях и массе не скучных, не обыденных вещей — Дазай в его воображении никак не хотел становиться простым. Тем ценнее был тот факт, что даже в развевающемся плаще и глупом колпаке Осаму всегда возвращался в полупустой бар под красной вывеской. Анго представлял их жизнь на порядок проще и спокойней, но суть была не в иных ролях и целях, а в том, что в этой простой и спокойной они были по одну сторону баррикад, никто не умирал и не пытался умереть. Мысли эти казались Сакагучи наивными и сентиментальными, но куда больше расстраивало то, что в первую очередь те были совершенно не осуществимыми. Прав был Одасаку, когда не дал ему договорить. Было бы особенно жаль, окажись его последними словами сожаления о несбыточном, нерастраченном и пустом.* * *
Одасаку был единственным, кого Дазай просил. Боже, почти умолял. Не геройствовать, не валять дурака и подождать его. Забыть о долгах, вспомнить о себе, не делать глупостей. Жить, в конце концов. Будь на месте Сакуноске кто угодно кроме него, хватило бы одного «Дазай просил», но на месте Оды был Ода, и вот с этого момента всё почему-то шло не так. Он словно специально делал всё наоборот: шёл, когда велели стоять, стрелял, когда сказано было подождать, и помнил, когда лучше было бы забыть. «Рыбацкая деревушка, сигарета, шебутная ребятня». Как бы не так — Одасаку сбежал бы с первым попавшимся межконтинентальным судном, бросив перо и бумагу, просто потому что мог. Наткнулся бы на пиратов там, где давно нет никаких пиратов, непременно спас попавшую в беду даму и трагически умер во славу большой и чистой любви — такие, как он, всегда умирали первыми. Так себе сюжет для приключенческого романа, но Сакуноске никогда не гнался за славой. — А ты бы был тем самым пиратом. Анго вздрогнул, лёд с негромким звоном ударился о стеклянные бока стакана, и Сакагучи не слишком смело, но искренне посмотрел на острый профиль Дазая. — Прости меня. — Чёрта с два. Да, именно так они теперь и разговаривали.* * *
Просьба «подчистить счета» была странной, но Анго и не думал отказываться. Потому как, строго говоря, Дазай не просил. Приказывал. Он вообще чаще приказывал, но не каждый это понимал.* * *
Сакагучи не мог похвастаться смирным нравом, но вот стальными нервами — да. Он долгое время был тройным агентом на службе у правительства, Мафии и Мимик. Это учило невозмутимости, и Сакагучи не соврёт, если скажет, что хорошо спал по ночам: его не мучали кошмары, он ограничивался одним замком и всего одним пистолетом под подушкой. Так было до тех пор, пока Дазай Осаму из разряда друзей не перешёл в категорию врагов. Сакагучи стал чаще оборачиваться. И хуже спать.* * *
На самом деле, он не чувствовал себя должным оправдываться. Будучи шпионом правительства, он вовсе не рассчитывал втираться в доверие к Сакуноске и, тем более, к Дазаю. Напротив, указания руководства простора воображению не оставляли. К Дазаю Осаму не приближаться. Весьма однозначно, и хотя смирным Сакагучи не был, к категоричным приказам предпочитал прислушиваться. Дазай приблизился сам. Сам потянул за собой Одасаку, сам склеил из них троих не пойми что, так непривычно напоминающее дружбу, и сам же прогнал его прочь, когда ещё можно было попытаться что-нибудь исправить. Что? Анго не знал, но он же был тем самым Дазаем. Он должен был что-нибудь придумать. Кого-нибудь переубедить. Горы свернуть, чёрт побери, так же о нём говорили. Ничтожная попытка перевести стрелки никогда ни к чему не приводила: чувство вины нет, да грызло что-то под рёбрами два года, а потом… — Это что, Дазай Осаму? Вооружённое Детективное Агентство? Серьёзно?* * *
Анго всегда удивляла поразительная способность Одасаку сохранять каменное выражение лица даже тогда, когда глаза лучились улыбкой, смехом, восхищением или неподдельным, откровенным изумлением. Всё это он позволял себе только в кругу шумных сирот, которых навещал каждый свободный вечер, или же рядом с Дазаем. Чуть позже и наедине с самим Сакагучи, но речь сейчас не о них, а о том, как забавно всё складывалось у этих двоих. Осаму смотрел на Оду, как на яркое-яркое восходящее солнце. Так, как человек уровня Дазая вообще ни на кого смотреть не должен был в силу хотя бы превосходящего ума. О статусе и власти Анго уже не упоминал. А Сакуноске отвечал тем же, и будь Мори чуть более дальновидным, он бы никогда не сделал того, что сделал, потому что была у Дазая и совсем иная, насквозь фальшивая, но ослепительная улыбка. — О, Анго! Отлично выглядишь! Вот такая. — А у тебя крепкие нервы, раз ты всё же пришёл. Неужели думаешь, что я простил? Возможно, да, и как раз то, что Дазай вот так с места в карьер перешёл на личности говорило о многом и давало надежду. Сакагучи даже недолго верит в то, что Осаму не выстрелил вовсе не потому что пистолет не заряжен, или потому что ему от него определённо что-то нужно. Совсем недолго. А потом подушка безопасности не открылась, а он, как дурак, до последнего думал о том, что Осаму не должен умереть. Не так. Не сейчас. Никогда. Не он.* * *
— Когда мы были в моей машине и случилась авария… Почему только моя подушка безопасности не сработала? Раньше Дазай часто так смотрел. Этот взгляд Анго видел в кошмарах. В тех самых, от которых не просыпался по ночам.* * *
— И тебе того же, — огрызнулся Сакагучи, бросил на барную стойку купюру и, сдёрнув со стула пальто, шагнул к двери. Он никогда не напрашивался к ним в друзья. Он не хотел. Он просто шпионил на правительство, чётко — чтоб их! — следовал приказу не приближаться к Дазаю Осаму, и никогда! Никогда не желал никому из них смерти. Он видел Одасаку писателем. На проклятом берегу, в проклятом шезлонге. Себя — чёртовым синим воротничком, Дазая — кем угодно не простым, не обыденным, таким же прекрасным. Он не хотел его бояться. Он хотел сидеть в Lupin, пить виски и краем глаза смотреть, как Осаму пытается утопить огромный, какого-то лешего совершенно круглый кусок льда в бокале, а Одасаку улыбается одними глазами и… — Знаешь, почему ты всё ещё жив? Анго споткнулся о воздух и обернулся. — Потому что я пообещал. А знаешь, почему жив я? Сакагучи прикрыл глаза, выдохнул через силу и рухнул на ближайший стул. — Потому что я пообещал, — жёстче повторил Дазай. — Он, конечно, вряд ли это планировал, но вышло недурно. Я бы лучше не придумал. В этих бокалах лёд был колотым. Лёд в глазах Осаму — напускным, и с тех пор много воды и времени утекло, но раз Дазай позволил себе снова перейти на личности, то надежда всё же ещё была. Хоть на что-нибудь. Тогда, когда Сакуноске и Осаму смотрели друг на друга как солнце, он тоже смотрел. Точно так же. И это глупо, конечно. Но хорошего человека в Дазае видел не только Одасаку.