Евгения Кос
***
— Я же сказала, Хансон, у меня есть другой! Я уже занята! Ты оглох? Прекрати преследовать меня! У нас ничего не выйдет, ты сам дал мне это понять! — А я хочу встречаться с тобой. — Замолчи! На диван летит сумка девушки, разозлённой от спокойствия и напористости мужчины. Атмосфера угнетённая, слегка нервозно и непривычно повышать голос. Хансон улыбается мерзко, натянуто, и не то чтобы он прямо действительно ужасен (?). У него в руках зажата девичья ладонь. Пора заохать и заахать – почти сцена 18+. Это не измусоленные наивные нарезки, а якобы зрелая романтика (дада, зрелаяромантика). Так свято верят все присутствующие. — Я же сказала, что у меня есть молодой человек. У нас с ним все серьезно! Ты непонятливый или тебе снова нечем заняться? Хансон так не думает, на то он и улыбается, на то и приближается теснее. Вообще он чрезвычайно уверен в себе, даже через объектив камеры. Будто действительно оглох, и непонятливый в следствии, и заняться нечем вот совершенно. — …и я хочу спать с тобой. Звучит по-взрослому. Женщина в очках закусывает в зубах сценарий, чуть ли не рыдая. Мотает режиссеру головой лихорадочно, согласна на совсем всё и беспрекословно отдаться картине постановки. У нее так и написано на заглавном листе, мол не наивности ради, не платков постирульки – «лав из нот лав», модно по-английски. Поправляет очки и поедает «своего» выдуманного Хансона взглядом ненасытным. Точнее Тэхёна, и уже не своего. Кажется, этой дораме дадут высокие рейтинги, потому что сюжет безбожно заезжен, а актерский состав подобран блистательно, как выигрышный союз, (если кто-то и отснимет дерьмо на площадке, актёры-то, актёры!) Харизму не обмажешь. — Что ты только что сказал? Позади секундомер уже отсчитывает щелчок хлопушки для окончания дорожки съёмки. Тэхёну и не верится, что все скоро закончится. По крайне мере на сегодня. У его Хансона побитый внешний вид, потому что кое-кто опять не выспался. Так получается всегда, но у него все не выходит привыкнуть кимарить на ходу. — Ты мне нравишься, и я хочу спать с тобой. Режиссер хлопает в ладоши и кричит со стула, что кастинг на этом окончен. А еще что Ким Тэхён и Ли Джи Ын выбраны в главные роли (уж кто бы сомневался). На следующей неделе будут официально представлять каст и писать в журналах о новой предстоящей мартовской дораме, которая будет отснята в январе. И это то, что по мнению режиссёра и съёмочного состава станет ожидать вся Корея за мониторами своих телевизоров. Вообще-то Тэхён хотел взяться за историческую драму и примерить ханбок, преимущественно короля времени Силла, хотя это чисто прихоти. Он даже почти уверен, что тангон на его голове смотрелся бы также красиво, как кепка. Однако агентство решило, что такое «продаваемое» лицо должно светиться именно в роли брутального козла, видавшего виды и творившего немыслимые дела в каком-то далёком, общем, с главной героиней прошлом. Это настолько притянуто за уши, что в каждой третьей книжке можно найти развитие дальнейших серий. А впереди у него ещё губокасание на уровне детского сада и в каждом новом эпизоде абсолютно одинаково, да так чтобы не загреметь в скандал из-за непристойного поведения, типа «некультурной руки». Журналисты любят находить в каждой мелочи скрытый, сенсационный и нижайший смысл. Если верить только прессе, так лучше сидеть дома и не высовываться, потому что ваша личная жизнь – это легенда выдуманная. Всё всегда должно быть вынесено публичной огласки, а уж манеры… Какие у вас манеры? Как вы воспитаны? Тэхён перенервничал, углубился думам, которые сейчас ни к чему и незачем. Он отпускает ладонь певицы Айю и кивает ей почтительно, мило приветствуя. Ему ранее не приходилось работать с ней лично, но в этом плане он и рта не откроет. Работа им предстоит долгая и абсолютно неформальная. И Тэхёну не то чтобы жалко, что они не бегают по полям с луками и с густыми волосами по ветру.***
Громко трезвонит телефон, на часах каких-то пять утра. Это бессовестно рано и возможно необходимо выбросить в окно всё шумное и назойливое. От недосыпа ломит так, что хоть вой. Да хоть и на Луну. Рядом мерно сопит женская грудь на другой половине постели, и Тэхён безучастно переворачивается спиной, между прочим, к своей девушке, досыпая крохи секунд до второго звонка. Ему нестерпимо хочется спать, ему нестерпимо хочется перестать здесь спать. Скорее всего через минут десять позвонит менеджер Ван. А он сейчас сдохнет. Медленно освобождаясь из одеяла, которое грело как никто другой, нагой и утрене заспанный, Тэхён ступнями шлёпает до ванны, смывая сон и последствия ночи. Ему не терпится уйти из дома У Рин, и также оказаться снова в кровати. Он давно уж окончил школу, а ад продолжается по сей день – пожизненная каторга. Людей будто наказали свыше рабством будильников. (Или просто рабством?) А он сейчас точно помрёт. Выглядит дерьмово в отражении, расчёсывая пятерней разлохмаченные каштановые волосы, и приблизившись вплотную к зеркалу, касается кромки губ указательным пальцем, где чуть выше вроде назревал прыщ. Не ново, но обидно каждый раз как в первый. Ещё немного потусовавшись у раковины (забив на щетину, покрасневшие глазные яблоки), Тэхён залезает под душ и смывает нечистоты, мылясь женским гелем и думая о предстоящем разговоре с У Рин. Им давно и без ухищрений пора расстаться. Отношения себя изжили, перепихон приелся, и это он не станет добавлять про «не возбуждаешь», ну как бы потому что не совсем мудак. Всё же они встречались полгода и это много, для Кима уж точно. Пропахнув авокадо с головы до пят, Тэхён собирает вещи с тумбы, наряжаясь в чём вчера пришёл. А ведь изначально планировал поговорить серьёзно и уйти спать домой, но опять не задалось. У Рин просыпается от шума, который Тэхён создаёт не назло, просто не задумывается о сохранении чьего-либо сна, и мурлыкает по-кошачьи, теряясь в подушках. Ему становится даже жаль её, потому что У Рин ни капли не изменилась с первого дня их знакомства, предлог о расставании её подкосит, а он терпеть ненавидит женские слёзы. Тэхён непостоянный, не в силу козлиной натуры, а от заёбанности на работе, поэтому ему нужно что-то новое и интересное, сменяющееся чаще двух месяцев, иначе привкус монотонности осядет на зубах. После каждой роли, когда домой приходишь, словно выжат и пуст, и вообще не личность, а сосуд для них, и опять словно на плечах горы повисли. Но это конечно он сейчас ноет из-за беспричинной депрессии, как старый дед. Он ненавидит расставаться и всю эту тягомотину после, когда звонки по ночам и пьяные признания, прошения вернуться. А Тэхён точно знает, У Рин закатит истерику. Такими темпами точно помрет. За окном темень, декабрь пришёл непривычно холодный и сразу ударил в минус. Вообще-то Киму жаловаться не на что, он из машины в машину или вовсе на улице не бывает, но даже погода действует негативно и совсем не радует, когда промёрзший стафф хлюпает носами – у кого-то вот бывает и хуже, но всё равно не обнадёживает. Звонит менеджер, как Тэхён и предполагал. Только сегодня ему есть чем похвастаться, он собран и ждет, пока подгонят машину, чтобы заняться расписанием. У Рин приоткрывает одно веко, у неё под глазами осыпалась тушь и размазалась губная помада, и нет ничего в этом душе любимого. Опостылело даже открывать рот. Зачем он опять сюда пришёл? Чтобы с ней расстаться или потрахаться?***
Чонгук уверен, что он находится где-то на другой стороне вселенной, в чёрной дыре, на выходе у другого пространства, Андромеды, например. Он шагает по тротуару с тяжёлым портфелем, не набитым тетрадями, сердце стучит резво (от музыки в наушниках), в голове толпища навязчивых мыслей, но дело не в подростковом возрасте. Нет, Чонгук намного старше своих лет, его тяготит собственная голова, как выяснилось. В ней сидят самые разные звери и перебирают лесничии новости, таинства кустов и бревен, а реальность стоит около дверцы, её не подпускают, как бы она не стучалась на огонёк, пока Гук полон сил расслабиться от переживаний. Сегодня их больше положенного. Его вымотали совсем. Брат наверно не поймёт. С самого утра день не задался и есть в этом особая догадка: у Чона нет той ноги, с которой можно вставать с хорошим настроением, заведомо счастливым днём, без «как бы», «либо», «может быть». Нет, нет, не в этой вселенной. Чушь это всё, конечно. Полнейшая. Подтянув рюкзак на спине, он дотрагивается пальцами до эмблемы уже бывшей старшей школы и думает, что всё-таки пора им с братом поговорить о всяком разном: серьёзном и бестолковом. Чонгук никогда не интересуется, что происходит за прикрытой ширмой жизнью хёна, может просто упустил момент, когда нужно было сесть и поговорить о чем-либо. По-семейному выпить вместе чаю у них не получается, они живут по разным часовым поясам: поднимаются и засыпают, не сходятся. Типа математической драмы: две прямые, которые никогда не пересекутся. А ещё им пора поговорить об отчислении, а ещё о них в целом, а ещё... Теперь нужно принимать новые решения и строить планы, которые как под копирку предопределены на худший исход. Он не хочет расстраивать хёна. Но его в принципе не опечаливает факт прерванного обучения. Никто не возлагал на Чонгука надежды первого ученика школы, грамоты он приносил исключительно до средней школы, оценочный лист так вообще сразу выкидывал. Но зато сам Чонгук возлагал ожидания на декабрь, на более тёплый циклон: у него руки замёрзли и куртку давно пора менять на зимнюю. Позаботиться о перчатках. В лицо бросается неопрятный хмурый снег, как наказание за позорную участь, но кажется хуже быть не может. Пока Чонгук сидел у директора и умолял его не звонить брату, на нем успели отыграться за нескольких учеников сразу, за все прогулы и неуды. Он чувствует себя униженным, замаранным что ли, но в то же время не берёт близко к сердцу, что коленное преклонение у ботинок директора большое дело – это во благо Хосоки-хёна. У стен коридора больничный вид, потресканная краска, не впечатляет исписанный лифт, но все в меру. «Исини-сан, я тибя люблю, не магу!» – романтично сверкает напротив чонгукова лица, чуть ниже «горите в аду». Чонгук открывает дверь своим ключом и не думает стучаться. Прохлада из-за полуоткрытого окна и гробовая тишина от плинтуса до потолка привычно обволакивает домочадца. Одиноко и холодно как в склепе и у порога никто не встречает. И не потому, что не рады... В приоткрытой комнате брата виднеется его чёрная макушка давно отросших волос. Всплывает мысль, что надо бы попросить Намджуна подстричь и хёна, и себя заодно. Как всегда, на хосоковских коленях сидит рыжий мохнатый кот, который повсюду оставляет клочки шерсти. Брат, как обычно, не обращает внимания на посторонние звуки, сидит за ноутбуком и что-то неотрывно печатает. Чонгук лично никогда не читал, но может быть и такое, что хён на пороге открытия в себе дара писателя, восходящая звезда литературы, или он просто самый несчастный человек на свете. Да наверно всё вперемешку. Главная особенность отгороженной комнатки хёна, это единственное окно с видом на гаражи и стена, поклеенная фотообоями с изображением песчаного берега и синего моря (картинка подобрана хреновая). Хозяева, что сдали в аренду свою жилплощадь и оставили это неказистое искусство, Чонгуку даже пришлось по вкусу. Заходить на минутку, а пропадать на час, потому что где-то обрушается на тебя шум воды (только представить), плещутся о камни брызги, заболотисто и глубинно дно, где их с братом нет и никогда не будет. Но это их личный отчуждённый остров. Так легче. У Чонгука откуда-то порыв нежности и ему хочется обнять хёна за шею, что он и собирается сделать, прокрадываясь на носочках (наверно посредством пытается замазать глаза проявлениями заботы, чтобы точно не пронюхал про отчисление). Гук чувствует через ткань дрожь и тихий испуг братских плеч, и будто не надо никаких слов или «вместе за чаем». Чонгук уж точно не станет рассказывать Хосоку о своём отчислении, а младший ничего о новом романе, что появляется в документе абзац за абзацем. Или не романе даже. По-честному, Гуку и не хочется знать, какая история всплывает в голове старшего брата на сей раз, даже любопытство не распирает – он попросту не готов. Хватает уже и того, что их рыжего кота зовут Джинни, у него белое пятно над глазом. А ещё белые носочки на передних лапах и длинные усы. Этот кот исключительно Хосока, и Чонгук, в плане исключения, редко берёт животинку на руки, как то, что ему совершенно не принадлежит. Теплая грелка не видна из-за спины, но хён не здороваясь тепло улыбается, убирая руку с шеи. Молчалив и собран, не вселяет надежду, и почему-то, не может облегчить им жизнь. Может быть им не хватает понимания? На маленьком столике стоит чашка с кофе, а около коричневые окружности, насчитываемые в числе трёх. Очень крепкий чёрный кофе, осадок на донышке, брат не спит целыми сутками, и никогда не перестанет проливать и не протирать за собой. Ну так и быть, Гук вот по утрам умываться ленится, однако к нему никаких претензий. Да и крошки после себя на кухне он сметает раз через раз, а если торопится, то и недоеденный кусок оставить может сохнуть. У Хосока бледное лицо, как рубашка под чонгуковым жёлтым пиджаком, а когда он поворачивает голову, видит печальный-печальный взгляд, пальцы тонкие, ладонь Чонгук старается придерживать как хрусталь. Может быть им пора прогуляться? У Хосоки-хёна депрессия, она никуда не уходит и не денется (она поселилась с ними третьей квартиранткой и не платит денег), лезть в душу нет никакого желания, порхать рядом и мозолить глаза тем более, но свежим воздухом подышат обязательно нужно. Не тем что из окна, а чтоб снегом в лицо, запорошило одежду и прохладой под свитером до седьмого позвонка – чтобы ожить. На кота натянется чепчик, и будто так и было всегда, тот останется лежать на коленях, шевелить важными усами и незаметно подглядывать за окружающими, за Чонгуком. Внимательными глазами. Ну это чересчур наглость. Чонгук заводит руки за спину и смущается приливу необоснованной любви. Ему это не свойственно. Он так не умеет.***
В гримёрке звучит «баска баска» для поднятия всеобщего настроения, пока копошатся девочки из стаффа, распаковывая одежду с косметикой. Подбегает менеджер журнала, заведующий фотостудии, затем организатор, в суматохе обговаривают детали предстоящей фотосессии. У Тэхёна сегодня фотосъёмка для обложки январского журнала «Ceci», именно поэтому у него расписание с обеда до позднего вечера. Ненаглядная Шинае слёту кидает пуховик на диванчик, опоздав на десять минут и чмокнув заждавшегося (ага) Тэхёна в нос. На столике уже разложена косметика, её так много, что некуда поставить бутылку с водой, и Тэхён забирает под себя одну ногу, устала качаясь на стуле. — Ну что, король, готов стать карамелькой? – Шинае его визажистка, которая на протяжении трех лет наносит ему макияж. Она своя в доску девчонка, и ничего близкого с любовными отношениями у них никогда не было, это важно учесть. Хотя с «девчонкой» он конечно переборщил, скорее своя в доску нуна, которой тридцать один с хвостиком. Она даже как-то говорила, что с тем человеком, которого она красит по утрам, встречаться себе дороже – зрелище ещё то, и пугать бедных девчушек нельзя. У Шинае большие серебряные кольца в ушах и жвачка во рту, на сегодня мятная. Она стоит с пучком разлохмаченных красных волос, и у неё виднеется пупок из-под короткого свитера, бретелька лифчика на оголённом плече. Шинае без комплексов, да и откуда им взяться, когда Тэхён почти каждый день сверкает пятой точкой, переодеваясь, пока она же, нуна, успевает залакировать его причёску. А когда позади Тэхёна образовывается силуэт имиджмейкера, они в две пары глаз следят за одной точкой, за пупком, чтобы потом усмехнуться в отражении зеркала чисто по-мужски. Пак Чимин очень странный, но чертовски обаятельный, подбирает актёру, а изначально модели Ким Тэхёну наряды, следит за его имиджем (для начала создаёт его), лицом, поведением, и вообще персона надоедливая. И как Ким успел заметить, у Пака с Шинае очень неоднозначные переглядки: то ли избегают, то ли прячутся. Занимательное наблюдение. Менеджер Ван сваливает в руки новые письма, внезапно залетев в гримёрку, и особенно выделяет, что есть весточка от знаменитой фанатки Vgurdian. Никто и не удивился этому сообщению, этому имени. — Она тебе опять прислала коробку. Там кошелёк этот… ну... фирменный, как его... – тянет менеджер, пока Тэхён разглядывает конверты, и никак не может вспомнить. — От «прада», – помогает Чимин, и менеджер, хлопнув в ладоши, активно машет головой в знак подтверждения, что мол это он и имел в виду под мыканьями. — Карамелька, ты б уже вышел на контакт с этой Вигардиан. Ну видно же, старается, из кожи вон лезет… – с долей укоризны проговаривает нуна, нанося тональною основу. Тэхён откладывает один конверт, тот что от загадочной Вигардиан, и переходит к прочтению остальной пачки, отмалчиваясь. Поговаривают что это не одна богатая женщина, скрывающаяся под ником, а большая китайская фанбаза, которая дарит дорогие подарки, или же богатая женщина из Китая. Но из всего перечисленного у Тэхёна все равно нет ответа для Шинае. В конце концов, это его личное дело. Он безмерно благодарен за подарки, в частности всем фанатам вообще, и на этом можно подвести черту. А Шинае тем временем перешла к убойному мейкапу, и Тэхён жмурит нос, когда по просьбе приходится вставлять голубые линзы.***
Чонгук встает по будильнику, ходит мимо хосоковой комнаты не на цыпочках, но около того, чтобы тот обязательно заметил его сборы в школу. Которых и быть не может. Ну естественно. Умываясь в ванной, Чонгук создаёт иллюзию, отглаживая белую рубашку, оставляя утюг на видном месте, и даже разбросав тетради, будто был в поиске тех самых (будто раньше он так когда-то делал). Такими темпами у Чонгука выработается паранойя «а не узнал ли хён», и в их берлогу подселится четвёртая гостья… Хрен её разберёшь с каким именем, но аренду точно никто не платит. Утро холодное-холодное, а путь до школы теперь остался в далёком прошлом, но ещё по памяти ноги шагают в направлении остановки, пока Гуку хватает ума свернуть в книжный и затеряться между полками, подключая в телефоне вайфай. Это какой-то шпионаж, игра в пистолетики, а его никто не преследует, не выслеживает с крыши (серьёзно…). Он никакая не персона номер один. Если бы Хосок и узнал, наверняка просто послал бы к чёрту, закрылся в комнате, попроливал бы кофе, остыл бы, простил, они бы придумали что делать дальше… Но Чонгук вдруг решает по-другому, принимает выбор за двоих, и только так, как будет лучше для брата. А для него конечно было бы лучше, чтобы все оставалось своей чередой не меняющихся дней. Иконка в телефоне загорается, грузится страница, Чонгук листает вакансии, подыскивает хоть какую-никакую работёнку. «Так даже лучше» – уверяет себя он. Чонгук точно знает, что ищет: неполный рабочий день, деятельность не имеет значения, и как по запросу натыкается на предложение в телевизионной компании. То ли коробки таскать, то ли провода, но сказано что недобор рабочего персонала, а Чонгук сильный, молодой, должен справиться. К тому же ничего невообразимого у него не попросят. Проверив наличие внимательных глаз по сторонам и не найдя кого-то, кто мог бы наблюдать за ним, Чон вперил взгляд на стеллажи с книгами, которые его собственно и окружали, и вспомнил куда пришёл. Название одной из книг привлёк жирный красных шрифт на переплёте: «Интимная теория секса», а ниже разместилась яойная манхва, сверкая яркой раскраской, и только позже до Чонгука дошло, что он спрятался возле эротической прозы и корейских комиксов, как какой-то подросток извращенец. Не хватало только слюни пускать, а очки у него уже есть – совсем в образе… Лучше не придумаешь. Из интереса взяв один комикс в руки и рандомно раскрыв страницу, Чонгук на удачу (ли?) попал в самый пик обобщения «теории секса» между двумя нарисованными парнями – геями. Один из них пускал слюну в простыню, и лицо его было искажено то ли возбуждением, то ли болью, а другой... кхм, растягивал его задний проход какой-то чёрной перемазанной штукой. Поморщившись от пошлятины, которую рисуют мангаки, Гук сунул комикс обратно, собрал свои вещи, и так и не обнаружив за прилавком продавца, скрылся за витриной входной двери. Колокольчики звякнули на прощание. Чонгук не знал того факта, что в той самой телестудии, куда его приняли на работу (закрыв глаза на возраст), собирается проходить фансайн его любимой певицы IU, по причине съёмки дорамы. Вероятность попасть туда не то чтобы невелика – она невозможна, но даже такой случайности Чонгук обрадовался, и долго стоял у рекламного стенда в коридоре, любуясь. Он скоро станет совершеннолетним, выбьет на груди ребяческое и пустоголовое «прощай школа», но навсегда останется с тем миром, который далёк от знаменитостей. Чтобы оказаться на одном уровне или хотя бы плечом к плечу, кому-то придётся спуститься, но не в этой истории конечно же. Это же не сюжет для фильма, Чонгук взвешенный реалист. Проблема с школьной формой была решена довольно просто: в услугах принимал участие туалет, и переодевание не занимало много времени. В первый день Чону на новом месте было неуютно и страшновато, как, впрочем, и всегда. Знакомство с остальными прошло максимально быстро и сухо, но, казалось, особенно страшно было возвращаться домой. Во второй день Чонгук устал, переработал сверх и сил на переживания о Хосоке не осталось. В третий его задержали подольше и предупредили о скачущем графике, поэтому образовалась новая история – Чонгук записался на доп.занятия во внеурочное время. Одна ложь наслаивалась на другую, но несмотря на это, Чонгук теперь будет зарабатывать деньги, и какая разница вообще, чем придётся жертвовать. На четвёртый день Чон Чонгук опоздал. Он нёсся сломя голову и зачем-то забежал в цветочную лавку, считая проведением фансайна своим личным праздником. В общем, он просто так захотел, без задней мысли или положившись на какую-то удачу. Одной ногой он практически с Джи Ын, в одном здании – это уже невероятно, и пусть несчастный букетик погреет душу. К слову, он никогда и никому не покупал цветы, и это немного его подбадривало и волновало одновременно. Не успевает Чонгук и переодеться, вбегая в здание и минуя пропускной контроль, с портфелем забегая за угол и практически впечатываясь в стену, устроенную фанатскими спинами. Его бесцеремонно толкают и сбивают локтями, а он даже не успевает осознать происходящее. Ошарашенный феноменом бешеного преклонения, Гук снимает запотевшие с холода очки, растерянно щуря глаза по сторонам. Он перепутал этаж или коридор, ему точно сделают выговор, ему точно несдобровать, а в довершение угрызению, поток фанатов начал образовывать небольшую дорожку посередине, опять толкая ничего непонимающего Чонгука, где он расфокусированным смазанным зрением видел два цветных силуэта. Когда толпа завизжала, сомнений не оставалось. На самом деле Чонгук не опоздал. Уверенный, что стоит рядом со своим кумиром, буквально в метре друг от друга, у Гука зашлось сердце, скорее окрылённое, чем влюблённое. Он стоял в первой линии, непонятным образом, смещённый к самой дорожке. Представив себя в роли обезумевшего романтика, Чонгуку становится всё равно – он протягивает букет Айю, той самой, что поёт ему по утрам в наушниках. Такого шанса ему больше никогда не предвидится. И, конечно, совершенно забывает о всяких опозданиях и часах на циферблате. Все перестало нести за собой смысл. Гук с трудом разбирает её синее платьице в белые крапинки напротив и слегка удивляется высокому росту. Накинув очки в долю секунды (и почему он не сделал этого раньше?), у него снова ухает сердце и булыжником падает в пятки, кажется проламывая кость от удара, только на сей раз не окрылённо. Чонгук пригвоздился замертво. На него (всего в метре друг от друга!) смотрят тёмные глаза на уровне его собственных, и играет неуверенная улыбка на губах, в мужских руках зажат злосчастный веник. Действительно, такого шанса ему больше никогда не предвидится... А рубашка, правда, синяя. В белый цветочек. Ошибка произошла невероятная. Он никогда не был настолько унижен самим же собой, и из всех случайностей, в которые только мог попасть, Чонгук как назло выбрал именно эту, и лишь растерянность не позволила забрать цветы обратно и вручить заново, как планировалось и правильному адресату. — Спасибо, – низкий тембр звучит уже отдалённо, возможно только в его оглушённой голове, когда Чонгука буквально съедает толпа, выплёвывая в самом хвосте, переварив от ненадобности. Многие фанатки недовольно зацыкали. На мгновение Чонгуку становится страшно, что кто-то мог запечатлеть его позорный маневр на телефон, и потом уж ему не скрыться от всеобщей ненависти. Изображение Айю, усмехаясь, глядело со стенда, словно знало в чём подвох и следило за событиями в прямом эфире, а Чонгук чуть не разревелся по-настоящему. Самое обидное, что он даже не знал, кому с такой пылкостью и глупостью подарил цветы. Он даже не уверен, был ли это человек. А второе лицо со стенда усмехалось куда ироничней. Со злости, Гук даже не стал читать его имя. «Ким Тэхён», да?