Don't let our hearts freeze

      Блеск металла, запах пороха и ледяной взгляд серых глаз — это Баки. Трикодер, синяя форменка и запекшийся на губах сарказм — это Боунс. Леонард свое прозвище терпеть не может, огрызается и говорит, что у него есть имя и что клички — только для домашних зверушек и подростков. Баки себя больше никогда не назовет Джейми, потому что четыре буквы содержат в себе частичку погребенной под пластом времени дружбы и света молодости, а ее настоящее имя — уже не имеет никакого значения. Баки — Зимний Солдат. Снега впитались ей под кожу и скопились вместе с метелью где-то в глубине глаз — зима родила в ней убийцу. Поэтому да — прозвища и кодовые имена она также терпеть не может, как и Боунс. Леонарду очень хотелось бы заглянуть куда-то дальше, чем ее личное дело, ведь эти электронные отчеты никогда не станут автопортретами — лишь той копией человека, которая нужна другим. Энтерпрайз должен доставить Баки Барнс в безопасное место — к сожалению, Земля больше таковой для нее не являлась. И, если Кирк и был в курсе причин, то никому о них не рассказывал. А МакКой не собирается мириться с недосказанностью — Зимняя сидит на кушетке и смотрит в пустоту. Ей вообще-то все равно, что она навряд когда-нибудь сможет зажить нормально — надежды на это давно погребены в горах, под светло-розовым от пролившейся крови снежным покровом. Смотря на Барнс, хочется задаться закономерным вопросом: почему? Почему именно эту девушку избрали на роль жестокого наемника с промытыми мозгами? Почему именно ей вбивали в голову ложные убеждения и отправляли на самую грязную работу? Почему она еще не умерла? Смысла жизни она уже не видит — так, какой стимул? Что сидит в ней, не давая задушить инстинкты самосохранения и закрыть глаза навсегда? Баки цепляется за что-то, что никогда не станет ей спасением, а только медленной и более мучительной смертью. И она не спит по ночам, но Леонард отчего-то уверен: призраки не убитых являются ей, а прошлого. Баки что-то упустила, чего-то не сделала и не удержала в своих тонких пальцах — это не дает ей покоя. Уровни ее жизненных показателей далеки от совершенства — да Боунсу для этого не нужны даже всевозможные приборы. Он это видит в опустившихся уголках губ, помутневшем взгляде и тонких линиях голубых вен. Ему на нее смотреть вовсе не противно, да и жалость в Леонарде совсем не играет. Она вызывает у него интерес. Нездоровый такой. Они на борту корабля вот уже две недели, но Баки все еще не подала голоса. Ее будто и не существует — давно уже. Разъело ее уже дымом, задушил запах смерти и сломили воспоминания, которые такие же обрывчатые, как ее разум. Осколки ее памяти рассыпались по свету, а Барнс, не имея возможности их собрать, страдает от неведения. Но единственное, что она помнит очень отчетливо, Леонард узнал только на третью неделю. Общаясь с Баки больше взглядами, МакКой однажды заметил в ее руках взявшийся из ниоткуда медальон. Старый, поцарапанный с облезшей позолотой, но, как видно — родной. — Что это у тебя? Боунс понятия не имел, зачем задавал вопрос — на все предыдущие Баки никогда не отвечала. Впрочем, МакКой больше хотел заполнить чем-то тишину, а не получить ответ. Странно, что Баки вообще отдали ему в мед. отсек, как будто у него больше не было дел. Хотя нестабильное состояние Барнс во многом объясняло этот выбор. — Это Стив. Ее голос надломленный и хриплый — сколько людей слышали жесткие приговоры? Тонкая рука Баки поднимается в воздух, чтобы показать доктору фото — пожелтевшее, но не утратившее всей прелести. На фотокарточке был изображен улыбающийся молодой человек лет тридцати. — Кто он? Поднять на Баки взгляд означало ощутить покалывание снежинок на коже. — Мой друг. Она опустила голову, сжала медальон и пробормотала что-то себе под нос. Леонард был почти уверен, что это было: «Он погиб». Ведь это так очевидно — наемная убийца живет ради погибшего друга. МакКой не очень-то верит в такие развязки, но… Барнс ведь никогда не опровергнет его мысли. А Баки по ночам боится закрыть глаза — там он. Она убила его. Своему лучшему другу всадила пулю в лоб в далеком двадцать первом веке, а сейчас обречена на жизнь в этом бесполезном для нее будущем. Гидра была слишком жадной, чтобы позволить времени забрать ее далеко отсюда. Стив пытался ей помочь. И все должно было быть, как в фильмах — у него должно было получиться, они зажили бы счастливо, завели семью, детей, вспоминали бы свои казусы из детства, но… Для Баки все было кончено, еще когда ей впервые смешали мозги в блендере и отправили на первое задание. Барнс запоминала всех так тщательно, что загоняла себя в ловушку из ненависти — ей хотелось избавиться от всех камней, притягивающих ее на самое дно, но это было бы слишком хорошо. Баки не хотела добавлять Стива в список своих жертв — ее палец дрожал в миллиметрах от курка. Кажется, она даже плакала. Но Зимняя была в ней сильнее — Роджерс успел лишь прошептать ее имя, прежде чем рухнуть на землю, уставившись в небо остекленевшими мутно-голубыми глазами. И Барнс больше не имела права говорить слова «друг», «любовь», «надежда», потому что они перестали иметь для нее смысл. Баки хотела умереть еще в тот момент, когда дыхание Стива остановилось — а вместо этого она в космосе, на корабле Энтерпрайз, ее отправляют туда, откуда она навряд ли вернется. Барнс не очень-то расстраивается — дома у нее давно нет. А защитят ли ее на другой планете или нет — разве это важно? Леонард читает это в ее глазах: «Я не боюсь смерти». Он хочет ей помочь. Ведь она не виновата в том, кем стала, и что осталась жить, чтобы вечно служить отморозкам. — Хотите мне помочь, доктор? — Да. — Не выйдет. Боунс хочет ее заверить, что ей помогут — во Вселенной достаточно тех, кого тронет ее история и кто встанет на ее сторону. Если отголоски Гидры еще будут звучать — их уничтожат. Они должны. Раз затеяли весь этот сыр-бор. Леонард понятия не имеет, сколько любви было в ее жизни и о чем она мечтала в детстве. Такое в отчетах не напишут — разве это важно? Ответ Боунса однозначен и положителен. Баки совсем не похожа на его дочь — Джоанну. Но с первой их встречи МакКой не может отделаться от мысли, что такой же опустошенной и бессмысленной как Баки когда-нибудь станет и какая-то другая девочка. Этой бедняжкой может стать и Джоанна — Леонарда от этой мысли бросает в дрожь. У Барнс на бионической руке горит яркая красная звезда, а Боунс видит только искусственную замену живой плоти и их уродливый стык с ответвлениями темно-фиолетовых вен. Может быть, Кирк бы назвал ее киборгом, смеясь, если бы все они не находились бы на борту Энтерпрайза, зная, на что обрекают Барнс. Ее ждет вечное заточение, бесконечные расследования и исследования, допросы и психологическое давление. Баки, конечно, выдержит. В этом-то и проблема. И если бы Баки только попросила о чем-либо — взглядом, жестом, коротким постукиванием пальцев по бедру — Леонард сделал все, что в его силах. Но у Зимней была только одна мечта: умереть. А Леонард, во-первых, не убийца, а чертов врач. Ну, а во-вторых: Баки рассматривает свою жизнь как наказание за убийство стольких людей и лучшего друга, который верил в нее до конца. Барнс будет жить, чтобы мучиться каждый день. Боунс говорит ей «до встречи», когда корабль приземляется на планете, являющейся конечным пунктом их миссии. Баки знает, что встречи не произойдет, но кивает на прощание, сжимая злосчастный медальон в ладони. Леонард знает, что по прибытии на Землю он первым делом навестит Джоанну, заглянет ей в глаза и убедиться, что в ней ничего не надломилось, что она в порядке настолько, насколько может себе позволить подросток. Боунс больше никогда не встретит Баки. Никогда не узнает, собрала ли она себя по кусочкам, простила ли себя, жива ли еще и спит ли по ночам. И это конец.