Back Where We Belong

Come down with me, come down when you need me but for now I want you to be happy. Она идет прямо по кромке прозрачной холодной воды, иногда наклоняясь, чтобы поднять особенно красивый камешек и, высунув язык и прищурившись, взвешивает его на маленькой ладошке, а потом, если он подходит под ее высокие, но неизвестные никому стандарты, утвердительно кивает, бросая находку в плетенную корзинку. Лох-Несс с его крутыми скалистыми берегами, полыми холмами и темными, глубокими водами совсем не место для маленькой девочки, что разгуливает одна в этих диких местах. Тем более, что, — а это знает каждый житель Британских островов, — в озере обитает древнее чудовище. Но она здесь, расхаживает по берегу, бормоча что-то себе под нос, и ни капельки не боится, наоборот, у нее вид такой, будто вся эта древняя земля принадлежит ей. В золотых волосах венок из чертополоха и вереска, а ноги совсем босые и чумазые от вязкой глинистой почвы. Никлаус настороженно наблюдает за ней из своего укрытия: Самайн уже прошел, а бревна священных костров местные скинули в озеро. Близится конец осени, и северный ветер кружит яркие листья в веселом водовороте, оставляя на поверхности воды узорчатую рябь, но девчушка одета совсем легко, будто она и не человеческий ребенок вовсе, а дитя фейри, которым чужд холод. Останавливается, сладко потягиваясь, а потом окидывает скептическим взглядом содержимое своей корзинки, видимо решая уже уйти домой, но тут ее внимание приковывает какой-то блеск в воде. Девочка откладывает корзинку в сторону и осторожно входит в ледяную воду по самые коленки, а Никлаус хочет фыркнуть: течение здесь быстрое и коварное, не каждый взрослый мужчина сможет выплыть, что уж говорить об этой маленькой нахалке, что посмела вторгнуться в его владения, даже не подумав взять с собой защитный оберег или вооружиться наговором, отводящим злых духов. Она заходит еще глубже, пошатываясь, ноги скользят по покрытым водорослями камням, а потом наклоняется, чтобы достать камушек, но поскальзывается, уходя в воду по макушку, сбитая быстрым течением. «Поделом!» — мстительно думает Никлаус, наблюдая, как венок из чертополоха и вереска плывет по направлению к нему, а девчушка размахивает руками, стараясь вырваться из смертельного плена ледяного водоворота, но почему-то не кричит, не издает ни звука. Упрямая девчонка никак не желает сдаваться, изредка выныривает на поверхность, глотая ртом воздух, а потом вновь камнем идет ко дну. Беззвучно, тихо. Из горла Никлауса вырывается утробный рык, когда он ныряет в прохладные, родные воды, подхватывает девчушку, усаживая ее к себе на спину и выносит на берег. Ее всю трясет от холода, она выплевывает воду, что почти достигла легких, поджимает под себя босые ноги и смотрит на него во все глаза: то ли на дракона, то ли на одного из тех доисторических динозавров из книжек Мэтта. Никлаус фыркает, не видя в глазах девчушки ни капли страха, лишь неуемное любопытство, когда она, все еще дрожа, сглатывает и поднимается на ноги, подходя к нему ближе. — Latha math, — вежливо здоровается она на неумелом гаэльском, неправильно расставляя ударения, и если бы Никлаус был в своем человеческом обличие, то рассмеялся бы. Воистину странное человеческое дитя! — Is e m 'ainm Caroline, — представляется она, протягивая руку к неизвестному существу, что возвышалось над ней словно скала, прожигая внимательным взглядом желтых глаз. Никлаус снова утробно рычит, отходя глубже в воду. И зачем он вообще позволяет ей говорить? Надо потребовать свою плату за спасение ее жизни и все. Но что он может взять у несмышлёного ребенка? — Подожди, — вскликивает Кэролайн, когда видит, что ее чудовище уходит обратно в озеро. — Fuirich! — Говори на своем языке, sasannach leanabh, * — недовольно шипит Никлаус. — Я достаточно долго живу на этом свете, чтобы знать древнесаксонский, а уж с вашими современными коверкованиями как-нибудь справлюсь, — последние слова он говорит едва слышно, буквально себе под нос, но неуемная девчонка все слышит. — Значит тебе больше тысячи лет? — скептически тянет она, морща нос, будто для того, чтобы убедить ее в этом сомнительном факте, не достаточно того, что перед ней стоит мифическое чудовище из бабушкиных сказок, которое еще и разговаривает с ней. Никлаус почти ошарашенно смотрит на нее, размышляя, какова вероятность, что девчонка действительно сумасшедшая, но тут Кэролайн выдает: — Спасибо тебе, Несси, за то, что спас меня, — она приседает в неуклюжем реверансе, а потом поднимает на него взгляд, словно ожидая ответной любезности. — Не называй меня так, sasannach leanabh, — зло рычит чудовище, окончательно сбитое с толку странным поведением наглого ребенка. Еще и посмела обозвать его эти отвратительным именем, данным ему глупыми людишками! — А как тебя называть? — тут же интерсуется Кэролайн, немного хмурясь, явно недовольная тем, что правила вежливости не были соблюдены. Никлаус с подозрением щурится, осматривая проныру, которая пытается выведать у келпи его имя: в Шотландии каждому известно, что коли человек узнал истинное имя стража озера, то тот навечно будет обязан ему служить. Девчонка улыбается, видя его колебания, и он понимает, что Кэролайн прекрасно об этом известно, как и о том, что он ни за что не скажет ей свое настоящие имя. — Клаус, — выдает свое неполное имя чудище после некоторого раздумья, и смотрит на посиневшие губы девчонки, думая о том, что она, наверно, умрет от воспаления легких гораздо раньше, чем выплатит ему долг. Кэролайн хихикает, понимая, что он не сказал ей всю правду, и лукаво интересуется: — Как Санта-Клауса? Никлаус снова рычит: поистине невозможно наглое, дерзкое и странное дитя! — Sasannach leanabh… — грозно начинает чудище, желая объявить девчонке то, что теперь она его должница и покончить с этим странным разговором, но нахалка его перебивает. — Не называй меня так, — передразнивает его голос девчушка. — Меня зовут Кэролайн. Чудище кидает на нее высокомерный взгляд, не желая поддаваться командам какой-то смертной мелюзги, что переворачивает все его представление о мире с ног на голову. — Я спас твою жизнь, и теперь ты должна отдать мне долг, — злорадно заявляет Никлаус, ожидая хотя бы на этот раз увидеть слезы или страх, но Кэролайн согласно и спокойно кивает, хотя ей наверняка рассказывали, что чудище из озера пожирает людей в один присест, даже косточки не выплевывает. — Даю тебе десять лет, чтобы исполнить три моих желания, — угрожающе шипит Никлаус, приближаясь к девчонке, отчего по озеру идут мелкие волны, а вода снова достигает ног Кэролайн, вынуждая ее поджать аккуратные пальчики. — А если не сможешь, то я утащу тебя на дно своего озера, и никто не сможет тебя спасти от жуткой смерти. — Загадывай! — смело заявляет Кэролайн, начиная смешно подпрыгивать на месте, чтобы немного согреться, а древнее чудовище окончательно теряется: он не знает, что ему требовать от девчонки, поэтому выпаливает первое, что приходит ему в голову, и о чем он потом наверняка пожалеет: — Будешь приходить сюда каждый второй день недели все десять лет, — торжественно объявляет Никлаус, пытаясь понять, зачем ему это понадобилось снова видеть этого наглого, невыносимого ребенка. Не мог попросить ее первенца? Достать чешую одной их морских дев, его сестер, что живут там, где Лох-Несс впадает в Атлантический океан? Или душу, в конце концов? Кэролайн заливисто смеется, согласно кивая, а потом подбегает к кромке озера, около которой плавает ее венок, криво нахлобучивает его на голову, хватает свою корзинку и спешит вверх по холму, иногда оборачивается и машет рукой невиданному чудищу, — то ли дракон, то ли один из тех доисторических динозавров из книжек Мэта, — что провожает ее задумчивым взглядом, отчего-то отчаянно желая, чтобы завтрашней день быстрее прошел. * дитя англичан * * * Кэролайн сведет его с ума. Это Никлаус понял еще с их первой встречи, но когда через день она прибежала к нему с корзинкой для пикника, напичканной едой, в теплой одежде, да еще прихватив с собой клетчатый плед и термос с обжигающим чаем, явно намереваясь провести с чудищем весь день, он понял, что своим странным желанием отяготил собственную жизнь, но никак не жизнь маленькой любознательной задиры, что постоянно заваливала его странными для ребенка вопросами: знал ли он доброго короля Артура, видел ли саксонские завоевания и друидов, что окропляли священные камни кромлехов кровью, встречал ли он лорда-протектора Кромвеля, что таит в себе дальний озерный остров около Форта-Августа? Никлаус огрызался, клял несносное дитя на чем свет стоит, грозился сделать так, чтобы у нее язык присох к небу, но все равно рассказывал ей истории о давних временах, позволял его перебивать и терпеливо выслушивал ее глупые детские переживания о разводе родителей, о детях, что не принимают ее из-за того, что здесь она чужая, о книгах, что она читает, и мечтах, которые лелеет. Не рассказывал ей Никлаус лишь о том, что может обернуться человеком по собственному велению, не желая, чтобы Кэролайн забывала о том, что он древнее чудовище, способное в любой момент утащить ее на дно. Но она все равно забывала, а, скорее всего, никогда и не видела в нем монстра, храня их общую тайну, поражая его храбростью и своим внутренним светом. Заставляла его приносить ей красивые камешки из самых глубин Лох-Несса, а потом делала из них ожерелье, что издавало на ветру тихий перезвон. Научилась плавать в воде так быстро, используя сильные течения, что успевала уцепиться за его длинный хвост, а когда он негодующе пытался ее сбросить, лишь хохотала, взлетая высоко в воздух. Когда Кэролайн стукнуло шестнадцать, Никлаус позволил ей оседлать свою спину, хоть и никто никогда не слышал, чтобы келпи добровольно позволил стать человеку своим наездником. Лишь волшебная узда, надежно спрятанная в полых пещерах озерного берега, могла заставить келпи подчиняться смертному, выполнить любое его желание, но Кэролайн и не стремилась к этому, никогда ничего не просила от Никлауса, кроме его историй. Они плыли долго, до самой ночи, пока не достигли потаенной бухты, где обитали его сестры Фрея и Ребекка. С враждой и недоверием сначала приняли они человеческую девушку, но свет Кэролайн мог растопить любой лед, поэтому очень скоро морские девы принялись заплетать ее длинные светлые волосы в замысловатые косы, украшая их жемчугом и янтарем, пока Клаус мирно отдыхал неподалеку, в полудреме слушая нескончаемую болтовню девчонки, которая отчего-то согревала его сердце. Годы шли, Кэролайн все хорошела. Ее красота отливала золотом, слоновой костью и бирюзой. Она говорила все меньше, смеялась тише, но так же звонко, чаще смотрела на Никлауса с какой-то потаенной грустью, просиживая на берегу Лох-Несса до самой темноты, окруженная разложенными книжками по разным школьным предметам, пока ее чудовище мучилось от непонятных чувств, что росли в черством и холодном сердце, заставляя каждый раз с отчаянным нетерпением ждать ее возвращения к нему. Прошло шесть лет с тех пор, как он спас маленькую девчонку из ледяной воды, но два желания так и остались не загаданными, хотя Никлаус редко вспоминал об этом, довольствуясь тем, что Кэролайн почти всегда была рядом. Но с каждым годом, его желание показаться девушке в человеческом облике росло, и хранитель озера боялся признаться сам себе, что было тому причиной. В то утро, когда Кэролайн исполнилось восемнадцать, Никлаус знал, что все изменится: в воздухе тянуло горечью полыни, а ветер сменился на Восточный. — У меня для тебя подарки, — как всегда высокомерно заявил он, а Кэролайн лишь смущенно улыбнулась своему чудищу, подходя ближе к воде. Красивые перламутровые гребни от Ребекки и Фреи, которыми она тут же собрала свои длинные волосы, и ярко-зеленый светящийся камешек с аккуратным отверстием посередине, через которое была продета грубая веревка. Кэролайн восхищенно уставилась на подарок, тут же надев его на шею под довольный взгляд Никлауса. — Это осколок метеорита, что упал в озеро в незапамятные времена, — самодовольно сообщил Никлаус, любуясь сиянием амулета на фоне ее белоснежной кожи. — С Днем Рождения, Кэролайн. — Спасибо, — девушка вбежала в воду, обнимая свое чудище за длинную шею, а потом отстранилась, как-то неуверенно глядя на него. — Нам надо поговорить, Клаус. И она рассказала ему о том, что собирается покинуть его, нарушив их уговор, что там, за пределами их глуши, ее ждет целый мир, учеба, планы на будущее, большие города, искусство… Кэролайн клялась, что будет приезжать, что никогда его не забудет, снова не понимая, что перед ней не домашний питомец, не дикая зверушка, прирученная ее нежной рукой, а настоящее древнее чудовище, могущественный хозяин озер, и ее долг ему еще не был уплачен. Внутри Никлауса все клокотало от гнева и ненависти, от боли и разочарования. Ему бы следовало отнять ее жалкую жизнь, навсегда поймать в ловушку холодных глубин, вырвать лживое сердце, но его собственное сердце не могло этого позволить. — Ты забыла, что являешься моей должницей, sasannach leanabh, — прорычал Никлаус, отплывая на середину озера, пока Кэролайн в ужасе смотрела на него, уже зная, что произойдет. — И пока десять лет еще не истекли, вот мое второе желание: ты останешься здесь. * * * Кэролайн продолжила приходить как раньше, но теперь оставалась на берегу не дольше, чем на десять минут, ссылаясь на то, что в условиях их сделки ничего не говорилось о времени, которое она должна была с ним проводить. Ее свет потускнел, а голубые глаза оставались холодными, когда она смиряла его тяжелым взглядом. Никлаус злился, насылая туманы и дожди, топя рыбацкие лодки, и не знал, как ему все исправить, как побороть то ядовитое чувство, что поселилось в его сердце, сделав слабым и безвольным против ее страданий. — Ты влюблен, Никлаус, — печально заявила Ребекка, когда брат в третий раз приплыл в их бухту без Кэролайн. — Покажись ей в истинном обличье. Не мучай ни ее, ни себя. Это нормально хотеть чего-то, чувствовать, желать взаимности… — Она смертна, Ребекка, — сурово ответил Никлаус, расхаживая в человеческом обличье по берегу, сверкая глазами цвета морской глубины. — И ненавидит меня. — Ты отнял у нее то, чем люди дорожат больше всего, брат, — возмутилась Фрея, всплескивая руками. — Лишил ее выбора. И если ты действительно любишь Кэролайн, то откройся ей. И предоставь самой решать свою судьбу. — Но это и моя судьба тоже! — взревел Никлаус, чувствуя, как каменное сердце разрывается на части от боли. — Что мне делать, если она не ответит взаимностью? Я никогда не говорил ей о том, что чувствую… Фрея, она до сих пор считает меня мифическим чудовищем, которым пугают детей! Хранитель озера, почти такой же древний, как земля под его ногами, был сражен великим недугом, страшнее любой чумы: любовью к смертной девчонке, что вырвала его сердце и забрала себе. Хотела его покинуть, разорвав на части то, что осталось от его души, забрав все тепло, все его надежды, все мечты. Как часто Никлаус думал о том, чтобы открыться ей? Как часто желал ощутить жаркие прикосновения той, что целиком и полностью владела его разумом, всем его естеством? Сколько времени прошло с тех пор, как он впервые почувствовал обжигающую ревность при упоминании Кэролайн каких-то школьных мальчишек, что, без сомнения, увивались за ней? Когда впервые осознал, что отчаянно, до дрожи, до опустошающего воя хочет держать в объятиях эту несносную, упрямую девчонку, что вынудила его когда-то спасти ее от верной смерти, не издав при этом не звука? — Ты бессмертен, Никлаус, — Ребекка аккуратно заключила лицо брата в свои ладони, поглаживая острые скулы. — И ты будешь сожалеть целую вечность, если не попытаешься. * * * Кэролайн стоит на берегу озера и, оттягивая пальчиками рукава теплого вязанного свитера, всматривается в темноту. Сегодня Самайн, и весь их небольшой городок празднует, хоть у подростков этот день не вызывает столько уважения, сколько у стариков, что чтят древние обычаи зажигания костров. Ее друзья предпочитают разгуливать в дурацких костюмах, прихлебывая пиво, потешаясь над легендами, но Кэролайн знает, что все сказки до единой — чистая правда. Завтра стукнет ровно семь лет, с тех пор, как Лох-Несское чудовище спасло ей жизнь. Как тут не поверить, что монстры реальны? Вот только Кэролайн никогда не считала свое чудище монстром. До того дня, когда Клаус разбил ей сердце своим жестоким желанием, лишив ее будущего, приковав еще на три года к этому месту. К тому времени, Кэролайн стукнет двадцать два. Когда ее сверстники будут заканчивать престижные университеты, смотреть мир, строить карьеры или создавать семьи, она только вырвется из своего маленького городка… Но Клауса все нет, и девушка начинает волноваться, — хоть до сих пор не желает с ним разговаривать, — подходит ближе к берегу и опускает руку в холодную воду, слегка баламутя ее. — Клаус, — тихо зовет она, чувствуя смутную тревогу. От дыма костров Самайна слезы сами идут из глаз, а полые холмы сзади нее поют свою гудящую песню. И ей кажется, что песня эта на гаэльском, что она может расслышать тихие печальные слова. Tha gaol agam ort. Я полюбил тебя… — Здравствуй, Кэролайн, — раздается сзади нее знакомый голос, и девушка резко разворачивается, впопыхах утирая соленую влагу с щек. Рассматривает таинственного красивого незнакомца, который медленно приближается к ней, словно боится спугнуть. — Здравствуйте, — отвечает она, хмурясь. — Простите, я вас знаю? — Конечно знаешь, sasannach leanabh, — мягко смеется незнакомец, но взгляд у него грустный и тяжелый. У Кэролайн внутри все холодеет, когда она рассматривает его лицо в свете луны, а потом тихо охает, прижимая руки ко рту. — Клаус? — неуверенно спрашивает девушка, отступая на шаг назад. — Этого не может быть… — Прости, Кэролайн, — он приближается к ней, хоть и видит, что она напугана, что не может поверить в то, что видит. — Я думал, что будет лучше, если ты не узнаешь… Ее озерное чудище, на чьей спине она каталась, чьи истории о давних временах с упоением слушала… Ее лучший друг, что показывал ей различные чудеса, всегда был опорой и поддержкой, а потом разрушил ее жизнь… Он выглядит совсем как человек, и лишь в глубине зеленоватых глаз можно отчетливо разглядеть золотистое свечение. — Господи, — выдыхает Кэролайн, а потом срывается с места и бежит вверх по холму, напуганная и разозленная, но Клаус быстро оказывается рядом с ней, хватает за руку и притягивает к себе. — Не бойся, меня, — просит он, глядя ей прямо в глаза, а Кэролайн чувствует его жар, его силу и злится пуще прежнего. — Я не боялась тебя в облике чудища, так с чего мне бояться теперь? — с яростью спрашивает она, вырываясь из его объятий. — Я не могу поверить, что ты скрыл это! Зачем, Клаус? Что тебе еще надо? Ты уже забрал мое будущее, что еще я могу тебе дать? Свою жизнь? Свою душу? За что ты так со мной? — Кэролайн в отчаяние бьет его в грудь, отталкивая от себя, не в силах сдержать слезы обиды. Клаус лишь сильнее прижимает ее к себе и ждет, когда его упрямая, своенравная девчонка перестанет бороться, склонив голову ему на плечо и обнимая в ответ. Он боится собственных слов, желаний, мыслей. Но еще больше он боится сожалеть вечность, если не скажет ей то, что должен. — Я пришел дать тебе свободу, Кэролайн, — шепчет он куда-то ей в висок, впервые так близко и ясно ощущая аромат ее тела, ее тепло, ее свет, и от этого ему еще больнее. — Это мое последнее желание. — Что? — девушка отстраняется, позволяет его пальцам скользить по щеке, по подбородку и уголку губ, но все еще не верит в то, что слышит. — Ты свободна, — повторяет Никлаус, протягивая ей узду, что он вынул из своего тайника. — Я хочу отдать это тебе. И если ты когда-нибудь захочешь вернуться ко мне, я буду ждать. — Я не понимаю… — кажется, у его своенравной девочки впервые нет слов. Но кому они нужны? Он предоставляет ей выбор. И вечность, которую он может ей предложить — ничто по сравнению с этим. — Клаус? — Я не могу покинуть это место, — он приподнимает ее голову за подбородок, всматриваясь в ее лицо в последний раз. — Но могу подарить тебе бессмертие, если ты когда-нибудь решишься принять этот дар. Я отпускаю тебя, Кэролайн, а ты возвращайся, если захочешь. Я буду ждать, сколько бы времени не потребовалось. Он не может противиться искушению, поэтому легко скользит губами по ее щеке, пока Кэролайн, не в силах вымолвить ни слова, прикрывает глаза и тянется к нему, а потом резко ощущает холод, когда Клаус разворачивается, направляясь к озеру, чтобы вновь стать его хранителем. С каждым шагом, что отдаляет его от нее, сердце разрывается на части, кровоточит, горит огнем, но он сделал правильный выбор. И это будет согревать его вечность. Потому что он уверен: Кэролайн не вернется, не захочет делить с ним бесконечно долгую жизнь, предпочтет свое будущее ему. Ведь она не задала самый главный вопрос, без которого он не сможет подарить ей бессмертие, если она того пожелает. Она ведь не могла забыть про то, что спросила у него будучи еще ребенком, на этом самом берегу? — Подожди! — громко выкрикивает Кэролайн, и Клаус останавливается, но боится обернутся, разочароваться, потерять ее окончательно и бесповоротно. Ждет ее дальнейших слов, как приговора к вечному одиночеству, потому что его жизнь пуста, если у него не будет надежды… — Ты не сказал мне своего настоящего имени, кэлпи, — Кэролайн смеется сквозь слезы, прижимая к себе волшебную узду, что когда-нибудь поможет исполнить ее желание. — Никлаус, — улыбается он в ответ, прежде чем исчезнуть в озерных глубинах. * * * Она идет прямо по кромке прозрачной холодной воды, иногда наклоняясь, чтобы поднять особенно красивый камешек и, высунув язык и прищурившись, взвешивает его на ладошке, а потом, если он подходит под ее высокие, но неизвестные никому стандарты, утвердительно кивает, бросая находку в плетенную корзинку. В золотых волосах венок из чертополоха и вереска, а ноги совсем босые и чумазые от вязкой глинистой почвы. В этот день десять лет назад Кэролайн заключила сделку с хозяином озера, и, выполнив три его желания, получила свободу. А он, взыскав долг, потерял свое сердце. — Никлаус, — зовет она, громко смеясь. — Никлаус… Холмы отвечают ей своей гулкой, вечной песней. Tha mi a 'feitheamh ort, mo ghràdh. Я жду тебя, моя любовь.