***
Очнулся я, по всей видимости, не сразу. Голова болела, ударился я знатно. Что-то упёрлось в мой бок и нещадно давило. А ещё я лежал на чём-то жёстком, лицом вниз и отпечаток останется надолго. Надо завязывать с пьянками, или как-нибудь пропью корабль вместе с Грефом в очередной такой вот вечер, а он мне это припомнит, даже если я умудрюсь всё вернуть. Было удивительно тихо, даже не было слышно гула двигателя, к которому я так привык, Значит, мы всё ещё на планете. На станции вечно что-то жужжит, гудит и тренькает, даже сквозь обшивку слышно. В планетарных же ангарах может царить хоть абсолютная тишина, хоть величественный гвалт от снующих мелких торговцев, стремящихся выудить у пилота кредит другой. Разумеется, на густонаселённых планетах, которые поддерживают свой имидж, этих торговцев к кораблям даже близко не подпускают. Им выделяют места для торговли в космопортах, за пределами таможенных постов. Исключением, как я слышал, являются пеленгские планеты, поскольку у них такая торговля официально разрешена. А вот у гаальцев я таких шустрых ребят не видел, должно быть это не соответствует образу их идеального мира. Зато в их мир прекрасно вписывается огромный лайнер с эпидемией на борту, спасать который должен случайный рейнджер, а не правительство планеты. Ладно, нужно вставать и продолжать играть в их игру, сбросить груз и приземлиться, чтобы побыстрее избавиться от… Воспоминания выстроились смазанной картинкой перед глазами, и я тут же был вынужден распахнуть глаза. Освещение отсутствовало. Антаанар, недогаалец ты чертов, что же ты со мною сделал? Так, я всё ещё дышу и не связан. Медленно и аккуратно я ощупал пространство вокруг себя. Так, под боком у меня оказался какой-то ящик, который и мешал мне развернуться в полной мере. Пока что не будем его трогать. Лежал я на животе, одна рука оказалась под телом, и чтобы высвободить её мне пришлось привстать. Переворачиваясь на спину, я всё же задел ящик и с него свалилось нечто с глухим стуком. Замерев от неожиданности, я прислушался, стараясь дышать через раз. Очень тихо, издалека раздавался гул двигателя. Значит я всё ещё на корабле. Пошарив по полу я нащупал упавший предмет. Это оказался, что бы вы думали? Шлем от скафандра. Так, если я правильно помню, в скафе был встроенный фонарь. Откуда только здесь мой скафандр? Чтобы ответить на этот вопрос придётся сначала понять, где я. Шлем на голову, не в руках же мне его таскать… Несколько минут поиска позволили мне раздобыть и сам скафандр. Стоило ли его надевать — такой вопрос у меня даже не стоял. За время поисков я примерно прикинул объемы своего вместилища и все больше недоумевал. Такого отсека у себя на корабле я не помнил. Уже в процессе переодевания меня посетила мысль, которая должна была прийти значительно раньше. У меня же есть Греф, который связан со всем кораблём, так почему бы мне у него не спросить, где я и что произошло? — Греф? Тишина. Пугающая и всеобъемлющая тишина. В космосе вообще тихо. А вот у меня на корабле от вечных шуточек электронного помощника скрыться сложно. Или от его музыки. Или от бессмысленного совета, непонятной цитаты, не вовремя сделанного напоминания… А сейчас он молчал. Либо я вне зоны действия его сенсоров, что плохо, потому как единственный вариант, пришедший в голову — я уже не на своём корабле, либо он решил надо мной подшутить, за что я его отформатирую, либо он отключен. Из трёх вариантов только один хороший, но с учётом предыстории… — Греф, ответь! Немедленно! Мерный шум работающего двигателя приглушённый стенками этого неизвестного отсека. Окончательно впихнув себя в скаф я тут же включил освещение. Забрало шлема оставил открытым, воздух в баллонах не вечный, как-никак. С баллонами особо не побегаешь, конечно, тяжеловато, но, всё же, так спокойнее как-то. В тусклом свете фонаря я разглядел ящики, округлые стены и немного рельефный пол. И задраенный люк. Несколько секунд на осознание. Этого не может быть. Да он бы просто не посмел. Я не верю! Эта сволочь засунула меня в капсулу сброса?! Теперь я точно сброшу его в космос! И пусть хоть кто-то посмеет мне сказать, что он этого не заслужил. Теперь нужно думать, как отсюда выбраться. Так, шлюз изнутри не открыть. Что у меня есть с собой? Лазерник? В каюте. Планшет? Оставил на приборной панели в кабине. Комм? Есть. Отыскав его среди своих вещей я попытался набрать номер основного устройства связи у себя на корабле и двинулся затылком о стенку. В капсуле было не так уж и много пространства, так что приходилось либо стоять, согнувшись в форме «зю», либо сидеть. На вызов никто не отвечал. Ну давай же, Греф, отвечай… Черт, да хотя бы Лап… Антаанар, я убью тебя! Только попробуй отстрелить капсулу сброса в космос… Только посмей! Я почувствовал, как у меня затряслись поджилки. Послышался громкий щелчок. Я интуитивно бросился к шлюзу тяжёлой походкой, и принялся по нему колотить. — Выпусти меня! Греф! Открой шлюз капсулы сброса! Греф! ГРЕЕЕЕФ! — Дыхание сбилось. Мной завладела паника. Я продолжал стучать по запертому люку, пинать его, давить всем телом. Я кричал, надеясь, что меня услышат. Проклятый кусок металла был к этому всему безразличен, но я продолжал. Во рту пересохло, в ушах звенело от собственного крика, а руки начали болеть. Если этот придурошный доктор сейчас же не откроет — я его пристрелю! Послышался второй щелчок и сердце мое рухнуло в пятки от осознания того факта, что сейчас… Меня прижало к люку, придавив баллонами с воздухом, а после отбросило на ящики за спиной и я замер от ужаса. Когда в твоем сердце царит страх — происходит прилив сил, чтобы сбежать или чтобы поборов свой страх выступить против угрозы. Когда ты подвластен панике — ты действуешь, не задумываясь о последствиях. Когда же приходит ужас — всё твое тело сковывает, и ты уже ничего не можешь сделать, безвольно ожидая своей участи. А потом пришла невесомость. Я парил над полом капсулы, не смея пошевелить ни единой частичкой своего тела. Тишина — бич жителей космоса. Тишина и пространство. Великий Космос, что же мне делать? Свет моего фонаря безвольно скользил по стенкам моего вместилища. С каждым удушающим мгновением тишины я понимал, что это конец. Пилот без корабля — мертвый груз. А я скоро стану совсем мёртвым. Ящики, никем не закреплённые, зависли неподалёку и периодически проплывали мимо меня, глухо стукаясь друг о друга, разбивая тишину на части. В какое-то мгновение мне показалось, что стены моей тюрьмы начали сужаться, и я закрыл глаза, чтобы этого не видеть. Стало только хуже. Теперь я знал, что они неотвратимо сближаются, чтобы расплющить меня в своих объятиях, но уже не видел этого. Ещё одно мгновение и они сожмутся. Но смотреть на это — выше моих сил. Так я и парил, вздрагивая от ударов и распахивая глаза. Буравил перепуганным взглядом стены, пару секунд, не дольше, и тут же зажмуривался, не веря, что это произошло. Это не могло быть правдой. Я не знаю, сколько времени прошло, поскольку ничего не менялось. Просто в какой-то момент я обнаружил себя вжавшегося в какой-то угол, вцепившегося в комм. Пальцы мои сами собой набирали номер корабля. Никто не отвечал. А ещё ящики перестали сталкиваться, замерев неподвижно где-то рядом. Антаанар не мог так поступить. Он просто не посмел бы, у него духа бы на это не хватило. Хватило. Посмел. Поступил. Греф бы не допустил этого. Допустил. Он всё ещё не отвечает на мои сигналы. Я остался один на один с Космосом. Мысль эта крутилась в голове, заняв весь объем моего разума. Один на один. Только я крошечный, словно мельчайшая песчинка, а его невозможно познать, сколько бы не старались миллиарды разумных. Коммуникатор в руках, глаза закрыты, тишина и ужас. Я не могу так умереть… Не могу… Могу… Да чёрта с два! Резко распахнув глаза, я уставился на крохотное устройство в своих руках, словно оно было источником моих проблем. Это не оно виновато. А один псевдогаалец, который за это поплатится. Теперь мне нужно придумать, как дожить до момента расплаты. Всепоглощающий ужас встречался в моей жизни нечасто. Впервые я с ним познакомился в условиях, в чём-то схожих с нынешней ситуацией. Это было на космической станции, где мы с отцом жили, когда мне было четырнадцать. Тогда мы вместе со сверстниками соревновались в том, у кого меньше мозгов и больше отваги. Брали аварийные скафандры, проходили в стыковочные шлюзы и выходили в космос. Кто дольше всех мог продержаться, не схватившись за спас-трос, зависая возле станции — тот объявлялся самым отважным героем всех времён. Мы называли это «Далекий Прыжок». И однажды, уже возвращаясь с очередной подобной выходки, мы попали в засаду. Там нас ждали несколько техников, медик и мой отец, организовавший эту встречу. Каким образом он прознал, где меня искать я так и не выяснил. Однако, то что произошло после, я запомнил. Мой отец — не стал меня ругать. Он спокойно дождался, пока техники отчитали нашу дружную компанию, а медик объяснил, чем наше соревнование могло закончиться, после чего отвел в сторонку одного из техников и что-то ему сказал. После этого подошёл ко мне и ровным голосом осведомился, сколько у меня осталось воздуха. В первый момент я настолько опешил, что подумал, что мне послышалось. Тогда он повторил свой вопрос. Не найдя смелости ему ответить я промолчал. Взявшись за мою руку, на которой был экран с показаниями снятыми со скафандра, он лично удостоверился, что воздуха ещё достаточно. После этого — он облачился в точно такой же скаф, и повёл меня обратно к шлюзу. Клянусь Космосом, ему пришлось буквально силой меня вытаскивать наружу. А потом он приказал отпустить трос. Оказывается, он успел наладить свой коммуникатор на мою волну. Или попросил техника об этой услуге. Разумеется, в ответ на эту «просьбу», я вцепился в страховку с удвоенной силой. Тогда он отстрелил трос, повернув рычаг на крепеже. Вот тогда-то я и почувствовал всю прелесть ужаса. А мой отец спокойно себе висел неподалёку и равнодушно наблюдал за моими попытками ухватиться хоть за что-то. То есть нет, сейчас я понимаю, что он просто контролировал ситуацию, но тогда я видел это по-другому. — Хорош верещать. Тебе это помогает? Нет. Ты только расходуешь воздух. Успокойся. — Мой родитель весьма тактично меня заткнул, минут через пять. — Если ты обратишь внимание на то, что происходит вокруг, то заметишь, что база никуда не делась, как, впрочем, и я. Теперь, ты должен сделать следующее — наматываешь трос и кидаешь его мне. Я тебя подтащу. Признаться, я тогда так перепугался, что улечу в открытый космос, или, что он меня так и оставит там, что заткнулся мгновенно. Смотал трос, бросил и целую вечность наблюдал за тем, как моя страховка летит в сторону отца. Тот поймал, подтянул меня к себе, и мы мирно удалились обратно в шлюз. Позже я заметил, что у отца был припасён ещё один страховочный трос с магнитом. Уже на базе, когда я попытался в своих рыданиях заверить отца в том, что я больше никогда так не поступлю, он вновь меня заткнул и принялся мне объяснять, в чём я был не прав. По его мнению, я был неправ лишь в том, что не обезопасил себя запасным вариантом, понадеявшись на то, что успею схватиться за отстёгнутый от скафа трос. Ругать он меня снова не стал. Он поступил куда хуже. Через пару дней он взял меня с собой на ремонтные работы обшивки базы. За несколько подобных вылазок я обшагал всю базу снаружи. Электромагниты в ботах в этом мне помогли. А отец следил, чтобы я не убился, пока знакомлюсь с космосом. — Гнаться за острыми ощущениями — дурость. Этим развлекаются те, у кого скучная жизнь или слишком много денег. Умереть ты можешь в любой момент, твоя же задача сделать всё, чтобы этого не произошло. — Отец наматывал свой спас-трос, уже завершая обход, и давал мне наставления. — Ты должен всегда уметь оценивать ситуацию, какой бы паршивой она не была. Самое худшее, что может случиться с тобой на станции — если тебя выбросят в космос. Медленная смерть. Но, даже если тебя вытолкнут сюда без скафа, у тебя всё ещё есть шанс выжить. У тебя будет секунд двенадцать, пока ты будешь в сознании и минуты три, прежде чем ты окончательно помрёшь. Поэтому, всегда носи с собой комм, чтобы успеть послать сигнал бедствия. Я бы сказал, что мой родитель был тем ещё оптимистом. Но тогда мне это показалось откровением, и с коммуникатором я с тех пор старался не расставаться. После того, как я перестал терять рассудок от осознания того факта, что оказался в космосе, когда научился более или менее контролировать эмоции, мой отец свёл меня с Маером и парой других своих знакомых, среди которых были и пилоты. Да и сам стал уделять мне больше времени. Возможно, за счёт этого я и сумел дожить до своих лет. Он научил меня определять приоритеты в подобных ситуациях, научил не бояться космоса, и привил мне привычку полагаться на разум, вместо эмоций. Эмоции хороши как одно из средств, в то время как разум контролирует весь набор доступных тебе инструментов. В первую очередь, оказавшись в сброшенной грузовой капсуле, требуется себя обезопасить. Для этого нужно понять, что может меня убить, что убьёт меня быстрее всего, и на что я могу повлиять, а на что нет. Первое — давление. Большинство смертей в космосе происходит из-за разгерметизации кораблей. Не из-за потерь воздуха, а из-за давления. Внутри тела человека давление примерно равно одной атмосфере, в то время как в космосе давление стремиться к нулю. Люди прекрасно себя чувствуют на планетах, чьё атмосферное давление приближено к земному, поскольку на подобных космических объектах «воздух давит» на тело снаружи с той же силой, с которой наше нутро (а если точнее — кислород, азот и прочие газы, которыми мы дышим), рвётся наружу. При этом, следует учесть, что человеческое тело удивительно и может приспособиться к ситуациям, когда атмосферное давление превышает единицу во много раз. Не без последствий, конечно, но… А вот с понижением проблемы. Во вне нашего тела, давление всё ещё стремится, а вот сдерживать его нечем. К счастью, от этого я в безопасности за счёт капсулы и за счёт скафандра. Идём дальше. Воздух. В баллонах, которые прикручивают к скафу, есть запас воздуха часов этак на восемь. Плюс воздух, который есть в самой капсуле. Проблема заключалась в том, что им я пользовался вовсю и количество его сократилось. Сказывалось то, что я поддался панике. Расход воздуха у всех разный, но когда вы активно двигаетесь, кричите или нервничаете, этот самый расход увеличивается. Ну и ещё когда активно размышляете. Невесело. Если выживу — дам сам себе подзатыльник за ту истерику. Самое низкое потребление кислорода происходит во время глубокого спокойного сна. В этот момент я пожалел, что у меня нет того спрея, которым воспользовался Антаанар. Это бы повысило мои шансы на выживание. С другой стороны, может, есть что-то в ящиках? Там же какие-то медицинские препараты, которые я специально грузил. Заказчики и производители — гаальцы. Даже если что-то и есть, то у меня не хватит навыков и знаний, чтобы изготовить подобное зелье. Значит нужно забраться повыше, двигаться поменьше и ждать, пока не станет совсем плохо, после чего переключаться на запасы скафандра. Температура. Ну, тут я вновь в безопасности. Всё же те, кто проектировал одежду для выхода в космос, знали толк, в своем деле. Теперь оставшиеся проблемы. Если в меня врежется астероид, я труп. Если сволочь, захватившая мой корабль, решит по мне пальнуть — я труп. Если меня не подберут в течение следующих часов девяти — я труп. Расклад не очень, но я не могу с этим ничего сделать. По комму я связаться ни с кем не могу, разве что активировать аварийный сигнал и надеяться на чудо. Ещё коммуникатор можно подключить к скафу, чтобы он проработал дольше. Значит, встаёт вопрос с энергией. Фонарик придётся отключить. И вновь оказаться в темноте. В давящей тишине. Вот ведь… В итоге я пришёл к выводу, что свет я буду включать, когда станет уже совсем невмоготу. Потом решил включать фонарик раз в пять минут. Потом раз в десять. Потом отключил вовсе. Появилось понимание хотя бы частичного контроля ситуации. С этим можно жить. А вот когда мне захочется пить…***
В итоге меня всё же вытащили. В какой-то момент я отрубился, а следующее, что я обнаружил перед собой, было лицо одного из детей Гаалы. Спасло его от получения фингала только то, что у меня не хватило на это сил. Ну, а ещё то, что он был не один, в форме и при оружии. Меня в спешном порядке вытряхнули из скафа и засунули в медотсек. Пока меня тащили, я успел заметить, насколько же разительно отличались два корабля. Если у меня на борту преобладали прямые углы, то здесь всё было настолько округлым, что даже голова кружилась. Если на моём корабле царил вечный полумрак, то на этом всё было залито ровным желтоватым светом. Если мой лазарет был крошечной коморкой, то здесь можно было разместить целый полк. Ко мне приставили четырёх солдат и двух медиков, от которых я пытался отмахнуться, пока они тыкали в меня различными датчиками и пытались вкатить в меня какую-то дрянь. Ситуацию спасло то, что в этот момент произошло мое личное знакомство с капитаном Наклаая. Он был обряжен в военный китель, на груди виднелись планки медалей или даже орденов. Сопровождал его фэянин. Встретить их я решил с выражением ухмылки на лице, которую слегка подпортило то, что один из ушлых врачей всё же вонзил в меня иглу и ввёл неизвестный мне препарат. Истерики не получилось. Потирая уколотую руку, я сверлил взглядом гаальцев, приставленных ко мне. Вначале я хотел броситься на них, но потом это стремление слегка поутихло. Гаальский офицер переговорил с главным врачом, оглядел пустой медотсек и наконец-то повернулся ко мне. Полное недоумение на его лице я смог бы распознать даже если бы не провёл долгие часы, пытаясь разгадать эмоции Лапа, пока мы играли в карты. — Рейнджер Леонид, мне доложили, что вашему здоровью более ничто не угрожает и потому я жаждал бы уточнить у представителя столь отчаянной профессии, что привело его на мой корабль столь замысловатым способом. — Наклаая сцепил руки, образуя форму ожидания ответа. Хорошо хоть мы уже общались по комму, представляться не нужно. — Капитан. — Я отвесил ему кивок. Я думал, что сорвусь, но, то ли инъекция была с успокоительным, то ли сил у меня после прогулки не осталось, так что разговор прошёл куда более мирно, чем я рассчитывал. — Меня вышвырнули в космос за мою страсть помогать другим. Этот ваш хвалёный док отчего-то решил, что мне самое место в грузовой капсуле. И потому я хотел бы сразу уточнить, все гаальцы такие лживые сволочи или мне просто везёт? — Вы забываетесь, рейнджер, — это фэянин, подпиравший капитана с правого бока, решил вставить свое веское слово, — капитан Наклаая только что спас вам жизнь! — Да неужели? За спасение своей жизни я готов отблагодарить его отдельно. А вот за остальное… Вы же ведь вроде как должны были быть мирным пассажирским лайнером, верно? Может я что-то упустил в этом названии? — Повисло молчание, образуя тишину. Нет, только не снова… На одном из датчиков что-то запищало и я тут же заговорил, чтобы вернуть хотя бы звук собственного голоса в этот мир. — Ладно, плевать на название. Вы вроде как просили моей помощи, всвязи с эпидемией, верно? Так где больные, капитан? Где заражённые? Где карантин? Наклаая качнул головой. Повернувшись к медику, он переплёл пальцы в очередном жесте, который был мне незнаком. Чёрт, да сколько же этих жестов у них? Теперь они будут по полчаса подбирать слова, чтобы как можно вежливее объяснить мне, что всё не то, чем оно кажется, а на самом деле они тут детский утренник ставят… Я не могу ждать! Тем более в тишине. Эта тишина… Опять тишина… Только я открыл рот, чтобы объяснить им, что с меня довольно той чуши, которой они меня кормят, как в плечо вонзилась ещё одна игла. В то же самое место! Ну, трёхглазый, я до тебя доберусь! Стоило мне рыпнуться, как охранники сделали шаг в мою сторону. Пришлось укладываться обратно на кушетку. Ничего, этого доктора я запомнил. Хм… Сознание сжижилось. Не сгустилось, а именно сжижилось. Опять успокоительное? Врачи принялись перешёптываться, и потом один из них вроде как сложил руки в форме согласия и повернулся к капитану, подтверждая, что беседу можно продолжать. Ну, по крайней мере, мне так показалось. — Леонид, вы меня слышите? — капитан отчего-то решил, что у меня проблемы со слухом, пришлось его разубеждать, кивком. — Мы приносим вам свои извинения за вынужденное сокрытие и искажение информации. Вам будет предоставлена каюта, в которой вы можете находиться до момента приземления на Дуэдэ. — Хрен тебе. — Попыток сесть я уже не предпринимал, мало ли как среагируют эти вооруженные инопланетяне. А вот говорить мне удавалось вполне неплохо. И это хорошо. — Я хочу обратно на свой корабль. — Это невозможно, рейнджер! — Опять этот фэянин. Что ж он такой недовольный всем? — Вы останетесь на борту этого корабля до… — А теперь послушайте меня, кто вы там… У вас тут какая-то спецоперация, это даже малоку ясно. Чихать я хотел на ваши заговоры. Мне не интересно. — Я повел взглядом, рассматривая одного гаальца за другим, после чего остановился на капитане Наклаая. — Настоящей целью моей вылазки было проверить, действительно ли доктор Антаанар, скрывающийся от пиратов, находиться на Уудлане. Я это сделал. Даже более того — я притащил его вам сюда, на блюдечке с золотой каёмочкой. И пока я это делал — меня чуть было не убили. А этот чёртов док ещё и вышвырнул меня в космос в грузовой капсуле. Загляните-ка в свои га-саи и скажите мне, что у меня нет права требовать у вас вернуть мне мой корабль, которого я лишился из-за вашего задания, в которое вы втянули меня обманом. — Это была ваша личная инициатива… Фэянин начал что-то бурчать, но я на него не обратил внимания, следя за капитаном. Тот смотрел на меня в ответ, медленно мигая своими глазищами. Тот лепет, что нёс сейчас представитель расы фэй, был неважен. Важно было лишь слово капитана. А что до всего остального — это была звуковая завеса, которая подтверждала, что я больше не в капсуле. Главное чтобы у меня вдобавок клаустрофобии не появилось. Не смеяться… Пилот корабля, который не может зайти на корабль, потому что боится замкнутых пространств. Рейнджер, который не может летать… Это же даже не забавно, так почему я ухмыляюсь? Хоть и слабо, но факт остаётся фактом. Что там пищит? Давление у меня скачет, вот индикаторы и верещат. Доктор стремится ко мне с очередной дозой, но я поднимаю руку и смотрю на него. Я хочу быть в сознании, когда мне ответят. Врач качает головой, косится на мониторы и делает ещё шаг. Надо успокоиться. Вдох, выдох… Прибор замолк. Шаг, шорох, стук сердца, звуки дыхания… Всё хорошо. Когда вернусь на корабль — там всегда будет играть музыка. Ни единого мгновения тишины. Ну что же ты зараза гаальская молчишь? Язык проглотил? — Вам возместят… — Нет. — Пальцы ухватились за переносицу. Почему меня успокаивает этот жест? Кто знает… Привычка. — Не надо мне никаких возмещений. Мне нужен мой корабль. Вы заберётё Антаанара, я получу Грефа и Лапа, после чего мы разбежимся. — То есть на борту есть как минимум два члена вашего экипажа, которые могут находиться в сговоре с Антаанаром, из-за которого вы здесь. Вам не кажется, что это мог быть банальный бунт? — Фэянин видимо попытался найти способ избежать операции по захвату корабля, решив выставить меня и мою команду виновными. — Так чего вы от нас-то хотите? Это ваша команда и вы должны быть благодарны… — Уважаемый фэй, не знаю вашего имени и что вы здесь забыли, Греф это мой корабль, вернее — виртуальный интеллект, помогающий мне управлять кораблём, а Лап — гаальский подросток, мой пассажир. — Я почувствовал, как химия препарата глушит эмоции и потому даже не обозвал его никак. — Ни один из них не смог бы противопоставить захватчику ничего. Я полагаю, что ваш Антаанар отключил Грефа, в то время как Лап заперт где-нибудь. И теперь, этот спец по глаамории пытается удрать на моём корабле, куда-нибудь туда, где его будет уже не достать. Фэянин пробурчал что-то под нос и заткнулся. Наклаая смотрел на меня переваривая услышанное. Когда же он заговорил, я уже готовился к отказу. Потому что слабоваты мои доводы. Это мои проблемы. На то и был расчёт. Рейнджер птица вольная и все проблемы, которые он огребёт — разбирать ему самостоятельно. Единственное «но» — может быть Антаанар им действительно важен и потому они не могут его отпустить. — Леонели, свяжитесь с планетой и запросите разрешение на захват судна. Ролоон, попытайтесь связаться с кораблём рейнджера. Любыми способами поддерживайте связь. Что же касательно вас, Леонид, — гаалец остановил свой тяжелый взгляд на мне, после того как отослал фэянина и одного из своих трехглазых собратьев, — вы останетесь под наблюдением медиков, до тех пор, пока мы не сядем. — Но я хочу на свой корабль… Я должен участвовать в захвате! Вы не сможете им управлять! Это мой… — Это всё, рейнджер. — Стойте! Это произвол! Я хочу… Наклаая развернулся и направился к выходу, не слыша мои причитания. Я пытался что-то возразить, доказать, объяснить, но меня примотали к койке и больше капитана я не видел. Ко мне был приставлен охранник, а где-то поблизости вечно ошивался врач. Мне активно вкалывали успокоительное и обрабатывали мои телесные раны. Наконец-то я избавлюсь от тех царапин, до которых у меня руки не дошли и которые не успели зажить за время полёта. Я пытался разговаривать со своими надсмотрщиками, но это превращалось в сплошную пытку, потому как они либо молчали в ответ, либо отвечали лишь спустя час времени. Позже ко мне прислали ещё одного врача, который попытался заняться моим разумом, сразу же объявив мне, что у меня возможна болезнь Глубокого Космоса. Я послал его в чёрную дыру, за что получил ещё один укол. А потом я говорил. Много говорил. О том, как оказался один в космосе, о том что виновен в смертях мирных граждан, о том как виноват перед Лапом, о том как мне плохо без Грефа, о своем отце и о том как он меня учил. Всего чего я наговорил я уже не помнил. Помню только, что в какой-то момент говорить у меня уже не получилось и я заснул. А проснулся я уже на Дуэдэ. Опять Дуэдэ…